Всеобъемлющее исследование прижизненных травм костных останков восьми серебродобытчиков, убитых медведем гризли и захороненных на старом колорадском кладбище. 5 страница
Наступило молчание, затем заговорил мэр:
– Кто вы такой, сэр?
– Я скажу об этом через минуту. – Человек поднял руку с какой-то бумагой. – У меня здесь письмо от капитана Стейси Боудри из ВВС США, она только что вернулась из Афганистана. Когда капитан Боудри узнала, что вы здесь выкопали останки ее прапрадедушки Эммета Боудри, засунули их в короб и положили в грязный ангар для хранения оборудования на лыжном склоне, она пришла в неистовство. Строго говоря, она собирается подать на вас в суд.
Это сообщение было встречено тишиной.
Человек показал еще одну бумагу:
– Закон Колорадо очень строг по отношению к тем, кто оскверняет кладбища и останки усопших. Позвольте мне прочесть выдержку из Уголовного кодекса и законов штата Колорадо, глава девяносто семь «Осквернение кладбища».
Он начал громко зачитывать:
«Статья 2 (а). Любое лицо, которое заведомо и умышленно выкопает тело или останки какого-либо человеческого существа (за исключением предусмотренных законом случаев с разрешения правомочного потомка) или посредством устного либо письменного слова, а также действия побудит других к таковому деянию, по решению суда будет признано виновным в преступлении разряда А и будет подлежать заключению на срок не более чем в тридцать (30) лет или штрафу на сумму не более чем в пятьдесят тысяч долларов ($50 000,00) или тому и другому по усмотрению суда».
Разгневанный мэр вскочил со своего места и ожесточенно шарахнул молотком.
– Здесь вам не судебное присутствие! – (Бах!) – Я не позволю срывать заседание. Если у вас, сэр, есть какие-то юридические претензии, ступайте с ними к городскому прокурору, но не смейте препятствовать общественному мероприятию!
Однако эта речь не смутила человека в черном костюме.
– Господин мэр, позвольте мне обратить ваше внимание на эту деталь: «или посредством устного либо письменного слова, а также действия побудит других к таковому деянию». Мне представляется, что это имеет отношение непосредственно к вам, а также к миссис Кермоуд и шефу полиции. Вы все трое несете ответственность за «устные либо письменные слова, а также действия», которые способствовали противозаконной эксгумации Эммета Боудри. Не так ли?
– Хватит! Охрана, удалите этого человека из зала!
Двое полицейских начали пробираться к человеку в черном, но он заговорил снова, рассекая воздух голосом, словно бритвой:
– И не собираетесь ли вы осудить человека на десять лет за нарушение того самого закона, который вы сами так беззастенчиво нарушили?
В зале поднялся шум: кто-то поддерживал оратора, кто-то выступал против него. Люди переговаривались, вскакивали на ноги, выкрикивали «Это и в самом деле так?» и «Что тут у нас в городе происходит?», а также «Выкиньте его отсюда!» и «Кто он такой, черт побери?».
Двое полицейских протолкались через толпу в проходе. Один из них взял человека за руку:
– Не устраивайте здесь беспорядков, сэр.
Человек высвободился из полицейской хватки:
– Я бы не советовал вам прикасаться ко мне.
– Арестуйте его за нарушение порядка! – крикнул мэр.
– Пусть говорит! – раздался чей-то выкрик.
– Сэр, – услышала Дженни голос полицейского, – если вы не подчинитесь, нам придется вас арестовать.
Шум в зале заглушил ответ человека в черном. Мэр принялся колотить молотком, призывая всех к порядку.
– Вы арестованы, – сказал полицейский. – Заведите руки за спину.
Но человек, вместо того чтобы подчиниться приказу, вытащил бумажник и одним плавным движением раскрыл его. Блеснул золотой значок.
Гомон в зале стал смолкать.
– Это ответ на ваш предыдущий вопрос, – сообщил человек мэру со своим приятным южным акцентом. – Я специальный агент Пендергаст из Федерального бюро расследований.
Весь зал погрузился в гробовую тишину. Дженни никогда прежде не видела такого выражения, какое появилось теперь на лице миссис Кермоуд: смесь потрясения и ярости. Лицо Генри Монтебелло оставалось бесстрастным. Что касается шефа полиции, то его словно парализовало. «Парализовало» не то слово – в нем что-то сломалось. Он ссутулился, будто хотел вжаться в стул и исчезнуть. Мэр был просто уничтожен.
– Эммет Боудри, – продолжил человек по фамилии Пендергаст, – это всего лишь один из ста тридцати покойников, за осквернение останков которых вы четверо – миссис Кермоуд, мэр, мистер Монтебелло и шеф полиции – несете ответственность по закону штата Колорадо. Здесь совмещается уголовная и гражданская ответственность.
Первой оправилась миссис Кермоуд:
– Вот, значит, как у нас действует ФБР? Вы вторгаетесь сюда, нарушаете ход публичного заседания и еще угрожаете нам? А настоящий ли вы агент? Подойдите-ка сюда и предъявите ваше удостоверение мэру, как полагается!
– С удовольствием.
Бледнолицый человек прошел сквозь дверку, отделяющую публичную часть зала от официальной, и с невинным видом двинулся по проходу. Он остановился перед мэром и положил на стол значок агента ФБР. Мэр внимательно изучил значок с озабоченным и даже испуганным видом.
Неожиданно агент Пендергаст ловким движением сорвал микрофон мэра с подставки. Только теперь Дженни поняла, что приглашение незнакомого человека в официальную зону было опрометчивым. Она увидела, что репортер «Роринг-Форк таймс» записывает что-то с бешеной скоростью, а на его лице застыло выражение чистого наслаждения.
Мэр наконец заговорил. Ему пришлось напрячь голосовые связки, потому что он лишился микрофона.
– Вы находитесь здесь в вашем официальном статусе, агент Пендергаст?
– Пока нет, – ответил человек в черном.
– Тогда я предлагаю перенести нашу встречу, чтобы наши адвокаты, адвокаты «Высот» и вы могли обсудить эти вопросы частным образом.
Удар молотка поставил точку.
Облаченная в черное рука агента Пендергаста взметнулась, схватила молоток и убрала его за пределы досягаемости мэра.
– Хватит этого дикого стука.
Его действия вызвали смех в публике.
– Я еще не закончил, – раздался голос Пендергаста, усиленный динамиками. – Капитан Боудри написала мне, что, поскольку останки ее прапрадедушки были варварским способом извлечены из могилы и ничто не может искупить оскорбление его памяти, она полагает, что его останки, по меньшей мере, должны быть обследованы на предмет выявления причин смерти – конечно, в исторических целях. Поэтому она дала разрешение некой мисс Коринне Свенсон исследовать эти останки перед повторным захоронением. И кстати, в первоначальном месте их упокоения.
– Что? – Кермоуд в ярости вскочила с места. – Значит, вас подослала эта девчонка? Она стоит за всем этим?
– Она даже не знает, что я здесь нахожусь, – ровным голосом сказал Пендергаст. – Однако мне представляется, что самое серьезное обвинение против нее более неактуально, зато оно предъявляется вам четверым. Теперь вам грозит тридцатилетний приговор, но это каждому в отдельности, а сумма составит сто двадцать лет. – Он помолчал. – Если сложить все ваши отдельные приговоры.
– Ваши обвинения оскорбительны! – воскликнул мэр. – Я закрываю заседание. Полиция, немедленно очистить помещение!
За этими словами последовал хаос. Но Пендергаст и пальцем не шевельнул, чтобы не допустить его. В конечном счете зал заседаний был очищен, и специальный агент остался наедине с отцами города, адвокатами «Высот», Кермоуд, Монтебелло, шефом полиции Моррисом и еще несколькими чиновниками. Дженни, затаив дыхание, сидела рядом со своим начальником. Что будет дальше? Впервые у Кермоуд был побежденный вид: лицо осунулось, платиновые волосы растрепались. Шеф полиции покрылся потом, мэр побледнел.
– Похоже, завтра в «Роринг-Форк таймс» появится скандальная статья, – заметил Пендергаст.
Это сообщение потрясло всех еще сильнее. Мэр отер платком лоб.
– Но мне хотелось бы, чтобы, кроме этой статьи, появилась еще одна.
Последовало долгое молчание. Первым заговорил Монтебелло:
– И какая же?
– Сообщение о том, что вы, – агент Пендергаст повернулся к шефу полиции, – сняли все обвинения с Коринны Свенсон и выпустили ее из тюрьмы.
Он сделал паузу, чтобы это дошло до сознания присутствующих.
– Как я уже сказал, самое серьезное обвинение против нее теперь недействительно. Мисс Свенсон имеет разрешение обследовать останки Эммета Боудри. Остальные обвинения – нарушение права владения, и В, и Е – не столь серьезны, и от них можно отказаться без особых проблем. Практически все может быть сведено к взаимному недопониманию, возникшему между шефом полиции и мисс Моррис.
– Это шантаж, – выдавила из себя Кермоуд.
Пендергаст повернулся к ней:
– Я мог бы сказать, что дело тут не в недопонимании. Насколько мне известно, шеф полиции Моррис пообещал, что она получит доступ к останкам. Но потом отказался от своих слов из-за вашего давления. Это было несправедливо. Я просто исправляю зло.
Последовала пауза – все переваривали услышанное.
– А что вы сделаете для нас в обмен? – спросила Кермоуд. – Если шеф выпустит эту вашу подружку?
– Я постараюсь убедить капитана Боудри не подавать официальную жалобу в ФБР, – ровным голосом произнес Пендергаст.
– Понятно, – сказала Кермоуд. – Всё, значит, зависит от капитана Боудри. Если, конечно, такая личность существует.
– К несчастью для вас, Боудри довольно редкая фамилия. Это облегчило мою задачу. Телефонный звонок позволил установить, что она хорошо осведомлена о своих колорадских корнях и даже очень ими гордится. Миссис Кермоуд, вы утверждали, что «Высоты» приложили добросовестные усилия для обнаружения потомков. Это явная ложь. Естественно, подобное не может не заинтересовать ФБР.
Дженни заметила, что под косметикой лицо миссис Кермоуд смертельно побледнело.
– Давайте говорить напрямик. Эта девица, Свенсон, – она что, ваша любовница? Родственница?
– Она мне не родственница. – Агент Пендергаст прищурил свои водянистые глаза и посмотрел на Кермоуд взглядом, от которого ей стало не по себе. – Но я тем не менее останусь в Роринг-Форке на Рождество, чтобы вы не вздумали еще раз предпринять что-нибудь против нее.
Пендергаст повернулся к шефу Дженни:
– Я предлагаю вам немедленно позвонить в газету – насколько я понимаю, они вот-вот должны сдавать номер в печать. Я уже заказал для мисс Свенсон номер в отеле «Себастиан». И я надеюсь, что – ради вашего же блага – ей не придется провести еще одну ночь в тюрьме.
Глава 11
За несколько минут до полуночи серебряный кабриолет «Порше 911 Турбо S» подъехал к роскошной двери дома номер три на Куэйкин-Аспен-драйв, но не остановился, а проехал дальше – в тень четырехместного гаража.
Молодой человек за рулем перевел рукоять в режим парковки.
– Твой дом, – сказал он. – Как ты и просила.
Он перегнулся через переключатель передач и попытался обнять девушку.
– Прекрати, – сказала она, отталкивая его.
Молодой человек притворился обиженным:
– Ведь я твой друг, правда?
– Правда.
– Тогда подайте мне мои привилегии.
Он предпринял еще одну попытку прижаться к ней.
– Ну что ты пристал? – Девушка со смехом вышла из машины. – Спасибо за обед.
– И за кино.
– И за кино.
Дженни Бейкер захлопнула дверь и проводила взглядом машину, которая преодолела длинную петляющую подъездную дорожку и выехала на дорогу, ведущую к воротам «Высот» в полумиле отсюда. Для многих ее школьных подружек в Лос-Анджелесе потеря девственности была своеобразным знаком доблести: чем скорее, тем лучше. Но у Дженни на сей счет было другое мнение. Не при первом свидании и уж конечно не с таким ненормальным, как Кевин Трагерн. Как и многие молодые люди в Роринг-Форке, он думал, что денежки его отца – вполне достаточное оправдание для того, чтобы залезть в трусы к девушке.
Дженни поспешила к ближайшим воротам гаража и, набрав номер на кодовом замке, дождалась, когда они поднимутся. Потом прошла мимо ряда сверкающих дорогих машин, нажала кнопку, закрывающую ворота, и открыла дверь, ведущую в дом. Сигнализация была, как обычно, выключена – в Роринг-Форке ограблений практически не случалось. А уж в «Высотах» такого не было вообще ни разу, если, конечно, не считать недавнего проникновения Кори Свенсон в ангар. Мысли Дженни вернулись к сегодняшнему заседанию городского совета, к потрясающему агенту ФБР в черном костюме, который сошел в зал, словно ангел мести. Девушка сочувствовала своему шефу: он был неплохой человек, вот только позволял другим людям – вроде этой ведьмы Кермоуд – садиться себе на шею. Она была рада, что этот агент (она вспомнила его фамилию: Пендергаст) вызволил Кори из тюрьмы. Дженни надеялась еще раз увидеть ее и, может, порасспросить о «Джоне Джее», если шеф не будет возражать.
Она прошла через прихожую, кладовую и оказалась в просторной кухне. Через стеклянную дверь ей была видна елочка, наряженная, с мигающими лампочками. Родители и младшая сестра наверняка наверху – спят.
Дженни щелкнула выключателями, и вспыхнули лампы, осветив длинный кухонный стол с гранитной столешницей, духовку «Вольф», холодильник с морозилкой «Саб-Зеро» и три двери, ведущие в помещение, где стояла стиральная машина, во вторую кухню и в столовую.
Внезапно Дженни поняла, что не слышит постукивания когтей по полу и не видит лохматого дружелюбного пса, машущего от радости своим безобразным хвостом.
– Рекс? – позвала она.
Пес не отозвался.
Пожав плечами, она достала из буфета стакан, подошла к холодильнику (на который Сара, как обычно, налепила дурацкие фотографии рэперши Ники Минаж), налила в стакан молока и села за стол в уголке. На диванчике у окна лежала стопка книг и журналов, Дженни отодвинула часть из них в сторону (отметив, что Сара наконец вняла ее совету и стала читать «Обитатели холмов»[13]) и нашла свой экземпляр книги «Криминальная юстиция сегодня» Шмаллегера. И тут она заметила, что один из стульев у кухонного стола перевернут.
Беспорядок.
Дженни нашла страницу, на которой остановилась, и принялась читать, попивая молоко. Ее отец, известный голливудский адвокат, чуть с ума не сошел, когда узнал, что дочь хочет работать в полиции. Он был склонен воспринимать копов и прокуроров как низшие формы жизни. Но вообще-то говоря, он сам был отчасти виноват в том, что у нее возник интерес к службе в полиции. Премьеры детективных фильмов, на которые она ходила (а продюсировали или ставили эти фильмы клиенты ее отца), еще в детстве разбудили в ней интерес к этой работе. И со следующей осени она начнет изучать предмет систематически – поступит на первый курс Северо-Восточного университета.
Допив молоко, Дженни закрыла книгу, поставила стакан в раковину и вышла из кухни, направляясь к лестнице и в свою комнату. У ее отца были связи, и он воспрепятствовал ее летней практике в Калифорнийской полиции, но помешать ее зимней стажировке в полицейском управлении Роринг-Форка он не смог. Сама эта идея сводила его с ума.
И это, конечно, прибавляло удовольствия.
В огромном, беспорядочно спланированном доме стояла тишина. Дженни поднялась по изогнутой лестнице на второй этаж, где царила темнота. Поднимаясь, она снова вспомнила таинственного агента ФБР. «ФБР, – подумала девушка. – Может быть, на следующее лето попробовать пройти практику в Квонтико…»[14]
Она остановилась на верхней ступеньке. Что-то в доме было не так. Несколько мгновений она не могла понять что. Потом поняла: дверь в спальню Сары была распахнута и оттуда в холл проникал тусклый свет.
В шестнадцать лет Сара достигла возраста, когда подростковая личная жизнь приобретает первостепенную важность. Теперь дверь в ее комнату была постоянно закрыта. Дженни принюхалась, но запаха марихуаны не почувствовала. Девушка улыбнулась. Вероятно, ее сестра уснула, читая журнал или книгу. Она воспользуется этой возможностью и просмотрит вещи сестры. Это ее наверняка разозлит.
Неслышно ступая, Дженни осторожно прошла по холлу к комнате сестры. Оперлась рукой о дверной косяк и просунула внутрь голову.
Поначалу она никак не могла понять, что видит. Сара лежала на кровати, крепко связанная упаковочной проволокой, изо рта у нее торчала грязная тряпка, а в ней виднелся бильярдный шар (Дженни заметила номер 7, выгравированный на желто-белой поверхности), привязанный амортизирующей веревкой к изголовью. В слабом голубоватом свете Дженни увидела, что колени сестры обильно кровоточат, пятная покрывало. От ужаса и потрясения Дженни судорожно вздохнула и вдруг заметила, что Сара смотрит куда-то ей за спину широко раскрытыми глазами, испуганными и умоляющими.
И тут она уловила что-то краем глаза. Быстро повернулась и увидела в холле вселяющее страх видение – фигуру в черных джинсах и облегающей кожаной куртке. Фигура была безмолвна и абсолютно неподвижна. Руки в перчатках сжимали бейсбольную биту. Но хуже всего была клоунская маска – белого цвета, с огромными красными губами, искривленными в сумасшедшей ухмылке, и ярко-красными пятнами на щеках. Дженни отшатнулась, почувствовала слабость в ногах. Через прорези по обеим сторонам длинного заостренного носа на нее смотрели темные глаза; страшные в своем равнодушии, они являли собой жуткую противоположность ухмыляющейся маске.
Дженни открыла рот, чтобы закричать, но фигура, неожиданно пришедшая в бешеное движение, прыгнула вперед и заткнула ей рот и нос какой-то вонючей тряпкой. Девушка отключилась и осела на пол, но, пока чернота не обволокла ее целиком, она еще успела услышать тихий тоненький плач, прорывающийся сквозь кляп во рту Сары…
Медленно, очень медленно чувства возвращались к ней. Все вокруг было размытым, как в тумане. Несколько мгновений Дженни не могла понять, где она. Она лежала на чем-то жестком и ровном, словно бы охватывающем ее. Оглядевшись в полутьме, она поняла, что лежит в собственной ванне. Что она здесь делает? Ощущение было такое, будто она проспала несколько часов. Но нет, настенные часы показывали без десяти час. Значит, она была без сознания всего несколько минут. Дженни попыталась встать, но тут поняла, что связана по рукам и ногам.
В этот момент она с ужасом вспомнила, что произошло, и это понимание обрушилось на нее неподъемным грузом.
Сердце учащенно забилось, молотом застучало в груди. Тряпка все еще была у нее во рту. Дженни попыталась ее выплюнуть, но не смогла. Ее щиколотки и запястья были надежно связаны. Перед ее мысленным взором замелькали жуткой чередой фотографии с мест преступления.
«Меня изнасилуют», – подумала она, и ее пробрала дрожь при воспоминании об этой ухмыляющейся клоунской маске. Но… если бы ее собирались изнасиловать, то не стали бы связывать таким образом. Это было незаконное проникновение в жилище, и она попала прямо в лапы к преступнику.
Незаконное проникновение в жилище.
«Может быть, ему нужны только деньги, – подумала она. – Может быть, ему нужны только драгоценности. Он возьмет все, что ему удастся найти, и уйдет, а потом…»
Но все это было сделано с такой ужасающей бесшумностью, с такой дьявольской сноровкой. Сначала Сара, затем она…
«…А что с мамой и папой?»
При этой мысли ею овладела страшная паника.
Дженни попробовала освободиться, бешено заработала челюстями и языком, чтобы вытолкнуть засунутую в рот тряпку. Попыталась подняться, но от мучительной боли, пронзившей ноги, чуть снова не потеряла сознание. Она увидела, что ее коленные чашечки разбиты, как и у сестры: сквозь порванную окровавленную кожу торчали раздробленные кости. Дженни вспомнила бейсбольную биту, которую сжимала рука в черной перчатке, и застонала от отчаяния, забилась на дне ванны, несмотря на дикую боль в ногах.
Неожиданно из холла донесся шум борьбы: кричал ее отец, мать плакала в страхе. Дженни охватил невыразимый ужас. Она слышала, как переворачивается мебель, слышала звон разбиваемого стекла. Вопли матери стали громче. Тяжелый удар – и гневные, тревожные крики отца сменились криками боли. Раздался страшный треск – удар дерева по кости, – и голос отца внезапно пресекся.
С колотящимся сердцем Дженни вслушивалась в кошмарную тишину, жалобно поскуливая. И вот раздался другой звук: рыдания, топот бегущих ног – это ее мать бежала по холлу, пытаясь спастись. Дженни услышала, как мать вбежала в комнату Сары и закричала. Потом из холла донеслись более тяжелые шаги. И Дженни знала, что это не шаги отца.
Еще один вопль ужаса и топот ног матери по лестнице. «Она сумеет убежать, – подумала Дженни со вспыхнувшей надеждой. – Она включит сигнализацию, позовет соседей, полицию…»
Потом – быстрый топот незнакомых ног по лестнице.
Захлебываясь от ужаса, Дженни слушала, как затихают эти звуки. Она слышала, как ее мать пробежала по кухне к щитку тревожной сигнализации. Затем раздался крик – ее успели перехватить. Стук упавшего стула, звук падающей на пол посуды. Дженни билась в ванной, пытаясь порвать путы, но слышала все это и с ужасающей ясностью представляла себе погоню. Вот мать бежит по кабинету, гостиной, библиотеке. Мгновение тишины – и тихий, осторожный скрип петель: ее мать опасливо открывает дверь в бассейн. «Она выберется из дома через задний выход, – подумала Дженни. – А там рядом дом Макартуров».
И вдруг – несколько жестоких ударов подряд. Пронзительный вопль матери, а после – тишина.
Нет… не совсем тишина. Рыдая с широко раскрытыми от ужаса глазами, Дженни прислушалась; кровь шумела у нее в ушах, но она снова различила те незнакомые шаги, теперь неторопливые, уверенные. Они приближались. Пересекли холл внизу. Стали подниматься по лестнице. Дженни услышала, как скрипнула ступенька – отец столько раз грозился ее починить.
Ближе. Ближе. Шаги в коридоре. В ее спальне. И вот в дверях ванной появляется темная фигура. Тишина, слышен лишь звук затрудненного дыхания. Клоунская маска ухмыляется ей. В руках уже нет биты. Вместо биты аэрозольный баллончик, отливающий светлым золотом в сумеречном свете.
Тот, кто вторгся в ее дом, вошел в ванную.
Пока он приближался, Дженни продолжала крутиться в ванне, несмотря на боль в коленях. Человек в маске навис над ней и вытянул перед собой руку с баллончиком. Потом он начал молча поливать Дженни из баллончика длинными дугообразными струями, и она почувствовала резкий запах бензина.
Дженни неистово старалась освободиться от пут.
Клоунская Маска методично поливал ее бензином, ничего не пропуская: ее волосы, ее одежду, поверхность ванны, в которой она лежала. Когда попытки Дженни освободиться приобрели совершенно исступленный характер, человек поставил баллончик и сделал шаг назад. Засунул руку в карман кожаной куртки, вытащил спичку. Осторожно держа ее за самый конец, чиркнул головкой о шершавую поверхность стены, и головка вспыхнула желтым пламенем. Бесконечную, мучительную секунду пламя витало над ней.
А потом указательный и большой палец разжались, и спичка упала.
…И мир Дженни растворился в реве пламени.
Глава 12
Войдя в ресторан отеля «Себастиан», Кори Свенсон остановилась, пораженная его роскошью. Интерьер был решен в стиле «веселых девяностых»[15]: обои с рисунком из красного бархата, полированная латунь и хрустальные украшения, потолки из прессованной жести, викторианские столы красного дерева и стулья, отделанные шелком и золотом. Большие окна выходили на Мейн-стрит, светящуюся перед Рождеством множеством огней, на еловые заросли в предгорьях, на лыжные склоны и горные пики вдали.
Хотя время приближалось к полуночи, в ресторане было полно народа, и в оживленный гул голосов вкрапливались звон бокалов и шаги официантов. Свет был приглушен, и Кори понадобилось несколько секунд, чтобы найти одинокую фигуру Пендергаста, сидевшего за неприметным столиком у окна.
Она отмела настойчивые предложения метрдотеля помочь ей – на ней все еще была та же одежда, что и в тюрьме, – и направилась к столику Пендергаста. Он поднялся, протянул ей руку. Кори испугал его вид: казалось, он побледнел еще сильнее, похудел, стал еще более аскетическим – она подумала, что для данного случая подходит слово «очистился».
– Кори, я рад вас видеть. – Он взял ее руку в свою, холодную, как мрамор, потом отодвинул для нее стул.
Кори села. Она репетировала то, что собиралась сказать, и теперь заготовленные слова полились из нее бурным потоком:
– Не могу поверить, что я на свободе… Как мне вас благодарить? Меня так надули, то есть просто облапошили, вы знаете, они уже заставили меня пойти на сделку со следствием и согласиться на десять лет заключения… я думала, что моя жизнь кончена… спасибо вам, спасибо вам за все, что спасли мою задницу, что вызволили меня из того дерьма, куда я попала из-за собственной невообразимой, непроходимой глупости. Я так сожалею, так сожалею…
Поднятая рука остановила этот фонтан.
– Вы не выпьете? Может быть, вина?
– Мм… но мне только двадцать.
– Да, конечно. Тогда я закажу бутылку для себя.
Пендергаст взял винную карту в кожаном футляре, такую массивную, что вполне сгодилась бы как орудие убийства.
– Да, тут будет получше, чем в тюрьме, – сказала Кори, оглядывая интерьер и вдыхая ароматы еды.
Трудно было поверить, что всего несколько часов назад она сидела за решеткой и ее жизнь была, считай, уничтожена. Но опять, словно ангел-спаситель с небес, явился агент Пендергаст и все изменил.
– Они возились с бумагами гораздо дольше, чем я рассчитывал, – заметил Пендергаст, просматривая винную карту. – К счастью, ресторан в «Себастиане» работает за полночь. Я думаю, «Шато Пишон-Лонгвиль» двухтысячного года подойдет, вы как считаете?
– Прошу прощения, я совсем не разбираюсь в винах.
– Пора учиться. Это одно из истинных и древних удовольствий, которые делают человеческое существование сносным.
– Мм… я знаю, сейчас неподходящий момент… но я должна вас спросить… – Кори поймала себя на том, что щеки у нее зарделись. – Почему вы вот так взяли и спасли меня? И почему вы делаете все это? Вызволили меня из Медсин-Крика, оплатили учебу в интернате, частично оплачиваете мое обучение в «Джоне Джее»… Почему? Я ведь никто, и звать меня никак.
Пендергаст посмотрел на нее непроницаемым взглядом:
– Я думаю, каре ягненка на двоих по-колорадски подойдет к этому вину. Насколько я понимаю, каре выше всех похвал.
Кори взглянула в меню. Если честно, она чуть не умирала от голода.
– Меня устраивает.
Пендергаст махнул официанту и сделал заказ.
– Так вот, возвращаясь к моему вопросу… я бы хотела знать раз и навсегда, почему вы помогали мне все эти годы. Особенно если учесть, что я то и дело выеживаюсь.
И опять она встретила его непроницаемый взгляд.
– «Выеживаюсь»? Как я вижу, ваша склонность к очаровательным эвфемизмам не уменьшилась.
– Ну, вы же поняли, о чем я говорю.
Взгляд его был устремлен куда-то в вечность. Наконец Пендергаст сказал:
– Я думаю, настанет день, и из вас получится хороший полицейский или криминалист. Вот почему. Никаких других причин нет.
Кори снова почувствовала, как румянец заливает ее щеки. Она не была уверена, что ей понравился такой ответ, и пожалела, что вообще спросила об этом.
Пендергаст снова взял винную карту:
– Примечательно, какое количество бутылок отличного французского вина, и к тому же редкого, оказалось в этом городке среди гор. Надеюсь, они скоро будут выпиты: здешние высоты не лучшим образом сказываются на качестве бордоских вин. – Он отложил карту. – А теперь, Кори, прошу вас, расскажите мне подробнее, что вы заметили на костях мистера Эммета Боудри.
Она сглотнула. Пендергаст был таким… закрытым, черт его побери.
– У меня было всего несколько минут, чтобы их осмотреть. Но я уверена, что он не был убит медведем гризли.
– Какие у вас доказательства?
– Я сделала несколько фотографий, но полиция конфисковала карту памяти. Могу вам сказать, что я видела… или, по крайней мере, думала, что увидела.
– Отлично.
– Прежде всего, на черепе следы удара камнем. А на правой бедренной кости отметины, оставленные каким-то тупым инструментом, и никаких видимых признаков костной или иммунной реакции.
Неторопливый кивок.
Кори продолжила более уверенно:
– Мне показалось, что на губчатом костном веществе кое-где есть отметины, оставленные человеческими зубами. Они совсем неглубокие и плоские, а не заостренные, какие мог бы оставить медведь. Я думаю, что это случай людоедства.
Она настолько увлеклась, что не заметила, как повысила голос, и он разнесся дальше, чем ей хотелось бы. Посетители ресторана, сидевшие поблизости, посмотрели на нее.
– Ой, – сказала она и опустила взгляд на столовые приборы.
– Вы говорили кому-нибудь об этом? – спросил Пендергаст.
– Нет пока.
– Отлично. И не говорите. Иначе будут лишние проблемы.
– Но мне нужно получить доступ к другим останкам.
– Я работаю над этим. Думаю, что в нескольких случаях нам все же удастся найти потомков интересующих нас добытчиков.
– Вот как? Спасибо. Но знаете, я бы и сама могла это сделать. – Кори помолчала. – А как долго вы собираетесь здесь оставаться? Несколько дней?
– Такой милый, сибаритский, богатый городок. Кажется, ничего подобного я в жизни не видел. И такое очаровательное Рождество.
– Так вы собираетесь пробыть здесь… долго?
– А вот и вино.
Вино принесли вместе с двумя большими бокалами. Кори смотрела, как священнодействует с вином Пендергаст: раскручивает его в бокале, нюхает, пробует, пробует еще раз.