ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: ТОВАРИЩ МАРАТОВ

 

Как только Советы победили на Урале, взгляд Екатеринбурга – столицы Красного Урала – обращается на тихий Тобольск. Там, не так уж и далеко, находится Царская Семья. Святая мечта революционеров – расправа над Николаем Кровавым! К тому же слухи о несметных романовских сокровищах, вывезенных из Петрограда… Такова проза жизни: «за всеми идеями всегда стоит бифштекс» – как говаривал кто-то из большевистских лидеров. И Голощекин в Екатеринбурге разрабатывает план.

После моей первой статьи, напечатанной в «Огоньке», о расстреле Семьи Романовых я получил по почте короткое послание:

«Могу сообщить вам кое-какие подробности по интересующей вас теме». Подпись – Александр Васильевич. Без фамилии. И телефон.

Я позвонил.

Старческий голос: – Только говорите погромче. Плохой телефон. (Старые люди не жалуются на свой слух, они жалуются на телефон. Во время своих розысков я буду иметь дело в основном с очень старыми людьми и много раз услышу эту фразу.) Я: – Получил ваше письмо… Хотел бы с вами встретиться.

Он: – Можно и встретиться… Я сам к вам приеду.

(Сколько раз я услышу все это! Они прошли хорошую школу – сталинскую школу страха. И он не хочет, чтобы я к нему пришел, чтобы я знал, кто он. Он боится.)

Он приходит сам. Ветхий старик с нимбом прозрачных белых волос. Орденские планки на пиджаке.

– Значит, все, что я вам расскажу… я не хотел бы, чтобы… ну, чтобы вы конкретно ссылались…

Я прерываю. Я говорю очень громко – он плохо слышит:

– Не беспокойтесь… я и не могу конкретно ссылаться. Я ведь не знаю даже вашей фамилии.

Он и сам это понимает, но хочет лишний раз от меня услышать. Никому на свете не понять, чего он сейчас боится. Но мне и всем, кто родился в моей стране, понятно: он боится. До могилы останутся в них уроки Вождя и Учителя.

– Ну, я, наверное, сообщу вам мало интересного, потому что сам точно почти ничего не знаю… Просто этот рассказ почему-то меня мучает… И вдруг вам понадобится?.. В те годы… вас тогда на свете еще не было… в те годы люди не очень расспрашивали… Не принято было… Так что я об этом человеке… ну, о котором буду сейчас рассказывать, знаю немного… Дело происходило в самом начале 20-х годов… Знаю, что этот человек был с Урала… мой старший брат был известный невропатолог, и он пришел к нему лечиться. Знаю, что у этого человека был родственник, который работал в ЦК, «шишка на ровном месте», как говорили в те времена. Ну, брату позвонили, чтоб принял его на квартире. И осмотрел… Так сказать, частным образом.

Вот он и пришел к нам. Вечером за чаем брат рассказал о нем отцу. Я запомнил. Все, что в юности, – так помнишь… Этот человек, оказывается, работал в Уральской ЧК и чуть ли не руководил расстрелом царя. И с тех пор у него плохо с нервами. Весной он всегда попадал в нервную клинику. Весна наступала – и у него обострение… Брат назвал его «шпион».

Он остановился, видимо, чтобы я спросил.

Я спросил.

– Потому «шпион», что его сначала заслали в тот дом. Это еще до Екатеринбурга, это когда царь был в другом городе.

– В Тобольске…

– Может быть. Вы лучше знаете. Но там был большой дом. Вот он в этот дом плотником поступил работать и за царем следил… Так он брату рассказал. Царь с царицей беседы вели по-английски, никто не понимал, а понимать нужно было. Вот его туда и… А помогал ему в доме кто-то из охраны…

Он замолчал.

– Ну и дальше?

– Дальше не было. Брат испугался. Точнее, отец наш сказал: «Чтобы духа его в нашем доме не было…» Отец не очень жаловал новую власть…

– Скажите, а вы тогда все это записали?

– Да вы что? Кто ж такое записывает. Я всю жизнь рассказать об этом боялся… Он и про расстрел брату рассказал. Но брат даже нам не захотел пересказать. Только одно сказал: «Кровь хлестала потоками. Все в крови было».

Сколько раз, работая с документами, я постигал это мистическое их свойство, подтвержденное смешной пословицей: «на ловца и зверь бежит». Я называю это – «вызывать документы». И уже вскоре, в книге «Революционеры Прикамья», изучая сподвижников Голощекина, я наткнулся на удивительную биографию.

«Лукоянов Ф.Н. (р. 1894 г.) учился в пермской гимназии, в 1912 году – студент юридического факультета Московского университета. Отец, чиновник, старший контролер казенной палаты, умер, оставив на руках матери пятерых детей. С 1913 года член кружка студентов-большевиков в Московском университете. Брат Михаил, сестры Надежда и Вера – все большевики…

Вернувшись в Пермь, вошел в большевистскую группу при газете «Пермская жизнь»… После победы Советской власти начинает работать в ЧК. Он председатель сначала Пермской ГубЧК, а затем, с июня 1918 года – Уральской Областной ЧК».

Итак, в июле, когда расстреляли Романовых, Уральской ЧК в Екатеринбурге руководил наш Федор Лукоянов!

И далее написано в книге: «Тяжелое нервное заболевание, приобретенное еще в 1918 году во время работы в ЧК, все больше и больше давало себя знать. В 1932 году Федор Николаевич был направлен в Наркомснаб, в 1934-37 гг. он работал в редакции „Известий“, затем в Наркомзаге. Умер в 1947 году, похоронен в Перми».

А вот его лицо на фотографии – худое, нервное и интеллигентное лицо.

Я начал искать. Вскоре я получил письмо от Авдеевой К.Н. (Свердловск). Она прислала выписку из «Автобио-графии» Федора Лукоянова, хранившейся в недоступном для меня Музее КГБ в Свердловске. Биография написана им в 1942 году.

«Весь 1918 и начало 1919 года работал в органах ЧК, сначала Председателем Пермской ЧК, а затем Председателем Уральской Областной ЧК, где принимал участие в руководстве расстрелом семьи Романовых… В середине 1919 года заболел и по выздоровлении перешел на партийную работу… Но здоровье не поправлялось и в начале 1922 года ЦК ВКП (б) поместил меня в московский санаторий…»

«Шпион»?! Нет, мы не смеем этого утверждать до конца, слишком все это фантастично, беллетристикой пахнет, а не наукой. Но все-таки предположить мы можем…

Тем более что в «Автобиографии» очень интересный пропуск: председателем Пермской ЧК он будет назначен только 15 марта, что же он делал и где он был все начало 1918 года?

Партийная кличка Федора Лукоянова была «Маратов» (любили Великую французскую революцию образованные юноши из большевистских кружков – но суждено было пойти нашим Маратам куда дальше).

Итак, мы предполагаем: в конце февраля из Екатеринбурга был отправлен в Дом Свободы товарищ Маратов – «шпион».

Это уже было началом осуществления плана Екатеринбурга – захватить Царскую Семью.

 

НО НЕ ДРЕМАЛ И ПЕТРОГРАД

 

Да, Царская Семья очень пригодилась бы и большевистскому Совнаркому. Она могла стать козырной картой в Игре с их могущественными родственниками (Англия и Германия). Кроме того, все те же романовские драгоценности, о которых столько наслышаны… и все это – находится в беззащитном Тобольске.

Уже 2 ноября победивший Петроградский военно-революционный комитет слушал вопрос о содержании Романовской Семьи. Комитет обращается с предложением к Совнаркому перевезти Романовых из Тобольска в Кронштадт, оплот революции – под контроль балтийских моряков.

Из письма В.А.Блохина (Москва):

«Зверский расстрел Царской Семьи кажется сейчас неправдоподобным, ужасным. Я очень старый человек и я застал то время… Зверство, озверение, остервенение, – они были всеобщими. Убийство Царской Семьи лишь дополняет эту картину. Не более. Я знал Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, милого штатского человека в очках, из хорошей семьи (его брат был царский генерал). Сам милейший Владимир Дмитриевич и был организатор ужасной 75-й комнаты в Смольном. Эта комната и была предшественницей ЧК. Владимир Дмитриевич очень любил писать и рассказывать – „о страшном в революции“, о делах революционных моряков. Я знавал многих из них, которые уже после революции, по прошествии уймы лет, упивались рассказами, как отправляли „в расход“ белых офицеров. С этим озверением в душе целое поколение благополучно сошло в могилу. Или менее благополучно (если о них позаботился товарищ Сталин). Чтобы Западу нас понять и нам понять самих себя, надо помнить: убийство Царской Семьи не казалось тогда страшным, потому что, как это ни ужасно, было обычным. Вот вам случай с морячками, описанный все тем же моим знакомым Владимиром Дмитриевичем Бонч-Бруевичем. Случай был самый заурядный и частый в те дни 1918 года. Морячки-анархисты с корабля „Республика“ забирают на улице трех офицеров. Командует морячками Железняков-старший. Полупьяный, уставившись безумными глазами в пространство, он сидит на стуле, крестит пустоту и приговаривает время от времени: „Смерть… Сме-е-рть… Сме-е-рть“.

И вот этот тип вместе с матросиками с «Республики» сажает в мотор задержанных офицеров и предлагает им: или достанете выкуп в несколько тысяч рублей, или – расстрел. И возят несчастных по перепуганным петроградским квартирам, и они умоляют знакомых дать деньги. Дают немного – боятся, что бравые морячки подумают, что здесь есть чем поживиться. За хлопотливым сбором дани революционные матросы соскучились. Заехали герои развлечься, попросту говоря, – в бордель. Чтоб не скучали задержанные офицеры, пока революционные матросы будут развлекаться с девицами, они одному рукояткой нагана разносят челюсть, но, правда, другим не успели: хозяйка притона не дала, чтобы не пачкали кровью ее ковер. Провели время матросики с девушками

– и опять заскучали. Посадили они в мотор офицеров, отъехали в какую-то глушь, велели – выходить. Офицеры вышли. «Сымай шинели» – окружили офицеров и выхватили револьверы, при сем матерно ругались. Офицеры сняли. Одному из них велели отнести в автомобиль, он отнес. И уже в автомобиле услышал выстрелы. Потом вернулись матросики: «Ах, сукин сын! Как же это мы про тебя забыли?.. Ну черт с тобой. Ты еще пригодишься. Завтра мы с тобой поездим» (то есть по квартирам). И его утоптали под ноги между сиденьями и всю дорожку лежачего били каблуками – развлекались. Это я почти дословно цитирую по опубликованным воспоминаниям моего знакомого Владимира Дмитриевича… Когда вы будете ужасаться расстрелу Царской Семьи или расстрелу Михаила Романова – вспомните этот пустырь, где как собак пристрелили офицеров. Не забудьте Железнякова-старшего, крестившего воздух и приговаривавшего: «Смерть… Смерть… Смерть…» Кстати, Железняков – фамилия знаменитейшая в истории Октябрьской революции. Ибо «плохой» Железняков-старший с «плохими» матросами с корабля «Республика» был родным братом того «хорошего» Железнякова-младшего, который с «хорошими» матросами с того же корабля «Республика» разгонит Учредительное собрание – первый и последний свободный русский парламент. Только История может такое придумать! «Сме-е-рть… сме-е-рть… сме-е-рть…»

Итак, захотели революционные кронштадтские матросы захватить Царскую Семью, да к тому же с невинными девицами. И с драгоценностями в придачу… «Сме-е-рть, сме-е-рть, сме-е-рть». Но большевистский Совнарком уже с недоверием глядел «на красу и гордость русской революции».

И Совнарком признает «такой перевод преждевременным».

Но это большевистские прагматики обсуждают, как лучше использовать Царскую Семью. В новом правительстве есть и романтики, бредящие Французской революцией. Романтики требуют немедля забрать Семью в Москву, ибо следует устроить великий показательный суд народа над поверженным тираном. И первый оратор революции Лев Троцкий жаждет выступать обвинителем на этом будущем суде. Ах как популярен был в это время Лев Давыдович… Грива черных волос, голубые глаза, яростная речь. «Вечно возбужденный Лев Давыдович», – как с язвительностью говорили его враги. Точнее, с завистью, ибо тогда был пик популярности Троцкого. Лицо Льва – льва революции – работы художника Анненкова висело тогда в домах всех истинных революционеров.

«А вместо Спаса в спаленке Висит их генерал, Каким художник Анненков Его нарисовал».

Уж он уничтожит на глазах всего прогрессивного человечества жалкого, косноязычного царя. Это будет триумф революции! Идея суда над царем побеждает.

Но хорошо говорить: «перевезти царя в столицу». Надо сначала «достать его из Тобольска».

330 человек вооруженной охраны, набранных из бывших царских солдат, сторожат тобольский дом. Дело поручают ВЦИК.

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: «СЛУЖБУ НЕС ОБРАЗЦОВО»

 

Во главе ВЦИК тогда стоял Яков Свердлов.

В январе 1918 года Свердлов принимает представителей отряда, охранявшего Романовых. Главный среди них – председатель солдатского комитета отряда Павел Матвеев.

Матвеев – типичная фигура первых лет революции: серая шинелька, почувствовавшая власть. Избранный председателем солдатского комитета, вчерашний царский фельдфебель вывесил на своей двери важную табличку: «Квартира Петра Матвеевича товарища Матвеева». Это очень веселило обитателей тобольского дома.

Но быстрое перевоплощение фельдфебеля их уже опечалило.

Из «Записок» Матвеева: «Первые известия о крушении Временного правительства мы получили только 20 ноября… Но комиссар Панкратов… старался доказать, что большевиков из Петрограда уже давно выгнали… Мне удалось охрану разубедить, доказать, что… необходимо немедля послать делегацию в Петроград для получения более точных сведений из Центра…»

Из Петрограда Матвеев возвращается изменившимся.

«Мы пробыли несколько дней в Питере и 11 января отправились обратно в Тобольск, получив в дорогу определенное задание: устранить комиссара Временного правительства, подчинив, во что бы то ни стало, отряд Советской власти. Нам предписывалось не выдавать Романова без ведома и особого на то предписания ВЦИК и Совнаркома… 23 января в Тобольске было собрано общее собрание всего отряда. После моего доклада… отряд раскололся на две части: одна – за Советскую власть, другая, „правая“ – за Керенского…»

Теперь по вечерам Матвеев исчезает из дома. Он начинает захаживать в Совет – к тобольским большевикам. В своей «квартире» Матвеев поставил огромный глобус – «Даешь Мировую Революцию!»

По воспоминаниям большевика Коганицкого, на одном из ночных собраний Матвеев, «представляющий тогда всего 12-13 человек гвардейцев, дает Совету клятву, что они скорее сами погибнут, но не дадут членам Семьи уйти живыми…». Для этого в каждой смене караула будут теперь вкраплены их люди.

И вскоре солдатский комитет выгнал комиссара Панкратова. Но на полковника Кобылинского руку пока поднять не посмел.

Впоследствии за свою деятельность Петр Матвеевич получит следующий документ на бланке большевистского Тобольского Совета: «Настоящим удостоверяется, что товарищ-гражданин Петр Матвеевич Матвеев находился в отряде Особого Назначения по охране бывшего царя и его семейства… Причем службу нес образцово и честно, беспрекословно выполняя возложенные на него обязанности солдата-гражданина и борца за Революцию, не оставляя вверенного ему дела во все трудные моменты и этапы русской революции…» Подпись – Хохряков, 18 мая, Тобольск.

«Службу нес образцово…» Может быть, «товарищ-гражданин Петр Матвеевич Матвеев» и был – «тот, кто ввел в дом „шпиона“?

Но вернемся к «шпиону». Как его посылали? Я все пытаюсь представить – как это было…

Его вызывают из Перми в столицу Красного Урала. Здесь во главе созданной в феврале Уральской Чрезвычайки стоял Михаил Ефремов – большевик с 1905 года, приговоренный царским судом к пожизненной каторге. Но истинным руководителем Уральской ЧК все больше становится большевик с того же грозного, 1905 года – будущий цареубийца Яков Юровский.