Беккариа Чезаре. О преступлениях и наказаниях 1 страница
In rebus quibuscumque difficilioribus поп expectandum,
ut quis simul, et serat, et metal, sed praeparatione opus est,
ut per gradus maturescant.
Bacon. Serm. fidel. n. XLV.
В делах наиболее трудных
нельзя ожидать, чтобы кто-нибудь сразу и сеял и жал,
а надо позаботиться, чтобы они постепенно созрели.
Бэкон. Искренние речи, XLV.
ПРЕДИСЛОВИЕ I
ВСТУПЛЕНИЕ 13
БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА 52
К ТОМУ, КТО ЧИТАЕТ 54
ВВЕДЕНИЕ 63
§ I. ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАКАЗАНИЙ 67
§ II. ПРАВО НАКАЗАНИЯ 69
§ III. ВЫВОДЫ 72
§ IV. ТОЛКОВАНИЕ ЗАКОНОВ 75
§ V. ТЕМНОТА ЗАКОНОВ 82
§ VI. СОРАЗМЕРНОСТЬ МЕЖДУ ПРЕСТУПЛЕНИЯМИ И НАКАЗАНИЯМИ 83
§ VII. ОШИБКИ ПРИ УСТАНОВЛЕНИИ МЕРИЛА НАКАЗАНИЙ 88
§ VIII. КЛАССИФИКАЦИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ 91
§ IX. О ЧЕСТИ 96
§ X. О ПОЕДИНКАХ 100
§ XI. ОБ ОБЩЕСТВЕННОМ СПОКОЙСТВИИ 102
§ XII. ЦЕЛЬ НАКАЗАНИЯ 105
§ ХIII. О СВИДЕТЕЛЯХ 107
§ XIV. УЛИКИ И ФОРМЫ СУДА 111
§ XV. ТАЙНЫЕ ОБВИНЕНИЯ 116
§ XVI. О ПЫТКЕ 120
§ XVII. О ГОСУДАРСТВЕННОЙ КАЗНЕ 131
§ XVIII. О ПРИСЯГЕ 135
§ XIX. НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНОСТЬ НАКАЗАНИЙ 137
§ XX. НАСИЛИЯ 141
§ XXI. НАКАЗАНИЯ ДЛЯ ДВОРЯН 143
§ XXII. КРАЖИ 146
§ XXIII. БЕСЧЕСТЬЕ 141
§ XXIV. ТУНЕЯДЦЫ 151
§ XXV. ИЗГНАНИЕ И КОНФИСКАЦИЯ 154
§ XXVI. О ДУХЕ СЕМЕЙНОМ 157
§ XXVII. МЯГКОСТЬ НАКАЗАНИЙ 162
§ XXVIII. О СМЕРТНОЙ КАЗНИ 167
§ ХХIX. О ВЗЯТИИ ПОД СТРАЖУ 180
§ XXX. ПРОЦЕСС И ДАВНОСТЬ 115
§ XXXI. ПРЕСТУПЛЕНИЯ, ТРУДНО ДОКАЗУЕМЫЕ 190
§ XXXII. САМОУБИЙСТВО 196
§ XXXIII. КОНТРАБАНДА 202
§ XXXIV. О ДОЛЖНИКАХ 205
§ XXXV. УБЕЖИЩА 210
§ XXXVI. О ВОЗНАГРАЖДЕНИИ ЗА ВЫДАЧУ ПРЕСТУПНИКА 212
§ XXXVII. ПОКУШЕНИЯ, СООБЩНИКИ, БЕЗНАКАЗАННОСТЬ 215
§ XXXVIII. НАВОДЯЩИЕ ВОПРОСЫ, ПОКАЗАНИЯ 219
§ XXXIX. ОБ ОСОБОМ РОДЕ ПРЕСТУПЛЕНИЙ 223
§ XL ЛОЖНЫЕ ПОНЯТИЯ О ПОЛЬЗЕ 226
§ XLI. КАК ПРЕДУПРЕЖДАЮТСЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ 230
§ XLII. О НАУКАХ 233
§ XLIII. СУДЬИ 238
§ XLIV. НАГРАДЫ 240
§ XLV. ВОСПИТАНИЕ 241
§ XLVI. О ПОМИЛОВАНИИ 243
§ XLVII. ЗАКЛЮЧЕНИЕ 246
ПРИЛОЖЕНИЯ 248
ВВЕДЕНИЕ
Обычно люди вверяют заботы о важнейших правоположениях, регулирующих их повседневную жизнь, собственному здравому смыслу или отдают на откуп тем, чьим интересам противоречит появление хороших законов, поскольку они уже в силу своей природы направлены на достижение всеобщего блага и препятствуют усилиям тех немногих, которые стремятся сосредоточить в своих руках всю полноту власти и богатства, оставляя большинству бессилие и нищету. Поэтому-то, лишь совершив множество оши-
бок в важнейших вопросах, касающихся жизни и свободы, лишь испив до дна чашу страданий и зла, отчаявшиеся люди берутся за исправление того беспорядка, который их угнетает, и начинают постепенно осознавать самые простые истины. Эти истины обыденный ум не в силах воспринять по причине их простоты, ибо не привык анализировать явления, а способен усваивать лишь общие впечатления, да и то скорее по сложившейся привычке, чем по здравому размышлению.
Вчитываясь в историю, мы убеждаемся, что законы, хотя они по существу не что иное как договоры свободных людей или по крайней мере должны быть таковыми, служат в основном инструментом выполнения желаний ничтожного меньшинства или же удовлетворения случайной и преходящей потребности. Но никогда еще законы не были результатом объективного исследования человеческой природы, что позволило бы сконцентрировать с их помощью усилия большинства людей для достижения единой цели и рассматривать эту цель исключительно как наивысшее счастье для максимально большего числа людей. Счастливы те немногие нации, которые, не дожидаясь, пока неспешный ход человеческой истории и связанные с ним перемены в отношениях людей повлекут за собой постепенный поворот от зла, дошедшего до крайнего предела, к добру, сами ускорили этот поворот, насаждая хорошие законы. И философ, который отважился бросить людям из глубины
своего полутемного и уединенного кабинета первые и долго не дающие всходов семена полезной истины, заслуживает людской признательности.
Ныне уже известно, какими должны быть истинные отношения между государем и его подданными, равно как и между различными нациями. Торговля оживилась под влиянием мудрых истин, распространившихся повсеместно благодаря печатному слову, и между нациями ведется молчаливая война трудолюбиий, самая гуманная и наиболее достойная разумных людей. Таковы плоды этого просвещенного века. Однако лишь немногие исследователи осудили жестокость наказаний и неупорядоченность уголовного судопроизводства, т.е. той части законодательства, которая играет исключительно важную роль практически во всех европейских государствах, но и поныне остается там беспризорной. Очень немногие также, опираясь на общие принципы, пытались пробить толщу вековых заблуждений, чтобы с помощью света познанных истин, по крайней мере, сдерживать все менее управляемый произвол власти, которая до сих пор являла собой пример ничем не ограниченной холодной жестокости. Стоны обессиленных, принесенных в жертву бессердечному невежеству и лишенному чувства сострадания богатству, варварские пытки, применяемые с ничем не оправданной суровостью, чудовищность которых еще более возрастает в связи с недоказанностью или химеричностью предъявляемых обвинений, убогость и ужасы тюрем, уси-
ленные неизвестностью — этим беспощадным палачом несчастных заключенных, — должны были бы заставить содрогнуться сановных чиновников, в чьей власти манипулировать общественным мнением.
Бессмертный президент Монтескье лишь бегло коснулся этой темы. Истина неделима, и это заставило меня проследовать по пути, освященному гением великого человека. Но мыслящие люди, для которых я пишу, сумеют отличить мою поступь от его. Я был бы счастлив, если бы сумел добиться, как и он, глубокой признательности скромных и смиренных последователей разума и вызвать в них тот сладостный трепет, который охватывает утонченные души, откликнувшиеся на призыв защитить интересы человечества.
§ ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАКАЗАНИЙ
Законы суть условия, на которых люди, существовавшие до того независимо и изолированно друг от друга, объединились в общество. Устав воевать и радоваться бесполезной и хрупкой свободе, прочность которой никто не гарантировал, они поступились частью ее, чтобы пользоваться ею сообща, спокойно и безопасно. Совокупность всех частей свободы, пожертвованных на общее благо, составила верховную власть народа, а суверен стал законным ее хранителем и распорядителем. Но такой коллективной уступки
прав ему было недостаточно. Их необходимо было защитить от посягательств и, в первую очередь, от посягательств частных лиц, ибо каждый стремился не только возвратить собственную долю, но и присвоить себе долю другого. Потребовалось воздействовать на чувства, чтобы воспрепятствовать эгоистическим поползновениям души каждого отдельного индивида ввергнуть законы общества в пучину первобытного хаоса. Это воздействие на чувства служит наказанием нарушителям законов. Я говорю "воздействовать на чувства", ибо, как показал опыт, массы не в состоянии ни усвоить твердые правила поведения, ни противостоять всеобщему закону разложения, проявление которого наблюдается и в мире физических явлений, и в сфере морали. Побудить их к усвоению первых и противостоять разрушительной силе второго возможно, лишь воздействуя непосредственно на чувства. Это устойчиво запечатляется в уме и служит противовесом проявлению сильных страстей, отрицающих общее благо: ни красноречие, ни высокопарные речи, ни даже высокие истины не могут удерживать длительное время от взрыва страстей, экзальтированных неисчерпаемым разнообразием явлений окружающего мира.
§ ПРАВО НАКАЗАНИЯ
Любое наказание, не продиктованное крайней необходимостью, является, по словам великого Монтескье, актом насилия. Данное утверждение может быть выражено в более общей форме следующим образом: всякое проявление власти человека над человеком, которое не вызвано крайней необходимостью, — тирания. Таким образом, право верховной власти наказывать за преступления основано на необходимости защищать вверенное ей общественное благо от узурпации его частными лицами. И чем
больше обеспечивается священное и нерушимое право на безопасность, чем надежнее гарантия свободы граждан со стороны государства, тем наказание справедливее. И если мы обратимся к природе человека, то обнаружим, что в ней заложены те же основные принципы, которые подтверждают неотъемлемость права верховной власти наказывать за преступления. Нельзя надеяться на существенное улучшение морали, если политика, проводимая в нравственной сфере, не опирается на вечные чувства, присущие человеческой природе. И любой закон, идущий вразрез с этими чувствами, неизбежно столкнется с противодействием, которое в конце концов окажется сильнее, подобно тому, как меньшая, но постоянно действующая сила в теле одолевает мощный, но сообщенный ему извне единичный импульс
Еще ни один человек не пожертвовал безвозмездно даже частицей собственной свободы исключительно ради общественного блага. О подобных химерах пишут только в романах. В действительности же, если бы у каждого из нас была такая возможность, то мы пожелали бы, чтобы договоры обязывали других, но не нас. Каждый мнит себя центром Вселенной.
Увеличение человеческого рода, незначительное само по себе, но слишком превышающее возможности, которыми располагала невозделанная бесплодная и дикая природа для удовлетворения растущих человеческих потребностей, привело к объединению первых дикарей. Первые объединения неизбежно повлекли за собой образование последующих, им противо-
стоящих. И тем самым состояние войны между индивидами переросло в войну между народами.
Таким образом, лишь необходимость заставляла людей поступаться частью своей личной свободы. Ясно, что при этом каждый старался жертвовать государству лишь тот необходимый минимум своей свободы, который был достаточен, чтобы побудить других защищать его. Совокупность этих минимальных долей и составляет право наказания. Все, что сверх того, — злоупотребление, а не правосудие, лишь свершенное действие, но еще не право. Заметьте, что слово "право" не противоречит слову "сила". Первое является скорее одним из тех проявлений второго, которое наиболее полезно большинству. Под справедливостью же я понимаю ту необходимую связь, благодаря которой поддерживается единство отдельных частных интересов и без которой произошел бы возврат к первобытному дообщественному состоянию. Всякое наказание, выходящее за рамки необходимости сохранять эту связь, является несправедливым уже по самой своей природе. Не следует приписывать слову "справедливость" черты осязаемой реальности, видеть в нем некую физическую силу или предмет материального мира. Оно просто служит для выражения способа, с помощью которого достигается понимание между людьми, способа, обладающего неограниченным воздействием на счастье каждого. При этом я не имею в виду справедливость, исходящую от Бога и непосредственно относящуюся к его праву карать и миловать в будущей жизни.
§ III ВЫВОДЫ
Первый вывод, который следует из изложенных принципов, заключается в том, что наказания за преступления могут быть установлены только законом. Назначать их правомочен лишь законодатель, который олицетворяет собой все общество, объединенное общественным договором. Ни один судья (являясь членом данного общества) не может в соответствии с принципом справедливости самолично выносить решения о наказании другого члена того же общества. Наказание более суровое, чем предписанное законом,
справедливо, но это уже другое наказание. И, следовательно, судья не может, даже под предлогом ревностного служения общественному благу, увеличивать меру установленного в законе наказания гражданину, нарушившему этот закон.
Второй вывод состоит в том, что каждый член общества связан с этим обществом. А оно, в свою очередь, равным образом связано с каждым из своих членов договором, обязывающим в силу своей природы обе стороны. *Тот факт, что обязательства, пронизывающие все общество от престола до хижины и действующие одинаково, как в отношении самого могущественного, так и беднейшего его члена, свидетельствуют о всеобщей заинтересованности в соглашениях, признанных полезными большинством их участников. И нарушение хотя бы одного из этих обязательств1 было бы чревато наступлением анархии* 2 Верховная власть, говорящая от имени всего общества, компетентна принимать законы общего характера, обязывающие всех. Но она не может судить о том, нарушил ли кто-либо общественный договор,
1 *Понятие обязательства относится к числу тех, которое чаще всею встречаются в науках, трактующих о нравственности, и представляет собой не идею, а неполное умозаключение. Попробуйте отыскать идею в слове "обязательство", и вы ее не найдете. Сделайте умозаключение, и вы сами все поймете и будете поняты. (Прим. автора)*
2 Все, включенное между знаками * является первым дополнением, а между знаками ** - вторым дополнением.
так как в подобном случае народ разделится на две партии: одна партия — партия верховной власти — будет утверждать, что договор нарушен, а другая партия, — партия обвиняемого, будет это отрицать. И потому необходимо, чтобы некто третий установил истинное положение дел. Нужен судья, решения которого не подлежали бы обжалованию и состояли бы в простом подтверждении или отрицании отдельных фактов.
Третий вывод касается жестокости наказаний. Если бы даже удалось доказать, что жестокость наказаний не противоречит непосредственно общественному благу и самой цели предупреждения преступлений, что она лишь бесполезна, то и в этом случае жестокость не только явилась бы отрицанием завоеваний в области морали просвещенного разума, предпочитающего царить среди свободных людей, а не скопища рабов, жестокосердие которых увековечено постоянным страхом, но и справедливости, и самой сути общественного договора.
§ IV ТОЛКОВАНИЕ ЗАКОНОВ
Четвертый вывод. Судьям не может принадлежать право толковать уголовные законы исключительно в силу того, что они не являются законодателями. Судьи не получили законы в наследство от наших предков как традицию или завет, которые не оставляют потомкам ничего другого, кроме повиновения. Наоборот, они получают их от живого общества или суверена, его представляющего, как хранителя результатов всеобщего волеизъявления своих современников. Судьи получают законы не как обязательства,
вытекающие из древней клятвы» лишенной своей силы, — ибо в противном случае она связывала бы воли уже умерших, — и несправедливой, поскольку возвращала бы людей, уже объединившихся в общество, в первобытное состояние, а как обязательства, вытекающие из молчаливого или прямо выраженного договора между сувереном и его живыми подданными о передаче ему совокупной воли последних. Данные обязательства служат необходимым инструментом сдерживания и регулирования внутреннего процесса столкновения противоречивых частных интересов. В этом заключается материальная суть и реальная сила законов. Кто же, таким образом, наделен правом толковать законы? Суверен, как хранитель совокупной воли подданных, или судья, обязанность которого заключается единственно в том, чтобы выяснять, противоречат ли поступки, совершаемые тем или иным человеком, закону или нет?
По поводу всякого преступления судья должен построить правильный силлогизм, в котором большой посылкой служит общий закон, а малой — конкретный поступок, противоречащий или соответствующий закону; заключение — оправдание или наказание. Если же судья по принуждению или по собственной воле построит не один, а два силлогизма, то тем самым он откроет лазейку неопределенности.
Нет ничего опаснее банальной истины, предписывающей руководствоваться духом закона, что является иллюзорной преградой на пути потока мнений.
Эта истина, кажущаяся парадоксальной умам обыденным, для которых мелочные сиюминутные проблемы служат большим потрясением, чем гибельные, но отдаленные последствия ложного принципа, укоренившегося в сознании народа, представляется мне очевидной. Все наши познания и представления взаимосвязаны. И чем они сложнее, тем многообразнее пути, ведущие к их освоению и реализации. Каждый человек имеет свою личную точку зрения, которая меняется со временем. Так что дух закона был бы подвержен, следовательно, влиянию хорошей или дурной логики судьи, нормальной или плохой работе его желудка, зависел бы от силы обуревающих его страстей, от его слабостей и от его отношения к потерпевшему. Словом, от малейших причин, способных вызвать в человеческой душе, подверженной постоянным колебаниям, искаженный образ любого исследуемого предмета. Поэтому-то мы видим, как судьба играет человеком при рассмотрении его дела различными судами. И жизнь несчастного приносится в жертву из-за ошибочных выводов или мимолетных капризов судьи, который уверен в правомерности принимаемого им решения на основе хаотичных представлений, витающих в его мозгу. Поэтому-то мы видим, что одни и те же преступления в тех же самых судах по-разному наказываются в разное время. Причина этого заключается в том, что судьи не прислушиваются к постоянному и отчетливому гласу закона, а идут на поводу у толкования, ошибающего-
ся и непостоянного. Недостатки, связанные с точным следованием букве уголовного закона, ничтожны по сравнению с недостатками, вызываемыми толкованием. Недостатки первого рода незначительны и легко устраняются путем внесения в текст закона необходимых изменений. В то же время строгое следование букве закона не допускает судебного произвола, чреватого возникновением необоснованных и своекорыстных споров. Если законы кодифицированы и подлежат буквальному исполнению, ограничивая роль судьи рассмотрением деяний, совершенных гражданином, и оценкой их соответствия или несоответствия писаному закону, если норма, определяющая правомерность или неправомерность каких-либо действий, которой должны руководствоваться все граждане от простолюдина до философа, не является предметом спорного толкования, а четко установлена, то в этом случае подданным не угрожает мелочный деспотизм большинства. Такой деспотизм тем более бесчеловечен, чем непосредственнее он касается угнетенных и вынужденных страдать, и более губителен, чем тирания одного человека. И избавиться от него можно лишь посредством установления единоличной власти, т.к. ее жестокость пропорциональна не ее силе, а противодействию, с которым она сталкивается. Строго соблюдая закон, граждане обретают личную безопасность, что справедливо, поскольку ради этого люди объединяются в общество; и полезно, поскольку в этом случае предоставляется возможность точно
просчитать неудобства противоправного поведения. Правда, граждане приобретают дух независимости, но не для того, чтобы расшатывать законодательную основу и не повиноваться властям. Они, скорее, окажут неповиновение тем, кто осмеливается назвать священным именем добродетели потакание своим прихотям и корыстным интересам или взбалмошным мнениям. Эти принципы вызовут неудовольствие тех, кто считает себя вправе тиранить подчиненных столь же жестоко, как их в свою очередь тиранит вышестоящий деспот. И я должен был бы бояться всего на свете, если бы дух тирании мог заставить смириться дух просветительства.
§ V ТЕМНОТА ЗАКОНОВ
Если толкование законов зло, то их темнота, заставляющая прибегать к толкованию, не меньшее зло. И это зло будет гораздо опаснее, если законы написаны на языке, чуждом народу. Будучи не в состоянии судить о степени своей свободы или свободы своих сограждан, гражданин попадает в зависимость от кучки посвященных, поскольку такой язык законов, непонятный народу, превращает кодекс из книги всеми почитаемой и всем доступной в книгу квазичастную и доступную лишь для узкого круга лиц.
Не трудно представить себе, какова должна быть участь людей, если этот архаичный обычай все еще существует в большей части образованной и просвещенной Европы! Чем больше будет число понимающих и читающих священную книгу законов, тем меньше будет преступлений, поскольку совершенно очевидно: невежество и отсутствие ясного представления о наказаниях способствуют необузданности страстей.
Из сказанного напрашивается вывод: без писаных законов правление никогда не сможет осуществляться таким образом, чтобы власть исходила от всего общества, а не от отдельных его частей, чтобы законы изменялись не иначе, как по общей воле, а не искажались бы под давлением частных интересов. Опыт и разум подсказывают, что вероятность и сила обычаев ослабевают по мере удаления от своего источника. И разве пощадили бы всепобеждающее время и разгул страстей законы, если бы не был увековечен памятник общественному договору? Понятно поэтому, какую пользу принесло книгопечатание. Оно сделало широкую общественность хранителем священных законов, вырвав их из рук узкого круга лиц посвященных, поскольку способствовало расцвету просвещения и наук. Их свет рассеял мрак коварства и интриг вокруг законов. Тот самый мрак, который бежит этого лучезарного света в паническом страхе, хотя и с презрительной миной на лице. Книгопечатание способствовало тому, что в Европе стало меньше жестоких преступлений, заставлявших содрогаться от ужаса
наших предков, которые бесконечно то тиранили других, то сами превращались в их рабов. Кто знаком с историей последних двух или трех столетий и с современной нам, тот может убедиться в том, что роскошь и изнеженность нынешнего времени являются источником самых притягательных добродетелей: гуманности, благотворительности, снисходительного отношения к человеческим заблуждениям, а в так называемое старое доброе время с его простотой нравов наших предков, человечество стенало под гнетом неумолимого суеверия, процветало корыстолюбие и честолюбие горстки людей, обагряющих кровью сокровищницы с золотом и царские престолы, постоянно свершались тайные измены и массовые истребления, аристократы тиранили народ, а служители веры, воздевающие ежедневно обагренные кровью руки к Богу, молили его о милосердии. И это — деяния не нынешнего просвещенного века, который некоторые называют развращенным.
§ VI СОРАЗМЕРНОСТЬ МЕЖДУ ПРЕСТУПЛЕНИЯМИ И НАКАЗАНИЯМИ
В интересах всего общества не только добиться прекращения совершения преступлений вообще, но и свести к минимуму совершение наиболее тяжких из них. Поэтому эффективность мер, препятствующих совершению преступлений, должна быть тем выше, чем опаснее преступление для общественного блага и чем сильнее побудительные мотивы к совершению преступления. Следовательно, суровость наказания должна зависеть от тяжести преступления.
Невозможно предусмотреть все последствия хаоса, порождаемого всеобщей борьбой человеческих страстей. Этот хаос усиливается по мере роста народонаселения, ведущего к расширению масштабов столкновения частных интересов. А этими последними невозможно управлять в интересах общественного блага по законам геометрии. В политической арифметике математическая точность вынуждена уступить место приблизительным расчетам. **Обращение к истории убеждает в том, что расширение государственных границ сопровождается усилением хаоса в той же мере, в которой происходит ослабление национального чувства. Отсутствие порядка в обществе стимулирует также и преступность в той мере, в какой это выгодно частным интересам, что является причиной постоянного роста потребности в ужесточении наказаний.**
Наше стремление к личному благосостоянию, подобное силе тяжести, уравновешивается соразмерными противовесами. Оно является источником для целого ряда спонтанных человеческих действий. Если в результате указанных действий происходят взаимные столкновения, то наказания, которые я называю общественными противодействиями, призваны предотвращать их отрицательные последствия, не уничтожая при этом вызвавшей их причины, каковой является присущее человеку самолюбие. Действуя таким образом, законодатель уподобляется искусному градостроителю, задача которого заключается в том, чтобы свести на нет разрушительные последствия силы тяжести
и направить ее на упрочение несущих конструкции здания. Поскольку доказана необходимость объединения людей и существования общественного договора, неизбежно вытекающего из потребности в умиротворении противоположных частных интересов, то нарушения установленного порядка можно классифицировать и по степени их важности. На первом месте стоят нарушения наносящие вред непосредственно обществу, а на последнем — самые незначительные нарушения прав частного лица. Между этими двумя экстремами размещаются по нисходящей линии — от высшего к низшему — все деяния, направленные против общественного блага, которые называются преступлениями. Если бы геометрия была применима к бесчисленным и запутанным хитросплетениям человеческих деяний, то должна была бы существовать и соответствующая классификация преступлений, составленная также по принципу нисхождения от наиболее тяжких до самых незначительных. Но мудрому законодателю достаточно указать лишь основные пункты в рамках установленных градаций, чтобы в дальнейшем наиболее тяжкие преступления не карались самыми легкими наказаниями. Если бы существовала подобная точная и всеобщая классификация наказаний и преступлений, то она могла бы служить нам, вероятно, в качестве единой шкалы ценностей и для определения степени узурпации власти и свободы, гуманности и жестокости различных народов.
Всякое деяние, выходящее за рамки крайних пределов упомянутой классификации, не может рассматриваться в качестве преступления или караться как таковое кем-либо. Исключение могут составлять лишь те, кому выгодно причислять такие деяния к преступлениям. Отсутствие четкости при определении этих пределов породило у ряда народов мораль правонарушителей. Это привело также к противоречивости применяемых законов, к тому, что, согласно многим законам, наиболее мудрый человек подвергается наиболее суровому наказанию, а понятия порока и добродетели становятся размытыми и неопределенными. У людей появляется неуверенность в собственном существовании, что влечет за собой летаргию и гибельный сон политических организмов. Философ, углубившийся в чтение кодексов и историй различных народов, обнаружит, что почти всегда понятия порока и добродетели, законопослушного гражданина и преступника менялись с течением веков, но не в силу особенностей развития данной страны и сообразно ее общественным интересам, а по прихоти и вследствие заблуждений, присущих целым поколениям многочисленных законодателей, последовательно сменявших друг друга. Он обнаружит также, что страсти одного века часто составляют основу морали последующих веков, что клокочущие страсти, являясь порождением фанатизма и безрассудства, ослабевают и, успокаиваясь под воздействием неумолимого времени, которое приводит в равновесие все явления физического и
нравственного свойства постепенно становятся житейской мудростью века, эффективным орудием в руках ловких и могущественных. Таково происхождение наиболее неопределенных понятий о чести и добродетели. Они и поныне остаются таковыми, поскольку их содержание меняется с течением времени, оставляющего от вещей лишь оболочку — их названия, а также в зависимости от рек и гор, которые очень часто служат границами не только в физической, но и в политической географии.
Если наслаждение и страдание — движущая сила наделенных чувствами живых существ, если в качестве стимулов, побуждающих людей к самым возвышенным поступкам, невидимый законодатель использовал награду и наказание, то очевидно, что установление неверного соотношения между ними порождает малозаметное, но широко распространенное противоречие, вследствие которого преступления порождаются самими наказаниями. Если одно и то же наказание предусмотрено в отношении двух преступлений, наносящих различный вред обществу, то ничто не будет препятствовать злоумышленнику совершить более тяжкое из них, когда это сулит ему большую выгоду.
§ VII ОШИБКИ ПРИ УСТАНОВЛЕНИИ МЕРИЛА НАКАЗАНИЙ
Предшествующие размышления дают мне право утверждать, что единственным истинным мерилом преступлений служит вред, причиняемый ими обществу. И заблуждались поэтому все те, кто принимал за истинный критерий преступления намерение его совершить. Намерение зависит от сиюминутного впечатления, производимого вещью, и от предшествующего расположения духа: оно изменчиво у всех и каждого, и на него влияют быстрое чередование мыслей, смена чувств и внешних обстоятельств. Потребо-
валось бы поэтому не только разработать специальный кодекс для каждого гражданина, но и принимать новый закон для каждого преступления. Иногда люди из лучших побуждений наносят обществу непоправимый ущерб. Иногда же, руководствуясь самыми низменными намерениями, приносят ему большую пользу.
Иногда оценка преступления зависит скорее от общественного положения потерпевшего, чем от его значения для общественного блага. Если бы этот критерий действительно отвечал самой природе преступления, то неуважение к Творцу всего сущего следовало бы карать строже, чем цареубийство, поскольку любой ущерб, нанесенный природе, всегда будет ничтожно мал по сравнению с ее величием.
Наконец, полагали, что одним из критериев преступления является тяжесть греха. Ложность этой точки зрения для непредвзятого наблюдателя становится очевидной при рассмотрении им истинных отношений между людьми и между людьми и Богом. Первые суть отношения равенства. Лишь необходимость примирить столкновения страстей и противоположных интересов породила идею общей пользы, которая лежит в основе человеческой справедливости. Вторые — отношения зависимости от Всевышнего, который по своей природе Совершенство и Творец. Лишь он один позволил себе оставить за собою право соединить в одном лице законодательную и судебную власти, так как только он один способен избе-