Девятнадцатый век: Исторический сборник. Кн. 2. Стб. 150—151



щика. В* проекте Крюкова защищались помещичьи интересы, но вместе с тем и со стороны помещиков предусматривались серьез­ные уступки.35

Можно полагать, что записки Малиновского и Крюкова оказа­лись у Аракчеева как у лица, которому доверено было готовить проект по крестьянскому вопросу, исходивший от императора и находившийся в поле его внимания. Правомерна гипотеза С. В. Мироненко, согласно которой проект Аракчеева не был осу­ществлен из-за отсутствия денег для проведения выкупной опера­ции, в связи с чем для обсуждения вопроса о реализации проекта был привлечен министр финансов Д. А. Гурьев и в секретном по­рядке создан особый Комитет.36

В последнее время были обнаружены ранее неизвестные записки, благодаря чему можно более полно представить, что же являл со­бой проект Д. А. Гурьева, ставший предметом обсуждения в пер­вом секретном Комитете, учрежденном для разрешения крестьян­ского вопроса.37 С. В. Мироненко привел свидетельства существо­вания этого комитета, проанализировал подготовленные примерно в 1818—1819 гг. записки, предлагавшие возможные пути для раз­решения крестьянского вопроса. М. А. Балугъянский, игравший главную роль в составлении этих записок, идеальным считал на­деление русских крестьян теми правами, которые имели крестьяне в Англии и в Австрии. Первыми шагами в этом направлении дол­жны были быть, по его мнению, предпринятые по инициативе пра­вительства изменения крестьянских повинностей, таких как «ре­визия, рекрутство, поголовная подать, земские повинности». М. А. Балугьянский подготовил проекты, которые «всем своим су­ществом ... были направлены на то, чтобы ликвидировать крепо­стничество в России и создать условия для развития капитализ­ма», но при этом отличались «полной утопичностью», поскольку в них не была учтена сложная эволюция, проделанная за многие годы в таких странах, как Англия и Австрия, взятых за образец.38 Тем не менее проекты Балугьянского симптоматичны в том смыс­ле, что показывают тенденцию к ликвидации архаических поряд­ков, существовавших в России, попытку достигнуть того уровня экономических и социальных отношений, которые были в некото­рых европейских странах.

В 1815—1820 гг. Александра I все больше занимают внешне­политические дела, особенно участие в деятельности Священного союза. Он являлся непременным участником всех его конгрессов. Весьма показательно, что о восстании в лейб-гвардии Семенов­ском полку, начавшемся в Петербурге 16 октября 1820 г., импе­ратор узнал 23 октября, находясь по случаю очередного конгресса Священного союза в силезском городе Троппау. «Семеновская ис-

34 РГИА. Ф. 1409 (С. Е. И. В. Канцелярия). Оп. 1. Д. 2624.

Предтеченский А. В. Очерки общественно-политической истории Рос­ сии... С. 349.

Мироненко С. В. Самодержавие и реформы. С. 113.

Там же. С. 106—108.

Там же. С. 112.


тория» еще более усиливает тревогу Александра I. 1820 год озна­меновался волной революционных выступлений в Западной Евро­пе, особенно сильных в Испании, Неаполе и Португалии. Угроза революции — одна из причин того, что Александр I в своих коле­баниях все более склонялся в сторону реакции. Для сторонников реформ эволюция взглядов императора была тем более неожидан­на, что в начале 1819 г. — пусть небольшой круг лиц — знал о его намерении выполнить обещания, содержавшиеся в его варшавской речи, и начать работу над конституцией для России.

Главную роль в составлении конституционного проекта должен был играть Н. Н. Новосильцев. Его ближайшими помощниками были образованный французский юрист П. И. Першар-Дешан и П. А. Вяземский. Работа над проектом, начатая в секретном по­рядке в варшавской канцелярии Н. Н. Новосильцева, продолжа­лась на всем протяжении 1819 г., то прерываясь, то возобновля­ясь.39

В октябре 1819 г. прусскому консулу в Варшаве Шмидту уда­лось получить копию документа, озаглавленного «Precis de la charte constitutionelle pour L'Empire Russe» («Краткое изложение основ конституционной хартии Российской империи»). Этот не­большой по объему документ содержал ряд важных положений. В нем определялись обязанности и права императора, на которого возлагалась исполнительная власть. Объявленный главой церкви и государства император возглавлял вооруженные силы, получал право объявлять войну и заключать договоры, производить назна­чения на все должности в империи. Наряду с формулировкой, гла­сившей, что «верховная власть неделима и принадлежит монар­ху», в главе, посвященной законодательству, не было указания на прерогативы императора, а говорилось о том, что законодательная власть передается общероссийскому Сейму, т. е. парламенту, со­стоящему из двух палат: верхней — Сената и нижней — палаты депутатов. Сенаторы назначались императором, а депутаты изби­рались. Создание представительного законодательного учрежде­ния на фоне регламентации прав монарха внесло бы принципи­альные изменения в государственное устройство России. Впрочем, сохранялась возможность расширительного толкования прерога­тив императора, за которым, помимо вышеназванных, сохраня­лось право окончательного выбора депутатов из числа избранных кандидатов и право помилования. Последнее означало вторжение императора, носителя исполнительной власти, в функционирова­ние судебной системы, так как давало ему право принимать жа­лобы на судебные решения. Против этого в свое время решительно выступал М. М. Сперанский.

В других разделах, наоборот, можно видеть сходство с проек­тами М. М. Сперанского. Так, в разделе о законодательстве пре­дусматривались три категории законодательных актов: 1) законы, основанные на незыблемых принципах; 2) положения, уставы и регламенты о порядке и управлении государством: 3) указы, де-

39 Там же. С. 172. *


креты, распоряжения, предписания по частным делам и случай­ным вопросам. Как отмечалось в исторической литературе, эти формулировки близки к тому, что предлагал Сперанский в своих проектах. Не только это, но и мысли о создании парламента, а также провозглашение равенства всех граждан перед законом сви­детельствовали о том, что проект был ориентирован на те запад­ноевропейские государства, в которых были устранены если не все, то многие сословные ограничения и шла эволюция от фео­дальных к новым, капиталистическим отношениям. В «Кратком изложении основ» было еще одно новшество: попытка преобразо­вать структуру государства на принципах федеративного устрой­ства путем создания 10 наместничеств, включающих в себя по не­сколько губерний.

В духе «Краткого изложения основ» и был составлен, а затем отослан в Петербург Александру I проект конституции. Осенью 1820 г. Александр I посетил Варшаву, где, по-видимому, была за­вершена подготовка окончательного текста проекта конституции, составленного в двух экземплярах — на французском и на русском языках.

Конституционный проект первоначально был озаглавлен как «La charte constitutionelle de L'Empire de Russie» («Конституцион­ная хартия Российской империи»). Затем Александр I решил дать документу название «Государственной уставной Грамоты Россий­ской империи».40 Из названия исчезло слово «конституционная». Его не было и в тексте документа. Но в действительности содер­жание «Уставной грамоты» предусматривало превращение России в конституционную монархию.

Это достигалось провозглашением народного представительст­ва в форме двухпалатного парламента — Государственного сейма (Государственной Думы), составленного «из государя и двух па­лат» (Сената и Посольской палаты). В Посольскую палату входи­ли «земские послы и депутаты окружных городских обществ». Предусматривались и наместнические сеймы, которые вместе с об­щероссийским Сеймом должны были содействовать императору в его законодательной деятельности. Как видим, права сеймов из­ложены с большой осторожностью. Скорее всего, это было след­ствием тех поправок и уточнений, которые были сделаны по при­бытии Александра I в Варшаву. Смысл же этих поправок можно усмотреть в намерении сочетать создание представительных уч­реждений с сохранением за монархом статуса самодержца.

Попытка ввести в России государственный строй, представляв­ший собой симбиоз западноевропейского парламентаризма и не­ограниченной монархии, была именно тем камнем преткновения, который мешал претворить в жизнь планы теоретиков «истинной монархии». Малейшие уступки при распределении функций вла­сти, сделанные в пользу представительных учреждений, неизбеж-

40 Оба текста, французский и русский, см.: Государственная Уставная грамота Российской империи. La charte constitutionnelle de l'Empire de Russie // Preface de M. Th. Shimann. Berlin, 1903; Русский текст см. также: Шильдер Н. К. Император Александр I. Т. 4. С. 499—526.


но вели к постепенной ликвидации самец доой власти. Шага­ ми, пусть первыми и незначительными, й^^^ну ослабления по­ й б б ^^

у р , й^^^ну ослабления по

зиций самодержавия было бы предоста^^государственному сейму прав в области законодательства, jr* ^-п-ности, имелось в виду, что ни один закон не может быть «|А п&шало Сейма и без его утверждения. Сохранению прерогайГ1 ^ератора служило предоставленное ему право законодатель* инициативы. Систе­ма выборов депутатов, изложенная в Ус№о& грамоте, сущест­венно расширяла круг участвующих в нщЧ^н^лъных слоев. Так, в Посольскую палату в качестве кандида,^1* мимо ДВОрян, мог­ли бы пройти и представители городски^' &гяъ.

В руках императора сохранялась бы у^^тельная власть, он провозглашался ее главой, которому пл^^^ись преобразован­ный Государственный совет и министерс^* государственный со-

, к- слагавшего тельное расширение роли Гс^ударствеюцГ^^ета в системе цен-

трального управления.

Элементы именно конституционного 1ьоакТ-ера содержались в специальных главах «Уставной грамоты» .Разглашавших граж­данские свободы: свободу слова, свободу>^иС-поведания, равен­ство всех жителей России перед закоц*^ „^прикосновенность личности, свободу печати. С точки зренщ?!^иаЛЬНой важным бы­ло введение понятия частной собственнос^\1тС, намечало тенден­цию к сближению с понятиями буржуаэцЛ^ плава.

Новым в проекте конституции было^мер^ние стать на путь федеративного устройства. Учреждение,, то^Ько Государствен­ного сейма, но и сейма в каждом наместк ^ могло иметь бла­гоприятные для страны последствия, пс^ ьКу тенденция к де­централизации способствовала бы разв»^ х<ззяйства в отдель­ных областях России.

«Уставная грамота» 1820 г. вызывала. 1^,ации с «Грамотой
российского народа» 1801 г. Оба проекта,Годной стороны, пред­
полагали ряд важных перемен, в особен|цГи в области предостав­
ления прав гражданам России, с другой ^имеЯя в виду сохранить
самодержавие и крепостное право. Хотя ^уррзвная грамота», по­
жалуй, была более радикальной по свое^ содержанию, она прин­
ципиально отличалась от конституций ^екоТОрых европейских
стран, основополагающим положением i^-qpjjx был суверенитет
народа. Наряду с сохранением дворянски^ £вИлегии Она, что то­
же важно, полностью умалчивала о крец. £ноМ праве. «Уставная
грамота», в случае ее утверждения Аж санДром I, в конечном
счете могла бы способствовать эволюции LCCKOro самодержавия в
сторону конституционной монархии, По*еННому возникнове­
нию в России представительных учрежден й „япоминающих пар­
ламенты европейского типа. ^^

В 1820 г. казалось, что публикация «V^^oH грамоты» вполне реальна. Был даже подготовлен «Опыт ^едения в Грамоту», ко­торый, будучи опубликованным в виде »,анифеста, возвестил бы


о том, что Александр I дарует российским подданным конститу- '■ цию.

Однако «Уставная грамота» так и осталась лежать в канцеля- '\ рии Н. Н. Новосильцева. 1820 год не стал годом провозглашения в России конституции.

В исторической литературе последних лет высказывалось мне­ние, что Александр I не осуществил свои реформаторские планы, встретив сопротивление подавляющей части дворянства.41 При том, что ббльшая часть дворян, по-видимому, действительно была против реформ, все же настроения в этой части общества были неоднородны. К тому же, и это весьма важно, Александр I сам не был достаточно решителен в проведений реформаторского курса. С одной стороны, он ждал, что само дворянство проявит инициа­тиву в проведении реформ, и бывал крайне недоволен, когда его надежды не оправдывались.42 С другой стороны, Александр I не использовал и те случаи, когда такая инициатива проявлялась, ' как это было с попыткой группы влиятельных лиц создать в 1820 г. вольное общество помещиков, поставивших своей целью подгото*- \ вить условия для отмены крепостного права,43 или (в том же году) < когда в Государственном совете обсуждался проект закона о не- ! продаже крестьян без земли.44 Непоследовательность его проявляв ,' лась не раз, когда ему приходилось заниматься сложными и важ­ными государственными проблемами. Он так и не оформил долж­ным образом отказ великого князя Константина Павловича от < права на престол в пользу великого князя Николая Павловича. ,j Это важное решение держалось в тайне и носило характер скорее j семейного договора. Не заботился Александр I и о том, чтобы Ни- | колай Павлович должным образом был подготовлен к вступлению \ на престол. В эти же годы он сам иногда говорил об отречении от престола. Не сумел Александр I в должной мере воспользоваться и тем, что ряд государственных деятелей, критически восприни­мавших ситуацию в стране, готовы были к сотрудничеству в деле проведения реформ, если бы в этом направлении твердо действо­вал сам император.45 В значительной мере доверив текущие дела Аракчееву, оставляя в его руках всю полноту власти на время сво­его отсутствия в Петербурге, он в последние годы царствования уступал Аракчееву и при назначении высших должностных лиц в империи.46

Александр I проявлял непоследовательность и при решении других проблем. Расширение границ России заставляло задумы-

41 См., например: Сафонов М. М. Проблема реформ в правительственной
политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988. С. 238, 240; Мироненко С. В.
Самодержавие и реформы. С. 232.

42 Мироненко С. В. Самодержавие и реформы. С. 99.

43 Там же. С. 81—83, 124—136.

44 Там же. С. 138, 139.

45 См.: Семенова А. В. Временное правительство в планах декабристов. М.,
1982; Давыдов М. А. Оппозиция его величества: Дворянство и реформы в начале
XIX в. М., 1994; Экштут С. А. В поиске исторической альтернативы: Александр I.
Его сподвижники. Декабристы. М., 1994.

46 Давыдов М. А. Оппозиция его величества. С. 180.


ваться над юридическим статусом присоединяемых земель, ула­живать конфликты с местной знатью и подавлять открытые вос­стания. Непросто утверждалась власть России в Грузии, хотя гру­зины исповедовали православие. Еще больше трудностей встреча­ло правительство на Северном Кавказе, населенном мусульманами. Были урезаны права, ранее предоставленные Фин­ляндии. Так, после 1809 г. 'Сейм не созывался, а в 1816 г. главный исполнительный орган — Правительственный совет — был преоб­разован в Императорский Финляндский совет. Это должно было подчеркнуть подчинение Великого княжества Финляндского вла­сти Российской империи.

* ♦ *

Включение в состав Российской империи по Бухарестскому до­говору 28 мая 1812 г. части молдо-валашского региона (террито­рия между Днестром и Прутом), которая называлась Бессарабией, удовлетворив имперские амбиции, в то же время породило массу проблем с точки зрения правовой, социальной и политической адаптации новоприобретенной окраины. Правовая жизнь опреде­лялась здесь своеобразным конгломератом норм, писаных законов и устных обычаев весьма пестрого происхождения. Источниками для бессарабского права (как уголовного, так и гражданского) яв­лялись старые земские обычаи, нигде не записанные, наряду с ко­торыми в ходу были отдельные предписания древних византий­ских правовых сборников (например, знаменитого «Шестикни-жия» Константина Арменопула XIV в.), навязываемые населению греко-фанариотскими чиновниками и отнюдь не всегда соответст­вующие его правовому сознанию. Административное право как та­ковое практически отсутствовало, права и обязанности местной администрации не были определены ни одним законом, в местеч­ках царил полнейший произвол. Нормы уголовного права были крайне немногочисленны, среди них превалировал молдавский за­кон, в некоторых случаях он оказывался суровее русского, и местные власти в Бессарабии колебались, например, приводить ли в испол­нение по приговорам кишиневского суда смертную казнь, которую в России в это время применяли в исключительных случаях.47

Необходимость проведения правовых реформ осознавалась все­ми, практически сразу же начались подготовительные работы по созданию проекта Гражданского уложения для Бессарабии.

У истоков рождения нового кодекса стоял статс-секретарь И. А. Каподистрия (1776—1831), имевший от императора поруче­ние «курировать» бессарабские дела. Ясно, что общественно-по­литические взгляды этого государственного деятеля, греческого патриота на русской государственной службе, не могли не отра­зиться на ведении кодификационных работ в Бессарабии. Являясь сторонником сохранения национальной самобытности и само­управления новой провинции, Каподистрия мечтал о том, чтобы

47 Кассо Л. А. Россия на Дунае и образование Бессарабской области. М., 1913.
С. 204—205. у


бессарабский эксперимент стал для всех очевидным доказатель­ством того, что сохранение местных и национальных особенностей за Бессарабией могло не только сделать ее полезной империи, но и обеспечить ей процветание.48 Правда, учрежденная в 1817 г. по инициативе наместника Бахметьева комиссия из местных бояр с целью составления Уложения не достигла успеха, хотя в конце 1819 г. и отправила в Петербург первый проект Уложения. Будучи по большей части более или менее верным воспроизведением не­давно изданного для Молдавии кодекса Каллимаха (отчасти также со ссылками на валашский кодекс Ипсиланти и изредка — Ше-стикнижие Арменопула), проект вызвал нарекания Александра I: деление обывателей на свободных и невольных, объясняемое су­ществованием в Бессарабии небольшого числа дворовых цыган, было найдено нежелательным, как могущее вызвать предположе­ние о существовании рабства в новоприсоединенной области; пра­вила о расторжении браков были найдены противоречившими уче­нию православной церкви; наконец, было указано на целесообраз­ность замены правил об опеке, изложенных в этом проекте по римскому образцу, общерусским законом об опеке.

Проект был возвращен на доработку, которую поручили про­извести присланному в Кишинев графом Каподистрией как раз для этой работы юристу со специальным западноевропейским об­разованием, выпускнику парижской Ecole de droit Петру Манеге (1782—после 1840).49 Но и второй проект кодекса, представлен­ный в марте 1822 г. Министерству внутренних дел, в ведение ко­торого перешло тогда управление бессарабскими делами, не был сочтен удовлетворительным. Министерство, основываясь на том, что источником бессарабского кодекса должны быть древние инс­титуты страны, для которой он предназначен, потребовало от ре­дакторов приведения текста законов, послуживших для них образ­цом, с тем чтобы они давали отчет в тех мотивах, по которым в некоторых случаях меняли древние законы или целиком заменяли их новыми. Исходя из этого, министерство обязало редакторов расположить материал по трем категориям: законы древние, зако­ны измененные, законы новые.

Дальнейшая разработка, порученная также Манеге главой ве­домства Министерства внутренних дел графом В. П. Кочубеем в 1822 г., длилась около трех лет и была окончательно завершена в 1825 г., причем в последней стадии бессарабских кодификацион­ных работ принял участие небезызвестный в истории российской дипломатии барон (впоследствии граф) Ф. И. Бруннов (1797— 1875), заслуживший в свое время, как и Манега, внимание Капо-дистрии и также получивший юридическое образование на Запа­де, в Лейпцигском университете.50 По признанию самого Брунно-

48 Кассо Л. А. Византийское право в Бессарабии. М., 1907. С. 4.

49 Кассо Л. А. Петр Манега, забытый кодификатор бессарабского права. СПб.,
1914.

s0 В обстоятельном биографическом очерке о Ф. И. Бруннове (см.: Русский биографический словарь. СПб., 1908. Т. 3. С. 371—384) его участие в кодифика­ционных работах в Бессарабии не упоминается.


ва (письмо к начальнику II отделения Собственной Его Импера­торского Величества канцелярии графу Д. Н. Блудову от 8 февра­ля 1824 г.), его роль в составлении кодекса была весьма скромной: он помогал Манеге учесть при редактировании текста требования, полученные из Петербурга, но кодификационная работа сама по себе принадлежит Манеге, как это охотно подчеркивал Бруннов.51

Законченная в 1825 г. работа на французском языке, озаглав­ленная «Projet de Code Civil pour la Bessarabie», была своевремен­но отправлена в Петербург, где ее ждало, однако, забвение: дело в том, что как раз в это время отношение центральной власти к бессарабскому самоуправлению стало меняться, вскоре на Бесса­рабскую область был распространен общерусский порядок управ­ления губернией, и о кодификации бессарабского права перестали говорить в ожидании общерусского гражданского уложения, кото­рое призвано было заменить jus particulare на этой окраине.52

Структура работы, включающей в себя три книги (1 —о ли­цах — I том, 2—об имуществах — II том и 3—об обязательст­вах— III том), явно заимствована из кодекса Наполеона, что можно сказать и о целом ряде разделов Уложения. Составитель считал французский кодекс более правильным и точным вырази­телем соответствующей нормы римского происхождения, и это могло служить в глазах Манеги, считавшего римское право корен­ным источником для Бессарабии, достойным оправданием для та­ких заимствований, из которых не все, впрочем, снабжены соот­ветствующими ссылками.53 Предполагалась еще четвертая книга, предназначавшаяся для гражданского судопроизводства, но она не была окончена Манегой.

Уложению должно было предшествовать предисловие, состав­ленное также по примеру французского кодекса.

Основным достоинством проекта Уложения провозглашалось то, что он зиждется на, древнем законодательстве. Важно, однако, подчеркнуть, что почти все это «древнее законодательство» отож­дествлялось Манегой с понятием «римское право», ибо, несмотря на скудость законов в Бессарабии (равно, впрочем, как и в сопре­дельных с нею княжествах Молдавском и Валашском), они явля­ются «богатыми наследницами всех законохранилищ, бывших в Риме и в Византии» (I, л. 254), и прежде всего Corpus Juris Civilis Юстиниана. Исходя из этой предвзятой и исторически неправиль­ной точки зрения о рецепции в Молдавии всей совокупности рим­ского права, о своеобразном правовом континуитете этого региона

51 Письмо Бруннова к Блудову опубликовано в издании проекта Уложения
(с. 1—5). См. примеч. 53.

52 Касса Л. А. 1) Византийское право... С. 10—11; 2) Петр Манега... С. 21.

53 Projet de Code Civil pour la Bessarabie (1824—1825). St.-Petersbourg.
Imprimerie de l'Academie Imperiale des sciences. Vass-Ostr. 8 9-e ligne 8 № 12 [1914].
P. Ill—VII: Table des matieres + 273 p. (издание подготовлено Л. А. Кассо). В одном
компактном томе изданы все три книги. Рукопись Уложения и печатный экземпляр
издания хранятся в РГИА. После некоторых розысков удалось найти еще два пе­
чатных экземпляра Уложения: один— в Российской национальной библиотеке и
второй— в Библиотеке РАН (С.-Петербург). Влексте ссылки даются на рукопись
(РГИА. Ф. 1261. Оп. 1. 1840. Д. 15е, 15ж,/15и). ^

/ 249


(древней Дакии) с Римом, составители Уложения провозгласили своим общим принципом то, что в русской Бессарабии, как быв­шей части Молдавии, основаниями для кодификации должны слу­жить римские компиляции как вековой источник действовавшего там права (I, л. 256 об.).

Интенсивное использование французского кодекса также оп­равдывалось составителями тем, что «оный, будучи основан боль­шей частью на началах римского права, по многим отношениям ближе других подходит к учреждениям Бессарабской области» (I, л. 261—261 об.). Проект Манеги после 1826 г. (указ Сената от 14 декабря 1826 г.), т. е. во время некоторого оживления общих ко­дификационных работ империи, был все же в значительной части переведен на русский язык, но эти три рукописных тома русского перевода Уложения54 разделили участь оригинала.

В Бессарабии, таким образом, все осталось по-прежнему. Суды по бессарабским делам, постоянно усматривая в местных источни­ках мнимые пробелы и кажущиеся противоречия, старались как можно чаще применять общерусский гражданский кодекс и, как отмечал Л. А. Кассо, мало сделали вследствие этого для развития местного бессарабского права в течение всего XIX в., пока в нача­ле XX столетия Кассационный департамент Сената не открыл для них новой дороги, «сделав возможным при применении бессараб­ского права обращение к Corpus Juris civilis как к заветному хра­нилищу истинного духа римского права, к которому прибегал и Манега, когда на полях своего проекта выписывал фрагменты из Дигестов или Кодекса».55 Конечно, проект Манеги — получи он силу закона — по своему сравнительно высокому юридическому уровню был бы и в русском переводе на первых порах малопонят­ным для российских судей, не только в низшей, но и в высшей инстанции уже потому, считал Кассо, что большинство из них лишено было специального образования. Но постепенно, благодаря своему догматическому, отчасти даже дидактическому характеру, он допол­нил бы их подготовку, заставил бы судей выражать свое мнение более научным слогом и в общем содействовал бы усовершенство­ванию судебной практики, как это высказывал сам Манега в своем Discours preliminaire.56 Однако этому не суждено было случиться.

Во внутренней политике России в последние годы царствования Александра I усилились реакционные тенденции. Казалось, что с надеждами на преобразования покончено.

Однако появлялись и проекты, предусматривавшие реформы. В 1824 г. проект постепенной отмены крепостного права предло­жил Н. Н. Муравьев.57 В том же году проект, предусматривавший

54 РГИА. Ф. 1261. Оп. 1. 1840. Д. 15.

55 Кассо Л. А. Петр Манега... С. 20.

56 Там же.

57 Предтеченский А. В. Очерки общественно-политической истории Рос­
сии... С. 356.


существенные перемены в положении крепостных крестьян, пред­ставил Д. А. Гурьев.58 Отправляясь в свое последнее путешествие 1 сентября 1825 г., перед самым отъездом из Петербурга в Таган­рог, Александр I, по свидетельству Н. М. Карамзина, обещал не­пременно дать «коренные законы России».59 Генерал И. О. Витт вспоминал, что по прибытии в Таганрог император говорил о пла­нах разделить Россию на наместничества, перенести столицу в Киев.60

Разрыв между правительством и теми, кто был готов принять реформы, своеобразно сказывался и на эволюции, которую проде­лали тайные общества. С одной стороны, радикальные силы шли к тому, чтобы стать на путь революционного переворота. С другой стороны, порой среди сторонников крайних мер начинались коле­бания, подобные тем, какие, по свидетельству Н. И. Лорера, были у П. И. Пестеля в ноябре 1825 г.61

О разнообразии взглядов, представленных в рядах тайных об­ществ, свидетельствуют проекты конституций. На смену умеренно либеральным проектам, которые составляли братья С. И. и Н. И. Тургеневы, пришли проекты Н. М. Муравьева и П. И. Пе­стеля. Но и они в какой-то мере перекликались с отдельными по­ложениями тех проектов, которые составлялись сторонниками ре­форм в правительственном лагере.

Г. В. Вернадский, внимательно изучавший и «Уставную грамо­ту», и «Конституцию» Н. М. Муравьева, полагал, что проект Му­равьева являл собой дальнейшее развитие основных положений «Уставной грамоты».62 Точку зрения Г. В. Вернадского оспарива­ли Н. М. Дружинин и С. С. Ланда.63 Оставляя в стороне подроб­ный разбор этой полемики, обратим внимание на то, что и прави­тельство, и члены тайных обществ сознавали необходимость пере­мен и обдумывали планы преобразований. При этом правительство упорно затягивало решение вопроса о реальной подготовке ре­форм, а тем временем составленные в тайных обществах консти­туционные проекты принимали все более радикальные черты.

Как «Конституция» Муравьева, так и «Русская правда» Песте­ля безоговорочно предусматривали отмену крепостного права, уни­чтожение сословий. Муравьев имел в виду ввести в России кон­ституционную монархию. Однако наследственный император, представлявший исполнительную власть, оказывался в положении высшего государственного служащего с определенным жалованием (8 млн. руб. в год). Практически он не имел законодательной вла-

58 Там же. С. 356—357.

59 Шильдер Н. К. Император Александр Первый. Т. 4. С. 350—352.

60 Ланда С. С. Дух революционных преобразований. С. 316 (ссылка на кн.:
Korczak-Branicki X. Les nationalites slaves: Letteres au Reverend P. Gagarin (s. j.).
Paris. P. 326—327).

61 Лорер Н. И. Записки декабриста. Иркутск, 1984. С. 74.

62 Вернадский Г. В. Скрытый источник конституции Н. М. Муравьева // Изв.
Таврического ун-та. Симферополь, 1919. Кн. 1. С. 127—141.

63 Дружинин Н. М. Декабрист Никита Муравьев // Дружинин Н. М. Избран­
ные труды: Революционное движение в России XIX в. С. 140, 194, 237, 238, 240;
Ланда С. С. Дух революционных преобразований. С. 210, 349.


сти. Ему предоставлялось лишь право отсрочить введение закона, возвратив законопроект для вторичного рассмотрения в Народное вече, двухпалатный парламент, которому и принадлежала зако­нодательная власть. Для избирателей предусматривался довольно высокий имущественный ценз: 500 руб. серебром. Еще более вы­соким он был для тех, кого избирали бы на общественные долж­ности: для избрания областным судьей — 15 тыс. руб. серебром, а членом Верховной думы, верхней палаты Народного веча, — 60 тыс. руб. Тем не менее, по замыслу Муравьева, облик государ­ственной власти должен был измениться коренным образом. Еще дальше шел Пестель, предлагавший покончить с монархией и пре­вратить Россию в республику с однопалатным парламентом, как и у Муравьева, имевшим название Народного веча. Исполнитель­ная власть возлагалась на Державную думу, избираемую Народ­ным вечем из пяти лиц. Члена Державной думы избирали на 5 лет. При этом ежегодно один новый член Думы избирался в нее, а один, чей пятилетний срок истек, покидал ее. Президентом еже­годно становился тот, у кого истекал последний, пятый, год срока. В представлении Пестеля, таким путем можно было осуществить власть народа. «Народ российский не есть принадлежность или собственность какого-либо лица или семейства. Напротив того, правительство есть принадлежность народа, и оно учреждено для блага народного, а не народ существует для блага правительства». Первостепенное значение имело решение крестьянского вопро­са. Согласно последнему варианту «Конституции» Муравьева, крестьяне получали приусадебную землю и по 2 десятины пахот­ной земли на двор. Пестель предлагал в каждой волости разделить землю на две половины. Одна из них была бы общественной соб­ственностью, другая — частной. Из первой мог получить надел каждый, кто пожелал бы заниматься земледелием. Крупнейшие помещичьи имения подлежали конфискации, но частично поме­щичье землевладение сохранялось. Общественную землю нельзя было ни продавать, ни закладывать. Она должна была обеспечить необходимый продукт. Частная же должна была способствовать «изобилию». В отличие от Муравьева, вводившего высокий ценз, Пестель полагал наделить политическими правами граждан Рос­сии «без всякого изъятия». Каждый мог избирать и быть избран­ным. По-разному решая проблему государственного устройства (Муравьев — по федеративному принципу, Пестель — путем со­здания единого государства), оба автора конституционных проек­тов имели в виду ломку существующей системы. Чем чаще Алек­сандр I делал шаги, свидетельствовавшие о его колебаниях в про­ведении преобразований, чем больше он засекречивал планы реформ, чем сильнее становились в его окружении реакционеры и консерваторы, тем быстрее в русском обществе распространялись настроения, так или иначе порожденные деятельностью тайных обществ. Особенно это чувствовалось в Петербурге. Многое из то­го, что делалось и говорилось на собраниях членов тайных об­ществ, становилось достоянием широкого круга петербургского об­щества. А. И. Кошелев писал: «Смутно вспоминаю я о либе­ральных толках, бывших в 1818—1822 годах, особенно между


военными, возвратившимися из Франции после событий 1812— 1815 годов; но очень положительно и ясно сохранились в моей па­мяти жалобы на слабость императора Александра I в его отноше­ниях к Меттерниху и Аракчееву. И старики, и люди зрелого возраста, и в особенности молодежь, словом чуть-чуть не все, бес­престанно и без умолка осуждали действия правительства, и одни опасались революции, а другие пламенно ее желали и на нее по­лагали все надежды. Неудовольствие было сильное и всеобщее. Никогда не забуду одного вечера, проведенного мною, 18-тилет-ним юношею, у внучатого моего брата Мих. Мих. Нарышкина; это было в феврале или марте 1825 года. На этом вечере были: Рылеев, князь Оболенский, Пущин и некоторые другие, впослед­ствии сосланные в Сибирь. Рылеев читал свои патриотические ду­мы, а все свободно говорили о необходимости d'en finir avec ce gouvernement».64

Пока в петербургских гостиных «свободно говорили» нелестные слова о правительстве, подошел к концу 1825 год. Впавший в ме­ланхолию император пребывал в Таганроге после поездки в Крым — одного из путешествий, от которых, по словам А. Е. Пре­снякова, оставалось «впечатление погони за новыми впечатлени­ями, за отдыхом от правительственных дел, за тревожным укло­нением от запросов власти, потерявшей для ее носителей личный смысл с крушением прежних планов и внешней, и внутренней по­литики».65 Александр I считал, что без него дела огромной импе­рии крепко держит в своих руках А. А. Аракчеев. Но тут и у Арак­чеева начались неприятности: крестьяне с. Грузина убили нена­видимую ими любовницу графа Н. Ф. Минкину. Аракчеев был потрясен, отошел от дел; одним из последствий этого стала задер­жка с доставкой Александру I секретных сведений о тайных обще­ствах.

5 ноября Александр I написал императрице-матери письмо, где сообщал о своей болезни. Оно оказалось последним его письмом. С 17 ноября в Петербург стали поступать тревожные вести. 19 но­ября (1 декабря) 1825 г. Александр I скончался в Таганроге, 25 ноября в Варшаве Константин Павлович, получив известие о смерти императора, заявил, что отказывается от права на престол в пользу брата — вел. кн. Николая Павловича. Что же касается Николая Павловича, то он 27 ноября, получив известие о кончине Александра I, присягнул Константину, привел к присяге всех на­ходившихся в Зимнем дворце военных и гражданских сановников, после чего распорядился привести к присяге дворцовые караулы, гвардию и петербургский гарнизон. Началось междуцарствие, за­тянувшееся до 12 декабря и лишний раз продемонстрировавшее несовершенство самодержавной формы правления.

13 декабря Николай Павлович подписал манифест о своем вступлении на престол, пометив его 12 декабря, т. е. днем разре­шения династического кризиса. На 14 декабря была назначена,

64 [Кошелев А. И.] Записки Александра Ивановича Кошелева. Берлин, 1884.
С. 13.