Quot;Монахиня" Дидро.
Д. создает полную иллюзию реальности, точно изображая жесты и движения персонажей, динамику их поведения, изменяет, по мере значительности и эмоциональной насыщенности эпизодов, ритм повествования, искусно монтирует роман из отдельных картин.
Характер С.С. представляет собой не олицетворение «вечных» нравственных качеств или идей, как, напр., у Вольтера. С. – живая женщина со слабыми и сильными сторонами своей натуры, и показана она объективно, как бы со стороны. Д. не приписывает ей собственных мыслей просветителя о религии и свободе, обществе и церкви. Вывод о неразумии и бесчеловечности мира приходит сам собой. Короче, тут Дидро выступает против церковного фанатизма и абсолютизма, который обрекает человека на духовное рабство.
«Энциклопедия» – это была программа нового, буржуазного общества, стержнем которой стало иное, чем прежде, понимание человека, его прав и обязанностей. Энциклопедисты спрашивали: чем оправданы привилегии дворянства? Они переосмысляют понятие «человек». Против религии и церкви. Отрицали божественное вмешательство в истолкование человеческой сущности. Человек признавался природным существом, а значит, люди равны. Хотели донести эту мысль до монарха и распространить ее среди населения. Просвещенный монарх – это государь, с помощью философа осознавший природную сущность человека, помогающий своим подданным установить разумные законы и обрести спокойную, наполненную трудом и науками жизнь. Человек должен опираться на природу, в том числе и на «естественный свет разума», а не на веру. Призыв Вольтера против церкви – «Раздавите гадину!» - прогремел на всю Францию. Внес свой вклад в борьбу с религией и Дени Дидро. Хочет показать несостоятельность религии. Просветительские идеи развивал и в романе «Монахиня», который был опубликован уже после смерти писателя, в 1796 г. Выведя под вымышленным именем Сюзанны Симонен реальную жертву социальной несправедливости и религиозного фанатизма, девушку, насильно заключенную в монастырь, (реальный прототип – Маргарита Деламар, которая по воле матери, желавшей получить состояние мужа, провела в монастырских стенах более полувека).
Роман представляет собой острую антиклерикальную сатиру и направлен прежде всего против монастырей.
Враждебная человеческой природе монастырская среда вызывает у нее не просто страх, а физическое неприятие ее. Свою непримиримую вражду к монастырю Сюзанна выражает в словах: «Я с этим родилась». Это звучит голос самой природы, законы которой не могут сосуществовать с насилием, ибо каждый имеет право на свободу и счастье. Дидро наделяет Сюзанну умом, способностью к пониманию мотивов поведения других и к самоанализу. Сюзанна трогательна, но не беспомощна. При видимой мягкости это сильный , несгибаемый характер. Осознав ничтожество той школы лицемерия и искусного обольщения, где монахини «поносят мир, который они любят, но которого не знают», она упорно ищет выход. Стремление и любовь к свободе – вот основа и разгадка всех действий и поступков Сюзанны. Она проявляет нерасчетливость и небрежение к собственности, материальные мотивы, которые заставили пойти на предательство ее мать, ей совершенно неведомы. Не «бес в нее вселился», как думают окружающие монахини, в ней выросла высшая потребность к свободе.
По форме роман представляет собой письмо Сюзанны маркизу де Круамара. Сюзанна была внебрачной дочерью. Ей отказано в родительской любви. Когда 3 сестры выросли, за старшей стал ухаживать молодой человек, но ему нравилась Сюзанна. Она рассказала об этом матери. Через 4 дня Сюзанну отвезли в монастырь. Когда Сюзане было 16 с половиной, она рассчитывала выйти из монастыря, получить порядочное приданое и выйти замуж. Но в приемной монастыря ее ждал духовник матери, который пришел, чтобы убедить Сюзанну принять монашеский обет: «Я громко вскрикнула…и твердо заявила, что не чувствую никакой склонности к монашеству». Духовник аргументировал тем, что родители С-ны разорились, выдав замуж сестер. Настоятельница монастыря была обо всем предупреждена. Она ее притворно жалела. В конце концов наступил день, когда Сюзанна должна была объявить о своем решении. Настоятельница «с отлично разыгранной грустью» встретила девушку и предложила ей стать послушницей, т. е. пробыть в монастыре еще 2 года, а там, ну мало ли что может случиться. Обряд совершался, в то время как Сюзанна «ничего не слышала, ничего не видела». Почти бессознательно С. стала послушницей. Ей давали читать «ворох дребедени, где монахи восхваляют свое звание, которое они хорошо знают и ненавидят, поносят мир, который они знают, но не любят». О послушничестве С. пишет, что его никто не смог выдержать, если бы строго соблюдались все правила. Наставница послушниц – сама снисходительность. Ее задача – скрыть все тяготы монашества. Поворотным моментом стала встреча с помешавшейся монахиней. В ее судьбе молодая девушка увидела свою и поклялась не произносить обета. Но день пострига был назначен. Ее заперли в келье, но С. не собиралась сдаваться. План предать огласке насилие. Для этого она дала свое согласие на постриг. Монастырь возликовал. Через привратницу С. пригласила друзей. Толпа неожиданно для остальных заявилась на обряд. На вопросы священника о том, по доброй ли воле она находится в монастыре и дает ли обет целомудрия и безбрачия, Сюзанна отвечала «нет». Через месяц госпожа Симонен приехала забрать дочь. Теперь Сюзанну ждал домашний арест. Однажды вечером ее отвезли на беседу с духовником (одновременно духовником госпожи Симонен). Он подтвердил догадки Сюзанны о тайне своего рождения, указал на то, что сделаны все, чтобы свести к нулю причитающееся ей наследство. Разговор с матерью. Она говорит, что С. – напоминание о ее гнусной измене. Считает, что дочь должна искупить материнский грех. С. принимает решение: если ей суждено быть несчастной, то не все ли равно, где? И Сюзанну отвезли в Лоншанский монастырь. Должность настоятельницы там занимала госпожа Мони, «умная женщина, хорошо знавшая человеческое сердце». С. стала одной из ее любимиц. И снова с приближением пострига Сюзанну стала охватывать тоска. В день пострига Сюзанна говорит, что она всего лишь отдается течению. Она «сделалась монахиней также бессознательно, как сделалась когда-то христианкой». Меньше чем через год Мони умерла. Умерли и родители С. Мать передала ей скопленные 50 луидоров, чудом не найденные сестрами под матрасом умирающей матери. Место матушки Мони в монастыре заняла сестра Христина, «мелочна, ограниченна, суеверна». Она возненавидела любимиц прежней настоятельницы. Монастырь наполнился раздорами, ненавистью, злословием, доносами и клеветой. «Нас заставили заниматься вопросами богословия, в которых мы ровно ничего не смыслили, признавать религиозные формулы, участвовать в нелепых обрядах. С. не замедлила ухудшить свою участь.
1) открыто предалась скорби, вызвано смертью Мони. 2) сожгла власяницу и выбросила плеть, которые раздали сестрам. 3) раздобыла Ветхий и Новый завет, которые у сестер отобрали. 4) отвергла всякое сектантство. 5) выучила монастырский указ и не соглашалась принимать доп. обязанностей. Старшие уже не могли помыкать ими. С-ну вызывали на суд, где она успешно защищала себя и подруг. Монахиням запретили с ней общаться, но они приходили во внеурочное время. Их выследили. «Меня заставили в течение нескольких недель простаивать церковную службу на коленях, отдельно ото всех; питаться хлебом и водой; сидеть взаперти в келье; выполнять самую грязную работу». Давали несовместиме задания. Передвигали часы церковной службы. Несмотря на все старания, С. все время оказывалась виноватой, начала задумываться о самоубийстве. Но вскоре поняла, что монахини словно хотят вытолкнуть ее из этого мира. Тогда С. начала жить только потому, что остальные желали ее смерти. Новый план. Под предлогом того, что ей надо написать исповедь, С. взяла у настоятельницы побольше бумаги, чтобы написать записку и передать за пределы монастыря. Во время молитвы она предала свое письмо подруге. Ей приказали отдать бумаги или дать клятву, что на них не было написано ничего, кроме исповеди. Она не сделала ни того, ни другого. И снова С. отдалась на волю жестоких людей. Монахини сорвали с нее покрывало и одежду и повели по коридорам. Затем окровавленную и всю в ушибах бросили в подземелье. Через несколько дней выпустили на свободу, взяв клятву молчания о произошедшем. С. обладала прекрасными музыкальными способностями. Приближалось время, когда в монастырь съезжаются жители Парижа, в том числе и послушать пение хора. С. получила больше свободы, она обучала сестер пению и даже могла поговорить с сестрой Урсулой, которой некогда передала свои записки. Наконец, записи были отправлены и ответ получен. Возбуждено дело. Сюзанна хотела отречься от обета.
Сюзанну положили в гроб и прочли заупокойную молитву, затем монахини по очереди кропили ее святой водой. Платье промокло, но ее так и оставили сохнуть. Запрет монахиням общаться и прикасаться к ней. С. вспоминает слова Мони: «Среди всех этих девушек не ни одной, из которой я не могла бы сделать дикого зверя… хорошая монахиня – лишь та, которая пришла в монастырь искупить какой-нибудь тяжкий грех». Одна глупая монахиня от страха умерла, встретив С-нну в коридоре. Ей не давали нового белья, к пище примешивали золу, она с трудом добывала себе воду, пить ей приходилось около колодца, потому что посуда ее была перебита. Ее пытались свести с ума. Настоятельница вызвала в монастырь старшего викария, и ей было выгодно представить С-ну одержимой. Викарий был опытным, резким, но справедливым и просвещенным. Когда к нему подвели связанную С-ну, он приказал развязать ее. В то время, как викарий спросил: «Отрекаетесь ли вы от сатаны и дел его», кто-то из монахинь уколол Сюзанну чем-то острым. Настоятельница делала вид, что не знала, каким лишениям подвергалась сестра Сюзанна. Направляясь к выходу, викарий произнес: «Это чудовищно. Христианки! Монахини! Человеческие существа!»
Тем временем процесс по делу монахини Симонен продвигался очень медленно. С. объясняет это тем, что ее успех мог привести к лавине несчастных, желающих расторгнуть свой обет. «Мне кажется, что в хорошо управляемом государстве следовало бы, напротив, затруднить вступление в монастырь и облегчить выход оттуда. Разве монастыри так необходимы для государственного устройства? Может ли бог, сотворивший человека существом общественным, допустить, чтобы его запирали в келье?» Жестокие обеты могут соблюдаться только бессильными созданиями, у которых зародыши страстей уже зачахли. В монастырях пробуждаются животные инстинкты, потому что природа возмущена чинимыми ей преградами. Защитник Сюзанны Симонен в суде назвал жизнь в монастыре жизнью фанатика и лицемера. Девушка также обвиняет монастыри в жадности и рассказывает историю про дочь обеспеченных родителей, у которой к приезду матери вынесли из кельи всею мебель. И та обставила комнату заново. И все-таки дело С-нны было проиграно. С этих пор она решает подчиняться всему, что от нее требуют. Она думает, что без моральной опоры, без надежды на свободу она скоро умрет, а до этого – будь, что будет. Во время свидания с защитником, господином Манури, С. не смогла сдержать рыданий, и тот удивляется, нет ли у нее какай тайной причины, помимо ненависти к монашескому званию. Но причина только одна. Любовной линии в романе нет! Свободной личности не место за высокими стенами, в толпе недалеких товарок. Господин Манури обещал сделать все возможное, чтобы С-ну перевели в другой монастырь. На следующий день всею общину пригласили на суд. С. лишена часов отдыха, в течение месяца должна была слушать богослужения из-за двери, а есть – сидя на полу посредине трапезной, повторить обряд принятия послушничества и вторично произнести монашеский обет, носить власяницу, поститься через день и подвергать себя бичеванию после вечерни. После исполнения епитимьи положение Сюзанны стало почти равным с остальными. Но здоровье снова пошатнулось. Она была чуть ли не при смерти, но, даже вопреки нежеланию жить, выздоровела.
Господин Манури сдержал свое слово, и вскорости за Сюзанной приехали две женщины из Арпажонского монастыря. Настоятельница была маленькой, полной. «Порядок и беспорядок постоянно чередуются в монастыре». Еще настоят-ца очень странно относится к молодым девушкам, правда, С. не принимает этого близко к сердцу. О фамильярностях настоятельницы С. рассказала своему духовнику, тот отнесся к этому с серьезностью. Однажды настоятельница попросила Сюзанну сыграть на клавесине. Восхищенная ее игрой, она сжала ее пальцы и сказала, что они самые прелестные на свете. Сестра Тереза, которая была рядом, опустила глаза, покраснела. Сюзанна думала, что Тереза ревнует настоятельницу к ней, но не в любовном, а человеческом смысле: Тереза просто боится, что новая молодая монахиня вытеснит ее из сердца настоятельницы. Настоятельница осыпала Сюзанну всевозможными комплиментами. Сюзанна чувствует, что что-то здесь не так, но не может сказать, что, настолько она невинна душой. Она решила, что настоятельница подвержена какой-то болезни.
Когда настоятельница выяснила, что Сюзанне незнаком язык страстей, она пытается склонить девушку овладеть им. Но С. резко осаждает ее.
Настоятельница хочет отсудить у Лоншанского монастыря вклад Сюзанны. В ответ Лоншанские сестры присылали бумаги, свидетельствовавшие против Сюзанны, и ее новые товарки ехидно расспрашивали ее о событиях тех дней. Наступало время исповеди, вся община ждала отца Лемуана, который исповедовал всю общину. Но матушка решила не пускать ее на исповедь, но потом все же отпустила, взяв обещание умолчать о поступках, «в которых нет ничего дурного». Отец Лемуан приказал Сюзанне прекратить всяческие сношения с настоятельницей. Тем временем процесс был выигран, а духовник сменен на молодого (около сорока лет) бенедиктинца отца Мореля. Настоятельница перестала домогаться Сюзанны, теперь она истязала себя телесными наказаниями и смирением. Отец Морель: монахи словно меняют несчастье сейчас на счастье в будущем. Сюзанна подслушала беседу Мореля и настоят-цы. Наконец-то у нее раскрылись глаза. Потом наст-ца окончательно сходит с ума и умирает. В монастыре новая настоятельница, но старые беды. Молодой бенедиктинец уговаривает Сюзанну бежать. Дидро скомкано заканчивает свой роман: Сюзанна пишет, что после различных перипетий (у монаха самые мирские притязания на молодую девушку) она стала работать прачкой. Но ноги у нее чудовищно распухли. Все, о чем она мечтает, сносное место кастелянши или горничной.
Д. пришел к выводу, что в абсолютистской Франции неосуществим просветительский идеал свободы. С. вырвалась из монастырских стен, но нашла в обществе лишь свободу быть прачкой.
В отчаянии она пишет вельможному покровителю, что у нее осталась еще свобода броситься в колодец. Эта тема «утраченных иллюзий», которая получит развитие у Бальзака, Стендаля и Флобера, открыта во франц. прозе Дидро.
19. «Племянник Рамо»
Произведение написано в форме диалога. Герои его — рассказчик (подразумевается сам Дидро) и племянник Жана-Филиппа Рамо — крупнейшего представителя классицизма во французской музыке времен Дидро. Рассказчик вначале дает характеристику племяннику Рамо: аттестует его как одного «из самых причудливых и странных существ в здешних краях»; он не кичится своими хорошими качествами и не стыдится дурных; он ведет беспорядочную жизнь: сегодня в лохмотьях, завтра — в роскоши. Но, по словам рассказчика, когда такой человек появляется в обществе, он заставляет людей сбросить светскую маску и обнаружить свою истинную сущность.
Племянник Рамо и рассказчик случайно встречаются в кафе и заводят беседу. Возникает тема гения; племянник Рамо считает, что гении не нужны, так как зло появляется в мире всегда через какого-нибудь гения; кроме того, гении разоблачают заблуждения, а для народов нет ничего вреднее правды. Рассказчик возражает, что если ложь и полезна на краткий срок, то с течением времени оказывается вредна, а правда — полезна, и есть два рода законов: одни — вечные, другие — преходящие, появляющиеся лишь благодаря слепоте людей; гений может стать жертвой этого закона, но бесчестие со временем падет на его судей (пример Сократа). Племянник Рамо рассуждает, что лучше быть честным торговцем и славным малым, чем гением с дурным характером, таким образом в первом случае человек может накопить большое состояние и тратить его на удовольствия свои и ближних. Рассказчик возражает, что от дурного характера гения страдают лишь люди, живущие возле него, зато в веках его произведения заставляют людей быть лучше, воспитывать в себе высокие добродетели: конечно, лучше было бы, если бы гений был столь же добродетелен, сколь и велик, но согласимся принять вещи такими, какие они есть. Племянник Рамо говорит, что хотел бы быть великим человеком, известным композитором; тогда у него были бы все жизненные блага и он наслаждался бы своей славой. Потом он рассказывает, как его покровители прогнали его, потому что он один раз в жизни попробовал говорить как здравомыслящий человек, а не как шут и сумасброд. Рассказчик советует ему вернуться к своим благодетелям и попросить прощения, но в племяннике Рамо взыгрывает гордость, и он говорит, что не может этого сделать. Рассказчик предлагает ему тогда вести жизнь нищего; племянник Рамо отвечает, что он презирает сам себя, так как мог бы жить роскошно, будучи прихлебателем у богачей, выполняя их щекотливые поручения, а он не использует свои таланты. При этом он с большим искусством разыгрывает перед своим собеседником целую сценку, самому себе отводя роль сводника.
Рассказчик, возмущенный циничностью своего собеседника, предлагает сменить тему. Но, прежде чем сделать это, Рамо успевает разыграть еще две сценки: сначала он изображает скрипача, а затем, с неменьшим успехом, — пианиста; ведь он не только племянник композитора Рамо, но еще и его ученик и неплохой музыкант. Они заговаривают о воспитании дочери рассказчика: рассказчик говорит, что танцам, пению и музыке будет учить её по минимуму, а основное место отведет грамматике, мифологии, истории, географии, морали; будет также немного рисования. Племянник Рамо считает, что невозможно будет найти хороших учителей, ведь изучению этих предметов им пришлось бы посвятить всю свою жизнь; по его мнению, самый искусный из нынешних учителей тот, у кого больше практика; поэтому он, Рамо, приходя на урок, делает вид, что у него уроков больше, чем часов в сутках. Но сейчас, по его словам, он дает уроки неплохо, а раньше ему платили ни за что, но он не чувствовал угрызений совести, так как брал деньги не честно заработанные, а награбленные; ведь в обществе все сословия пожирают друг друга (танцовщица выманивает деньги у того, кто её содержит, а у нее выманивают деньги модистки, булочник и пр.). И здесь не подходят общие правила морали, ведь всеобщая совесть, как и всеобщая грамматика, допускает исключения из правил, так называемые «моральные идиотизмы». Племянник Рамо говорит, что если бы разбогател, то вел бы жизнь, полную чувственных удовольствий, и заботился бы лишь о себе; при этом он замечает, что его точку зрения разделяют все состоятельные люди. Рассказчик возражает, что гораздо приятнее помочь несчастному, прочесть хорошую книгу и тому подобное; чтобы быть счастливым, нужно быть честным. Рамо отвечает, что, на его взгляд, все так называемые добродетели не более чем суета. К чему защищать отечество — его нет больше, а есть только тираны и рабы; помогать друзьям — значит делать из них неблагодарных людей; а занимать положение в обществе стоит только для того, чтобы обогащаться. Добродетель скучна, она леденит, это очень неудобная вещь; а добродетельные люди на поверку оказываются ханжами, лелеющими тайные пороки. Лучше пусть он составит свое счастье свойственными ему пороками, чем будет коверкать себя и лицемерить, чтобы казаться добродетельным, когда это отвратит от него его покровителей. Рассказывает, как он унижался перед ними, как в угоду своим «хозяевам» он и компания других прихлебателей поносили замечательных ученых, философов, писателей, в том числе и Дидро. Он демонстрирует свое умение принимать нужные позы и говорить нужные слова. Говорит, что читает Теофраста, Лабрюйера и Мольера, и делает такой вывод: «Сохраняй свои пороки, которые тебе полезны, но избегай свойственного им тона и внешнего вида, которые могут сделать тебя смешным». Чтобы избежать такого поведения, надо его знать, а эти авторы очень хорошо описали его. Он бывает смешным лишь когда хочет; нет лучшей роли при сильных мира сего, чем роль шута. Следует быть таким, каким выгодно; если бы добродетель могла привести к богатству, он был бы добродетельным или притворялся им. Племянник Рамо злословит о своих благодетелях и говорит при этом: «Когда решаешься жить с людьми вроде нас […], надо ждать бесчисленных пакостей». Однако люди, берущие к себе в дом корыстных, низких и вероломных шутов, прекрасно знают, на что идут; все это предусмотрено молчаливым соглашением. Бесполезно пытаться исправить врожденную порочность; наказывать такого рода заблуждения должен не человеческий закон, а сама природа; в доказательство Рамо рассказывает скабрезную историю. Собеседник Рамо недоумевает, почему племянник Рамо так откровенно, не стесняясь, обнаруживает свою низость. Рамо отвечает, что лучше быть большим преступником, чем мелким мерзавцем, так как первый вызывает известное уважение масштабами своего злодейства. Рассказывает историю про человека, который донес инквизиции на своего благодетеля, еврея, бесконечно доверявшего ему, и к тому же обокрал этого еврея. Рассказчик, удрученный таким разговором, снова меняет тему. Речь заходит о музыке; Рамо высказывает верные суждения о превосходстве итальянской музыки (Дуни, Перголезе) и итальянской комической оперыбуфф над французским музыкальным классицизмом (Люлли, Рамо): в итальянской опере, по его словам, музыка соответствует смысловому и эмоциональному движению речи, речь великолепно ложится на музыку; а французские арии неуклюжи, тяжелы, однообразны, неестественны. Племянник Рамо очень ловко изображает целый оперный театр (инструменты, танцоров, певцов), удачно воспроизводит оперные роли (у него вообще большие способности к пантомиме). Он высказывает суждения о недостатках французской лирической поэзии: она холодна, неподатлива, в ней отсутствует то, что могло бы служить основой для пения, порядок слов слишком жесткий, поэтому композитор не имеет возможности располагать целым и каждой его частью. Эти суждения явно близки суждениям самого Дидро. Племянник Рамо говорит также о том, что итальянцы (Дуни) учат французов, как делать музыку выразительной, как подчинить пение ритму, правилам декламации. Рассказчик спрашивает, как он, Рамо, будучи так чувствителен к красотам музыки, так бесчувствен к красотам добродетели; Рамо говорит, что это врожденное («отцовская молекула была жесткая и грубая»). Разговор переходит на сына Рамо: рассказчик спрашивает, не хочет ли Рамо попытаться пресечь влияние этой молекулы; Рамо отвечает, что это бесполезно. Он не хочет учить сына музыке, так как это ни к чему не ведет; он внушает ребенку, что деньги — все, и хочет научить сына самым легким путям, ведущим к тому, чтобы он был уважаем, богат и влиятелен. Рассказчик про себя замечает, что Рамо не лицемерит, сознаваясь в пороках, свойственных ему и другим; он более откровенен и более последователен в своей испорченности, чем другие. Племянник Рамо говорит, что самое главное — не в том, чтобы развить в ребенке пороки, которые его обогатят, а в том, чтобы внушить ему чувство меры, искусство ускользать от позора; по мнению Рамо, все живущее ищет благополучия за счет того, от кого зависит. Но его собеседник хочет перейти от темы нравственности к музыке и спрашивает Рамо, почему при его чутье к хорошей музыке он не создал ничего значительного. Тот отвечает, что так распорядилась природа; кроме того, трудно глубоко чувствовать и возвышаться духом, когда вращаешься среди пустых людей и дешевых сплетен.
Племянник Рамо рассказывает о некоторых превратностях своей жизни и делает вывод, что нами распоряжаются «проклятые случайности». Говорит о том, что во всем королевстве ходит только монарх, остальные лишь принимают позы. Повествователь возражает, что и «король принимает позу перед своей любовницей и пред Богом», и в мире каждый, кто нуждается в помощи другого, вынужден бывает «заняться пантомимой», то есть изображать разные восторженные чувства. Не прибегает к пантомиме лишь философ, так как ему ничего не нужно (в качестве примера приводит Диогена и киников), Рамо отвечает, что ему необходимы разные жизненные блага, и пусть он лучше будет обязан ими благодетелям, чем добудет их трудом. Потом он спохватывается, что ему пора в оперу, и диалог завершается его пожеланием себе жить еще лет сорок.
О Племяннике
Этот родственник великого композитора Рамо действительно существовал, и автор несомненно встречался с ним в парижских кафе во времена своей молодости. Однако безымянный персонаж повести существенно отличается от оригинала, и не в лучшую сторону. В череде диалогов автора с П.Р., безудержное воображение которого постоянно меняет предмет разговора, раскрывается капризный юмор этого персонажа — музыканта, типичного представителя жадной, беспринципной богемы, способного, однако, расшевелить окружающих, сорвать маски с негодяев. П.Р. выставили из богатого дома, где ему вольготно жилось, и, пока не наступает час идти в Оперу, в отместку он режет правду про своих хозяев и тех паразитов, которые их окружают; среди его забавных рассуждений попадаются глубокие умозаключения. Этот плут гораздо более сложен, чем Фигаро у Бомарше: он циник, но без претензий, знает, что он плут, и не пытается этого скрыть. Хорошая музыка — это единственное, к чему герой привязан и чем способен восхищаться. В диалоге между автором-философом и его эксцентричным и циничным собеседником первый не всегда берет верх, но в их столкновении выявляется ценность высокой морали и художественного вкуса
«Племянник Рамо» (1762 — 1779) был написан Дидро в форме диалога. Дидро и другие французские просветители часто обращались к диалогу не только потому, что он давал возможность популяризировать философские или научные идеи, но и потому, что использование диалога позволяло видеть мир диалектически. Главный герой — это реально существовавшее историческое лицо Жан-Франсуа Рамо, племянник знаменитого композитора Жан-Филиппа Рамо. Это был умный и одаренный человек, но он опустился, став паразитом и попрошайкой, и умер на больничной койке. В произведении Дидро племянник Рамо предстает собирательным, социально-обобщенным типом, который характерен для предреволюционной эпохи; одной из главных его черт стала, по определению Гегеля, «разорванность сознания».
Беседу с племянником Рамо ведет философ, который видится с ним в знаменитом кафе «Регентство». Этот человек привлек внимание философа своей оригинальностью. В его натуре сочетались высокомерие и низость, здравый смысл и безрассудство; для него не существует разницы между честным и бесчестным. Он являл собою саму изменчивость, само непостоянство. В этом диалоге, как и в ряде философских трудов, Дидро выразил свое диалектическое понимание мира: в противоположность метафизически устойчивым и неизменным сущностям человеческой природы в понимании XVIII в. Дидро увидел их диалектическую изменчивость. «Разорванность сознания» проявляется в образе мысли и образе жизни Рамо. Наблюдательный, остроумный, злоязыкий, он вхож в особняки аристократов, разбогатевших финансистов, он развлекает и веселит там гостей, терпит унижения за то, что его кормят и поят. Образ жизни героя — откровенно паразитический. Без всякого лицемерия Рамо открывает философу всю мерзость существования, порожденную безудержным накопительством. К своим «благодетелям» он относится с явным презрением. Из наблюдения над жизнью у него сложилась своя философия: «В природе все виды пожирают друг друга, а в обществе друг друга пожирают сословия». В обществе, где он живет, полностью стерлись понятия добродетели и порока, их содержание меняется соответственно интересам сильнейших, т. е. знатных и богатых. Деклассированный интеллигент, Рамо презирает это общество, но он к нему приспосабливается. Наглый циник, беззастенчивый негодяй, он сознательно выбирает общественный паразитизм и восхваляет его. Опровергая философию Рамо, Дидро говорит о великой роли труда в социально-историческом развитии человечества и вместе с тем показывает полную негодность, упадок «старого порядка», который развращающе влияет на людей и порождает паразитизм.
Племянник Рамо отличается полной искренностью. Он признается, что он «невежа, дурак, безумец, нахал, лентяй». Он страдает оттого, что ради куска хлеба приходится унижать себя. Он знает, что в каждом человеке есть достоинство, данное ему самой природой, а презрение к себе — это подлинная мука сознания. Ничтожные люди многого для себя добиваются подлостью, значит, считает он, и ему можно лгать, клясться, обещать и не выполнять обещаний, сводничать. Его безнравственность порождена обществом. Поступки таких людей, как Рамо, замечает философ, человека столь яркой индивидуальности, полной жизненных сил и энергии, заставляют людей задумываться, одобрять или порицать, т. е. двигаться вперед.
Племяннику Рамо ведомы все способы существования среди знатных и богатых: лесть, шутовство. Племянник Рамо понимает суть общества, в котором живет. «Золото все, а остальное без золота - ничто». Революция была еще впереди, но на горизонте уже вставал мрачный силуэт капиталистического общества, черты которого Дидро угадал в разложении феодального общества и предсказал устами шута.
Беспомощность нравственной позиции Философа перед циническим разоблачением Племянника Рамо – это своего рода самокритика просветительского разума, сознание его ограниченности перед нарастающими противоречиями и сложностями жизни.