У тебя серьезные повреждения?
Как-то слишком близко оказался этот вопрос к тому, о чем я только что подумала. Я попыталась вернуть щиты на место — от секса они иногда слетают вмиг.
Ричард встал на колени, уперся руками в стенку по обе стороны от меня. От этого у меня опять внизу напряглось, и это было больно — я чуть не вскрикнула. Смогла сдержаться, но он приблизил ко мне лицо и спросил:
Тебе больно?
Ричард, пожалуйста, не надо, — шепнула я.
Тебе… больно?
Его сила всплеском прошла сквозь меня, и я действительно вскрикнула — не от удовольствия.
Если не будешь держать силу в узде, можешь пробудить моего волка, — сказала я сквозь стиснутые зубы. Во-первых, мне было больно. Во-вторых я начинала злиться.
Он придвинулся еще ко мне и сделал глубокий вдох — обнюхивал меня. Его сила теплым и влажным жаром обдала меня, и я закрылась щитами, как могла, от него, от его силы, от всего этого. Я представляла себе камень, кирпич, складывающий стену, за которой можно спрятаться и выставить ее на пути у Ричарда.
Он заговорил прямо мне в щеку, обжигая горячим дыханием:
Боль имеет запах, ты это знаешь?
Нет. Да.
Я сама себя когда-то учуяла, когда зверь впервые проснулся во мне.
Тебе… больно?
Он произнес эти слова медленно, с расстановкой, и губы его шевельнулись у моей щеки.
Снова меня ударило судорогой, я сдержалась, чтобы не согнуться пополам. Мне стоило усилий сидеть в воде, когда он ко мне прижимался, и не реагировать. Он намекал, что чует мою боль. Ликантропы часто умеют чуять и ложь. Поэтому я сказала единственную правду:
Да.
Он меня поцеловал в щеку и сказал:
Спасибо.
Потом встал и вылез из ванны, взял полотенце из кучи, которая вроде бы тут всегда есть.
Куда ты? — спросила я, хотя, честно говоря, была готова к его уходу.
От тебя.
От следующего приступа боли я позволила себе согнуться. И не стала делать вид, что мне не больно. Он хочет быть сволочью — пожалуйста. Когда я подняла голову, Ричард уже завернулся в полотенце вокруг пояса. Всю свою потустороннюю энергию он вобрал в себя, и если закрыл свою наготу, то закрыл больше, чем тело.
Я пошлю за врачом.
Нет, пока не надо.
Почему?
Потому что еще может пройти.
Он наморщил лоб:
Ты говоришь так, будто такое уже бывало.
У меня бывали схватки, хотя и не такие сильные, но они проходили.
Мика.
Это имя прозвучало как ругательство.
Да.
Надоело мне щадить его самолюбие. Честно говоря, сейчас мне и сам Ричард малость надоел.
Он всюду меня опережает.
Ничего Мика не делал такого, чего у тебя не было бы возможности сделать раньше.
Опять моя вина?
Опять твой выбор.
Я не смогла скрыть напряжения в голосе. Ладно, пусть знает, как мне больно.
Ох, как мне это нравится, — сказал он.
Я нахмурилась, прижимая руки к животу:
Что?
Вот эта сдавленность твоего голоса. Последний раз я ее слышал у Райны.
О чем ты? — нахмурилась я сильнее.
Ты знаешь, что Райна была садисткой и бог один знает, кем только не была, но она еще и любила боль. Она любила грубый секс с обеих сторон: и чтобы она, и чтобы ее.
Сильнее нахмуриться я уже не могла, и потому сказала:
Я это знаю. У меня некоторые ее воспоминания, если ты помнишь.
Это да, в тебе ее мунин. Ее призрачная память.
Мунины — это память предков у вервольфов. Когда умирает волк, стая разъедает усопшего по кусочкам, и он уходит в вечную память группы. По-настоящему, а не ритуально — хотя вервольфы редко умеют «говорить» так напрямую, как я с мунином Райны. Считается, что мунин дает доступ к памяти предков, возможность посоветоваться с вековой мудростью, но Райна изо всех сил старалась мною овладеть. Но я почти научилась всегда держать ее в себе. Она в этом смысле не была как мои звери или как ardeur. Я умела держать ее в клетке. Правда, когда я использовала ее силы, был риск, что она вырвется.
Ты с ее помощью вылечила ожог от креста на руке. Может быть, она и сейчас поможет тебе исцелиться?
Я посмотрела на Ричарда. Крестообразный ожог на руке был у меня блестящим шрамом на века. Целительский дар Райны я сумела сохранить в себе — этот дар был одной из причин, что Ричард решил сделать ее мунином, а не бросил ее тело гнить. Пусть она была садисткой, пусть пыталась убить нас обоих, но сила у нее была огромная. И поэтому иногда мне удавалось использовать ее способности для лечения себя и других, но каждый раз за это надо было дорого платить. Или болью, или сексом, а то и тем, и другим.
Я покачала головой: