Сон, который должен быть истолкован
Это место — сон,
Только спящий считает его реальным.
Потом приходит смерть, подобно заре,
И ты просыпаешься, смеясь
над тем, что считал своей скорбью.
Но есть и отличие от этого сна.
Все жестокое и бессознательное,
совершенное в иллюзии данного мира, —
все это не исчезает при смертном пробуждении.
Оно остается,
и должно быть истолковано.
Все злобные насмешки
и позывы плоти,
разорванные одежды Иосифа, —
они превращаются в грозных волков,
с которыми тебе придется столкнуться
лицом к лицу.
Отмщение, которое иногда приходит,
быстрый ответный удар —
это просто детская игра
по сравнению с тем, что будет.
Вы знаете об обрезании здесь.
Там — полная кастрация!
А это смутное время, которое мы проживаем,
вот чему оно подобно:
человек засыпает в городе, где он жил всегда,
и ему снится, что он живет в другом городе.
Во сне он не помнит город,
где он спит в постели.
Он верит в реальность города, который ему снится.
Мир — такого рода сон.
Прах множества разрушенных городов
оседает на нас как беспамятство дремоты,
но мы старее этих городов.
Мы начинаем как минералы.
Мы развиваемся в растения
и в животное состояние,
а затем в человеческое существо,
всегда забывая о своих прежних перерождениях,
и только раннею весной мы с трудом припоминаем,
что зазеленели вновь.
Вот как юноша обращается к учителю.
Вот как младенец склоняется
к груди, не ведая тайны
своего желания, но поворачиваясь инстинктивно.
Род человеческий ведом по пути развития
посредством переселения разумности,
и хотя кажется, что мы спим,
существует внутренняя пробужденность,
направляющая сон, —
она встряхнет и выведет нас к первоистоку
нашего истинного существования.
Сердцевина мужества
Сердцевина мужества заключается не в том,
чтобы быть мужчиной,
и не в дружеском обращении утешителей.
Твоя старая бабушка говорит:
«Может, тебе не стоит идти в школу?
Ты выглядишь немного бледным».
Беги, когда услышишь это.
Уж лучше суровые шлепки отца.
Твоя телесная душа желает успокоения.
Суровый отец желает духовной ясности.
Он порицает тебя, но в конце концов
выводит тебя на открытые просторы.
Молись, чтобы суровый наставник
слышал, действовал и оставался внутри тебя.
Мы были заняты тем, что копили утешения.
Да убоимся мы того, какими были.
Дервиш у двери
Дервиш постучал в дом
попросить кусок сухого хлеба, —
или влажного, это не существенно.
«Это не пекарня», — сказал владелец.
«Может, тогда есть кусочек хрящика?»
«Разве это похоже на мясную лавку?»
«Немного муки?»
«Ты слышишь мельничные жернова?»
«Воды?»
«Это не колодец».
Что бы дервиш ни попросил,
человек отвечал тупой насмешкой
и отказывался что-либо дать.
В конце концов дервиш вбежал в дом,
приподнял свой халат и присел,
как если бы собирался справить большую нужду.
«Эй, эй!»
«Тихо, ты, жалкий человек. Покинутое место
прекрасно подходит, чтобы облегчиться,
и поскольку здесь нет ничего живого
или же средств для жизни,
оно нуждается в удобрении».
Дервиш начал свой собственный лист
вопросов и ответов.
«Ты что за птица?
Не сокол, обученный для царской руки
Не павлин, раскрашиваемый взглядами.
Не попугай, говорящий в обмен на куски сахара.
Не соловей, поющий как влюбленный.
Не удод, несущий послания Соломону,
Не аист, строящий у обрыва.
Чем именно ты занимаешься?
Ты не принадлежишь к известным видам.
Ты торгуешься и отпускаешь шутки,
Чтобы сохранить принадлежащее тебе.
Ты забыл Того, кто не заботится об обладании,
кто не пытается получить прибыль
из каждого обмена меж людьми».
