Тема 1.1. Черты философского знания. Мировоззрение
Термин «философия» возник из соединения двух греческих слов: «фило» (φιλο) – «любовь» и «софия» (σοφία) – «мудрость», что дословно означает – «любовь к мудрости». Зарождение философии как специфической формы духовной деятельности в ряде наиболее развитых стран того времени (Индия, Китай, Вавилон, Египет, Греция) относится примерно к началу 1-го тысячелетия до нашей эры, т.е. произошло примерно три тысячи лет назад. Сам термин «философия» ввел в оборот древнегреческий математик и мыслитель Пифагор (середина VI века до н.э.). Первое же разъяснение содержания и смысла этого понятия, в отличие от близких ему понятий «знание» и «мудрость», принадлежит Платону (V век до н.э.). Существенную роль в осмыслении содержания понятия «философия» сыграл Аристотель (IV век до н.э.). Общим пониманием для первых философов становится процессуальность философского знания: философия не констатирует истину, а направлена к ней, это – постоянный, динамичный, никогда не останавливающийся поиск мудрости. До Платона и Аристотеля философское знание в основном совпадало с систематизацией так называемой житейской мудрости, т.е. повседневного жизненного опыта людей, выраженного в символической, художественно-образной форме. Начиная с Платона и Аристотеля, философия стремится стать развернутым, системным учением, опирающимся на надежный фундамент представлений не только о человеке, но и об объективном мире, в котором осуществляется жизнедеятельность человека. Именно поэтому с V века до н.э. философское знание начинает позиционировать себя как строго логичное и рациональное.
Специфика философии состоит в том, что она стремится построить не поэтическую, воображаемую, выдуманную, а рациональную (от латинского слова ratio – «разум»), достоверную картину мира. В этом плане философия была вынуждена преодолевать ограниченность предшествовавших философии типов мировоззрения: мифологии и религии (в её первоначальных формах). В отличие от них философия ориентируется не на традицию и авторитет, не на стереотипы сознания, а на свободное, критическое осмысление мира и человеческой жизни. Именно философия впервые представила мир в качестве действия безличных объективных сил. Вместо сверхъестественного объяснения, формируется взгляд на мир как целостность, развивающуюся по естественным законам, где основанием служит либо бесконечная делимость, либо делимость до определенных пределов (атомы). Таким образом, философское знание изначально целостно, критично, проблемно и свободно. Последнее выражалось в том, что любой человек аргументировано, на основе методов логики и теоретического анализа, мог участвовать в сознательном поиске, обсуждении и свободном выборе философских проблем и представлений. Эти характеристики во многом определили то, что уже с момента своего возникновения философия стала претендовать на статус наиболее зрелого и совершенного знания. Наличное знание 1-го тысячелетия до нашей эры (кроме зарождающихся математики и логики, которые возникли в недрах философии) носило лишь описательно-констатирующий характер. Поэтому именно философия стала претендовать на рациональное выявление и объяснение движущих сил, причин наблюдаемых явлений и процессов, которые существуют в мире. Вплоть до XVII века она выступала в качестве своеобразной «науки наук», или «царицы наук», единственно способной дать системное теоретическое объяснение всего происходящего в окружающем мире и в самом человеке.
Начиная с XVII века рост потребности в получении знаний и расширение масштабов их применения на практике, стимулировали увеличение их объёма и многообразия. Это вызвало дифференциацию знаний, что привело к появлению разных отдельных частных наук (механики, физики, биологии, астрономии, социологии и других). Но, разложение единого знания на отдельные науки, не привело к исчезновению философии. Наоборот, появилась потребность в особом разделе знания, способном выступить в качестве средства интеграции (объединения) отдельных знаний, получаемых частными науками и способа выработки наиболее общих принципов и норм познавательной и преобразовательной деятельности людей. От частных наук философию отличает то, что в ней нет эмпирического уровня (сбор и анализ фактов), нет предмета. Философия – это чисто теоретическая форма познания мира. И в этом её сила, так как она не «привязана» к конкретным фактам материального мира, что позволяет ей вырабатывать наиболее общие закономерности развития универсума (мира как взаимосвязанной системы).
Постепенно философия сконцентрировала свое внимание на наиболее общих мировоззренческих проблемах природы, общества и мышления, стремясь дать ответы на вопросы о целях и смысле существования мира, общества и человека. Основными (базовыми) вопросами философии стали следующие: Как возник мир? Кто его создал или он был вечно? Существуют ли закономерности развития мира или он развивается хаотично? Каково место человека в мире? Может ли человек полностью познать мир? Может ли человек управлять миром и различными его сторонами? Существуют ли устойчивые закономерности развития общества? Чем человек отличается от животных? В чём смысл жизни человека? На эти вопросы невозможно дать однозначные ответы, пригодные для всех времен и народов. Люди, ставящие вышеназванные вопросы, стремились получить такие ответы на них, которые соответствовали их потребностям и уровню интеллектуального развития. Причём в разные исторические эпохи меняется не только набор философских вопросов, но и преобразуется сама их иерархия, а также характер желаемых ответов на них. Поэтому философское знание всегда гуманно и открыто.
Выступая как критик, философ полностью не порывает с культурной традицией, с нравами и обычаями той социальной общности, к которой сам принадлежит. Весь драматизм истории философии (а историческая судьба философов нередко драматична, подчас даже глубоко трагична) коренится в отношении философа к традиции – религиозной и нравственной, культурной и художественной, политически-правовой, наконец, к традиционным формам быта и образа жизни своей эпохи. Философ ставит всё это под сомнение, но делает это для того, чтобы «докопаться» до подлинных корней, из которых растёт сама данная традиция. В этом и состоит смысл его вопросов: «Что значит – быть?», «Что такое "бытие"?». А «ухватившись» за эти корни, ответив на поставленный фундаментальный вопрос и начиная развертывать положительное решение других вопросов, философ (в той или иной форме, в той или иной мере) опирается опять-таки на те представления, которые он сам впитал с молоком матери, с обычаями и нравами своего народа и времени. Какие-то из традиционных жизненных ориентиров он поддерживает, углубляет и обосновывает, другие изменяет, корректирует, третьи отбрасывает, как вредные заблуждения и предрассудки. Но всё это, тем не менее, разные формы зависимости мышления философа от родной ему культуры. Философия, таким образом, с самого начала глубоко укоренена в жизненном мире человека. И какими бы отвлеченными ни представлялись рассуждения философов, они не случайно всегда завершаются учением о том, как следует человеку жить, в чем смысл и оправдание его деятельности. И это не случайно, потому что с этих жизненно непреложных вопросов, в сущности, и начинается философское размышление.
Философия – это система знаний о наиболее общих принципах, фиксирующих отношение человека к миру, которая возникла из потребности людей в выработке рациональных оснований, придающих мировоззрению целостность, а познавательным и практическим усилиям – направленность. Целью философии, в современном понимании, является стремление научить человека мыслить и на этой основе определенным образом относиться к миру. Реализация философией этой цели превращает её в основу для понимания человеком смысла и целей своей индивидуальной жизни, уяснения причастности к тому, что происходит в мире. Но такое понимание цели философии и её назначения сложилось далеко не сразу. С развитием философии оно изменялось в зависимости от представлений о том, что собой представляет сама философия. Согласно Платону (V век до н.э.) философия – это любовь к мудрости и средство достижения совокупного знания о мире, а также условие правильной организации личной и общественной жизни. Для Аристотеля (IV век до н.э.) философия – это исследование причин и принципов существования вещей, то есть её целью выступает выявление и фиксация таких причин и принципов. Стоики (III век до н.э.) рассматривали философию как средство организации должного отношения человека к миру, обществу и самому себе. Целью философии становится следование долгу. Эпикурейцы (III век до н.э.) видели в философии руководство к достижению счастья. Для Фомы Аквинского (XIII век) философия – это знание истины, относящейся к первому началу бытия. В понимании Рене Декарта и Томаса Гоббса (XVII век) философия – не только условие благоразумия в делах, но и источник знания обо всем, что познает человек, а целью философии является руководство познанием мира.
В современной российской философии существует множество определений философского мировоззрения. Одни мыслители определяют его как высший вид миросозерцания. Другими оно отождествляется с мировоззренческой рефлексией (осмыслением) или деятельностью направленной на составление представлений о ценностях жизни. Для третьих философия обозначает учение о наиболее общих законах движения и развития в природе, обществе и мышлении. Во всех этих определениях обращается внимание на такие существенные свойства философии, как:
Ø возможность быть основой мировоззрения;
Ø выступать средством выявления наиболее общих законов и принципов движения и развития в природе, обществе и мышлении;
Ø быть основанием выработки и воплощения принципов организации оптимальной жизнедеятельности людей.
Многогранность философии выражается в многообразии её функций:
1. Мировоззренческая функция – философия формирует и систематизирует взгляды человека на мир.
2. Критическая функция – философия постоянно ставит под сомнение все, казалось бы, навечно установленные истины. Тем самым она вскрывает самые насущные проблемы мира и человека.
3. Гносеологическая функция – философия разрабатывает принципы и законы познания человека, мира и общества.
4. Социальная функция – философия в каждую историческую эпоху осмысливает главные проблемы общества и перспективы его дальнейшего развития.
5. Методологическая функция – философия формирует методы для других наук. Такие научные методы, как синтез, анализ, обобщение были когда-то разработаны именно философией.
6. Аксиологическая функция – философия вырабатывает духовные нормы и ценности как для отдельного человека, так и для общества в целом.
7. Эвристическая функция – философия содействует приросту научных знаний и создаёт предпосылки для новых научных открытий.
8. Интегративная функция – философия объединяет и обобщает результаты всех частных наук.
9. Культурно-воспитательная функция – философия активно способствует формированию у человека важных качеств культурной личности: ориентации на истину, правду, доброту.
Специфика философского знания и основные функции философии позволяют заключить, что философия является высшей формой мировоззрения. Мировоззрение – это совокупность взглядов, оценок, принципов и образных представлений, определяющих самое общее видение, понимание мира, места в нем человека, а также – жизненные позиции, программы поведения, действия людей. Оно придаёт человеческой деятельности организованный, осмысленный и целенаправленный характер. Мировоззрение – это сложное явление духовного мира человека, вбирающее в себя все грани взаимодействия объективного мира и отдельного индивида. Компонентами мировоззрения являются: знания, навыки, ценности, идеалы и принципы. Механизмами выработки мировоззрения выступают: разум и рассудок, вера, воля. Мировоззрение неотделимо от человека вследствие его разумности и активного отношения к окружающей среде. Но человек – существо общественное, социальное. Поэтому наряду с индивидуальным (личностным, присущим только конкретному человеку мировоззрением), выделяют мировоззрение объективированное. Объективированное мировоззрение – это система взглядов, содержание которой независимо от сознания отдельного конкретного человека, но существуют исключительно через это сознание. К объективированному мировоззрению относятся: мифология, религия и философия.
Вопросы и задания для самопроверки:
1. Что означает термин «философия»? Почему новую форму знания древние мыслители назвали именно «любовью к мудрости»?
2. В каких странах и когда возникла философия? Какой древний мыслитель ввёл термин «философия»?
3. Как определяли содержание философии Платон и Аристотель? Чем их определение отличается от предшествующего понимания философского знания?
4. В чём состоит специфика философии? Почему, по сравнению с мифологией и религией, философия является более зрелым и совершенным знанием?
5. Почему вплоть до XVII века философия выступала как «царица наук»? По каким причинам с XVII века начинается формирование отдельных частных наук?
6. Почему с появлением отдельных частных наук философия не исчезла, а стала особым разделом знания? В чём стала заключаться её роль?
7. Что отличает философию от отдельных частных наук? Почему отсутствие эмпирического уровня является не слабостью, а именно силой философии?
8. Назовите основные философские вопросы. Почему на них невозможно дать однозначные ответы, пригодные для всех времён и народов?
9. По каким причинам трудно быть философом? Как это связано с необходимой критичностью мышления, присущей философам?
10. Почему философия глубоко укоренена в жизненном мире человека? Можно ли тогда сказать, что любой человек рано или поздно задумывается над философскими вопросами?
11. Что является целью философии в современном понимании? Что считали целью философии мыслители предшествующих эпох?
12. Как определяют философию современные российские мыслители? Какие общие свойства понимания философии можно выделить в этих различных трактовках?
13. Охарактеризуйте основные функции философии. Подумайте и определите – какими функциями философия схожа, а какими явно отличается: 1) от мифологии; 2) от религии; 3) от науки?
14. Что такое «мировоззрение»? Какие компоненты влияют на формирование индивидуального (личностного) мировоззрения отдельного человека?
15. Чем объективированное мировоззрение отличается от индивидуального? Почему мифология, религия и философия относятся именно к объективированному мировоззрению?
Подготовка по фрагменту из произведения К. Ясперса
«Введение в философию»
Биографическая справка.
Карл Ясперс (1883-1969) – крупнейший философ, представитель немецкого экзистенциализма, психолог. Основную задачу философии усматривал в раскрытии «шифров бытия». Главные работы: «Всеобщая психопатология», «Духовная ситуация эпохи», «Экзистенциальная философия», «О происхождении и цели истории», «Философская вера», «Философия и мир». Ясперс начал свою деятельность как врач-психиатр и сразу же столкнулся с трудностью общения с душевнобольными пациентами. Проблема общения, или коммуникации, проходит красной нитью через всё его философское творчество. А впервые эта тема была затронута им во «Всеобщей психопатологии», где Ясперс пишет, что коммуникация – универсальное условие человеческого бытия: «Мы являемся тем, что мы являемся, только благодаря общности взаимного сознательного понимания. Не может существовать человек сам по себе, просто как отдельный индивид. Все то, что есть человек и что есть для человека достигается в коммуникации». Также Ясперс считает, что философия не может быть чисто предметным знанием, она не может быть оторвана от внутреннего мира самого философствующего человека. В ниже приведенном отрывке Ясперс рассматривает вопрос о роли философии в современной ему мировой ситуации. В философии, полагает Ясперс, происходит то, чего не замечают все её противники: с философствованием человек обретает свои истоки. Философии не может не быть, пока живут люди. Она претендует на то, чтобы помочь человеку обрести смысл его личной жизни – явить этот смысл, помочь определить цели достижения этого смысла, осуществить этот смысл в настоящем, служить посредством настоящего будущему. Постоянная задача философствования для каждого человека такова: стать настоящей личностью посредством глубинного понимания мира и всех его взаимосвязей. Цель философствования – или обрести независимость единичного человека в стороне от мира, в отказе от него и в одиночестве; или – в самом мире, через мир, действуя в нем, не подчиняясь ему. Философия, подчеркивает Ясперс, обращается к отдельному человеку. Каждое положение философии возвращает человека к самому себе.
Фрагмент из произведения.
Что такое философия и чем она ценна? Это является предметом многочисленных споров. От философии ждут каких-то необыкновенных разъяснений или же равнодушно игнорируют ее как беспредметное мышление. Перед ней робеют, как перед выдающимся достижением каких-то совершенно уникальных людей, или презирают, как бесполезные раздумья мечтателей. Ее считают чем-то таким, что касается каждого и поэтому в основе своей должно быть простым и понятным, или чем-то столь трудным, что заниматься ею представляется совершенно безнадежным делом. Таким образом, то, что выступает под именем философии, становится поводом для самых противоположных суждений. Для человека, который верит в науку, наихудшим является то, что у философии нет общепринятых результатов, нет того, что можно было бы знать со всей определенностью и чем можно было бы владеть. В то время как науки, бесспорно, достигли в своих областях достоверного и общепризнанного знания, философия не добилась этого, несмотря на тысячелетние усилия. Нельзя отрицать: в философии не бывает того единодушия, которое устанавливается по поводу всего окончательно познанного. То, что признает каждый, опираясь на не терпящие возражений основания, и что становится научным знанием, не является более философией, но относится к отдельной области познаваемого.
В отличие от наук для философского мышления не характерен прогресс. Мы, определенно, существенно продвинулись по сравнению с древнегреческим врачом Гиппократом. Но едва ли мы можем сказать, что продвинулись дальше Платона. Только в материале научного познания, которым он пользовался, мы находимся дальше. В самом же философствовании мы, возможно, еще вряд ли достигли его. То, что ни одна форма философии в отличие от наук не находит всеобщего, единодушного признания, должно корениться в природе самого предмета философии. Род достоверности, который в ней привлекает, не будучи научным, то есть одинаковым для каждого ума, является некоторым убеждением, или удостоверенностью, в достижении которой участвует все существо человека. В то время как научные исследования ведутся по отдельным предметам, знать о которых каждому совершенно не обязательно, философия имеет дело с бытием в целом, которое имеет отношение к человеку как человеку, а также с истиной, которая там, где она вспыхивает, захватывает глубже, чем любое научное познание. Хотя разработанная философия и связана с науками – она предполагает науки в том состоянии развития, которого они достигли в определенную эпоху, – однако свой смысл получает из другого источника. До всякой науки она появляется там, где пробуждается человек. Такая философия без науки предстает перед нами в нескольких примечательных проявлениях.
Первое: почти каждый считает себя способным обсуждать философские вопросы. В то время как в сфере наук признают, что условием их понимания являются обучение, подготовка, метод, по отношению к философии претендуют на то, чтобы приобщаться к ней безо всяких условий, полагая, что каждый в состоянии принять участие в обсуждении философских проблем. Собственное бытие человека, собственная судьба и собственный опыт считаются для этого достаточным основанием. Следует признать, что философия должна быть доступна для каждого человека. Самые обстоятельные пути философий, которыми идут философы-профессионалы, обретают свой смысл все-таки только тогда, когда они выходят к человеческому бытию, которое находит свое определение в процессе обретения уверенности относительно бытия и своего места в нем.
Второе: философское мышление каждый раз должно начинаться с самого начала. Каждый человек должен осуществлять его самостоятельно. Удивительным знаком того, что человек как таковой изначально философствует, являются вопросы детей. Часто из детских уст можно услышать то, что по своему смыслу уходит непосредственно вглубь философствования. Приведу некоторые примеры. Ребенок удивляется: «Я всегда пытаюсь подумать, что я – кто-то другой, однако же, всегда снова оказывается, что я есть я». Этот мальчик затрагивает исток всякой уверенности, сознание бытия в самосознании. Он поражается загадке бытия Я, тому, что не может быть постигнуто ни из чего другого. Он вопрошающе стоит перед этой границей. Другой ребенок слушает историю сотворения мира: «Вначале сотворил Бог небо и землю...» и тотчас спрашивает: «Что же было до начала?» Этот мальчик постиг, что можно спрашивать до бесконечности, что разум не может остановиться, в том смысле, что для него не может быть никакого окончательного ответа. Девочке, увидевшей во время прогулки дикий луг, рассказывают сказку об эльфах, которые по ночам водят свои хороводы... «Но их же ведь не бывает...». Ей рассказывают о реальных вещах, наблюдая движение солнца, проясняют вопрос о том, солнце ли движется или же земля вращается, приводят основания, которые говорят в пользу шарообразности земли и ее вращения вокруг самой себя... «Но это же неправда, – говорит девочка и топает ногой о землю, – земля ведь крепко стоит. Я верю только тому, что вижу». В ответ на это: «Тогда ты не веришь и в Бога, ведь его ты тоже не можешь видеть», – девочка настораживается и говорит решительно: «Если бы его не было, тогда бы ведь и нас здесь не было». Этот ребенок охвачен удивлением перед существованием: оно есть благодаря чему-то другому, не само по себе. И он постигает различие в самих вопросах: нацелены ли они на какой-то предмет в мире или же на бытие и наше существование в целом. Другая девочка, направляясь в гости, поднимается по ступенькам лестницы. Для нее становится очевидным, как все непрестанно меняется, протекает, проходит, как будто бы ничего и не бывало. «Однако должно же ведь быть нечто незыблемое... то, что я здесь и теперь поднимаюсь по лестнице к тете, я хочу, чтобы это осталось». В изумлении и испуге перед преходящим характером и мимолетностью всего она беспомощно ищет выход. Если бы кто-то собирал подобные примеры, то смог бы составить богатую энциклопедию детской философии. Возражение, что дети слышали это прежде от родителей или кого-то другого, не должно, по всей видимости, приниматься всерьез. Возражение, что эти дети все-таки не философствуют дальше и что, следовательно, подобные высказывания могли быть случайными, упускает из виду следующий факт: дети зачастую обладают гениальностью, которая с возрастом утрачивается. С годами, теряя детскую непосредственность, мы как бы входим в тюрьму соглашений и мнений, скрываемся под различного рода прикрытиями, оказываемся в плену у того, о чем не решаемся спросить. Состояние ребенка – это состояние порождающей себя жизни: он еще открыт, он чувствует и видит и спрашивает о том, что вскоре исчезнет перед ним. Он не удерживает то, что открывается ему в то или иное мгновение, и удивляется, когда позднее все замечающие взрослые докладывают ему о том, что он сказал или спросил.
Третье: изначальное философствование обнаруживается как у детей, так и душевнобольных. Иногда – очень редко – путы общей зашоренности как бы развязываются и начинает говорить захватывающая истина. В начальный период некоторых душевных болезней имеют место совершенно потрясающие метафизические откровения, которые, правда, по форме и речевому выражению являются всегда настолько шокирующими, что их оглашение не может иметь какого-либо объективного значения, за исключением таких редких случаев, как поэт Гёльдерлин или художник Ван-Гог. Однако тот, кто присутствует при этом, не может избежать впечатления, что здесь разрывается покров, под которым обыкновенно проходит наша жизнь. Некоторым обычным, здоровым, людям также знаком опыт переживания глубоко тревожащих значений, которые свойственны переходному состоянию от сна к пробуждению и при полном пробуждении снова утрачиваются, оставляя лишь ощущение того, что нам к ним более не пробиться. Есть глубокий смысл в утверждении, что устами детей и блаженных глаголет истина. Однако творческая изначальность, которой мы обязаны великим философским мыслям, лежит все-таки не здесь. Она восходит к тем немногим, которые в своей непринужденности и независимости предстают перед нами в качестве выдающихся мыслителей последних тысячелетий.
Четвертое: поскольку философия для человека необходима, она каждый раз присутствует в общественном мнении, в передаваемых из поколения в поколение пословицах, в общеупотребительных философских оборотах речи, в господствующих убеждениях, а также в языке просвещения, политических кредо, но прежде всего и с самого начала истории – в мифе. От философии невозможно уйти. Вопрос лишь в том, осознается она или нет, будет ли она хорошей или плохой, запутанной или ясной. Тот, кто отвергает философию, сам практикует ее, не отдавая себе в этом отчета.
Что же такое философия, если она оказывается столь универсальной и проявляется в таких примечательных формах? Греческое слово «философ» (philosophos) по своему значению противоположно слову «мудрец» (sophos). Это слово, philosophos, значит: «Любящий познание» – в отличие от того, кто, овладев познанием, называет себя знающим. Такой смысл слова сохраняется до сих пор: поиск истины, а не владение истиной есть сущность философии, – пусть даже она по-прежнему зачастую изменяет этому своему смыслу догматизмом, подразумевающим выраженное в положениях окончательное, завершенное и имеющее дидактический характер знание. Философия означает – быть в пути. Ее вопросы существеннее, чем ее ответы, и каждый ответ превращается в новый вопрос. Однако это «бытие-в-пути» – как судьба человека, существующего во времени, – несет в себе возможность глубокого удовлетворения, обретаемого в мгновения особых свершений. Его не найти в высказанном знании, в научных положениях и принципах, – оно лежит в историческом осуществлении человеческого бытия, которому раскрывается само бытие. Добиться этого в ситуации, в которой находится человек, и является смыслом философствования. Быть в поиске, в пути, или обрести покой и совершенство мгновения – это не определения философии. Философия не имеет ничего вышестоящего, ничего нижестоящего. Она не может быть выведена из чего-то другого. Всякая философия определяется посредством своего осуществления. Чтобы узнать, что такое философия, надо пытаться философствовать. В таком случае философия – это одновременно исполнение живого мышления и осознание соответствующих мыслей (рефлексия) или действие и разговор о нем. Только исходя из собственного опыта и возможно понять, что же встречается нам в мире в качестве философии.
Можно было бы и дальше обсуждать формулировки смысла философии. Однако ни одна формулировка не исчерпывает этого смысла, ни одна не оказывается единственно возможной. Мы слышим с древних времен: философия (согласно ее предмету) – это познание божественных и человеческих вещей, познание сущего как сущего, и далее, философия (согласно ее цели) – это упражнение в смерти, это стремление мысли к блаженству, к тому, чтобы уподобиться божественному, это, наконец, (согласно ее всеобъемлющему смыслу) – знание всех знаний, искусство всех искусств, наука вообще, которая не направлена на какую-то отдельную область. Сегодня, пожалуй, можно говорить о философии в следующих формулировках – ее смысл в том, чтобы: увидеть действительность в самом ее истоке; постигать действительность таким же способом, каким я, мысля, имею дело с самим собой во внутреннем действии; открывать нас для широты объемлющего; осмелиться на коммуникацию между человеком и человеком, опираясь на всякий смысл истины, который возникает в любящей борьбе; непрестанно и терпеливо сохранять разум бодрствующим, находясь перед лицом того, что наиболее чуждо разуму и противится ему. Философия – это то, что концентрирует человека, благодаря чему он становится самим собой, становясь причастным самой действительности. Хотя философия в форме простых и действенных мыслей может затронуть каждого человека и даже ребенка, ее сознательная разработка является никогда не завершимой и всякий раз возобновляющейся задачей, которая осуществляется всегда в настоящем как единое целое. Она возникает в работах великих философов и, как эхо, повторяется у менее значительных. Осознание этой задачи в той или иной форме не угаснет до тех пор, пока люди останутся людьми. Не только сегодня философия подвергается радикальным нападкам и отрицается в целом как излишняя и вредная. Для чего же она существует? Она ведь не является предметом первой необходимости.
Образ мышления, основывавшийся на авторитете церкви, отвергал философию потому, что она, с его точки зрения, отдаляет от Бога, соблазняет мирским, вредит душе, обращая ее к ничтожным вещам. Политический тоталитарный способ мышления предъявлял философии следующий упрек: философы только по-разному объясняли мир, тогда как надо его изменять. Оба образа мышления считали философию опасной, так как она нарушает порядок, взывает к духу независимости, а с ним – к возражению и протесту, она обманывает человека и отвлекает его от реальных задач. Притягательная сила потустороннего мира, озаренного явленным Богом, или притязающая на всемогущество власть безбожного посюстороннего мира – и та и другая – хотели бы, чтобы философия прекратила свое существование. К тому же с точки зрения повседневного здравого смысла на философию не распространяется масштаб простой полезности. Фалес, который считается самым ранним греческим философом, однажды был осмеян служанкой, увидевшей, как он, наблюдая за звездным небом, упал в колодец. Зачем он ищет самое далекое, когда в самом близком так неловок!
Итак, философия должна оправдываться. Но это невозможно. Она не может искать себе оправдания в чем-то другом: чём-то, для чего она была бы пригодна и вследствие этого имела бы право на существование. Она может только обращаться к силам, которые в каждом человеке действительно настоятельно требуют философствования. Она знает, что занимается делом человека как такового, делом, которое не связано с какой-то определенной целью и избавлено от любого вопроса о пользе и вреде в этом мире, и что она будет осуществляться до тех пор, пока живут люди. Силы, которые являются враждебными по отношению к философии, тоже не могут не думать о своем собственном смысле, не могут не порождать имеющий определенную цель образ мыслей, – эти силы являются заменой философии, однако предполагают в качестве необходимого условия активное вмешательство в действительность, как, например, марксизм и фашизм. Подобный образ мыслей также еще раз показывает необходимость философии для человека. Философия в той или иной форме всегда присутствует в жизни человека. Она не может бороться, не может доказывать себя, но она может сообщать себя. Она не оказывает сопротивления там, где ее отвергают, она не торжествует там, где к ней прислушиваются. Она живет в согласии, которое в пределах человечества, по сути дела, может связать всех со всеми. Философия в широко развитых формах и систематической связности уже два с половиной тысячелетия существует в Европе, Китае и Индии. Великая традиция обращается к нам. Многообразие типов философствования, противоречия и взаимоисключающие претензии на истину не могут воспрепятствовать тому, что, по существу, в основании всего действует что-то одно, чем никто не владеет и вокруг чего во все времена вращаются все серьезные усилия: вечная философия. Мы должны непременно опираться на это историческое основание нашего мышления, если хотим мыслить с ясным сознанием и по существу.
История философии как методическое мышление началась два с половиной тысячелетия назад, но как мифологическое мышление – намного раньше. И все-таки начало – это нечто другое, нежели происхождение. Начало исторично и вследствие уже проделанной мыслительной работы несет для последующих поколений все возрастающее количество предпосылок. Происхождение же – это всегда исток, из которого проистекает побуждение к философствованию. Посредством этого побуждения, прежде всего, и понимают существо настоящей философии, включая сюда также и более раннюю философию. Это изначальное многогранно. Из удивления проистекает вопрос, познание, из сомнения в познанном – критическая проверка и ясная уверенность, из потрясения человека и осознания им своей потерянности – вопрос о самом себе. Рассмотрим теперь ближе эти три мотива.
Первое: Платон сказал, что философия происходит из удивления. Наше зрение "дало нам возможность быть причастными виду звезды, солнца и небесного свода". Этот вид "вызвал в нас стремление к исследованию всего… Отсюда произошла философия – величайшее благо, которое как награда было получено смертным родом от богов". Аристотель: "Удивление – вот то, что привело людей к философствованию: они удивились, прежде всего, тому поразительному, что открывается им, затем они шли постепенно дальше и спрашивали об изменениях луны, солнца, небесных светил и возникновении всего". Удивление настойчиво требует познания. В удивлении я осознаю свое неведение. Я ищу знания, но ради самого знания, а не "ради какой-то общей потребности". Философствование – это как пробуждение из состояния связанности жизненными нуждами. Это пробуждение совершается в особом, не связанном определенной целью взгляде на вещи, небо и мир, в вопросах: откуда все, что есть, и что это такое, – вопросах, ответ на которые не должен служить никакой пользе, но ищется только ради своего собственного удовлетворения.
Второе: когда мое удивление и восхищенное изумление находят удовлетворение в познании сущего, очень скоро начинает заявлять о себе сомнение. Хотя познания накапливаются, однако же, критическая проверка показывает, что нет ничего, что было бы достоверно определенным. Чувственные восприятия обусловлены нашими органами чувств и обманчивы, во всяком случае, не согласованы с тем, что вне меня есть само по себе, независимо от воспринятого. Наши формы мышления – это формы нашего человеческого рассудка. Они запутываются в неразрешимых противоречиях. Повсюду одно утверждение противостоит другому. Философствуя, я прибегаю к сомнению, пытаюсь его радикально осуществить. Однако это обращение к сомнению предполагает или страсть к отрицанию, которое, опираясь на сомнение, ничего не признает, но, с другой стороны, и ни одного шага вперед сделать не может, или вопрос: где же находится достоверность, которая не подлежит никакому сомнению и сохраняет свою прочность даже при самой добросовестной критике? Знаменитый тезис Декарта "Я мыслю, следовательно, существую" обладал для него несомненной достоверностью, когда Декарт подвергал сомнению все остальное. Ведь даже полное заблуждение в процессе познания, заблуждение, которое я, возможно, и не замечаю, не может обмануть меня в том, что в тот самый момент, когда я обманут в моем мышлении, я все-таки существую. Сомнение в качестве методического сомнения становится источником критической проверки всякого познания. И потому без радикального сомнения никакое истинное философствование невозможно. Однако решающее значение имеет то, как и где посредством самого сомнения достигается достоверное основание.
И, наконец, третье: отдаваясь познанию предметов в мире, осуществляя сомнение как путь к достоверности, я обращаюсь к самим вещам, думаю не о себе, не о своих целях, счастье и благе. Напротив, я забываю о себе и нахожу удовлетворение в самом осуществлении этого познания. Все изменяется, если я начинаю осознавать свою собственную ситуацию. Стоик Эпиктет сказал: "Происхождение философии – в обнаружении собственной слабости и бессилия". Каким образом я помогаю себе в своем бессилии? Его ответ гласит: тем, что я все, находящееся вне моей власти, рассматриваю как безразличное для меня в его необходимости, а то, что зависит от меня, т. е. способ и содержание моих представлений, я, напротив, посредством мышления довожу до ясности и свободы.
Давайте удостоверимся в нашем человеческом положении. Мы всегда находимся в определенной ситуации. Ситуации меняются, представляются благоприятные случаи. Если они упускаются, то не возвращаются снова. Я сам могу работать над изменением ситуации. Но есть такие ситуации, которые остаются неизменными по своей сути, даже если их мгновенное проявление меняется и их всеохватывающая власть скрыта от глаз: я должен умереть, должен страдать, должен бороться, я завишу от случайности, я с неизбежностью обнаруживаю собственную вину. Эти основополагающие ситуации нашего существования мы называем пограничными. Это ситуации, из которых мы не можем выйти, которые не можем изменить. Осознание этих ситуаций, вслед за удивлением и сомнением, является глубочайшим истоком философии. В обыденном существовании мы часто уклоняемся от них, закрывая на них глаза и живя так, как будто бы их нет. Мы забываем, что должны умереть, забываем наше виновное и оставленное на волю случая бытие. Тогда мы имеем дело только с конкретными ситуациями, с которыми справляемся с пользой для себя и на которые реагируем посредством планов и конкретных действий в мире, подгоняемые интересами нашего наличного существования. На пограничные же ситуации мы реагируем или их сокрытием, или, если мы их действительно постигаем, отчаянием и последующим избавлением от него: мы становимся самими собой в процессе того, как изменяется наше осознание бытия.
Давайте теперь проясним себе наше человеческое положение иначе: через ненадежность всего мирового бытия. Мы совершенно безо всяких вопросов рассматриваем мир как бытие. Будучи счастливы, мы ликуем, насколько хватает сил, испытываем бездумное доверие, не знаем ничего другого, кроме нашего настоящего. В состоянии боли, бессилия и слабости мы приходим в отчаяние. А когда эти состояния преодолеваются и мы все еще живы, то снова позволяем себе самозабвенно окунуться в счастливую жизнь. Но в результате такого рода опыта человек становится умнее. Угроза, которую он ощущает, настойчиво заставляет его подстраховываться. Господство над природой и человеческое общество должны гарантировать наличному существованию такое страхование. Человек овладевает природой, чтобы поставить ее себе на службу; благодаря познанию и технике природа должна надежно служить нам. И все-таки в господстве над природой остается всегда момент непредвиденности, а вместе с ним и постоянная угроза, а затем и провал идеи господства в целом: тяжелую, утомительную работу, возраст, болезни и смерть устранить невозможно. Превращение управляемой природы во что-то надежное — это лишь нечто специфическое в рамках тотальной ненадежности. С другой стороны, люди объединяются в общество, чтобы ограничить и, в конце концов, прекратить бесконечную борьбу всех против всех; во взаимопомощи хотят они добиться гарантии безопасности. Однако и здесь сохраняется граница. Только там, где общее состояние государства позволяло бы каждому гражданину относиться к другому так, как того требует абсолютная солидарность, только там справедливость и свобода в целом могли бы быть гарантированы. Ибо только тогда, в случае несправедливого отношения к кому-либо, все остальные как один восставали бы против этого. Так никогда не бывало. Всегда существует только очень ограниченный круг людей, или же вообще только отдельные люди, которые в самых чрезвычайных ситуациях и в ситуациях полного бессилия действительно остаются рядом. Никакое государство, никакая церковь, никакое общество не защищают абсолютно. Такая защита была прекрасным обманом в то спокойное время, когда ограниченность этой защиты оставалась завуалированной.
Однако всей ненадежности мира противостоит и нечто другое: в мире есть нечто достоверное, вызывающее доверие, есть несущая основа: родина и родной край, родители и предки, братья и сестры, друзья, жена. В собственном языке, вере, творчестве мыслителей, поэтов и художников есть историческая основа – традиция. Но и традиция не дает ощущения безопасности, абсолютной надежности. Ибо то, в качестве чего она обращается к нам, это все труд человека: нигде в мире нет Бога. Вместе с тем традиция всегда остается как вопрос. Каждый раз, обращаясь к ней, человек должен сам, исходя из собственного первоистока, постичь, что такое для него уверенность, бытие, надежность. Однако в ненадежности всего мирового бытия содержится своего рода указатель. Он запрещает находить удовлетворение в мире; он указывает на нечто другое. Пограничные ситуации – смерть, случай, вина и ненадежность мира – обнаруживаются для меня как ситуации провала. Что делать мне перед лицом этого абсолютного провала, осознания которого я при честном рассмотрении избежать не могу? Совет стоика уйти в собственную свободу, обретаемую в независимости мышления, нас не удовлетворяет. Стоик заблуждался, рассматривая бессилие человека недостаточно радикально. Он недооценил зависимость мышления, пустого самого по себе и вынужденного обходиться тем, что ему дано, а также возможность безумия. Оставляя нам одну лишь независимость мышления, стоик оставляет нас без всякой надежды, потому что этому мышлению не хватает содержания. Он оставляет нас безо всякой надежды, потому что отсутствует всякая попытка спонтанного внутреннего преодоления, отсутствует такое самоосуществление, в котором даришь себя в любви другому, отсутствует надежда и ожидание возможного. Однако то, чего хочет стоик, – это подлинная философия. Нужно исходить из пограничных ситуаций, поскольку именно отсюда проистекает основное побуждение: в ситуации крушения обрести путь к бытию.
Решающее значение для человека имеет то, каким образом он испытывает эту ситуацию крушения: остается ли оно для человека скрытым и только фактически в самом конце захватывает его, или же человек в состоянии видеть его неприкрытым как постоянную границу своего существования в каждый данный момент; хватается ли он за иллюзорные решения и успокоения, или же честно хранит молчание перед тем, что не поддается объяснению. То, как испытывает он свое крушение, лежит в основании того, кем становится человек. В пограничных ситуациях или обнаруживается ничто, или становится ощутимым то, что подлинно, несмотря на всю мимолетность мирового бытия. Даже отчаяние благодаря самой своей фактичности, благодаря тому, что оно возможно в мире, будет указателем, выводящим за рамки мира. Иначе говоря: человек ищет освобождения. Спасение и освобождение предлагается великими универсальными религиями спасения. Их отличительный признак – это объективная гарантия истины и действительности освобождающего спасения. Их путь ведет к акту обращения отдельного человека. Этого философия дать не в состоянии. И все же всякое философствование есть преодоление мира, аналог освобождения.
Давайте сведем воедино сказанное: происхождение философствования лежит в удивлении, в сомнении, в осознании потерянности. В каждом случае оно начинается с охватывающего человека потрясения и связанного с ним состояния удрученности и озадаченности, из которых он всегда отправляется на поиск своей цели. Платон и Аристотель исходя из удивления искали сущность бытия. Декарт в бесконечности неизвестного искал принудительно-достоверное основание. Стоики в страданиях существования искали душевный покой. Каждый из путей имеет свою истину, представление и язык которой облачены в историческое одеяние. В историческом усвоении мы проникаем через них к первоистокам, которые все еще присутствуют в нас. Это стремление направляется к надежной основе, к глубинам бытия, к тому, что делает причастным вечности. Но, возможно, ни один из этих первоистоков не является для нас самым изначальным и безусловным. Открытость бытия удивлению позволяет нам перевести дух, однако соблазняет нас отклониться от человека и предаться чистой, зачаровывающей метафизике. Область убедительной достоверности распространяется только на сферу научного знания, благодаря которому осуществляется ориентирование в мире. В стоицизме невозмутимое состояние души рассматривается лишь как вынужденное переходное состояние, как спасение от полного разрушения, но само оно остается бессодержательным и безжизненным. Три действенных мотива – удивление и познание, сомнение и достоверность, потерянность и становление самим собой – не исчерпывают того, что движет нами в современном философствовании.
В наш век радикального перелома истории, неслыханного всеобщего распада и лишь смутно угадываемых шансов на будущее представленные до сих пор три мотива хотя и имеют силу, однако недостаточны. Они выступают лишь при определенном условии – при условии коммуникации между людьми. В истории до сего дня существовала как нечто само собой разумеющееся связь между человеком и человеком, обнаруживающая себя в надежных сообществах, в различных институтах и в некотором всеобщем духе. Даже одинокий человек, при всем своем одиночестве, был равно вовлечен в эту связь. Сегодня же распад наиболее ощутим в том, что все больше людей не понимают друг друга, противостоят друг другу и избегают друг друга, равнодушны друг к другу, что верность и сообщество более ненадежны и находятся под вопросом. Всеобщая ситуация, которая фактически всегда имела место и для нас теперь становится решающе важной, заключается в том, что я могу прийти к согласию с другим в истине и вместе с тем этого может не произойти; что моя вера как раз в тот момент, когда я сам в себе уверен, наталкивается на другую веру; что где-то на границе всегда, кажется, остается только борьба без надежды на единство, с одним возможным исходом – или подчинение, или уничтожение; что к мягкости и отсутствию сопротивления неверующих можно или слепо присоединяться, или упрямо упорствовать – все это не является чем-то случайным и несущественным.
Это могло бы быть несущественным, если бы я мог довольствоваться истиной, найденной мною в изоляции от других. Страдание от недостающей коммуникации, единственное в своем роде удовлетворение, обретаемое в подлинной коммуникации, не озадачивало бы нас в философском плане, если бы наедине с истиной, в этом абсолютном одиночестве, я чувствовал себя уверенно. Однако же я существую только с другим, один я - ничто. Коммуникация не только от рассудка к рассудку, от духа к духу, но и от экзистенции к экзистенции имеет все свои неличностные содержания и значения лишь в качестве медиума. Акты оправдывания и нападения в таком случае – средства, служащие не тому чтобы достигнуть власти, а тому, чтобы приблизиться друг к другу. Борьба эта – любящая борьба, в которой каждый с готовностью сдает другому все свое оружие. Достоверность собственного (подлинного) бытия имеет место только в той коммуникации, в которой свобода со свободой находятся в безоговорочном противостоянии друг другу благодаря стоянию друг с другом, в которой всякое обхождение с другим – это только предварительная ступень, в решающем же все взаимно испытывается и опрашивается в своих корнях. Прежде всего, в коммуникации осуществляется любая другая истина, только в коммуникации я являюсь самим собой, – если речь идет о том, чтобы не просто впустую проживать жизнь, но исполнять ее. Бог показывает себя лишь непрямо и не без любви человека к человеку; убедительная достоверность партикулярна и относительна, подчинена целому; стоицизм, таким образом, превращается в пустую и застывшую позицию.
Основополагающая философская позиция, мыслимое выражение которой я вам предлагаю, коренится в обеспокоенности отсутствием коммуникации, в стремлении к подлинной коммуникации и в возможности любящей борьбы, глубинной связи самости с самостью. И такое философствование коренится одновременно в тех трех философских состояниях обеспокоенности, которые обозначаются мною ввиду того, что они значат – будь то в качестве помощника или же врага – для коммуникации между человеком и человеком. Итак, исток философии хотя и лежит в удивлении, сомнении и опыте пограничных ситуаций, но в конце концов все это замыкается в воле к подлинной коммуникации. Это обнаруживается с самого начала уже в том, что всякая философия стремится к сообщению, высказывает себя, хочет быть услышанной, что ее суть – это сама сообщаемость, которая не отделима от истинствования. Только в коммуникации достигается та цель философии, в которой все цели находят свое последнее основание и смысл: внятие бытию, просветление любви, совершенство покоя.
Вопросы и задания к тексту:
1. Почему философия является предметом многочисленных споров?
2. Что особенно раздражает в философии людей, занимающихся какой-либо частной наукой?
3. Как вы понимаете утверждение, что «для философского знания не характерен прогресс, но при этом философия – это такое знание, в котором «участвует все существо человека»?
4. Верно ли мнение некоторых людей, что философии (в отличие от науки) не нужно специально учиться?
5. Почему, по мнению Ясперса, «философское мышление каждый раз должно начинаться с самого начала»?
6. Какими примерами автор доказывает, что философствование ярко выражено у маленьких детей и душевнобольных людей?
7. Почему суть философии – это «поиск истины, а не владение истиной»?
8. Как вы думаете – почему философия так долго существует, хотя не является для человека «предметом первой необходимости»?
9. Почему философию отвергают и церковь, и тоталитарные политические режимы?
10. Согласны ли вы с мнением Ясперса, что «философия в той или иной форме всегда присутствует в жизни человека»?
11. Каким образом, по мнению Платона, философия происходит из удивления? И почему философия – это «величайшее благо»?
12. По каким причинам после познания чего-либо всегда следует сомнение? Приведите свои примеры.
13. Почему всё больше познавая мир, человек осознаёт свою слабость?
14. Что такое «пограничные ситуации» и почему они также являются истоком философии?
15. Почему (несмотря на традиции, наличие родительской и уже собственной семьи, чувства причастности к родному краю) существование человека в мире всё равно неустойчиво?
16. По каким причинам Ясперс приходит к выводу, что философствование это – «преодоление мира» и «аналог освобождения»?
Подготовка по фрагменту из произведения Н.А. Бердяева
«Смысл творчества»
Биографическая справка.
Николай Александрович Бердяев (1874-1948) – русский религиозный и политический философ, представитель экзистенциализма. Основные работы: «Вехи», «Из глубины», «Смысл творчества», «Смысл истории», «Новое средневековье», «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики», «О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии», «Русская идея» и др. У Бердяева ключевая роль принадлежала свободе и творчеству: единственный источник творчества – свобода. В дальнейшем Бердяев ввел и развил важные для него понятия: царство духа, царство природы, объективация – невозможность преодолеть рабские оковы царства природы, трансцендирование – творческий прорыв, преодоление рабских оков природно-исторического бытия. Но в любом случае внутренней основой бердяевской философии являются свобода и творчество. Свобода определяет царство духа. Дуализм в его метафизике – это Бог и свобода. Свобода угодна Богу, но в то же время она – не от Бога. Существует «первичная», «несотворённая» свобода, над которой Бог не властен. Эта же свобода, нарушая «божественную иерархию бытия», порождает зло. Тема свободы, по Бердяеву, важнейшая в христианстве – «религии свободы». Иррациональная, «темная» свобода преображается Божественной любовью, жертвой Христа «изнутри», «без насилия над ней», «не отвергая мира свободы». Богочеловеческие отношения неразрывно связаны с проблемой свободы: человеческая свобода имеет абсолютное значение, судьбы свободы в истории – это не только человеческая, но и божественная трагедия. Судьба «свободного человека» во времени и истории трагична.
Фрагмент из произведения.
Мечта новой философии – стать научной или наукообразной. Никто из официальных философов не сомневается серьезно в верности и законности этого стремления, во что бы то ни стало превратить философию в научную дисциплину. На этом сходятся позитивисты и метафизики, материалисты и критицисты. Кант и Гегель, Конт и Спенсер, Коген и Риккерт, Вундт и Авенариус – все хотят, чтобы философия была наукой или наукообразной. Философия вечно завидует науке. Наука – предмет вечного вожделения философов. Философы не смеют быть самими собою, они хотят во всем походить на ученых, во всем подражать ученым. Философы верят в науку больше, чем в философию, сомневаются в себе и в своем деле и сомнения эти возводят в принцип. Философы верят в познание лишь потому, что существует факт науки: по аналогии с наукой готовы верить они и в философское познание. Окончательное освобождение философии от всякой зависимости современные философы понимают как окончательное превращение философии в особую науку. Современное сознание одержимо идеей "научной" философии, оно загипнотизировано навязчивой идеей "научности". Но нет в этом ничего существенно нового: это лишь модернизированное выражение старой схоластической идеи. И схоластическая средневековая философия вся была проникнута упорным и всеохватывающим стремлением сделать формальной наукообразной дисциплиной не только философию, но и теологию. Само научное сознание средневековья очень отличалось от современного, но схоластика приспособлялась к научности своего времени. Недаром властителем дум был Аристотель, самый наукообразный философ древности. Философия была прислужницей теологии – это можно понимать и так, что философия делала теологию научной, наукообразной. Схоластический принцип и есть принцип господства школьности, научности, наукообразной рациональности над философией и над всей культурой своего времени. Содержание наукообразной рациональности меняется, но принцип остается все тот же, Аристотель, Фома Аквинский, Декарт, Спиноза, Кант, Гегель, Спенсер, Авенариус, Коген, Гуссерль – все эти столь разнообразные философы превращают философию в наукообразную схоластику. Всегда схоластично желание философии быть универсальной наукой своего времени. Философское сознание вечно замутнено и закутано ложным, призрачным стремлением к научности, к идеалам и критериям области чуждой философии – этим вековым рабством философии у чужого господина.
Философия ни в каком смысле не есть наука и ни в каком смысле не должна быть научной. Почти непонятно, почему философия возжелала походить на науку, стать научной. Не должны быть научны искусство, мораль, религия. Почему философия должна быть научна? Казалось бы, так ясно, что ничто на свете не должно быть научно, кроме самой науки. Научность есть исключительное свойство науки и критерий только для науки. Казалось бы, так ясно, что философия должна быть философской, исключительно философской, а не научной, подобно тому, как мораль должна быть моральной, религия – религиозной, искусство – художественным. Философия – первороднее, исконнее науки, она ближе к Софии; она была уже, когда науки еще не было, она из себя выделила науку. А кончилось ожиданием, что наука выделит из себя философию. Та дифференциация, которая выделила науку из философии, должна радовать философию как освобождение ее самобытной сферы. Но дифференциация эта попутно вела к порабощению философии. Если признать философию специальной наукой в ряду других наук (например, наукой о принципах познания или о принципах сущего), то этим окончательно упраздняется философия как самобытная сфера духовной жизни. Нельзя уже будет говорить о философии наряду с наукой, искусством, моралью и т.п. О философии придется говорить наряду с другими науками, с математикой, с физикой, химией, физиологией и т.п. Но ведь философия – самостоятельная область культуры, а не самостоятельная область науки. У философов преобладает стремление сделать философию не столько наукой, сколько научной. Что же такое "научность"?
Никто серьезно не сомневается в ценности науки. Наука – неоспоримый факт, нужный человеку. Но в ценности и нужности научности можно сомневаться. Наука – и научность – совсем разные вещи. Научность есть перенесение критериев науки на другие области духовной жизни, чуждые науки. Научность покоится на вере в то, что наука есть верховный критерий всей жизни духа, что установленному ей распорядку все должно покоряться, что ее запреты и разрешения имеют решающее значение повсеместно. Научность предполагает существование единого метода. Никто не станет возражать против требования научности в науке. Но и тут можно указать на плюрализм научных методов, соответствующий плюрализму наук. Нельзя, например, перенести метод естественных наук в психологию и в науки общественные. В германском критическом сознании есть пафос научности. Критические философы хотели бы "ориентировать" всю культуру на науку. Идеал научной философии в германском критицизме не такой грубый, как в позитивизме французском и английском, гораздо более утонченный и усложненный. Но германское критическое сознание пришло не только к тому, что философия должна быть научной, – оно признало власть научности и над сферой религиозной, моральной, эстетической, общественной. Должна быть научная, критическая дифференциация культуры, научный ее распорядок. Критерий научности заключает в тюрьму и освобождает из тюрьмы все, что хочет и как хочет.
Религия в пределах разума, рациональный протестантизм – это уже господство научности над религиозной жизнью, это отрицание ее неподсудности. Но научность не есть наука и добыта она не из науки. Никакая наука не дает директив научности для чуждых ей сфер. Астрономия, физика, геология или физиология нимало не заинтересованы в научности философии, в научном распорядке культуры. Научность (не наука) есть рабство духа у низших сфер бытия, неустанное и повсеместное сознание власти необходимости, зависимости от мировой тяжести. Научность есть лишь одно из выражений утери свободы творческого духа. В этом смысле "научность" глубоко симптоматична. Германский критицизм мечтает дисциплинировать дух научностью, мечтает спасти дух от хаоса. Это коренная германская идея, что все должно быть оправдано научным гносеологическим сознанием. Но на все распространенная дисциплина научности есть лишь выражение рабства духа и дробления духа. Германские философы и брак хотели бы сделать наукообразным и методологически оправданным. В этом сказывается безбрежный германский рационализм. Наука есть специфическая реакция человеческого духа на мир, и из анализа природы науки и научного отношения к миру должно стать ясно, что навязывание научности другим отношениям человека к миру есть рабская зависимость духа.
По специфической своей сущности наука есть реакция самосохранения человека, потерянного в темном лесу мировой жизни. Чтобы жить и развиваться, должен человек познавательно ориентироваться в мировой данности, со всех сторон на него наступающей. Для этой охраняющей его ориентировки человек должен привести себя в соответствие с мировой данностью, с окружающей его мировой необходимостью. Наука и есть усовершенствованное орудие приспособления к данному миру, к навязанной необходимости. Наука есть познание необходимости через приспособление к мировой данности и познание из необходимости. Еще можно определить науку как сокращенное, экономическое описание данной мировой необходимости в целях ориентировки и реакции самосохранения. Научное мышление всегда находится в глубоком соответствии, в приспособлении к мировой необходимости, оно есть орудие ориентировки в данном. Эта печать приспособления лежит не только на научном опыте, но и на дискурсивном мышлении, которым пользуется наука для своих выводов. Научная логика есть орудие приспособления к необходимости, в ней есть покорность мировой необходимости, и на ней лежит печать ограниченности этой необходимостью, этой данностью. Все ограничительные дилеммы формальной логики являются лишь приспособленным отражением ограничительных дилемм данной мировой необходимости. И в ограниченной логике есть верная реакция на ограниченное состояние данного мира. Необходимость в мышлении есть лишь его самосохранение в приспособлении к необходимости мира. Необходимость мира должна быть опознана, и для этого должна быть выработана соответствующая необходимость в мышлении. Можно относиться критически к отдельным проявлениям прагматизма, но трудно отрицать прагматическую природу науки, ее жизненно-корыстный, биологический характер.
Об универсальной науке мечтали лишь философы – ученые всегда были скромнее. Ученые расчленяли мировую данность на отдельные, специальные сферы и давали экономически сокращенное описание отдельных сфер под наименованием законов природы. Ценность научных законов природы, прежде всего, была в практической ориентировке в природе, в овладении ею ее же средствами, т.е. через приспособление. Правда, в науке всегда жили и боролись две души, и одна из них жаждала познания мировой тайны. Но науку создавала не эта душа, эта душа всегда склонялась к философии, к теософии, к магии. Потом видна будет связь науки с магией. Чтобы яснее стала невозможность и ненужность научной философии, важно подчеркнуть вывод, что наука есть послушание необходимости. Наука – не творчество, а послушание, ее стихия – не свобода, а необходимость. Видно будет, что наука – ветхозаветна по своей религиозной сущности и связана с грехом. Наука никогда не была и не может быть освобождением человеческого духа. Наука всегда была выражением неволи человека у необходимости. Но она была ценной ориентировкой в необходимости и священным познавательным послушанием последствиям содеянного человеком греха. Наука по существу своему и по цели своей всегда познает мир в аспекте необходимости, и категория необходимости – основная категория научного мышления как ориентирующего приспособления к данному состоянию бытия. Наука не прозревает свободы в мире. Наука не знает последних тайн, потому что наука – безопасное познание. Поэтому наука не знает Истины, а знает лишь истины. Истина науки имеет значение лишь для частных состояний бытия и для частных в нем ориентировок. Наука создает свою действительность. А философия и религия создают совсем другие действительности.
Если наука есть экономическое приспособление к мировой данности и послушание мировой необходимости, то почему же и в каком смысле философия должна зависеть от науки и быть наукой? Прежде всего, и уж во всяком случае, философия есть общая ориентировка в совокупности бытия, а не частная ориентировка в частных состояниях бытия. Философия ищет истину, а не истины. Философия любит мудрость. София движет подлинной философией. На вершинах философского сознания София входит в человека. Наука в своих основах и принципах, в своих корнях и вершинах может зависеть от философии, но никак не наоборот. Допустима философия науки, но недопустима научная философия. По своей сущности и по своей задаче философия никогда не была приспособлением к необходимости, никогда подлинные, призванные философы не были послушны мировой данности, ибо философы искали премудрой истины, превышающей данный мир. Философии чужд сервилизм.