Пучину их игрушку: теперь плачут они
Но та же волна должна принести им новые игрушки и
Рассыпать перед ними новые пестрые раковины!
Так будут они утешены; и подобно им, и вы, друзья мои,
Получите свое утешение -- и новые пестрые раковины!
Так говорил Заратустра.
О людском отребье
Жизнь есть родник радости; но всюду, где пьет отребье, все
Родники бывают отравлены.
Все чистое люблю я; но я не могу видеть морд с оскаленными
Зубами и жажду нечистых.
Они бросали свой взор в глубь родника; и вот мне светится
Из родника их мерзкая улыбка.
Священную воду отравили они своею похотью; и когда они
Свои грязные сны называли радостью, отравляли они еще и слова.
Негодует пламя, когда они свои отсыревшие сердца кладут на
Огонь; сам дух кипит и дымится, когда отребье приближается к
Огню.
Приторным и гнилым становится плод в их руках: взор их
Подтачивает корень и делает сухим валежником плодовое дерево.
И многие, кто отвернулись от жизни, отвернулись только от
Отребья: они не хотели делить с отребьем ни источника, ни
Пламени, ни плода.
И многие, кто уходили в пустыню и вместе с хищными зверями
Терпели жажду, не хотели только сидеть у водоема вместе с
Грязными погонщиками верблюдов.
И многие приходившие опустошением и градом на все хлебные
Поля хотели только просунуть свою ногу в пасть отребья и таким
Образом заткнуть ему глотку.
И знать, что для самой жизни нужны вражда и смерть и
Кресты мучеников, -- это не есть еще тот кусок, которым давился
я больше всего:
Но некогда я спрашивал и почти давился своим вопросом:
Как? неужели для жизни нужно отребье?
Нужны отравленные источники, зловонные огни, грязные сны и
Черви в хлебе жизни?
Не моя ненависть, а мое отвращение пожирало жадно мою
Жизнь! Ах, я часто утомлялся умом, когда я даже отребье находил
Остроумным!
И от господствующих отвернулся я, когда увидел, что они
Теперь называют господством: барышничать и торговаться из-за
Власти -- с отребьем!
Среди народов жил я, иноязычный, заткнув уши, чтобы их
Язык барышничества и их торговля из-за власти оставались мне
Чуждыми.
И, зажав нос, шел я, негодующий, через все вчера и
Сегодня: поистине, дурно пахнут пишущим отребьем все вчера и
Сегодня!
Как калека, ставший глухим, слепым и немым, так жил я
Долго, чтобы не жить вместе с властвующим, пишущим и
Веселящимся отребьем.
С трудом, осторожно поднимался мои дух по лестнице; крохи
Радости были усладой ему; опираясь на посох, текла жизнь для
Слепца.
Что же случилось со мной? Как избавился я от отвращения?
Кто омолодил мой взор? Как вознесся я на высоту, где отребье не
Сидит уже у источника?
Разве не само мое отвращение создало мне крылья и силы,
Угадавшие источник? Поистине, я должен был взлететь на самую
Высь, чтобы вновь обрести родник радости!
О, я нашел его, братья мои! Здесь, на самой выси, бьет для
Меня родник радости! И существует же жизнь, от которой не пьет
Отребье вместе со мной!
Слишком стремительно течешь ты для меня, источник радости!
И часто опустошаешь ты кубок, желая наполнить его!
И мне надо еще научиться более скромно приближаться к
Тебе: еще слишком стремительно бьется мое сердце навстречу
тебе:
Мое сердце, где горит мое лето, короткое, знойное,
Грустное и чрезмерно блаженное, -- как жаждет мое лето-сердце
Твоей прохлады!
Миновала медлительная печаль моей весны! Миновала злоба
Моих снежных хлопьев в июне! Летом сделался я всецело, и
Полуднем лета!
Летом в самой выси, с холодными источниками и блаженной
Тишиной -- о, придите, друзья мои, чтобы тишина стала еще
Блаженней!
Ибо это -- наша высь и наша родина: слишком высоко
И круто живем мы здесь для всех нечистых и для жажды их.
Бросьте же, друзья, свой чистый взор в родник моей
Радости! Разве помутится он? Он улыбнется в ответ вам
Своей чистотою.
На дереве будущего вьем мы свое гнездо; орлы должны в
Своих клювах приносить пищу нам, одиноким!