Как произведение возвращенной литературы
План:
1. Страницы жизни и творчества писателя (электронная презентация).
2. Характер изображения событий революции и гражданской войны в повести В. Зазубрина «Щепка».
3. Система образов повести. Образ Срубова.
4. Идейное содержание повести.
Основная литература
1.Астафьев, В.П. Пророк в своем отечестве: заметки о повести В. Зазубрина «Щепка» и ее авторе /В.П. Астафьев // Астафьев В.П. Собр. соч.: в 15 т. - Красноярск, 1998. - Т.12. - С. 446-452.
2.Шленская, Г.М. Палачи и жертвы в повести В. Зазубрина «Щепка» /Г.М. Шленская// Современная филология: актуальные проблемы, теория и практика: сб. материалов междунар. науч. конф.,Красноярск, 21-23 сент. 2005г. /Краснояр. гос. ун-т. – Красноярск, 2005. – С.378 - 384.
Дополнительная литература
1. Повесть В.Я. Зазубрина «Щепка» и ее судьба: Материалы к изучению курса русской литературы ХХ века/ Гл. ред. и сост. Г.М. Шленская. - Красноярск: СФУ, 2007.
2.Правдухин, В. Повесть о революции и о личности /В. Правдухин // Сиб. Огни. – 1989. - № 2. – С. 4 – 5
Методические указания
1. Электронная презентация должна содержать сведения об основных этапах жизненного пути писателя, информацию об основных произведениях, созданных художником
2. При подготовке вопроса о своеобразии воплощения темы революции и гражданской войны в повести В. Зазубрина исходите из того, что сквозной темой в русской литературе ХХ века является тема, определенная Г.М. Шленской следующим образом: «палачи и жертвы».
Прочитайте внимательно статью Г.М. Шленской: «После публикации в 1989 году повести Владимира Зазубрина «Щепка» сразу стало очевидно, что ей предстоит занять свое место в истории русской литературы 1920-х годов среди произведений о революции и гражданской войне. «Произведение В. Зазубрина, - как сказано в предисловии журнала «Наш современник», искреннее, обнаженное свидетельство жестокой правды о революции, о массовом терроре, доведенном до абсурда механического производства, о палачах и жертвах, о чудовищной философии братоубийства и расплате за содеянное».
Палачи и жертвы - сквозная, трагическая и многоаспектная тема в русской литературе 20 века.
В 20-30-е годы она выдвигается на первый план в творчестве писателей разных гражданских позиций и в произведениях разных жанров (Н. Гумилев, И. Бунин, Е. Замятин, К. Федин, Б. Пильняк, В. Набоков… - ряд может быть продолжен). Каждый исторический период вносил в нее новые конфликты, «видоизменял» категории палачей и жертв, определял круг проблем и повторяемых ситуаций (проблема гуманизма и фанатизма, проблема ложно понятого долга, сотрудничество палача и жертвы, преследование инакомыслия, неизбежный переход участников этих кровавых событий из категории палача в категорию жертвы, часто настигающее их безумие).
3. Само название повести «Щепка» отсылает к любимому изречению «вождя всех времен и народов»: «Лес рубят - щепки летят». Оно может быть воспринято как метафора содержания произведения. Семантически связана с названием повести и фамилия героя - Срубов, который является председателем Губчека и руководит массовыми расстрелами заподозренных в контрреволюции. «Срубать», - находим у Владимира Даля, - «срубить дерево, сечь, свалить рубкой, перерубить дерево на корню». Эту функцию осуществляет герой: он срубщик (у В. Даля: срубщик - срубивший что-либо), только он перерубает на корню не деревья, а человеческие жизни. Вот какие ассоциации, граничащие с бредом и предвещающие сумасшествие героя, возникают в его воспаленном мозгу во время очередного массового расстрела: «В темном конце подвала трупы друг на друга лезли к потолку. Кровь от них в светлый конец ручейками. Уставший Срубов видел целую красную реку… <…> Чекисты во всем красном. А в руках у них не револьверы - топоры.
Трупы не падают - березы белоствольные валятся. Упруги тела берез. Упорно сопротивляется в них жизнь. Рубят их - они гнутся, трещат, долго не падают, а, падая, хрустят со стоном. На земле дрожат умирающими сучьями». На заключительной странице повести загнанному, впавшему в безумие Срубову мерещится продолжающий эту бредовую галлюцинацию новый кошмар: стук топоров, кровавая река. Только теперь «он оторвался и щепкой одиноко качается на воде», и теперь его фамилия соединяется с кругом других значений, указанных В. Далем: срубок, трубочек, отрубок, обрубок, срубленная часть чего-то.
Председатель Губчека Срубов - фанатик революционной идеи, о революции он говорит и думает только с большой буквы. «Для Нее - в ее интересах Срубов готов на все. Для Нее и убийство радость». Революция представляется Срубову русской широкозадой беременной бабой, думающей великую думу о зачатом ребенке. «И вот она трясет свою рубашку, соскребает с нее и с тела вшей, червей и других паразитов - много их присосалось – в подвалы. В подвалы. И вот мы должны, и вот я должен, должен, должен их давить, давить, давить». Именно поэтому белая сорочка на портрете Маркса вызывает у него приступ ярости против тех, для кого революция лишь идея, а не живой организм. Он называет себя «чернорабочим революции», « ее ассенизатором», «винтиком», «пешкой в ее махине». В уже привычном полубредовом сне он и видит огромную машину, которая вращает диски в кровавой массе, и которую в движение приводит он, Срубов, и его сослуживцы, чекисты. А наяву Срубов скажет: «Революция – завод механический: каждой машине, каждому винтику свое». (Заметим, что весь набор этих определений «ассенизатор», «чернорабочий», «винтик», «пешка» закрепятся в литературе последующих лет, но Владимиром Зарубиным он дан едва ли не впервые).
Срубов не только практик-палач, но еще и философ террора, выстраивающий для себя систему аргументов, обосновывающих и оправдывающих его личное участие в нем. Он даже принимает решение систематически записывать приходящие мысли о терроре, а в будущем написать книгу. Слово «палач», которое, он чувствует, вот-вот готово сорваться с уст жены и которое шепотом произносят за его спиной собравшиеся в театре обыватели, провоцирует его на мысленно произнесенную, гневную отповедь: «О подлецы, о лицемеры, подлые белоручки, в книге, в газете, теоретически вы не против террора, признаете его необходимость, а чекиста, осуществляющего признанную вами теорию, презираете. <…> О, вы не любите чернорабочих черного труда. Вы любите чистоту везде и во всем, вплоть до клозета. А от ассенизатора, чистящего его, вы отвертываетесь с презрением. Вы любите бифштекс с кровью. И мясник для вас ругательное слово. Ведь все вы, от черносотенца до социалиста, оправдываете существование смертной казни. А палача сторонитесь, изображаете его всегда звероподобным Малютой. О палаче вы всегда говорите с отвращением. Но я говорю вам, сволочи, что мы, палачи, имеем право на уважение».
Происходящее в повести видится из глубины сознания героя, каждая сцена как бы сопровождается его внутренним комментарием, который к концу повествования переходит в непрерывный внутренний монолог агонизирующего сознания. Этот монолог всегда обращен к противнику, а потому звучит не просто полемически, а враждебно полемически. И никогда он не обращен к единомышленникам: с сослуживцами невозможно общение «на глубинах». Они сообщники Срубова по кровавому ремеслу, которое, в конечном счете, всегда разобщает, потому и свои сомнения перед ними надо скрывать, ибо они могут быть восприняты как слабость (что в конечном счете и происходит - вспомним обвинение, брошенное Срубову Икой: «Ты не выдержал») и приведут в «подвал».
Положение Срубова среди сослуживцев обостряется еще и тем, что он среди них единственный потомственный интеллигент, воспитанный на гуманных идеях русской литературы, о чем косвенно свидетельствует письмо к нему отца, доктора медицины, яростного противника большевизма. Срубова волнует музыка Скрябина, в его сознании всплывают имена Достоевского, Чехова, Толстого, он любит театр и, видимо, вступая на избранный путь, вынужден был преодолеть в себе «интеллигентский комплекс»: ранимость, романтизм, тонкость душевной организации, впечатлительность… но этот процесс ломки, если она все-таки была, остался за пределами повести, и на страницах ее мы встречаемся уже с «твердокаменным коммунистом».
И все-таки фанатик Срубов - жертва. Прежде всего, жертва ложно понятого долга, что является следствием его одержимости идеей революции. Именно он, вслед за героем замятинской антиутопии «Мы», открывает в послеоктябрьской литературе этот ряд, который в последующие десятилетия пополнится действующими в разных исторический обстоятельствах и ситуациях персонажами (от Курта Вана в романе К. Федина «Города и годы», от командарма Гаврилова в «Повести непогашенной луны» Б. Пильняка до лейтенанта Зотова в рассказе А. Солженицына «Случай на станции Кочетовка» и астафьевского Хромого в «Царь-рыбе»).
Апофеозом срубовского фанатизма является сцена с Икой Кацем, бывшим одноклассником Срубова по гимназии, а теперь тоже работником Чека. Ика только что приехал из другого города, где накануне он расстрелял отца Срубова как врага. Мать Срубова потрясена происходящим:
«- Андрюшка, Ика Кац расстрелял твоего папу, а ты сидишь с ним за одним столом.
Андрей Срубов, ладонями рук ласково касался лица матери, шептал:
-Милая моя мамочка, мамунечка, об этом не надо говорить, не надо думать. Дай нам еще по стакану кофе. И сам не хотел говорить, не хотел думать».
Но не думать было нельзя, и тогда-то возникает целая система оправданий произошедшего. Срубов убеждает себя, что расстрел отца был необходим, что он как коммунист-революционер должен согласиться с ним безоговорочно, безропотно.
Срубов постоянно ощущает условность черты, отделяющей его от жертв Чека. Когда в подвале комендант, прежде чем подать команду стрелять, приказывает заключенным раздеться донага (непременная унизительная процедура, предшествующая расстрелу), Срубов «бессознательно расстегнул полушубок». И в то же время рассудок убеждал, что это вздор, что он предгубчека и должен руководить расстрелом». А в другом случае, ставя свою подпись под очередным приказом о массовом расстреле, Срубов вдруг невольно подумал: «…сантиметром выше, и он в числе смертников».
Так складывается трагически неизбежный сюжет срубовской судьбы: рефлексия палача - запой - бредовые кошмары во сне и наяву - сумасшествие- приговор, произнесенный устами Ики: «… ты не выдержал», за которым следует неминуемый переход палача в разряд жертв. В статье о «Щепке» Зазубрина В. Астафьев заметил: «Великий гуманизм», заложенный в основу навязанного России и доверчивому русскому народу чужеземного разрушительного учения, первыми испытали на себе те, кто были его проповедниками и садоводами. Самых преданных и яростных борцов за мировую революцию, за всеобщее равенство и братство сами же борцы и уничтожили».
Рядом со Срубовым в повести возникает целый ряд «исполнителей - расстреливателей». Они представляют разные социальные группы: Ефим Соломин - крестьянин, Ян Пепел - рабочий, Ванька Мудыня - матрос, Алексей Боже - профессиональный чекист. Уже в фамилиях их присутствует оттенок ущербности (Худоногов), беспамятства (Непомнящий), разрушительства (Пепел). Они все, как и Срубов, фанатики революции, но в отличие от него рефлексия им чужда: «Я есть рабочий, вы есть интеллигент, - чеканит Пепел в разговоре со Срубовым, - у меня есть ненависть, у вас есть филозофий». Пепел «перенес в душу железное устройство машины». Не случайна и деталь его внешней характеристики: «четкий четырехугольный подбородок… кулак левой руки из камня булыжника». Крестьянин Ефим Соломин чувствует себя на расстрелах «свободно и легко», для него «расстреливать белогвардейцев так же необходимо, как необходимо резать скот». И он перенес свой опыт крестьянского хозяйствования на отношение с приговоренными: «А чё их дразнить и на них злобиться? Враг он, когда не пойманный. А туто-ка скотина он бессловесная. А дома, когда по крестьянству приходилось побойку делать, так завсегда с лаской. Подойдешь, погладишь, стой, Буренка, стой. Тожно она и стоит. А мне того и надо, половчея потом-то». Этот опыт крестьянской жизни и определил его особый личный «способ», если воспользоваться терминологией Набокова, «приглашения на казнь». Перед расстрелом он ласково поглаживает очередную жертву, помогая раздеться: «не бойся, не бойся дорогой.<…>Дай-ка я те пособлю куртку снять.<…>Теперь штаники<…>Подштаннички…<…>в лопотине тока убийцы убивают. А мы не убиваем, а казним. А казнь, дорогой мой, дело великая». Последние слова, варьируясь на заключительной странице повести, приобретают качества некоего рефрена, сопутствующего поиску самооправданий. А потом Соломин сортирует белье жертв. А потом связку оставшихся после них крестиков, образков, ладанок несет своим ребятишкам, «светло» поясняя сообщникам по своему кровавому ремеслу: «Игрушек нонче не купишь. Нету-ка их». Простодушная внешность, честные голубые глаза Соломина, его неосознанный цинизм образуют зловещий контраст с его методами «сотрудничества с жертвой».
«Контрабошить», то есть расстреливать контрреволюционеров, становится потребностью, и чекисты, по наблюдению Срубова, «болезненно томятся», когда перерыв между расстрелами затягивается, как крестьянин томится по земле, как рабочий - по заводу. Этот ряд сопоставлений поистине трагичен. Рисуя палачей «второго ряда», Зазубрин словно бы предупреждал об опасности обладания властью агрессивными, духовно неразвитыми личностями, которые могут перенести свои методы «работы» в ту пору, которая именовалась «голубым будущим». За пределами этой деятельности у «расстреливателей» есть только одно - запой. Давно утратив способность всякого сочувствия, Мудыня, однако, способен испытать нечто вроде угрызений совести, когда он становится виновником гибели близкого человека: «Тысячу человек расстрелял - ничего, не пил. А как брата укокал, так и пить зачал. Мерещится он мне. Я ему - становись, мой Андрюшка, а он - Ванюшка, браток, на колени… Эх… Каждую ночь мерещится…». Путь каждого из «палачей» - это путь деградации, утраты всего человеческого. «Человек, обративший средства в цель, … гибнет, разлагается», - думает Срубов, наблюдая своих «подельников».
4. По утверждению В.П. Астафьева, «Повесть «Щепка» Владимира Зазубрина - это пророческое предсказание не только своей роковой судьбы, но и предвидение будущей доли своего несчастного народа, приговоренного новоявленной миру властью умирать в каменных и духовных застенках во имя идей всеобщего мирового братства и светлого будущего, строительство которого должно было начаться с разрушения старого мира «до основания» и вылилось в неслыханное насилие, в невиданную ломку праведного человеческого пути.
Одна из проблем, которая с неизбежностью возникает в произведениях о революции и гражданской войне - это несоответствие между идеалом и реальностью, между романтическим образом революции, созданным воображением, и действительностью, которая заставляет «сходить с ума от своей кровавой работы». Этим путем прошли многие художники и герои их книг.
Виктор Астафьев, внимательно познакомившись со вторым томом «Литературного наследия Сибири», целиком посвященного В. Зазубрину, попытался помочь нам понять человека и гражданина, написавшего «Щепку» - повесть, при чтении которой «помучиться предстоит, сжаться от ужаса, а верующим - перекреститься по окончании тяжкого чтения и молвить: «Господи, спаси и помилуй нас…» Неверующему же атеисту - еще и еще раз удивиться тому, как мы в этом современном аду выжили, сохранили живую душу, пусть всего и частицу ее». В авторе «Щепки» В.П. Астафьев справедливо увидел человека беспощадно правдивого, яркого и впечатлительного, однако запутавшегося «в непролазных дебрях революционных деяний»
В статье Г.М. Шленской вы найдете ответы на все вопросы, предложенные в плане практического занятия. Соотнесите свои представления о повести с точкой зрения Г.М. Шленской, а также с пониманием повести другими исследователями (см. список предложенной литературы).
Занятие № 15.
Тема:
Автобиографическая повесть Г. Гребенщикова «Егоркина жизнь»
План:
1.Страницы жизни и творчества писателя (электронная презентация).
2.Традиции произведений автобиографического жанра в повести Г. Гребенщикова.
3.Композиция сюжета повести. История становления личности на жизненном пути от младенчества к юности.
4.Система образов повести. Образ отца Митрия – главы семьи. Образ матери Елены. Образ Валкова. Образ дома. Образ природы.
5.Идейное содержание повести.
Основная литература
1. Казаркин, А. Проза Сибири в ХХ веке /А. Казаркин //Сибирские огни. - 2006. - № 7. http://www.sibogni.ru/archive/61/733/
2. Лесничева,О.К. «Малые» жанры в литературе Сибири конца Х1Х – начала ХХ вв.: монография /О.К. Лесничева. – Красноярск, 2006.– С. 132 – 155.
Методические указания
1. Электронная презентация должна содержать сведения об основных этапах жизненного пути писателя, информацию об основных произведениях, созданных художником.
2. Повесть Г. Гребенщикова принадлежат к жанру художественных автобиографий. Задача художественных автобиографий, как известно, заключается в том, чтобы запечатлеть детство как источник и зеркало грядущей взрослой жизни. В произведениях такого рода ярко выражен документальный компонент, Автор предполагает полное доверие читателя, который воспринимает описываемые события без сомнения, как подлинные факты жизни повествователя.
В произведениях опоэтизированы быт, уклад жизни, семейные узы. Образ автора-повествователя становится часто и образом лирического героя.
Важная линия в произведениях этого жанра выражается следующим образом: детство есть ключ к поэтическому творчеству, исток талантливости; всякий писатель родом из детства.
В целом ряде произведений мир детства предстает как жестокая школа жизни, в которой, однако, есть светлые образы людей, им герой обязан жизнелюбием, собственной жизненной позицией.
В художественно-автобиографическом жанре сюжет довольно часто представляет собой «путешествие» во времени, где давнопрошедшее дается глазами юного героя, открывающего мир во всей его полноте и сложности. Автор прибегает к «портретированию» Я в детстве (Я – и семья, Я – и окружающие люди, Я – и природа, Я – и мироздание). При этом наряду с голосом ребенка слышен и голос взрослого автора. Двойной взгляд на былое создает особый лирический план повествования.
3. Анализируя композицию сюжета повести проследите основные этапы жизненного пути Егорушки от младенчества к юности, главные события, которые оказали влияние на становление его внутреннего мира. Восприятие гармонии мира, осмысление своего окружения, обучение грамоте, поездка в Семипалатинск, поиски работы, взросление. Возвращение домой, служба писцом в полиции, оформление протоколов допросов как первый опыт творчества. Первая любовь Егора. Объясните своеобразие финала повести. Особенно внимательно прочитайте такие эпизоды, в которых писатель изображает Егорушку в минуты душевного потрясения. Как, например: «Ничего не понял и Егорка, он только видел. И увидел он впервые небо, но не наверху, а внизу, под ногами матери. Мать с младенцем шла как будто между синими небесами, ни к одному не прикасаясь. Небеса эти были очень далеки одно от другого: верхнее - высоко-высоко, нижнее глубоко-глубоко. Ребенок не понимал, что мать его переходила по доскам и камешкам через весеннюю лужу. Он не знал, что небо всею синевой отражалось в весенней луже, сделавши эту лужу такою же лазурную, такою же бездонную, как небо. Запомнили глаза Егорки, что мать тогда пошатнулась на шаткой доске через весеннюю лужу и вскрикнула:
- Ой, ой! И увидели Егоркины глаза, как все нижнее голубое небо сморщилось и обнажило на дне лужи песок и грязь.
И хотя в голосе матери, вместо испуга, была шуточная, молодая бодрость, все-таки ребенок еще крепче обхватил ручонками шею матери и близко-близко заглянул в ее повеселевшие глаза... Как хорошо, что это так случилось! Как хорошо, что она вскрикнула, и что он заглянул в ее глаза. Он увидел и навсегда запомнил, что в глазах матери была твердыня безопасности и одна ласка, одна незыблемая любовь... Могла провалиться или уйти из-под ног земля, могло упасть небо, но в улыбке материнских глаз -- полная сохранность, и руки матери, прижавшие к груди ребенка, не могут его выронить... Значит, вот тогда впервые и на всю жизнь, в улыбке матери, запомнилась и утвердилась вера в вечность жизни, как в бессмертие.
Несла Егорку молодая мать куда-то к приближавшемуся колокольному звону. И звон тоже запомнился не слухом, но глазами: он был голубой, как небо, золотой как солнце, радостный, как улыбка матери и веселый, как зеленая молодая травка».
4. Анализируя систему образов повести, обратите внимание на образ отца Митрия – главы семьи, построенной на уважении и заботе друг о друге. Отметьте самоуважение героя, заботу о детях.
Образ матери Елены - воспевание материнской самоотверженной любви, открывающей красоту мира детям. Обратите еще раз внимание на вышеприведенный фрагмент повести. Подумайте над смыслом сопоставления Богоматери и земной матери («Мать с младенцем шла как будто между синими небесами, ни к одному не прикасаясь»). Прочитайте следующий фрагмент повести: «И вот тут случилось нечто, чего Егорка никогда, никогда не забудет. Не забудет потому, что все это было точно так, как он услышал, как это прозвучало в голосе матери и как все тут же произошло наяву.
- Буря мглою небо кроет, - послышалось снизу.
Сначала даже неизвестно, чей это был голос. Был он по-мужски басовит, был он напевен и медленно, торжественно произносил никогда не слыханные в этой избе слова.- «Вихри снежные крутя. То как зверь она завоет, то заплачет, как дитя».
Все это точно-точнехонько так и было и так навсегда и запомнилось.
- «То по кровле обветшалой вдруг соломой зашумит, то, как путник запоздалый, к нам в окошко застучит».
Все слушали в избе. Даже Андрюшка успокоился, и слышно было, как тоненькой дудой подпевает матери его пустой рожок. Оничка не спала и слушала. Фенька широко раскрытыми глазами смотрела в темный потолок. Митрий тяжело вздыхал от своих дум.
- «Наша ветхая лачужка и печальна и темна. Что же ты, моя старушка, приумолкла у окна? Спой мне песню, как синица тихо за морем жила, спой мне песню, как девица за водой поутру шла!»
Елена не сказала, кто это постучался в их убогую избу в ту ночь. Но постучался кто-то столь родной и близкий и столь великий, столь все понимающий и знающий все подробности их жизни, что он никогда - никогда их не оставит, а Егорку поведет через все тернистые пути его будущей жизни и поможет, поможет перенести, все вытерпеть. И никогда, никогда не забудется эта буранливая ночь в темной избе, как ночь великая, благословенная, когда во всем величии возросла до небес душа Егоркиной матери, простой малограмотной казачьей дочери, Елены. И будет самое ее святое имя, рядом с именами самых великих людей, вести и озарять Егоркин путь через великие препятствия и унижения и через непредвиденные страшные извилины и соблазны, и многократные угрозы смерти... Пока же, ночь пройдет, настанет утро белое, завалит окна и двери сугробами снега, трудное, но новое и полное напряженных сил в борьбе за жизнь, настанет утро настоящей зимы, с морозом, со льдом вокруг озерных берегов и с заберегами вдоль речных потоков. Но оживет село, выгребется из-под снега, задымит всеми избяными трубами, закурится новая жизнь». Подумайте, как данный фрагмент характеризует Елену? Какое значение имел этот случай в нравственном становлении Егорушки?
Образ Валкова - богатыря русского. Какое значение в нравственной эволюции героя имело общение с этим человеком?
Пейзажные описания, их роль в воплощении идейного содержания повести.
5. Выявляя идейное содержание повести, обратите внимание на голос повествователя, его размышления, рассуждения, как например: «Есть ли в другой какой-либо стране, в Европе или Азии такое название летней поры, которая в России называется страдой? И где еще на свете земледелец назывался бы «крестьянин»? Что за приставка к слову «крест», это самое: «Янин»? Мы знаем, что «изъян» есть недостаток, нечто согнутое, третьесортное, плохое. Не за этот ли крест, сгибающий его всю жизнь, крестьянин, получил в награду слово «мужик» и даже совсем уничижительное: «смерд»? И почему "страда" распространяется только на лето, а и не на дождливую, грязную, мучительную осень или на длительную, мертвящую пору зимы? А самая весна не является ли для мужика только началом страды - страдания? И все-таки... И все-таки, как могуч и терпелив, как вынослив и непобедим мужик-крестьянин, когда он твердо станет на родную землю. С какою славой он несет свой крест, этот истинный хлебодатель и кормилец всего, сидящего на его могучих плечах мира избранных и более счастливых».
Занятие № 16
Тема: