Иррациональность» в синтаксисе

Синтаксическая типология языков мира говорит о том, что существует два разных способа смотреть на действитель­ный мир, относительно которых могут быть распределены все естественные языки. Первый подход — это по преиму­ществу описание мира в терминах причин и их следствий; второй подход дает более субъективную, более импрессиони­стическую, более феноменологическую картину мира <…>.

Из европейских языков русский, по-видимому, дальше других продвинулся по феноменологическому пути. Синтак­сически это проявляется в колоссальной (и все воз­растающей) роли, которую играют в этом языке так назы­ваемые безличные предложения разных типов. Это бессубъ­ектные (или, по крайней мере, не содержащие субъекта в именительном падеже) предложения, главный глагол кото­рых принимает «безличную» форму среднего рода. Как ука­зывала Яринцов <…>, «безличная форма гла­голов сквозной линией проходит через весь язык и составляет одну из наиболее характерных особенностей русского спосо­ба мышления».

В предыдущем разделе мы уже рассматривали ряд безлич­ных конструкций, представляющих людей не агентами, не активными действующими лицами, а пассивными и более или менее бессильными, не контролирующими события экспериенцерами. Ниже мы остановимся на тех безличных кон­струкциях, которые предполагают, что мир в конечном счете являет собой сущность непознаваемую и полную загадок, а истинные причины событий неясны и непостижимы. Напри­мер:

Его переехало трамваем.

Его убило молнией.

В этой конструкции непосредственная причина событий — трамвай или молния — изображена так, как если бы она была «инструментом» некоей неизвестной силы. Здесь нет явно выраженного субъекта, глагол стоит в безличной форме среднего рода («безличной», потому что она не может соче­таться с лицом в функции субъекта), а незаполненная позиция субъекта (см. Мельчук 1974) свидетельствует о том, что настоящая, «высшая» причина события не познана и непо­знаваема. <…>

Пешковский (1956) указывает, что такое же свойство «загадочности» присутствует в предложениях типа

Стучит! = 'Что-то стучит (нельзя понять что и почему)', которые в этом отношении в корне отличаются от предложе­ний с неидентифицированным субъектом типа

Стучат! = 'Кто-то стучит'.

Галкина-Федорук (1958: 139) замечает, что безличные предложения, в которых делается акцент на неизвестном и на необъяснимом, являются исключительно частыми в фольк­лорной литературе, в частности, в народных загадках.

Альтернативная номинативная конструкция, не имеющая такого значения, тоже, конечно, допустима:

Его переехал трамвай.

Его убила молния.

В русской разговорной речи, однако, чрезвычайно рас­пространены как раз предложения первого, бессубъектного, типа. Советские грамматисты часто выказывали смущение при встрече с этим, не совместимым с официальным «научным взглядом на мир» свойством русского языка, отно­ся его к реликтам прошлого. Так, академик Виноградов <…>, говоря о некоторых интересующих нас конструк­циях, утверждал, что «языковая техника здесь использовала как материал отжившую идеологию».

Вся ирония тут состоит в том, что языковые конструкции, о которых идет речь, показывают, что «отжившая идеоло­гия» не только не проявляет признаков утраты продуктив­ности, но, напротив, продолжает развиваться, захватывая все новые и новые области и постепенно вытесняя из многих районов тех своих конкурентов, которые не предполагают, что природа событий может быть непознаваемой (ср. Галки­на-Федорук <…>). И это вполне согласуется с общим направлением эволюции русского синтаксиса, отражающего рост и все более широкое распространение всех типов «безличных» предложений, в особенности предложений с дательным падежом субъекта, представляющих людей не контролирующими события, и бессубъектных предложений, представляющих события не полностью постижимыми.

Галкина-Федорук <…> пишет: «Количество безлич­ных предложений в современном русском языке все время возрастает. Этот рост следует объяснять не только постоян­ным развитием и совершенствованием форм мышления, рас­ширяющимся репертуаром средств выражения, но и различ­ными грамматическими процессами, природа которых, в конце концов, тоже подчинена растущей сложности содер­жания речи. Наши данные показывают, что многие личные глаголы начинают употребляться по типу безличных. С дру­гой стороны, некоторые виды безличных предложений оста­ются в языке в виде реликтов более старых форм мысли».

Пешковский <…> был особенно поражен непрерыв­ным ростом безличных конструкций в русском языке: «Таким образом, безличные предложения, по-видимому, отнюдь не есть остатки чего-то убывающего в языке, а наоборот, нечто все более и более растущее и развивающееся». Тем не менее есть одна вещь, которую, по всей видимости, Пешковский не учел. Я имею в виду то, что рост безличных конструкций, вытеснение личных предложений безличными является ти­пично русским феноменом и что в других европейских языках — например, в немецком, французском и английском — из­менения обычно шли в противоположном направлении (<…>). Это дает все основания думать, что неуклонный рост и распростране­ние в русском языке безличных конструкций отвечали особой ориентации русского семантического универсума и, в конеч­ном счете, русской культуры.

Чтобы показать точное значение описываемых конструк­ций, я бы предложила дда них следующие толкования:

Его убило молнией.

что-то случилось в том месте в то время

не потому, что кто-то хотел этого

(была вспышка молнии)

нельзя было сказать почему

поэтому он был убит (он умер)

Стучит!

что-то случилось в этом месте

не потому, что кто-то делает что-то

нельзя было сказать почему

(можно слышать что-то, как будто кто-то стучал)

Его знобило/лихорадило/мутило.

что-то случилось с ним не потому,

что он хотел этого не потому,

что кто-то делал что-то

нельзя было сказать почему

поэтому он чувствовал холод/лихорадку/тошноту

Как показывают приведенные экспликации значения, все предложения такого типа являются неагентивными. Таин­ственные и непонятные события происходят вне нас совсем не по той причине, что кто-то делает что-то, а события, про­исходящие внутри нас, наступают отнюдь не потому, что мы этого хотим. В агентивности нет ничего загадочного: если человек что-то делает и из-за этого происходят какие-то со­бытия, то все представляется вполне ясным; загадочными и непостижимыми предстают те вещи вокруг и внутри нас, появление на свет которых вызвано действием таинственных сил природы.

В русском языке предложения, построенные по агентивной личной модели, имеют более ограниченную сферу употребления в сравнении с аналогичными предложениями в других европейских языках, значительно более ограничен­ную, например, по сравнению с английским языком. Богат­ство и разнообразие безличных конструкций в русском языке показывают, что язык отражает и всячески поощряет преоб­ладающую в русской культурной традиции тенденцию рас­сматривать мир как совокупность событий, не поддающихся ни человеческому контролю, ни человеческому уразумению, причем эти события, которые человек не в состоянии до кон­ца постичь и которыми он не в состоянии полностью управ­лять, чаще бывают для него плохими, чем хорошими. Как и судьба.