Любовь и измена по интернету
С куста я розу сорвала
Беспечною рукой.
Ее любимый мой унес,
А вот шипы – со мной.
Роберт Бернс. Берега Дуна[22]
Нам посчастливилось стать очевидцами одного из тех замечательных моментов в истории, когда человеческая жизнь преобразилась до неузнаваемости. Пока мы медленно вступали в новое тысячелетие, мир вдруг обрел новое измерение – Интернет. С тех пор как появилась почтовая служба, пожалуй, самую революционную перемену в способ нашего дистанционного общения друг с другом внес «Фейсбук» и другие социальные сети. Никогда еще не было так легко заводить дружбу и находить любовь: доступность интернет-сайтов знакомств, мейлы от дружелюбных нигерийских спамеров, предлагающих несусветные богатства в обмен на номер вашего банковского счета, обещания вечной любви от красавиц из России – настолько расширить наш горизонт не удавалось ни лондонской «пенни-почте» 1850-х, ни массовой телефонизации 1930-х. Теперь достаточно нажать на несколько клавиш – и мы становимся односельчанами всемирной деревни.
Создатели «цифрового» мира мечтали (и до сих пор мечтают) проложить электронные пути общения, которые откроют нам дивные дали, позволят исследовать и покорить новый Дикий Запад, причем все это – не покидая уютных пределов собственного дома. Чудо Всемирной паутины сделает наши связи столь обширными и всепроникающими, что наш круг общения обогатится дружбой с множеством новых знакомых, живущих в разных уголках света. Гордиев узел, образовавшийся из-за ограниченности наших личных контактов и до недавних пор привязывавший нас к узким местным миркам – к горстке коллег по работе или товарищей по увлечениям, – наконец-то будет разрублен. Мы сможем общаться буквально со всем миром.
В каком-то смысле все это сбылось. Однако главной помехой на пути цифрового прогресса явилась сама человеческая природа. Технари позабыли (или вовсе не задумывались) о том, что ограниченность нашего круга друзей вызвана не только техническими проблемами коммуникации или недостатком свободного времени: дело еще и в нашей естественной способности поддерживать качественные дружеские отношения всего с горсткой людей. Да, нехватка времени – безусловно, важный фактор, а цифровой мир предлагает нам удобную возможность обращаться к нескольким людям одновременно. Но вот здесь-то и загвоздка: есть тонкое различие между такими понятиями, как «обращаться» и «общаться». Мы можем обращаться хоть ко всему миру, словно маяк, который бесконечно мигает, посылая сигналы всем проходящим мимо кораблям, – но со многими ли из этих проходящих кораблей мы способны поддержать осмысленную беседу? А потом, когда некоторые суда все-таки приближаются к нашему берегу – можем ли мы откликнуться сразу на все приглашения взойти на борт и повеселиться вместе?
Миражи и аватары
Во многом секрет успеха «Фейсбука» – в том, что эта социальная сеть позволяет людям поддерживать связи с давнишними друзьями, оказавшимися вдалеке. Раньше подобные отношения просто постепенно угасали, а потом и вовсе сходили на нет, причем за относительно короткое время. Еще каких-нибудь сто лет назад личный мир каждого человека оставался довольно маленьким и тесным: мало кто уезжал далеко, а те, кто уезжал, часто теряли связь с родными местами и жившими там людьми. Но в современном мобильном обществе люди регулярно переезжают, меняя место учебы и работы. При этом в каждом новом месте мы обретаем (и затем оставляем) небольшой круг друзей. Наш круг общения в целом становится фрагментированным – ведь он складывается из нескольких обособленных кругов, которые обычно никак не пересекаются между собой. Наши друзья детства из родного города конечно же могут знать наших родителей, братьев и сестер, но вряд ли они знакомы с остальной, более дальней родней, а наши друзья студенческих лет наверняка не встречались ни с первыми, ни со вторыми. Позднее мы обзаводимся еще двумя-тремя (и так далее) группами друзей в разных городах, где нам довелось поработать, и таким образом обрастаем новыми кругами общения, пересекающимися разве что в «Фейсбуке» или в лучшем случае на одном из мероприятий, куда мы созываем «всех-всех-всех» (обычно это какой-нибудь юбилей).
В каком-то смысле такая фрагментация делает нас очень уязвимыми. Наш социум в каждом отдельно взятом месте остается маленьким, у нас больше риска оказаться в изоляции. Если мы по какой-либо причине теряем близкого друга, последствия такой утраты могут сказаться острее, потому что нам больше некуда податься, а рядом нет ни родни, ни приятелей или друзей, которые могли бы нас поддержать и заполнить образовавшуюся пустоту. Современная жизнь гораздо больше способствует изоляции и социальному отчуждению, чем любая другая эпоха в истории человечества.
Интернет предлагает нам решение этой проблемы, позволяя поддерживать контакты с друзьями, которые оказались далеко от нас, часто на других континентах. Как средство для поддержания дружеских отношений он обладает огромным потенциалом, и масса людей эффективно пользуется им с этой целью. Еще у Интернета есть то безусловное преимущество, что он дает нам возможность разговаривать – по крайней мере, в переносном смысле – сразу с несколькими людьми. В принципе он позволяет нам выстраивать расширенный круг общения с теми людьми, кого мы «зафрендили», то есть номинально взяли в «друзья», даже если в действительности мы мало что о них знаем.
Разумеется, Интернет не мог не сыграть свою роль и в области романтических отношений. Поиск подходящих партнеров никогда не был делом легким, особенно с тех пор как люди сделались более мобильными и их круг общения все больше и больше стал сводиться к коллегам по работе. В традиционных обществах браки заключались при участии всей общины. Каждый высказывал свое мнение. Для общины в целом было важно, кто на ком женится. Все со всеми советовались, а если и не советовались, то все равно получали советы. Предложения и подсказки передавались через обширную сеть родных и соседей. Тем самым советчики как бы ручались за надежность предлагаемых вариантов. Но в современном мире мы лишены такой роскоши. Нашему разобщенному и фрагментированному социуму очень не хватает подобных возможностей и гарантий.
Социальная и экономическая мобильность населения, заявившая о себе одновременно с ростом урбанизации в конце XVIII века и достигшая пика в годы промышленной революции XIX века, уничтожила многие традиционные способы, ранее предоставлявшие доступ к потенциальным партнерам. Старая добрая деревенская сваха могла помочь только в пределах местной общины. Человек, покинувший родные места, должен был заботиться о себе сам. И в течение XIX века проблема только обострялась – ее усугубляло неуклонно возраставшее число женщин, которые во второй половине столетия ради заработка уезжали далеко от дома и нанимались в прислуги к богачам. Это неизбежно привело к появлению профессиональных брачных агентов. Первое брачное бюро открылось в Лондоне в 1751 году – оно предлагало свои услуги благородным господам и дамам, желавшим познакомиться и заключить союз. Однако процветающим бизнесом брачное дело стало лишь к концу викторианской эпохи. В 1880-е и 1890-е годы огромную популярность обрели частные объявления, причем отнюдь не только в отдаленных уголках Нового Света и Австралии, где женщин тогда не хватало. Публикации такого рода пользовались большой популярностью и в Лондоне викторианской и эдвардианской эпох. Matrimonial Post, Matrimonial Herald, Matrimonial Record, Fashionable Marriage Advertiser, International Matrimonial Gazette, Matchmaker, Matrimonial Circle и Matrimonial Times – все эти рекламные издания, специализировавшиеся на сватовстве, благополучно просуществовали вплоть до Первой мировой войны. Но не она разрушила эту огромную отрасль. Репутацию газет подорвала их популярность у деятелей секс-индустрии. Сутенеры и проститутки сообразили, что колонки частных объявлений – отличное место для рекламы своих услуг, если замаскировать их под обычные брачные объявления. Естественно, что порядочные женщины быстро прекратили обращаться в газеты, боясь, что им начнут поступать совсем не те предложения, на которые они рассчитывали.
Новое оживление на рынке брачных объявлений произошло лишь в 1960-е годы, когда возросшая экономическая мобильность опять привела к тому, что многие одиночки оказались в затруднительном положении, не видя в своем окружении подходящей пары. Тенденция продолжилась и в век цифровых технологий, когда на смену печатным изданиям пришли аналогичные интернет-сайты знакомств. И тогда, примерно на рубеже тысячелетий, их ряды пополнило бесчисленное множество специфических сайтов, предлагавших контакты русских или индонезийских девушек, ищущих супружеского счастья на Западе. Интернет просто оказался высокоскоростной заменой (к тому же с планетарным охватом) прежних колонок частных объявлений. Многие сайты знакомств работают по тому же принципу, что и их предшественники: пользователям нужно коротко рассказать о себе, а полученную информацию сотрудники виртуального бюро размещают в своих базах данных – или позволяют посетителям сайта напрямую получать доступ к авторам заинтересовавших их объявлений. Компьютеры просто ускоряют и совершенствуют обработку личных данных. Сейчас многие подобные сайты используют новейшие достижения в области психологии, особенно эволюционной психологии, вроде тех исследований, о которых я рассказывал в четвертой главе. В большинстве случаев пользователям нужно внести небольшую плату за регистрацию на сайте, и об успехе этого сегмента рынка косвенно свидетельствуют цифры: оборот подобных сайтов исчисляется миллиардами долларов. Более того, согласно одному обзору, 15 % всех пользователей Интернета входит в него с целью познакомиться, завязать отношения, найти романтического партнера.
Виртуальная любовь
Главная трудность, связанная с этой новой волной интернет-сайтов знакомств, заключается в том, что невозможно понять, кто на самом деле скрывается за тем или иным «профилем» или адресом электронной почты. Мы вернулись в зыбкий мир эдвардианских матримониальных изданий, где неведомые нам дельцы прокручивали сомнительные аферы. И это касается не только сайтов знакомств – такова специфика интернет-культуры вообще. В Сети легче легкого сотворить себе любую личину. Вот потому-то нигерийские подростки, сидящие в единственном на всю деревню интернет-кафе, способны забивать нам почтовые ящики безграмотными сообщениями с обещаниями сказочных богатств – в обмен на наш номер банковского счета – или же душещипательными клятвами в вечной любви… опять-таки в обмен на наши банковские данные или хотя бы на скромный денежный перевод. Не видя изображения человека, ведущего с нами переписку, мы не в состоянии проверить, кто на самом деле это юное милое создание, которое умрет от ужасной болезни, если мы не подружимся с ним сию же секунду, – вправду ли такое юное и милое? А может, дряхлый старикан или подросток-рэпер, мающийся от безделья? Всё – включая тщательно продуманные фотографии – может оказаться вымыслом. Интернет – темный лес, где за каждым кустом нас подстерегают охотники. Идеально задуманная система оказалась наводнена преступниками, цель которых – эксплуатировать наши слабости и недостатки и извлекать из них выгоду. А наживаться на всем этом позволяют человеческое отчаяние, вызванное одиночеством и зловещим призраком еще более одинокой старости, а также наша природная доброта и доверчивость.
Вот где корень проблемы. Даже в реальной жизни, когда после первого опыта общения с человеком в нас просыпается интерес, мы просто выдумываем себе образ, в который затем и влюбляемся. Эти романтичные «розовые очки» помогают нам преодолеть собственные строгие принципы, отбросить привычную сдержанность в общении и вступить в игру. Сквозная тема горестных историй многочисленных жертв интернет-мошенничеств – та ошеломительная быстрота, с которой они перешли от здорового скептицизма к безоглядной, безудержной, отчаянной любви к совершенно незнакомому (а порой даже знакомому) человеку «по ту сторону» телефона или имейла. Слушая одну историю за другой, убеждаешься в том, что всякий раз такая перемена совершалась будто внезапно, за одну ночь, – и нередко спустя всего несколько недель или месяцев после начала переписки.
В обычной жизни мы видим человека каждый день и постепенно соотносим его воображаемый образ с реальным. В виртуальном же мире этого не происходит. По Интернету мы влюбляемся в воображаемый образ, но у нас нет реального якоря, который удержал бы нас, не дал унестись в буйное море фантазии. Беспомощных, нас затягивает все дальше и дальше – в самый центр паутины.
В точности неизвестно, сколько людей стали жертвами мошенничества в Интернете и каких лишились денег. Большинство скорее всего просто стесняется обращаться по таким поводам в полицию. Тем не менее, даже по самым скромным приблизительным подсчетам, ежегодно интернет-мошенники обманным путем завладевают миллиардами долларов. И немалую долю этих средств жертва отдает добровольно: она расстается со значительными суммами, наивно веря, что партнер по переписке искренне любит ее и просто нуждается в некоторой финансовой помощи, чтобы купить билет на самолет и жить потом с нею вместе в любви и гармонии всю оставшуюся жизнь… Многие из этих жертв – одинокие незамужние женщины, ищущие немного «нежной любящей заботы» (говоря стандартным языком брачных объявлений) и внимания, и конечно же они очень тяжело переживают подобные удары – как финансовые, так и психологические.
Вот один из недавних примеров: пятидесятидвухлетнего уроженца Гренады Дэвида Чекли приговорили к шести с половиной годам тюрьмы за мошенничество, совершенное в отношении тридцати женщин в Соединенном Королевстве. С большинством из них он познакомился через интернет-сайты и выманил у них в общей сложности около полумиллиона фунтов стерлингов. Некоторые лишились бизнеса, несколько человек – дома, большинство – сбережений и все – чувства собственного достоинства и веры в людей. Ласковыми словами он проложил путь к их сердцам и коварно воспользовался их благодарностью за то, что кто-то – хоть кто-то – всерьез заинтересовался ими, предложив дружбу и любовь. Дэвид казался внимательным и обходительным, поначалу играя в великодушие и рыцарственность. А потом попросил взаймы несколько сотен фунтов, якобы чтобы провернуть какую-то важную сделку. Жертвы неизменно и охотно одалживали ему требуемые суммы. Со временем потребности Чекли все возрастали. И всякий раз он ухитрялся привести убедительную причину того, что он пока не может вернуть предыдущие займы.
Романтический спаминг – это настоящее психологическое искусство, при том что часто им занимаются люди не слишком образованные. Зато они природные психологи: чуют слабые места своих жертв и ловко пользуются брешами в их линии обороны, демонстрируя отточенное мастерство в ремесле обмана. И все же трудно не удивляться тому, с какой легкостью жертвы верят в явную ложь, которую порой признаёт и сам обманщик (приводя благовидную причину, в силу которой ему пришлось скрывать свое истинное лицо, заявлять о мнимой сделке или изображать интерес к благотворительности). Ниже я приведу весьма типичную цепочку событий, выстроенную на основе реальных случаев из жизни.
Жертва – обычно образованная, имеющая профессию женщина лет сорока-пятидесяти, имеющая взрослых детей, – пытается оправиться от неудачного брака или спастись от растущего одиночества после смерти мужа. С каждым днем все больше страшась одинокой старости, она начинает поиски спутника жизни (часто без особого сексуального интереса) на сайтах знакомств. Что кажется ей вполне безопасным, ведь пользователи платят за регистрацию на сайте, а это наверняка отпугивает возможных злоумышленников. Происходит несколько «очных ставок» с несколькими кандидатами, но все они, к ее огорчению, оказываются совершенно не подходящими. А потом вдруг приходит робкое сообщение, которое не похоже на кучу других, совершенно заурядных откликов, поступавших раньше. Она заинтригована. Она отвечает. У ее корреспондента экзотическое имя, а на фото – когда оно наконец появляется – непременно запечатлен знойный средиземноморский красавец. Разумеется, впоследствии она припомнит, что о своем возрасте он говорил туманно, как и о многих других вещах. Да и имя, которое он назвал, могло бы навести на некоторые подозрения: если вдуматься, оно совсем не походило на имена, которые обычно носят жители Греции/Италии/Испании или откуда там еще он якобы был родом. Но она ведь тогда находилась на грани отчаяния.
Следует обмен мейлами, а затем раздается телефонный звонок. Судя по голосу, он никакой не европеец. Более того, по-английски он говорит так плохо, с таким акцентом, что становится ясно: он скорее всего откуда-нибудь из Западной Африки. Она разоблачает его, но он только смеется и открыто сознается в обмане, приводя какое-нибудь правдоподобное оправдание: мол, ему не хотелось отпугивать ее с самого начала, хотелось дать ей шанс понять, какой он на самом деле хороший, и так далее. Ей знакома такая стратегия, вполне возможно, она и сама к ней успешно прибегала, поэтому она готова его простить. Кривая улыбочка – ну да ладно, все это пустяк по сравнению с главным: ведь он кажется таким нежным, великодушным и… любящим. Следует новый обмен мейлами, а потом – робкое признание в любви. Несмотря на все эти маленькие обманы, она уже убедила себя в том, что тоже влюбилась. Он хотел бы приехать к ней, но у него нет денег. Он как бы случайно упоминает о каком-то бизнесе, только ему нужно немного начального капитала, чтобы его запустить. Если дело выгорит, оно принесет хорошую прибыль, и тогда он сможет купить билет на самолет и прилететь к ней.
В какой-то момент она допускает ошибку – нечаянно упоминает (как часто случается при невинном разговоре с людьми, которым доверяешь), что недавно получила приличное наследство. Слово за слово, и вскоре они уговариваются встретиться в каком-нибудь нейтральном месте – разумеется, полностью за счет жертвы. Следует несколько недель райского блаженства. Впервые за многие годы она чувствует себя любимой. Все обманы и уловки забыты и прощены. Сталкиваясь с реальностью, мы всегда охотно идем на компромисс с собственными запросами, чтобы избежать досадного «мига Золушки», когда приходится возвращаться с бала в одиночку. Это тот самый выбор викария за отсутствием других женихов, описанный Джейн Остин. Наша дама, убедив себя в том, что наконец-то перед ней раскрылись врата рая, отключает тормоза и отдается на волю волн. А затем ей сообщается о крупной сделке. Только нужен крупный заем на несколько месяцев. Дело надежней некуда. Она колеблется. Тогда в ход идет грубый эмоциональный шантаж: раз ты меня так любишь, как же ты можешь отказать мне в такой малости? Она сдается вопреки собственному благоразумию, подавив назойливые сомнения и тревогу. Они расстаются: он спешит на важную сделку, она – домой. Там она сразу же вышлет ему денег и начнет вить гнездышко.
А потом наступает развязка. Он звонит – или, чаще всего, присылает мейл и сообщает, что сделка не удалась, все лопнуло, деньги пропали. Он просто места себе не находит… такой ужас… ничего уже не исправишь… такое бывает… что ты теперь будешь думать обо мне… что мне сделать, чтобы покрыть ущерб… и так далее, и тому подобное. Но теперь уже поздно. Она завязла по уши, и вода скоро сомкнется у нее над головой. У нее теперь два выхода: выйти из игры и потерять все – деньги, любовь, уважение к себе – или вступить на более «щадящий» путь и позволить доить себя и дальше, тешась надеждой накопить что-нибудь на будущее, но на самом деле подвергаясь все большей эксплуатации.
Женщины, по-видимому, больше склонны поддаваться на такое «романтическое мошенничество», хотя и мужчины нередко становятся жертвами хорошеньких юных девушек, желающих найти идеального мужа, Прекрасного Принца, и посвятить ему всю жизнь. Единственное различие – в том, что обольстительница должна и правда быть молодой и привлекательной, иначе фокус не сработает. Иногда афера совершается не ради денег, а с целью заполучить вожделенный британский паспорт. После свадьбы невеста быстро исчезает – или просит о разводе. В итоге все сводится к обычному разбою, каким занимался когда-то легендарный Дик Терпин на большой дороге под Йорком, только с поправкой на цифровые технологии и реалии XXI века. И, подобно Терпину, скрывавшемуся под маской и длинным плащом, интернет-мошенники успешно прячутся под личинами. И, как в классическом цирковом «волшебстве» с чтением мыслей и тому подобным, мошенничество лучше всего удается, когда мошенник выдает о себе минимум информации, предоставляя жертве самой придумать и поверить в нужную историю. Сам себя человек убеждает как никто.
Кибервойны
В целом люди делятся на два типа – кибероптимистов и киберпессимистов, то есть на тех, кто считает, что Интернет способен решить все наши проблемы, и на тех, кто относится к подобным утверждениям крайне скептически. Похоже, что промежуточного мнения попросту не существует. Киберпессимисты полагают, что Интернет негативно влияет на нашу социальную жизнь, потому что мы тратим на него время, которое могли бы посвятить общению с друзьями из реального мира. В этом есть определенная логика, особенно когда речь идет о детях и подростках, ведь они, согласно статистике, с каждым годом просиживают в Сети все больше и больше часов. На обретение навыков, необходимых, чтобы успешно преодолевать сложности взрослого мира, уходят десятилетия, и тут, как при любом обучении, не обойтись без практики. Мы должны уметь приноравливаться к другим людям, соотносить собственные желания с потребностями и желаниями окружающих. В Интернете все проще, там всегда можно просто молча выйти из Сети и исчезнуть – в отличие от реальной жизни, где такое поведение обязательно кого-нибудь обидит. А самое главное, человеку очень важно понимать мимику собеседника, считывать с его лица более тонкие сигналы, правильно их толковать и соответствующим образом реагировать. Овладеть этим искусством можно только при непосредственном общении, причем далеко не сразу.
Обучение адекватному пониманию языка лица и тела – процесс долгий, гораздо более долгий, чем нам кажется. Куинтон Дили, один из моих соавторов, провел томографию мозга примерно сорока мальчикам и мужчинам в возрасте от восьми до пятидесяти лет, когда они решали задачу на распознавание выражений лиц. Задача была совсем простая. Испытуемым показывали фотографии лиц – спокойных либо выражающих страх или отвращение – и просили назвать соответствующие эмоции. Включавшиеся при этом зоны мозга оказались «обычными подозреваемыми»: зрительная система, участвующие в опознании лиц нейроны в веретенообразной извилине височной доли, а также участки правой части лобной коры, которые обычно отвечают за эмоциональные реакции. Тут ничего принципиально нового не обнаружилось.
Удивило другое: уровень активности, наблюдавшейся в лобной коре, напрямую зависел от возраста. Наибольшим он был у самых юных испытуемых, а у тех, кто постарше, активность в лобных зонах падала до базового уровня, зато компенсировалась повышенной активизацией веретенообразной извилины (по крайней мере, в случае ознакомления с лицами, выражающими отвращение). Похоже, в детстве и юности нам действительно приходится затрачивать немало усилий, чтобы расшифровать эмоции по выражению лиц, потому-то столько работы происходит в «умных» зонах мозга, сосредоточенных в лобных долях. Но с годами, по мере обретения опыта, работа все больше автоматизируется и передается другим зонам мозга, которые вполне успешно справляются с ней в автономном режиме. Но как по-вашему, в каком возрасте происходит такая передача? Не раньше двадцати пяти лет! Что само по себе интересно, ведь именно в этом возрасте мозг формируется окончательно. Но все-таки поразительно, что это происходит так поздно: значит, человеку в самом деле требуется очень много времени и практики, чтобы довести эти навыки до автоматизма.
Нам приходится учиться ориентироваться в реальном социуме, справляться со всеми превратностями и форс-мажорами. Это дело небыстрое. Обретение социальной компетенции, включающей умение определять чужое психологическое состояние, приходит уже после того, как дети осваивают такие базовые свойства повседневной жизни, как причинно-следственные связи или постоянство объемов – что, скажем, если веревку изогнуть, она не станет короче. Мало научиться распознавать определенные зрительные сигналы, которые подает чужое лицо, и определять выраженную на нем эмоцию, – в том механическом смысле, в каком мы распознаём, например, сигнал, передаваемый маяком, по чередованию длинных и коротких вспышек. Нам нужно улавливать еще и тончайшие нюансы, свидетельствующие о глубине эмоции, порой замаскированной, а также разницу между подлинным чувством и наигранным. Мы должны отличать самопроизвольную, искреннюю, «дюшенновскую» улыбку от нарочитой, осознанной, «фальшивой» по характерным мелким морщинкам в уголках глаз. И пока мы не научимся этого делать, улыбка для нас будет оставаться «просто улыбкой», и чужая «аватарка» запросто нас обманет.
Необходимость осваивать все эти социальные тонкости – вот отличный довод против злоупотребления Интернетом в юном возрасте. Но есть и другие причины, по которым киберпессимисты смотрят на глобальную Сеть с опаской. Одна из них – это то, что время, говоря языком экономистов, неэластично. Его невозможно сжать, чтобы потом использовать более эффективно. Это оказывается важным в сфере дружеских отношений и нашей способности их поддерживать. Как я уже объяснял в шестой главе, эмоциональное качество наших дружеских связей (к родственным это относится в меньшей степени) зависит от количества времени, которое мы затрачиваем на общение. Чем больше мы общаемся с человеком, тем бо́льшую эмоциональную привязанность к нему испытываем. Время, проведенное в Интернете, – это время, которое мы отнимаем от живого общения с друзьями или с семьей. Именно это и критично – особенно для мужчин. Это показали наши долгосрочные исследования, посвященные разговорам по мобильному: юноши смогли сохранить отношения с друзьями после отъезда из дома, если чем-то занимались вместе в течение длительного времени. У девушек из нашей выборки все обстояло иначе: для них важнее всего оказалось то, сколько времени они разговаривали друг с другом. А эту потребность вполне удовлетворяют телефон и чаты в Сети. Наверное, именно поэтому более двух третей пользователей «Фейсбука» – женщины. Мужчины в целом чувствуют себя в этой среде не очень уютно. Впрочем, есть подозрение, что и для девушек технические средства служат, по сути, временным выходом из положения, вынужденным подспорьем, которое позволяет «перебиться» в период разлуки. Если очень долгое время не видеться и не общаться лично, то никакие технологии мира не спасут дружбу от медленного сползания к краю бездны, что зияет за гранью нашего круга в 150 человек.
40 % нашего времени, отведенного на общение, мы посвящаем пяти ближайшим друзьям и родственникам и около 60 % – пятнадцати близким друзьям и родственникам. Простой подсчет показывает, что, если бы мы попытались столько же общаться со всеми, кто входит в более широкий круг, нам попросту не хватило бы времени. На общение мы тратим примерно пятую часть от тех ориентировочно 18 часов, которые бодрствуем. Если отдать хотя бы 5 % времени, уделяемого каждому из пятнадцати близких друзей, всем 150 членам большого приятельского круга, нам потребовалось бы для этого 27 часов в сутки. А если бы мы захотели поддерживать все наши приятельские связи на том же уровне близости, что с нашими пятью ближайшими друзьями, то нам ежедневно пришлось посвящать непосредственному общению 43 часа. Очевидно, что суток нам бы не хватило, даже если не есть и не спать.
Так что, наверное, неизбежно – вопреки бодрым утверждениям кибероптимистов, будто Интернет предлагает невиданные возможности расширить социальный горизонт и обзавестись десятками тысяч новых друзей по всему миру, – на самом деле наш виртуальный круг общения приблизительно совпадает с повседневным, привычным кругом общения в реальном мире. Когда мы с Томом Поллетом и Сэмом Робертсом предприняли исследование кругов общения в Интернете, то обнаружили, что у людей, пользующихся чатами или социальными сетями вроде «Фейсбука», такие круги общения ничуть не шире, чем у тех, кто существует в «офлайне». Джудит Донат и дана бойд (которая всегда пишет свое имя так, с маленькой буквы) в своем анализе социальных сетей пришли к тому же выводу: сайты, созданные для общения в Сети, не позволяют человеку иметь больше близких друзей, хотя позволяют завести гораздо больше знакомых. «Позволяют» тут ключевое слово: ведь из возможности заводить больше знакомств (из разряда тех, что на жаргоне социологов именуются «слабыми связями») отнюдь не вытекает, что вы обязаны это делать. И правда, похоже, большинство к этому вовсе и не стремится: несмотря на интернет-ажиотаж, большинство из нас все-таки ограничивает круг общения в «Фейсбуке» числом друзей и хороших знакомых из своего реального окружения, не выходя за его рамки. Когда сотрудники самого «Фейсбука» перетряхнули свою обширную базу данных, то выяснили, что среднее число «френдов» у каждого пользователя составляет от 120 до 130 человек, что вполне вписывается в знакомое нам число 150, ограничивающее наш круг общения. Конечно, у некоторых имеются сотни, даже тысячи фейсбучных «друзей», но такое большая редкость. Большинство предпочитает ощущать, что круг их общения в «Фейсбуке» – тот же, что и в повседневной реальной жизни, разве что еще парочка «френдов» в придачу. Как уже говорилось, мы просто не в состоянии управляться с чрезмерным количеством дружеских связей.
Действительно, размещая сообщения на «стене» в «Фейсбуке», люди пишут так, словно беседуют в узком кругу. Ведь в реальном мире максимальное количество участников общего разговора – четыре человека: стоит вступить пятому, и, уверяю вас, уже через полминуты беседа разобьется на две разные. Можете сами убедиться на ближайшей же вечеринке. Поэтому когда мы постим свои сообщения, то мысленно обращаемся всего к нескольким друзьям. Остальные выступают в роли наблюдателей-невидимок: не будь их вообще, это мало что поменяло бы. То же самое впечатление сложилось у нас в ходе долгосрочного исследования. Трое из нашей скромной выборки 18-летних юношей и девушек в течение полутора лет отправляли в среднем больше ста сообщений в день – и, очевидно, получали такое же количество ответов (только представьте, 108 тысяч сообщений, отосланных и полученных за 18 месяцев!). Но по-настоящему удивило вот что (и получило подтверждение в ряде других исследований): 85 % всех этих сообщений отправлялось всего двум людям – лучшему другу и лучшей подруге. Наш реальный круг общения очень узок. По этой причине некоторые новейшие социальные сети вроде Path ограничивают число возможных «друзей» (в Path , где воспользовались моими разработками, оно не должно превышать 150). Там сознательно стараются создать уютную, камерную атмосферу, чтобы пользователи чувствовали безусловное доверие к людям, с которыми будут делиться фотографиями и личной информацией.
Так в чем же секрет личного общения? Что отличает его от заочного, виртуального? Мы не знаем наверняка, но из наших исследований, по крайней мере, выяснилось, что люди ощущают заметно меньше радости от онлайн-общения, чем от непосредственной встречи с другим человеком. Татьяна Влаховиц и Сэм Робертс, члены моей исследовательской команды, провели анкетирование 43 человек, поручив им на протяжении двух недель вести своего рода дневник, записывая туда все случаи общения с пятью ближайшими друзьями и оценивая каждый случай по степени радости от этого общения. Личное общение набрало гораздо больше очков, чем телефонные звонки, мейлы, мессенджеры и социальные сети. И только общение по скайпу оценивалось так же высоко, как контакт вживую. Причина понятна: только скайп обеспечивает эффект присутствия собеседника. Хотя, честно говоря, я поразился столь высоким оценкам скайпа: все-таки он работает пока немного неуклюже, дергано. Но результаты, возможно, указывают на то, что по мере совершенствования технологий преимущества скайпа будут возрастать, и прежде всего – ощущение близости собеседника. Похоже, что всех акустических тонкостей, малейших нюансов интонации, которые мы воспринимаем при разговоре по телефону, все-таки недостаточно – хотя, как я уже упоминал во второй главе, нам важно слышать смех собеседника.
Но интуиция подсказывает мне, что одного звена по-прежнему недостает. Наши экспериментальные «замеры радости», разумеется, весьма приблизительны. Мы не пытались количественно оценить влияние каждого акта общения на качество отношений с данным человеком в целом. Мне думается, что на удивление высокие результаты, полученные скайпом, заслонили один серьезный момент, имеющий долгосрочные последствия, особенно когда речь идет о самых близких отношениях, то есть любовных. Если вдуматься, причина очевидна. При всей важности мимики близость все-таки во многом зависит от телесного контакта. Одно прикосновение стоит тысячи слов; одно касание нам скажет все о человеке и его чувствах. До тех пор пока наши технари не изобретут какой-нибудь новый виртуальный фокус, который позволит передавать тактильные ощущения, виртуальные коммуникации никогда не сравнятся с непосредственным общением вживую и не заменят его.
Виртуальная нереальность
В предыдущей главе мы говорили о частном случае «виртуального романа» – о влюбленности в Бога. В этом случае наблюдаются все те же признаки поклонения сотворенному себе кумиру, включая проекцию собственных идеальных представлений на некий туманный и всеобъемлющий предмет любви. Мне кажется, что существует ряд параллелей между двумя этими явлениями, которые объясняются самим устройством нашего мышления. Разница лишь в том, что страсть к Богу – безвредная и безопасная, поскольку ее объект вряд ли вторгнется в наш реальный мир, а «интернет-роман», напротив, чреват большим риском и эмоциональной травмой, потому что за виртуальными «аватарками» все-таки скрываются реальные люди.
Мне бы очень хотелось завершить эту главу на оптимистичной ноте и спеть дифирамбы «всемирной деревне». Но боюсь, не получится. По моему мнению, виртуальный мир таит в себе слишком много ловушек для неосмотрительных и простодушных людей, предоставляя массу укрытий для злоумышленников. В реальной жизни мы обычно склонны доверять людям, покуда их поступки или обстоятельства не заставят нас насторожиться. Мы исходим априори из порядочности окружающих – отчасти потому, что иначе общество попросту перестало бы существовать. А поскольку такое доверие с незапамятных времен было крайне важным для выживания маленькой общины – а значит, и всех ее членов, – то в силу естественного отбора мы просто унаследовали эту потребность доверять другим и самим проявлять по отношению к ним честность и доброжелательность. В маленьком тесном мирке, где все друг друга знают, мошенника разоблачить легко. Мы вычисляем его по бегающим глазкам и прочим верным приметам, а слухи по общине расходятся быстро. Но в необъятном и анонимном мире Интернета все обстоит совсем иначе.
Есть только одно крошечное исключение из правила: многопользовательские ролевые онлайн-игры вроде Second Life или World of Warcraft . В этих виртуальных мирах естественным образом воспроизводятся обычаи и правила, существующие в реальном мире. Нарушители принятых в сообществе законов и неписаных правил подвергаются остракизму и наказываются. Что неудивительно, ведь эти онлайн-сообщества де-факто не что иное, как маленькие общины, решающие совместные задачи. И пользователи ведут себя там примерно так же, как в повседневной жизни: образуются маленькие компании добрых друзей, которые со временем проникаются друг к другу таким доверием, что начинают действовать заодно. Однако если не считать этих особых случаев, в интернет-пространстве не существует самоконтроля, который заменял бы контроль внешний, «полицейский». Там ведь нет ни общего дела, ни единой цели, требующей совместных усилий. Это всего лишь супермаркет, который предлагает товары и услуги разного качества и по разным ценам. Но если в реальном мире каждый из нас сумеет выбрать оптимальный товар по оптимальной цене, то в мире виртуальных отношений мы, измученные отчаянием и одиночеством, рискуем наделать непоправимых ошибок.
* * *
Пока что мы говорили исключительно о процессах и механизмах, позволяющих нам делать определенные заключения относительно романтических партнеров и других людей, с которыми нас связывают близкие отношения. Но до сих пор мы не задавались вопросами: как и когда любопытный феномен под названием «влюбленность» занял столь важное место в нашей психике? В следующей главе я наконец обращусь к рассмотрению двух этих важных эволюционных вопросов.
Дилемма эволюции
Жены, проку нет в слезах —
У мужчин гульба в крови:
Ведь в природе ни на грош
Постоянства не найдешь.
Роберт Бернс. Закон природы[23]
Пока что мы установили две вещи: во-первых, что брачная система у человека довольно изменчива – по крайней мере, в том смысле, что возможен переход от моногамии к полигамии и обратно. Во-вторых, при всем разнообразии форм этой системы за ними явственно стоят одни и те же психологические процессы, тот феномен, который мы называем влюбленностью. Есть мнения, будто он встречается и у представителей других видов, но мне все-таки кажется, что влюбляться могут только люди – во всяком случае, с такой силой. Впрочем, в данной главе я хочу сосредоточиться на функциональной стороне дела: откуда вообще взялось это странное явление в человеческом роду? Моногамные брачные системы (а значит, и парная брачная психология, неразрывно с ними связанная) у млекопитающих встречаются крайне редко: моногамны лишь 5 % видов. Хотя в нашем собственном отряде приматов моногамия распространена шире, все равно она отнюдь не является общим правилом: моногамны всего 15 % видов приматов, причем большинство из них – это либо мелкие южноамериканские капуциновые и игрунковые, либо гиббоны (единственные моногамные приматы Старого Света). Но пусть у других видов и близко нет того накала чувств, который знаком людям (хотя некоторые из южноамериканских обезьян временами поразительно нас напоминают!), их брачное поведение может подсказать нам некоторые обстоятельства, объясняющие эволюцию человеческого поведения.
Копнем эволюционные корни
В контексте эволюции возникновение брачных пар имеет всего четыре основания. Во-первых, парные отношения позволяют самцу монополизировать доступ к спариванию с самкой и быть уверенным, что детеныши – его. Во-вторых, это дает потомству дополнительную защиту от хищников. В-третьих, уменьшается риск, что оно станет жертвой самцов-детоубийц своего же вида. В-четвертых, самец помогает выращивать детенышей. Каждое из оснований предполагает особый тип брачного поведения, а это в свою очередь позволяет нам проследить эволюционные корни романтических отношений.
Например, в первом случае парные отношения по-настоящему выгодны только самцу, поскольку самке в общем-то не важно, с кем спариваться. А раз так, то, надо полагать, именно самец будет всячески стремиться к поддержанию отношений, потому что ему как раз есть что терять, если самка уйдет от него и решит спариться с другим самцом. Поэтому он придерживается тактики «охраны брачного партнера». Такое поведение мы наблюдаем у антилоп клиппшпрингеров – одного из самых моногамных видов на свете (о них мы уже говорили в третьей главе).
Второе и третье основания очень сходны: оба имеют непосредственное отношение к защите жизни детенышей. Разница лишь в том, от кого их приходится защищать – от обычного хищника или от представителя собственного вида. Хищники, разумеется, вечная проблема, но нападают они, как правило, на взрослых особей, а чаще на подрощенных детенышей. В данном случае оба родителя в равной степени заинтересованы в охране и обороне: и самка (речь идет и о ее жизни), и самец (если самка погибнет, он лишится возможности передать свои гены потомству – при условии, что остальные самки в популяции уже «заняты»). Напротив, «хищничество» со стороны представителей собственного вида чаще всего угрожает совсем маленьким детенышам и новорожденным. У обезьян самцы постоянно занимаются детоубийством – прежде всего по причине длительного периода вынашивания и лактации (а это, напомню, плата за крупный мозг). У млекопитающих (включая человека) самки не возвращаются в репродуктивное состояние и не могут зачать нового детеныша, пока не отлучат от груди предыдущего. Это следствие очень простого механизма: механическая стимуляция сосков, которая происходит, когда детеныш сосет молоко, вызывает мощный выброс гормонов, «перекрывающий» работу яичников и не позволяющий им восстановить нормальный овуляторный цикл. Такая система невероятно чувствительна – она зависит от частоты кормления (они должны происходить примерно раз в четыре часа), а не от общего количества времени, которое младенец проводит у соска. Как только детеныш начинает пить меньше молока, промежутки между кормленими удлиняются и снова начинается овуляция. Поэтому для самца стремление избавиться от приплода – вполне осмысленная стратегия: лишившись сосунков, самка вновь обретает способность к размножению, и самец может спариться с ней гораздо раньше, чем если бы пришлось дожидаться окончания лактации.
С самцами-детоубийцами «договориться» невозможно, ведь их эволюционная задача – устранить непосредственную причину временного бесплодия самки, а затем оплодотворить ее. Они неотступно следят за самкой и, стоит той зазеваться, тотчас хватают детеныша. Особую угрозу детенышам представляют новички, лишь недавно присоединившиеся к группе: им не терпится начать размножаться как можно скорее, пока они еще достаточно сильны, чтобы монополизировать доступ к самкам. Таким образом, для самки достаточно привлекателен и выгоден вариант, при котором она постоянно находится при одном самце, а тот выполняет роль телохранителя при ней и ее детенышах, защищая их и от хищников, и от самцов-конкурентов. По сути это – сделка: исключительное право на спаривание в обмен на защиту. Напротив, для самца это не оптимальная стратегия, так как он и сам мог бы податься в разбойники-детоубийцы.
Такую тактику вполне естественно окрестили гипотезой «крыши» (или гипотезой телохранителя). В этом случае самка выигрывает от партнерских отношений гораздо больше, чем самец. Ведь он – единственное спасение для ее детенышей. Что касается самца, то еще неясно, в каком случае он сможет произвести больше потомства: оставшись с самкой на всю жизнь или предавшись беспорядочным связям. Поэтому разумно предположить, что в данном случае именно самка проявит больше усердия, чтобы сохранить брачные отношения и удержать партнера.
Вариант описанной тактики возникает в больших группах, где имеется много самцов. В таких случаях самки в репродуктивном состоянии подвергаются постоянным домогательствам со стороны похотливых кавалеров. Крайний случай – одичавшие козы и овцы: каждую самку, у которой начинается течка, обступают самцы и буквально у нее на спине дерутся между собой за право спаривания. Я много лет изучал диких коз в Шотландии и Северном Уэльсе и никогда не переставал поражаться этому совершенно хаотическому зрелищу: самки разбегаются во все стороны от самцов, а те яростно сшибаются рогами, чтобы оказаться первым в очереди, когда наконец удастся поймать какую-нибудь из беглянок.
Агрессивные домогательства вызывают у самки реакцию стресса, которая приводит к выбросу как кортизола («гормона стресса»), так и эндорфинов в большом количестве; они в свою очередь препятствуют выбросу гормона, высвобождающего гонадотропин. В результате яичники не получают от мозга химической команды на овуляцию, и самка остается бесплодной. Единственное решение этой проблемы для самок (хотя козы никогда к нему не прибегают) – образовать постоянную брачную пару с самцом, который затем отгонял бы других претендентов. Похоже, именно такую тактику взяли на вооружение гориллы, хотя у них сразу несколько самок «вешаются» на одного самца – самого крепкого и сильного в окрестностях. Самец при этом, похоже, инициативы не проявляет.
Четвертое основание для брачного союза – совместная забота о потомстве. Здесь все зависит от способности обоих полов с одинаковой легкостью выполнять родительский долг – или, по крайней мере, организовать такое разделение труда, при котором один родитель заботится о детенышах, а второй добывает пищу, чтобы прокормить мать и детей. Первый вариант обычно наблюдается у птиц (именно поэтому около 85 % всех видов птиц моногамны), но это возможно лишь потому, что процесс выкармливания и воспитания у них, по существу, гендерно нейтрален. В выведении потомства у птиц имеется два ключевых этапа: сперва насиживание и защита кладки от разорителей гнезд, а затем – доставка корма благополучно вылупившимся птенцам. У млекопитающих стадии насиживания соответствует внутриутробное вынашивание (а заниматься этим может только самка), а второй этап представляет собой лактацию (опять-таки молоко вырабатывается только у самки). Иными словами, в обоих случаях самцы млекопитающих (включая человека) оказываются не у дел. Правда, второй этап еще оставляет какой-то шанс самцам, что можно наблюдать у очень небольшого количества млекопитающих. Самый яркий пример – семейство собачьих (куда, помимо собак, входят волки, лисицы, койоты и шакалы). Все без исключения представители семейства абсолютно моногамны, что для млекопитающих просто уникально. А причина в том, что самец способен прокормить и самку, и щенков, принося в логово полупереваренное мясо, пока самка заботится о многочисленном выводке. После удачной охоты самец, как обычно, съедает мясо, а потом в желудке несет его в свое логово. Там он отрыгивает содержимое желудка, чтобы его могли съесть сука со щенками. Наполовину переваренное мясо служит отличной пищей для подросших щенков. Конечно, для травоядных такое невозможно: зелень, съеденная «по второму разу», совсем не так питательна, как полупереваренное мясо.
Прекрасную иллюстрацию родительского разделения труда мы наблюдаем у приматов. Хотя и уникальную даже для них: у крошечных мармозеток и тамаринов из семейства игрунковых, обитающих в Южной Америке, самец самолично таскает на себе обоих детенышей. Самке они достаются всего минут на десять, чтобы она могла их покормить. Но и тогда самец сам решает, когда забрать их у матери: он буквально оттаскивает малышей от нее, пока они в него не вцепятся. По сути, самка игрунковых служит всего лишь молочным автоматом: со всем остальным справляется самец – условно говоря, и пеленки меняет, и сказочку на ночь рассказывает.
Все дело в том, что физиология тамаринов тоже по-своему уникальна: самки производят на свет двойню и возвращаются в репродуктивное состояние практически сразу же после родов, а не после отлучения детенышей от груди. Последнее означает, что, пока самец возится с новорожденными, уже поспевает второй приплод, так что оставаться рядом с самкой очень даже имеет смысл. Новая двойня родится примерно тогда, когда придет пора отлучать первую от молока. Таким образом, размножение у тамаринов, можно сказать, поставлено на конвейер. Поскольку самка способна приносить двойню благодаря тому, что самец берет на себя часть родительских хлопот, он, оставаясь моногамным, производит больше потомства, чем если бы выбрал иную стратегию и блуждал бы в поисках овулирующих самок.
Все приведенные примеры свидетельствуют, что оба пола равно заинтересованы в поддержании брачных отношений: они не способны успешно вырастить потомство в одиночку, без взаимопомощи. А значит, они одинаково дорожат партнерством. Еще важнее (особенно для млекопитающих) то, что, раз уж самец тратит время и силы на родительский труд, он должен проявлять заинтересованность в том, чтобы детеныши, о которых он заботится, были точно его собственные, а не чужие.
Самцы млекопитающих по жизни не уверены в собственном отцовстве, и это ставит их в эволюционно уязвимое положение, поскольку забота о чужом потомстве – это генетический альтруизм. Самоотверженность одних самцов попросту подталкивает других к тому, чтобы бросить собственное потомство и отправиться на поиски новых приключений, предоставив выполнение родительских обязанностей какому-нибудь простофиле. Собственно, именно это и наблюдается иногда у тамаринов: если к группе присоединяется новый самец и вызывается помогать какой-нибудь самке, носить ее детенышей и опекать их, то самец-производитель немедленно бросает свою партнершу, как только она забеременеет, уходит и пытается найти себе новую самку. Такое случается, потому что высокий уровень смертности среди самок в довольно тяжелых условиях приводит к переизбытку самцов и нехватке семейных участков. Молодые самцы-холостяки охотно «пристраиваются» к сложившимся парам и помогают им, дожидаясь, когда появится новая территория для размножения. В случае, если самцы прибиваются к территориям своих родственников, они все равно генетически заинтересованы в потомстве, пусть и не в собственном, а самец-производитель не прочь передоверить потомство и заботу о нем новичкам, прекрасно понимая, что те отлично справятся – именно в силу родственных уз. Самке подмена, похоже, практически безразлична: был бы рядом кто-нибудь, кто вовремя «меняет пеленки», а остальное – дело десятое.
А что же человек?
Традиционно считалось, что брачные отношения возникли у людей для того, чтобы оба родителя могли заботиться о детях. Разумеется, никто не тешил себя иллюзией, будто наши прапрапрадеды нянчились с младенцами: ведь даже в наше время мужчины занимаются подобными вещами лишь в самых продвинутых странах, да и то когда никак нельзя отвертеться. Скорее предположение обосновывалось потребностью в разделении труда: как это бывает во всех традиционных обществах, женщины занимались детьми (в чем им изредка помогали мужья), а мужчины ходили на охоту, чтобы обеспечить семью едой. То есть речь шла о «собачьей» модели семейного поведения. Такое представление господствовало с последней четверти XIX века, то есть с тех пор, как под влиянием идей Дарвина люди начали задаваться вопросами об эволюции человеческого института брака.
Однако затем произошла переоценка энергетических затрат, требующихся для развития большого мозга. Роб Фоули и Филлис Ли подсчитали, сколько дополнительной энергии (по сравнению с шимпанзе) необходимо для выращивания человеческого потомства. Как и можно было предсказать, исходя из факта, что человеческий мозг в три раза крупнее мозга шимпанзе, энергетические затраты оказались тоже куда существеннее. Полученные данные заставляют предположить, что эти возросшие затраты невозможно было компенсировать ни благодаря добыче мужчинами большего количества пищи, ни переходом на более калорийный мясной рацион. Оставался единственный способ – равномерно распределить их на гораздо более длительный период времени. Иными словами, проблема решалась замедлением роста и увеличением периода родительской опеки (что и наблюдается у людей).
«Собачью» модель родительской опеки поставила под вопрос и Кристен Хокс, высказав предположение, что охота на крупную дичь в племенах охотников и собирателей, возможно, никак не связана с добычей еды для семьи. Как мы уже говорили в четвертой главе, исследования охотничьей практики и у южноамериканского народа аче, и у восточноафриканского племени охотников и собирателей хадза показали, что мужчины, охотящиеся на крупную дичь, в действительности приносят домой слишком мало мяса, чтобы считать их усилия оправданными. И в любом случае всю добычу им приходится поровну распределять между всеми семьями общины. За исключением одного довольно специфического примера – инуитов (эскимосов), обитающих в арктических краях, где зимой почти нечем питаться, кроме мяса, в охотничье-собирательских обществах именно женщины добывают львиную долю калорий для прокорма семьи, занимаясь собирательством. Хокс развенчала миф о том, что целью охоты было обеспечение семьи пищей. Взамен она предположила, что, охотясь на крупную дичь, мужчины просто рекламируют свою генетическую пригодность. Еще бы: раз ты такой сильный и смелый, что не боишься охотиться на больших опасных зверей, не боишься леса, полного хищников, – значит, ты парень что надо!
Позже, изучая быт народа хадза (в Танзании), Хокс поразилась огромной роли в нем бабушек. Именно они больше всего помогают дочерям воспитывать детей. Это дало толчок идее о том, что менопауза, возможно, является приспособительной стратегией, которая позволяет женщинам переключать внимание с собственного воспроизводства на воспроизводство дочерей. Так родилась известная «гипотеза бабушек». С тех пор появилось немало данных о том, что и в аграрных обществах наличие бабушки по материнской линии (но далеко не всегда по отцовской!) позитивно влияет на количество детей, которых женщина может успешно вырастить в течение жизни. В любом случае большинство случаев взаимной помощи и поддержки при совместной заботе о детях во всем мире, в любых обществах – традиционных и современных, – отмечено среди женщин, связанных узами близкого родства. Иными словами, после того как женщина забеременела, мужчина как бы и не нужен. Растить детей гораздо лучше получается у женщин, когда они помогают друг другу. Это наглядно демонстрируют негритянские общины в США. В условиях, когда мужчины сегодня здесь, а завтра там (даже если они не погибают в войнах между наркоторговцами), женщины часто образуют совместные домохозяйства, охватывающие несколько поколений по женской линии и действующие как единое предприятие: дочь рожает новых детей, мать зарабатывает, а бабушка хлопочет по хозяйству. Мужчин в доме нет – да они и не нужны. Идеальная картина – рай, да и только!
Ну а раз мужчины не могут толком позаботиться о детях и не приносят домой вкусностей (притом что бабушки и сестры управляются с детьми гораздо лучше их) – тогда зачем людям вообще понадобилось выстраивать брачные отношения, жить парами? В самом деле, с какой стати женщинам усложнять себе жизнь и эмоционально привязываться к единственному мужчине?
Из оставшихся возможностей довод о защите от хищников можно смело отмести. Уже одно то, что люди практикуют разделение труда, при котором в охотничье-собирательских обществах мужчины и женщины добывают пищу раздельно (одни – мясо, другие – съедобные растения), свидетельствует, что страх перед хищниками вряд ли можно всерьез считать давлением отбора. Это конечно же вовсе не значит, что в традиционных обществах люди не боятся хищников. Однако собирательские группы, состоящие из одних женщин, справляются с этой опасностью вполне успешно. Как выяснили мы с Сюзанной Шульц, большинство приматов просто сообразуют размер группы с масштабом угрозы. При этом женщины способны совместно справиться с задачей ничуть не хуже мужчин. Пусть они мельче и слабее – зато женская группа может быть многочисленнее. Возможно, для одиночной самки защита самца и правда необходима (что мы видим на примере многих моногамных антилоп и приматов), однако женщины живут группами и крайне редко гуляют в одиночку. Иными словами, страх перед хищниками при всей своей эволюционной значимости никак не объясняет возникновение брачных отношений у людей.
Не выдерживает критики и гипотеза охраны партнера. У млекопитающих подобная стратегия обычно наблюдается в двух обстоятельствах. Во-первых, когда самки предпочитают (или вынуждены в силу экологических условий) пастись отдельно, а во-вторых, когда они живут большими группами и самец вынужден отгонять конкурентов от своей самки, когда она в течке. Первый случай выдвигался в качестве объяснения моногамии у мелких антилоп и у приматов (включая южноамериканских обезьян, а также азиатских гиббонов). Разумеется, тот факт, что самки кормятся в одиночку на собственных территориях, делает моногамию возможной. Однако мне удалось доказать на примере мармозеток, тамаринов и гиббонов, что самцам было бы в пять раз выгоднее (если исходить из численности потомства за год) кочевать в поисках новых самок, а не оставаться все время с одной. Разумеется, более слабые самцы при этом проиграли бы сильным, монополизировавшим право на самок, – но такова жизнь. Эволюция не слишком печется о тех, кто слабее.
Стратегия охраны партнера обычно имеет место в больших группах с таким количеством самцов, что супружеская монополия оказывается под угрозой со стороны сразу множества конкурентов. Классический пример среди приматов – бабуины и шимпанзе, и оба вида решают проблему почти одинаково: самец буквально приклеивается к самке и не отходит от нее ни на шаг, пока она находится в течке и проявляет желание спариваться. Их брачный союз редко длится дольше нескольких дней, после чего самец оставляет ее и отправляется на поиски новой самки, способной к зачатию. Ни у одного из названных видов не возникает постоянных пар – хотя изредка самки бабуинов сильно привязываются к конкретным самцам, и такие отношения способны длиться год или два. Таким образом, нам остается всего одно правдоподобное объяснение, а именно – гипотеза телохранителя, или, иначе говоря, «крыши», – для защиты от детоубийства и домогательств со стороны других самцов.