Глава 1. Партизаны Бульварного кольца 2 страница
Ванька напрягся: про имперский дух послышалось? Генерал отхлебнул из чашечки, пояснил:
– Господа Куроедов и Крапнин – друзья училища, спонсоры. Они нашли средства на ремонт вашей казармы. Захотели встретиться с кадетом Царицыным…
– Мы давно работаем с молодёжью, – улыбнулся Крапнин, тряхнул кудрями. – Наша цель – поднять волну русской молодёжи, готовой работать для возрождения России. Наконец мы получили деньги. Мы начинаем создавать новое подростковое движение. И, прежде всего, нам нужен молодёжный лидер. Умный и отважный русский парень.
Крапнин помолчал немного и добавил:
– И я этого парня нашёл. Генерал насупился:
– Суворовец Царицын должен учиться, – Он не сможет уделить довольно времени вашему молодёжному движению. Ему на уроки надо ходить, военное дело осваивать…
– О, не волнуйтесь об этом, господин генерал! – заулыбался Крапнин. – Мы наймём Царицыну прекрасных учителей. С их помощью Ваня выполнит программу учебного года заочно. Стандартная программа написана для дураков, а господин Царицын – умственно превосходит сверстников на несколько лет…
Генерал покачал головой:
– Ну, я бы не сказал… Вопрос об отчислении Царицына до сих пор стоит на повестке дня.
– У господина Царицына врождённый дар лидерства, это ведь очевидно, – для убедительности замахал ладонями профессор Крапнин.
– Ребята его уважают, ценят за благородство, отвагу и честность… Он – легендарный герой Мерлина, уничтожитель колдунов! Для мальчишек он – крутой, и это главное.
«Зачем нахваливать парня в его присутствии? – недоумевал Тимофей Петрович Еропкин. – Загордится пацан, и потом, не приведи Господи, вырастет из него злобный наполеончик…»
Ваньке от похвал стало душновато, захотелось провалиться под землю, вместе со стулом. А впрочем… возможно, он и правда так крут? Какой всё‑таки проницательный человек этот Крапнин…
– Вы его захвалили, и незаслуженно, – строго сказал генерал Еропкин. – Право, не стоило! И чем больше слушаю вас, тем больше убеждаюсь, что для Царицына ваше предложение – неполезно. Речи толкать, блистать на телевидении – не кадетское дело!
Ваня ушам своим не верил. Что? Неужели генерал, мудрый человек, патриот, откажет? Ведь это Ванькина судьба! Ведь он, Царицын, всю жизнь мечтал служить Отечеству, а здесь такой шанс!
Генерал с решительным видом поднялся.
– Дело вы задумали хорошее. Однако поищите другого молодёжного главаря. Ваня пока всего лишь кадет. Рано ему политикой заниматься, да и не к лицу эти кривляния будущему офицеру.
Куроедов взмахнул рукавом, сжал маленький кулак:
– Мы направим бунтарскую энергию тинейджеров в доброе русло. Пусть учатся защищать Россию от вражеской клеветы, от разврата и подлости…
– Поймите, господин генерал, наше дело – святое и нужное для России. Идёт война за молодёжь, наших детей спаивают, обкуривают, растлевают. В кои‑то веки нашлись люди, любящие Россию. – Крапнин умоляюще посмотрел на генерала Еропкина.
– Видишь, Иван, какой ты незаменимый, – медленно и мрачно выговорил Еропкин. – Что улыбаешься?
Генерал набычил седую голову. Ванька замер, ожидая приговора, – сердце его отчаянно билось. «Разрешит! Обязательно разрешит! – вдруг почувствовал кадет. – Не может генерал такое дело зарубить на корню…
– Думаешь, никто кроме тебя не справится? – в упор спросил старик Еропкин.
Иван вытянулся, радостно выпалил:
– Если не я, то кто же, товарищ генерал?
Начальник училища опустил взгляд. И тихо сказал:
– Нет.
Ванька растерянно заморгал.
– Не к лицу будущему офицеру политическим кривляньем заниматься, – сказал, как отрезал, генерал. – У нас незаменимых нет. А вам, кадет Царицын, не следует излишне воображать о собственной персоне. Не доучились ещё, понимаешь!
Странное дело. Еропкин сказал это так убеждённо и просто, что Ваньке внезапно… полегчало.
– Возвращайтесь на занятия, Царицын, – строго сказал генерал.
– Есть возвращаться на занятия! – кадет Царицын отдал честь. «Значит, так надо… – решил он и сам радостно подивился своему спокойствию. – Генералу виднее. Кто знает, что за люди… может быть, просто болтуны пустые. Или провокаторы?»
Он побежал в учебный корпус: ещё успеет к концу урока по истории – послушать про битву при Требии.
И в это самое время на ажурном столике перед ведьмой Цельс погасла тёмная сальная свеча. Глиняная фигурка восточного божка, к которому обычно обращаются те, кто ищет власти и веса в обществе, лопнула и рассеклась надвое.
– Постойте, да постой ты! Царицын, подожди… Ну, надо же. Бежит за ним, блестя лакированными ботинками, профессор Крапнин.
– Слушай, Царицын. Я всё понимаю: ваш старик с лампасами воспитан старой советской системой, а тут новые реалии, новые вызовы… Теряется старичок, боится ответственности…
– Простите, господин профессор. – Ваня слегка поклонился. – Товарищ генерал приказал мне вернуться на занятия.
– Я совсем про другое, – отмахнулся Краплин. – Не хотите работать на страну, не надо. Есть иная тема – просто выгодное дельце. Вот моя визитка. Есть у меня друг, режиссёр. Он сейчас занимается постановкой новогоднего шоу на Красной площади. Ему нужен молодой актёр на роль Ивана Царевича. Если интересно – звоните.
И уже вслед Ивану добавил:
– В принципе, там сценарий патриотический, про любовь к родине. Но есть и меркантильный момент… тоже положительно. А что? Один раз выступил – получил двадцать тысяч евро. По‑моему, любопытно. Сам бы сыграл – да не берут! Фигурой не вышел, ха‑ха‑ха!
Глядя вслед замшевому профессору, Ваня усмехнулся. Заметим, что эта усмешка стоила Сарре Цельс ещё одной глиняной куклы. Впрочем, в кукольной армии этой ведьмы ещё оставались фигуры.
Настал черёд Сарриной излюбленной статуэтки. Это был фарфор – маленькая золочёная танцовщица с отколотыми по локоть ручками.
Глава 2. Бал
Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.
Алексей Толстой
Солнце, как малиновый леденец, увязло в потемневших зубьях Нового Арбата. Кремль стал молочно‑кисельным, словно раскрашенная гравюра. Румянец заката на белом камне. Голубые тени на плотном скрипучем снегу. Золотой морозный спасский звон.
Суворовцы – иней искрится на погонах, уши и щёки алеют от мороза, – глухо отбивая шаг, чёрной колонной вошли Кремль по Троицкому мосту. Забилось сердце. В просвете башенных ворот вырастали священные громады с пламенными куполами. А дальше – чёрно‑зелёной глыбой стынет Царь‑пушка, чугунный львище на лафете насупил поседевшие брови.
Ах, смотрите! Внизу, перед мраморно‑слюдяным фасадом Кремлёвского дворца маленькие голубые автобусы, а из автобусов забавно, по‑цыплячьи спрыгивают на подёрнутую снежком брусчатку в полушубках, дублёнках, отороченных курточках, с огромными портпледами, с золотыми паутинками выбившихся из‑под шарфиков прядей удивительные существа на тонких ножках, щебечущие, глупенькие и страшно милые.
Девочек суворовцы видели редко. Нечасто брату‑кадету давали увольнительную в город, поэтому зимний бал, к которому готовились чуть не с апреля, разучивая танцевальные па, был в училище событием долгожданным.
В темных екатерининских чертогах пылал, искрился и грохотал музыкой невообразимый, на Небесный град похожий Георгиевский зал. Над чёрно‑янтарным озером паркета вырастали и уходили ввысь мраморные свечи колонн. Где‑то под белокаменными сводами медленно в кильватерном строю двигались бронзовые фрегаты ампирных люстр – мачты, цепи, якоря…
Петруша Тихогромов, оглушённый имперским величием знаменитого зала, прижался к стеночке. А Царицын, наоборот, не мог устоять на месте: бегал средь колонн, жадно вчитывался в золото слов, навечно высеченных в камне, в имена георгиевских кавалеров, в названия славных полков. Невообразимое, почти безумное величие этих сводов и стен взволновало его. «И что за чудесный народ мог создавать такие вот залы? Как жаль, что мы отвыкли от такой сокрушительной красоты!» – мысли кружились в кадетской голове, в горле щекотало от счастья и горечи. Даже на девочек не смотрел. Вновь задирал лицо кверху, его будто подбрасывало, возносило над паркетом! Вот‑вот голова закружится…
На невидимых натянутых струнах держится у земли, дрожит и рвётся кверху маленькое тело в чёрной суворовской форме. Кажется, отсеки незримые тросы – и взлетишь. Страшно! Гулким эхом разнеслась команда строиться. Петруша неуверенно, криво побежал через зал, как через площадь, – туда, где темнела шеренга третьей роты.
Бежал и Царицын, едва не сталкиваясь с девочками, и все казались красивыми: милые платьица, точно у Наташи Ростовой, аккуратные головки… И казалось, все они тайком поглядывали на него, все восхищались его красотой и стройностью. Взоры робкие, счастливо‑любопытные, а вовсе не такие откровенно‑липкие, как у… Будто тень по сердцу пробежала: вспомнил Беллу. Неужели он мог восхищаться ею? Неужели могли прельстить его густо намалёванные помадой губы, томный взгляд, манерные жесты? Царицына слегка передёрнуло.
Рядом, вжавшись в стену, обалдевший от красоты и весёлой суматохи, кадет Тихогромов тоже во все глаза смотрел на девочек. Они казались ему такими милыми и родными, ну прямо сестры, все до одной сестры кадета Петра Тихогромомова. Он понимал, как волнуются они сейчас перед балом, и ему хотелось их успокоить. Всё будет хорошо… Прав дядя Дима: непросто будет ему, Петруше, выбрать себе жену.
Он уже давно присматривается, как дядя Дима советовал. И сегодня, конечно, будет. Столько девочек… И ни одной в брюках, ни одной размалёванной. Нет, есть несколько. А вот с бубенчиками в носу, точно, ни одной.
Барышни выстроились у стульев, расставленных вдоль противоположной стены… Шеренгой, конечно, такое построение не назовёшь, лучше сказать: рассыпались в линию. Они были похожи на гирлянду нежных бутонов – кремовых, опаловых, жемчужных, розовых. Некоторые молодые особы явились в жутко дорогих нарядах – даже Тихогромов, не шибко разбиравшийся в дамских туалетах, выделил из щебечущей толпы несколько особенно роскошных девиц. В волосах у них сверкали бриллианты, на шее тоже всё лучилось и сверкало. А платья! Ну, принцессы! Ну, просто принцессы!
Вдруг Петя вспомнил: где‑то здесь, в этом цветнике, должна быть Ася! Накануне позвонила радостная, голос звенит:
– Петенька, меня ведь в Кремль берут, на бал! Представляешь!
Оказывается, у них в детском доме был танцевальный конкурс, и она попала в пятёрку лучших.
По телефону Ася поделилась, что страшно волнуется: первый раз их повезут в Кремль и сразу на бал! А вдруг ноги будут подкашиваться? Она просила Петрушу танцевать с ней мазурку, главный и самый сложный танец вечера. Хоть и стыдно было, но пришлось Тихогромову признаться, что за два ода учёбы в Кадетке он так и не научился танцевать. В Кремль он поедет только в качестве певца – «Фуражку» орать. Однако Петруша обещал предупредить Ваню Царицына, лучшего танцора в роте, чтобы не оставлял Асеньку без присмотра. Ваня, смеясь, согласился. Обещал захватить в Кремль наручники – пристегнуть к себе Асеньку, для верности.
Петруша принялся вертеть головой по сторонам, отыскивая Асю. Он не заметил, как ротный солист Телепайло вышел из строя, взмахнул рукой… Тихогромыч судорожно хватил воздуха, и как раз успел – кадеты грянули «Фуражку»:
Фуражка, милая, не рвися!
С тобою жизнь мне дорога,
С тобой быстро! пронесли‑ися!
Мои! кадетские! года!!!
«А здорово мы поём!» – порадовался Петруша. Приятно посмотреть на братьев‑кадетов: подтянутые, накачанные, с жутко насупленными бровями, с браво поющими белозубыми ртами. Чего стоит один блистательный Телепайло, чернобровый, с огромными украинскими очами, грудь колесом – сущий запорожец, только турецкого чеканного пистолета не достаёт за поясом. Ничуть не хуже крепкий, коренастый Паша Лобанов – философ, настоящий интеллектуал с магнетическим взором, и при этом разрядник по самбо! Даже вертлявый Жора Арутюнов сегодня смотрелся величественно – огненный взор, печоринская бледность… Курносый блондин Славка Павлищев – русский богатырь, поперёк себя шире, пуговицы на груди трещат, на верхней губе уже золотистые усы вылезли, а по глазам видно: добряк и умница, верный и честный парень да, между прочим, знает два иностранных языка. Вот мы какие, кадеты! А танцы начнутся – такое покажем!
Фуражка милая не рви‑ися !
Напротив – чёрно‑синяя шеренга нахимовцев, оловянные матросики. Замерли и ждут, когда отгремит «Фуражка», и уж тогда они подгонят непременного «Варяга».
Дальше, на фланге, в оранжевых беретках, похожие на королевских пажей, – кадеты Министерства чрезвычайных ситуаций. Если хочешь подраться – можно подскочить и крикнуть: «Спасатели – вперёд! Чип и Дейл спешат на помощь!» – дуэль после бала обеспечена. Ах, до чего прекрасно жить!
Плечом к плечу с Петрушей кадет Царицын ревел со всеми любимую «Фуражку». И почему‑то представлялось Ивану, как однажды прекрасным утром он войдёт в этот Георгиевский зал, только пустынный и гулкий, войдёт в золочёном мундире с жестким крестом у кадыка. Остановится на миг у мраморной колонны, вот на этом самом месте. И припомнится ему, Ивану Денисовичу Царицыну, генералу‑фельдмаршалу возрождённой Империи, может быть уже поседевшему, израненному в битвах, как много лет назад, ещё кадетом, приходил сюда…
Как‑то особенно сладко было сознавать Ивану, что никто в этом зале даже не подозревает, что здесь, среди них, находится знаменитый московский гаврош – неуловимый Иван Царевич. Ах, как бы они переполошились! Но никто не догадывается, что страшный мститель, засадивший Эрнесту Кунцу присоску в лобешник, в данный момент затянутый в кадетскую форму что есть мочи орёт «Фуражку», а потом будет галантно танцевать…
Ваня был счастлив. Правда, ему немного не нравилось, что среди братьев – кадетов, нахимовцев и спасателей – присутствовали штатские холёные мальчики в чёрных и белых фрачках. Видимо, дети уважаемых кремлёвских работников тоже пришли потанцевать на балу.
Но особенно не нравилось Ване, что среди гостей был Лео Рябиновский – изящный, в дымчато‑сером смокинге, с вишнёвым цветом в бутоньерке. Юный маг стоял у стены в окружении девочек и наскоро подписывал фотокарточки.
– Эх, жаль, нету под рукой доброй казацкой шашки! – досадно прищёлкнул пальцами Царицын. Очень захотелось ему после бала дать в эту смазливую морду. Ещё спрашиваете, за что? А кто Надиньке гадкую печать на лоб поставил?! Между прочим, юный кудесник до сих пор не заплатил за эту подлость…
Заиграл оркестр. Началась, как выражались кадеты, «разведка вальсом». Потом зазвучал длинный, нелюбимый Царицыным котильон.
Позже был объявлен маленький перерыв и великолепный Лео показывал фокусы. Подлец вышел на середину зала, испустил из себя клубы розоватого дыма и принялся бешено размахивать волшебной палочкой.
Как водится, в руках юных дев засверкали остекленённые букеты, вспыхнули в воздухе огненные обручи, затанцевал по паркету управляемый ураганчик розовых лепестков. Девочки ахали и всплёскивали руками, краснели и бледнели, раздумывая, не пора ли от избытка впечатлений, по закону жанра, изящно грохнуться в счастливый обморок. Кадеты гневно надувались и хмурились: им явно пришёлся не по нраву поганец Рябиновский, легко сшибавший восторг прекрасной половины бала.
Ваня потирал руки в белых перчатках, предвкушая, как смачно хрустнут стёклышки очков, прежде чем просыпаться в белый московский снег… «Я подкараулю его у Троицкой башни», – решил кадет.
Но вот оркестр грянул мазурку. В конце восьмого такта зал взорвался аплодисментами – на тёмно‑медовый паркет вылетел, легко скользя и приседая, распорядитель мазурки, князь Михалков‑младший, а за ним, будто виясь над землёй, выпорхнула изящная распорядительница, суперзвезда Большого театра, сама Апраксия Веретенцева!
Чета невесомых мотыльков облетела зал, едва касаясь пола, – и понеслась на второй круг, увлекая остальных. Горделиво, будто соперничая друг перед другом в блеске, первые пары мазуристов отважно ступили на наборный царский паркет.
Вот стройнейший Телепайло заспешил приседающим мазурочьим шагом к златокудрой партнёрше в дивном перламутровом платье. Ваня Царицын тоже ждать не стал, стремительно подхватив девицу Анастасию Рыкову, сорвался в танец. Лицо Асеньки светилось счастьем. Большие тёмно‑серые глаза с благодарностью смотрели на Ивана.
Он держал её ручку крепко, как старший брат. Он чувствовал, что девочка танцует не слишком уверенно. И всякий раз, когда Ася слегка сбивалась с такта, Царицын на секунду замирал, вовремя подхватывая девочку под локоть: держись! вот так, молодец!
Он чувствовал себя сейчас ответственным за эту девочку как тогда, в поганом и зловещем Мерлине. Он вспомнил в эту минуту всё: как искал Асю по всему замку, как обнаружил её дневник и прочитал его вопреки всем правилам этикета и порядочности. Но ведь он выполнял задание, ему было простительно, ему было можно! Ведь благодаря дневнику он Асю вычислил. Он нашёл её, он её спас! Сколько всего страшного пережили они вместе. Ваня не любил вспоминать, как они, Надинька, Петя, Ставрик, Касси, Ася и он уходили от погони, и он, Ваня, дрогнул, сорвался, накинулся на измученных, перепуганных детей, а её, Асю, обозвал романтичной дурой, сиротой казанской. А Ася его простила… Она никогда не напомнила ему об этом, не попрекнула.
Он знал, что Ася девочка верующая, ходит в церковь, она лучше его, Вани Царицына, который там, в гостях у Ге‑ронды, знал и понимал, как сильна искренняя молитва. А потом в Москве его опять закружило, где уж тут молиться, когда дел так много и все они такие важные. Он, Ваня, не ерундой занимается, он Россию спасает, он будущий офицер России, он, Ваня, – её патриот.
Царицын с благодарностью посмотрел на Асю. Девочка с редким сердцем и чистой верой. В душе шевельнулось нежное, почти братское чувство. Ваня понял, что он Асин друг, их дружба проверена, она навеки. И он должен, обязан эту девочку беречь.
Ваня нежно посмотрел на раскрасневшуюся от танца Асю, легко коснулся мизинцем её щеки, стряхнул с неё золотистую ресничку. Девочка смущённо опустила глаза и доверчиво шепнула:
– Ох, как быстро! Сердце стучит! Раскрасневшись, она сделалась ещё милее. Ване захотелось слегка прижать Асю к себе, поцеловать в алую щёку. Но круг замыкался, и он спросил:
– Ещё тур? Или отдохнём?!
Девочка, счастливо взглянув на кадета, мужественно кивнула:
– Ну, хорошо, ещё кружочек…
Они приближались к Асиному стулу, у которого толпились конкуренты, надеясь перехватить симпатичную девочку.
По правилам каждый кавалер загадывал качество и сообщал на ухо распорядителю. На новый круг барышня выбирала кавалера, угадывая по качествам.
Ваня незаметно шепнул Асеньке, чтоб выбирала «веру и верность». Он не мог передать Асю незнакомому партнёру – вдруг он не сможет бережно поддерживать Асю, а то ещё, чего доброго, на ногу ей наступит или ляпнет невпопад какую‑нибудь дурацкую шутку.
Прыжок, поворот – и круг завершён! Раскрасневшись, часто дыша, Асенька упала на стул – и сразу подскочил распорядитель:
– Танцуем ещё?!
– Да, – выдохнула девочка, обмахивая себя маленьким веером.
– Тогда выбирайте, сударыня: ум и удача? решимость и разум? вера и верность?
– Вера и верность! – Ася светилась счастьем.
Ваня снова шагнул навстречу. Мимо пронеслись Телепайло со своей златокудрой партнёршей, и в тот момент, когда они поравнялись с Ваней и Асей, из причёски телепайловской девушки выскочила заколка в виде цветка и со звоном покатилась к ногам Ивана Царицына.
Выпустив всего на миг Асину руку, Иван изящно нагнулся и цапнул сияющую платиновую лилию. С поклоном протянул златокудрой девочке и уже обернулся к Асеньке, как вдруг…
За его спиной раздался хлопок распорядителя! Проклятье! Это был знак похищения дамы. Ваня совсем забыл, что кавалер, перехвативший предмет чужой партнёрши, имеет право на внеочередной круг с ней! И не просто имеет право, а обязан танцевать!
Телепайло, подмигнув Ивану, отступил на шаг, перепоручая другу златокудрую красавицу. Царицын виновато улыбнулся Асе: прости мол, такая вот ерунда приключилась. Ася кивнула и отошла к стене.
А златокудрая приняла цветок, небрежно вонзила его в пышную причёску. Ваня приветствовал её поклоном, она оттветила кратким, немного надменным реверансом. Да и улыбка, скользнувшая по белому личику девушки, показалась Ване снисходительной. «Странное какое лицо… будто знакомое».
Царицын двинул уголком рта, предлагая даме руку…
О, здесь совсем другая манера! Ваня вмиг почувствовал мощную хореографическую школу, девочка явно училась бальным танцам у мастера и отработала технику настолько, что теперь могла играть оттенками движений. Каждую секунду Ваня тихо поражался всё новым её выдумкам: вот она, будто в нерешительности, задумчиво скользит ногой, словно невидимым коньком режет зеркало паркета, затем, вспыхнув, с резвостью ребёнка бежит, трепеща лентами, как крылышками, – глаза её расширяются, голова поднимается высоко…
И только теперь, когда белокурый локон взмывает над розовым ушком, Ваня примечает… деталь. В высшей степени неожиданную. Согласитесь, непривычно смотрится на девичьей мочке крошечный, телесного цвета наушник, от которого тянется прозрачный проводок, исчезая спиралью в густой причёске… Тут Ванька понял, почему ему знакомо её лицо.
«Это же… дочка президента!» – чуть не рухнул Царицын.
Всё перемешалось в голове бедного кадета, будто оглохший, он перестал слышать музыку – по счастью, время как будто зависло. Воздух налился сладостным гулом, громадный зал сделался похож на небывалый аквариум со сказочными существами: нежно‑розовые рыбы с прозрачными, шевелящимися плавниками, узкие тёмные змейки, морские коньки – всё это медленно кружится под гроздьями мерцающих кораллов. Мир превратился в сказку. Вот она, русская царевна – таинственная «первая девушка» страны, которую не разрешают фотографировать… Никто, кроме близких, не знает её в лицо. Она здесь инкогнито!
А собой хороша… И какая‑то загадка. Но что же? Что завораживает в этом резном, точно прозрачном профиле, в плывущем подъёме ресниц? «Братцы мои, я падаю», – Ванька вспомнил, на кого похожа. На великих княжон с любимых чёрно‑белых фотографий.
Так, тут серьёзно. Смотри, пожирай глазами невиданное преспокойное достоинство, которого не встретишь у современных девочек. И рядом с нею – словно вырос Царицын, раздвинулись рёбра и плечи раздались, выпуская из‑под кожи невидимые острые крылья. Большое, уверенное и требующее сердце забилось враскачку, как тяжкий таран. В его руке – тонкие пальчики судьбы. Не зря ведь платиновая лилия упала именно к его ногам… Он посмотрел на драгоценный цветок в её волосах. «Только – не упусти!» Ну уж нет. Он не выпустит этих пальчиков.
Девочка, конечно, не простая, а золотая… Да ведь и я не прост! – Ваня усмехнулся про себя: «Держите меня семеро!»
И он пошёл в атаку. Выждал мгновение, и в лёгкой звенящей паузе, провисшей, как шлейф, за очередным мазурочьим прыжком, когда удивительная партнёрша, склонив головку, замерла на десятую долю секунды, пропустив положенное па, чуть приблизил лицо к девичьему ушку и произнёс:
– Простите, мы с вами похожи в одном… Насмешливо дрогнула девичья бровь.
– В чём же?
– Во всём зале… только мы двое в масках, – многозначительно произнёс Царицын.
Зацепило: лёгкий румянец брызнул по щекам девушки.
– Разве моё лицо похоже на маску? Под кого же я маскируюсь?
– Сегодня вы накинули на себя шкурку Царевны‑лягушки… Разве не так?
– По‑вашему, я жаба? Очень мило.
Смеётся. Ещё не поняла всей глубины хитрой кадетской шутки:
– А вы тогда кто? Неужто Иван Царевич? Кадет покорно склоняет голову.
– Вы угадали.
Восторженный ужас во взгляде девочки.
– Представьте себе, меня зовут Василиса…
Они смотрят друг другу в глаза и не замечают, что тур уже пройден, их выносит на повторный круг – но разве можно без смены партнёра?! Ах, какой дерзкий пассаж… Что это значит? Распорядитель не поспевает вмешаться. Они выходят в новый тур вдвоём, неразлучны. Но что это? Кто посмел?
Стройный юноша в дымчатом фраке подскочил, пытается расцепить их пальцы! Ваня обернулся в гневе, увидел лицо Леонарда Рябиновского и побледнел от наглости поганого фокусника: «Куда лезешь? В морду захотел?» И в тот же миг прозвучал резкий, сухой хлопок. Лео с улыбкой разжимает кулак, и в его длинных смугловатых пальцах распускается лёгким султанчиком кружевной платок…
– Ах, это мой платочек! Откуда он у вас? Василиса смотрит потерянно.
– Не забывайте, я волшебник, – рассмеялся белозубый Лео, решительно преграждая Ивану дорогу.
Распорядитель подхватил Царицына под локоть и ласково потащил в сторону: «Простите, любезный друг, ваша дама похищена… таковы правила…»
Царицын не верил своим глазам.
В эту злую минуту к Ване подбежал кто‑то, начал легонько теребить за руку и приседать, приглашая на новый круг…
Но Царицын не видел маленькой Аси, не видел, как растерянно и жалко стоит она возле него, понимая, что он не ответил на её приглашение на танец. Он не видел, как вмиг потухли и наполнились слезами красивые Асины глаза, как она опустила голову и побрела по роскошному паркету, всё дальше от него, всё дальше…
Ваня стоял красный от ярости. Грудь его часто вздымалась, он немигающим взглядом смотрел на Лео и президентскую дочь.
Ася тихо отошла в сторону. Потом ещё дальше, в самый угол.
Но вот и ещё одна девушка бежит к Царицыну через весь зал. Она пока ни с кем не танцевала, стояла у дальних колонн, вытянувшись в струну, пожирая Ивана чёрными, бездонными глазами. Наконец, дождалась: Царицын стоял один, растерянный.
Белла Буборц бросилась в атаку.
Однако…
Наперерез влюблённой воспитаннице решительно двинулась, отделившись от стены, любимая учительница Стелла Яновна. Да только что у неё с лицом? Ещё пару минут назад Стелла Яновна была весела и ласкова. С улыбкой поглядывала, как девочки в роскошных туалетах выстраиваются вдоль стены. Подмигивала Беллочке, ободряя.
А теперь…
– Куда?! А ну… наз‑зад!.. – учительница вцепилась Беллочке в плечо намертво, больно.
– Я хочу… я буду с ним танцевать, – лепетала Белла. – Мы же условились…
– Исчезни ты, дура, – ненавистно произнесла Стелла Яновна. – Куда ты лезешь с такой рожей, уродка? Мальчик вырос. Ты больше не нужна. Видишь, у него новая любовь… Так что вали отсюда и чем быстрее, тем лучше.
– Что?! – Беллочка задохнулась от нахлынувшего изумления и бешенства.
Но не так легко остановить девушку, которая знает, чего хочет!
Белла с трудом выдернула локоть из цепких пальцев и бросилась вперёд. Стелла Яновна пристально и как‑то зло поглядела ей вслед. Зрачки учительницы расширились, лицо на миг побелело до неприятной голубизны.
И вдруг…
Беллочка оступилась. На ровном месте! Каблучок обломился! Если бы не галантные нахимовцы, она растянулась бы при всём честном народе на роскошном дворцовом паркете.
– Наколдовала, ведьма… – прошелестела Белла с ненавистью. – Ну ничего, мразь… я матери скажу, тебя по статье уволят!
Стелла Яновна раскрыла щёлочку рта, гадкий хохот растворился в грохоте мазурки. Потом колдунья с презрением отвернулась от Беллочки Буборц и вновь уставила внимательный взор на стройного юношу в чёрном кадетском мундире, застывшего, как зверь перед прыжком, как пойнтер в бешеной стойке.
Иван Царицын не видел, не слышал, не чуял – ни Беллочки, ни Стеллы Яновны. Он глядел в дальний конец огромного зала, туда, где кружились юный волшебник и дочь президента.
Не чувство симпатии к удивительной девочке разгоралось в нём. Нет.
Это разгорался, вызревал в душе план военных действий.
Ах, много Ванька отдал бы, чтобы слышать, что нашёптывает ей на ушко пройдоха Рябиновский!
А пройдоха Рабиновский сообщал президентской дочке «роскошную» новость:
– Я говорил с продюсером… показывал ваши фотопробы. Все без ума поголовно! Они предлагают вам роль!
– Неужели! – девочка засветилась счастьем. – Милый, милый Лео! Вы, правда, волшебник!
– Остаётся уговорить вашего папу… Надеюсь, он разрешит вам играть под вымышленным именем… А если нет, я его заколдую!
Смеётся, счастливая златокудрая Василиса. А Лео шепчет жарко, с упоением:
– Вы прирождённый талант, Алиса… Ханукаин хочет встречи с вами немедленно!
– Мы уговорим отца!
Бушует фонтан мазурки. Вот их, щебечущих, несёт на Царицына, как на ледяной и немигающий маяк. Круг на исходе, сейчас Лео дотанцует президентскую дочку до стула… Ну, уж нет!
Царицын отделился от колонны и решительно, стуча каблуками, пошёл прямо через зал на распорядителя, отважно пересекая бурлящее пространство мазурки. Конечно, это было нарушение.
– Запишите мой пароль, – звенящим голосом сказал он послушно присевшему распорядителю. – Маска и магия.
Вот подлетают они, смеющиеся, разгорячённые танцем, девочка весело падает на стул, а ненавистный Лео уже что‑то нашёптывает ей.
Ах, подлец, он тоже назвал качество! Кадет Царицын, сжимая кулаки, шагнул ближе…