Развитие профессиональной дипломатической службы в Русском государстве и формирование ее современной модели
Становление профессиональной дипломатической службы в Русском государстве также происходило по мере расширения и укрепления централизованного государства. Исторические рамки этого процесса охватывают XV – XVII столетия и совпадают с общеевропейскими параметрами.
В отечественных исследованиях основные этапы формирования дипломатической службы в России представлены достаточно полно[i]. С возвышением Московского княжества особое место наряду с князем занимает Боярская дума, состоявшая из представителей феодальной иерархии. С XV столетия она превращается в постоянный совещательный орган. Это отражено в широкой дипломатической документации, датируемой временем правления Ивана III (1462 –1505). Прием иностранных дипломатов, ведение переговоров, составление документации по посольским делам — все это находится в ведении Боярской думы. Однако по мере централизации Боярская дума подчас мешает государю проводить самодержавную политику. Вследствие этого в правление Василия III формируется частный совет государя, своего рода кабинет, состоявший из доверенных лиц царя. «Ближняя дума» готовила решения и выносила их на утверждение в Боярскую думу. Именно «ближние думцы» чаще всего упоминаются во время переговоров с иноземными дипломатами как личные представители царя. Данный обычай сохранился в неприкосновенности и в XVII столетии. Так, глава дипломатического ведомства Ордин-Нащекин писал, обращаясь к царю Алексею Михайловичу: «В Московском государстве искони, как и во всех государствах, посольские дела ведают люди тайной Ближней думы»[ii].
Кроме Боярской и Ближней думы, в XVI столетии существовали и другие учреждения, которые в своей деятельности соприкасались с посольскими делами. Прежде всего, упомянем такое учреждение, как Казна. В XV – начале XVI вв. Казенный двор, располагавшийся на территории Московского Кремля, являлся одним из первых учреждений по внешним связям и одновременно хранилищем дипломатических документов. Именно здесь бояре и казначеи принимали послов.
Начиная с XV – первой половины XVI столетия самое непосредственное участие в дипломатических сношениях стали принимать представители нового служебного сословия, своеобразные родоначальники отечественной бюрократии - дьяки и подьячие. В 80-х гг. XV столетия документы засвидетельствовали процесс обособления посольских дьяков в качестве самостоятельной категории[iii]. Так, посольские дьяки присутствуют на приемах, выступают с речами от имени великого князя, записывают и протоколируют ход переговоров. Кроме того, дьяки принимают грамоты от иностранных послов, являются постоянными членами «ответных» комиссий, нередко сами выезжают за границу в составе посольства. Немаловажно, что при их участии пишутся наказы, они же ведают дипломатической документацией. Дворцовые дьяки были заняты размещением и устройством иностранных дипломатов на подворьях.
По мере расширения функций центральной власти возникают новые, аналогичные итальянским «канцеляриям» учреждения – «приказы». Процесс становления приказов (первоначально они именовались «избой» или «двором») длился в течение нескольких десятилетий – с конца XV до середины XVI в.
Появление Посольского приказа большинство историков относят к 1549 г., так как в записях посольских дел содержится известное упоминание о том, что именно в том году «приказано посольское дело Ивану Михайловичу Висковатому, а был еще в подъячих»[iv]. Правда, есть все основания предполагать, что Посольский приказ существовал и ранее. Об этом свидетельствуют данные о развитии чиновной иерархии, ведавшей внешнеполитическими делами. Функции предшественников Висковатого ничем не отличались от тех, к исполнению которых приступил сам Висковатый[v]. Отметим также и тот факт, что исследователи западноевропейской дипломатии утверждают, что попытка организации компетентных органов по внешней политике в европейских государствах XVI в., за исключением Италии, провалилась[vi].
В Русском государстве эта попытка была достаточно успешной. Службу в Посольском приказе исправно несли дьяки и их помощники — подьячие. Во второй половине XVI в. посольские дьяки пользовались самыми широкими полномочиями: они не только принимали привезенные послами грамоты, но и вели предварительные переговоры, присутствовали на приемах иностранных дипломатов, проверяли содержание ответных грамот, составляли наказы послам и приставам, направляемым для встречи иностранных послов, первыми знакомились с отчетами отечественных послов. К тому же думные посольские дьяки могли возглавить посольство.
«Итальянская система» выдачи жалованья дипломатам из государственной казны существовала и в России. В среднем, в начале XVII в. посол до выезда посольства получал 100 руб., после возвращения посольства 50 рублей. К этому следует присовокупить другие выплаты и пожалования, а также некоторые налоговые льготы[vii].
В этой связи небезынтересно отметить, что история западноевропейской дипломатической службы изобилует примерами весьма затруднительного распространения итальянской системы жалованья послам. Так, например, в середине XVI в. посол императора Максимилиана, отправляясь в Испанию, договорился с испанским послом, направлявшимся в Германию, не дожидаться денежного поступления с родины, а получать жалованьие своего коллеги непосредственно на месте. В результате оба посла влезли в большие долги, ибо испанский король, хотя и выплатил некоторую сумму, но гораздо меньше той, которая была согласована, а Максимилиан вообще перестал выплачивать жалованье своему послу[viii].
Отметим, обращаясь к отечественной дипломатии, что в XVI столетии в России также появляются все известные Европе виды дипломатической документации: верительные («верющие») грамоты, «опасные» грамоты, обеспечивающие свободный выезд и въезд посольства, «ответные» грамоты. Аналогом западных «инструкций» являются подробные русские «наказы», постатейно разъясняющие цель посольства и включающие возможные варианты речей и ответов на вопросы. Послам вменяется в обязанность сбор необходимой информации. Соответственно совершенствуются также и посольские отчеты — «статейные списки», названные так, поскольку в них скрупулезно подводятся итоги работы посольства по каждой статье наказа.
Особая роль в российской дипломатии отводится архивному делу. В Западной Европе пальма первенства в ведении архивов принадлежала папскому Риму и Венеции. Архивы этих двух государств до сих пор остаются бесценным источником информации для историков. В других европейских странах большой оборот бумаг и неумение вести архивы приводили к частой утере документов и текстов международных договоров. Так, в 1528 г. английские дипломаты в течение нескольких месяцев не могли отыскать документы, касающиеся дочери испанского короля, выходившей замуж за английского принца. К тому же у западноевропейских дипломатов не было принято передавать дела своему преемнику. Послы нанимали секретарей, которые, в отличие от итальянских, не были государственными служащими и, тратя на делопроизводство собственные деньги, зачастую по окончании срока службы все документы забирали с собой[ix].
В Русском государстве раннее формирование государственной бюрократической системы способствовало тщательной и достаточно эффективной организации архивов. К началу XVI в. проводилась регулярная систематизация дипломатических документов. Оригиналы и копии всех документов хранились сначала в Казне, а затем в Посольском приказе.
Наиболее распространенной формой фиксирования дипломатической информации были «столбцы» — подклеенные одна к другой по вертикали полосы бумаги, причем на каждом месте склеивания во избежание подлога ставилась подпись должностного лица. Документы систематизировались по годам, а также по странам и регионам. Материалы посольской документации, близкие по темам, переписывались в тетради, составившие основу «посольских книг», самых информативных, многочисленных и наиболее сохранившихся и по сей день документов. При поступлении в архив книги и столбцы в зависимости от важности помещались в обитые бархатом и окованные железом дубовые «ковчеги», или же в осиновые коробья, или — в холщовые мешки.
В российской дипломатической службе сложилась и упрочилась система рангирования дипломатов: с XVI столетия в документах упоминаются великие послы, легкие послы, посланники, гонцы, посланцы и посланные[x]. Служащие Посольского приказа располагались по карьерной лестнице — от подьячих («молодых», «средних» и «старых») к дьякам. «Старые» подьячии, как правило, возглавляли появившиеся в Приказе территориальные отделы — «повытья». Три повытья отвечали за сношения со странами Европы, два — с азиатскими государствами.
Обособление дипломатии в специальную отрасль государственной службы в России, как, впрочем, и в Европе, произошло далеко не вдруг и не сразу. Дело в том, что Посольский приказ, помимо внешних сношений, был занят и сугубо внутренними проблемами. Напомним, что и во Франции в этот период времени в министерстве иностранных дел, учрежденном кардиналом Ришелье в 1626 г., имелись подразделения, контролировавшие деятельность некоторых отделов Министерства внутренних дел. Московский Посольский приказ ведал иностранными купцами, занимался выкупом и обменом пленных, управлял рядом территорий, заведовал почтой, судом и сбором таможенных и других налогов. Недаром глава Посольского приказа Ордин-Нащекин (1667 – 1671) сокрушался о том, что «мешают посольские дела с кабацкими»[xi].
Изначально в Посольском приказе на высоком уровне работал отдел переводов. Устные переводы делали толмачи, письменные — переводчики. Часто их набирали из иностранцев, находящихся на российской службе, или побывавших в плену русских. В конце XVII столетия 15 переводчиков и 50 толмачей делали переводы с латыни, итальянского, польского, волошского, английского, немецкого, шведского, голландского, греческого, татарского, персидского, фарси, арабского, турецкого и грузинского. Нередко для изучения иностранных языков и приобретения навыков детей боярских посылали за границу[xii]. Это заложило прочные основы системы подготовки дипломатических кадров. Вот почему, характеризуя положение в этой сфере, английские исследователи Гамильтон и Лэнгхорн отмечают, что в XVIII в. только во Франции и России, где существовала мощная переводческая служба, вопрос о подготовке дипломатических кадров был поставлен на широкую государственную ногу[xiii].
Посольский приказ издревле был также и центром культурной жизни государства. Так, в XVII в. глава Посольского приказа А.С. Матвеев (1671 – 1676) выступил с инициативой написания официальной истории России. Под его руководством было составлено своего рода пособие по дипломатической переписке – «Титулярник». Он содержал обширные, почерпнутые из архива Посольского приказа сведения о внешнеполитических событиях, на его страницах были представлены грамоты иностранных монархов. «Титулярник» стал одним из самых ярких памятников русской дипломатической мысли.
В XVII в. Посольский приказ выписывал несколько иностранных газет, журналов и ведомостей. Заметным явлением культурной жизни XVII в. были «Куранты» — специальный информационный выпуск для царя и Думы. «Курантам» же предшествовали так называемые «летучие листки», или «вестовые письма», за перевод и распространение которых организационно отвечал Посольский приказ. В «Курантах» содержались сведения о военных и политических событиях в других странах, о межгосударственных переговорах. Информацию в основном поставляли русские дипломаты — им предписывалось регулярно отправлять в Москву обширные сводки из европейской прессы. С этого времени Россия вошла в число стран-агентов, снабжавших европейские страны информацией о происходящих событиях и получающих взамен соответствующие материалы.
Сторонником максимального расширения связей со странами Западной Европы был глава Посольского приказа В.В. Голицын (1682 – 1689). Уже при нем служилая форма одежды стала соответствовать европейскому стандарту, а над главным из каменных корпусов Посольского приказа, вполне в духе времени, вознесся огромный глобус, символизировавший весь земной шар.
В XVII столетии Посольский приказ учредил первые постоянные дипломатические представительства в Швеции и Речи Посполитой.
Итак, в том, что касается организации профессиональной дипломатической службы, Россия в целом не отставала от Запада, а иногда по ряду показателей шла впереди некоторых западных стран. В то же время формирование системы, называемой прообразом современной дипломатической службы, а именно, системы постоянных и взаимных дипломатических представительств, относится ко времени правления Петра I. Трудно согласиться с суждением, будто Петр субъективно и волюнтаристски устанавливал дипломатические отношения «со всеми, кто о том либо просил, либо был ему лично так или иначе знаком», включая «массу мелких немецких монархов и […] всякую “шушеру” вроде дряхлеющей Генуэзской республики, полумарионеточногокоролевства Сардинии, […] крошечного Мальтийского ордена, отношения с которым могли щекотать лишь самолюбие таких монархов, как Петр», а это было не нужно, бесполезно и даже вредно для России[xiv]. Последний тезис представляется нам весьма дискуссионным, а суждение о волюнтаризме Петра противоречит вполне сознательному стремлению монарха соответствовать требованиям европейской дипломатической системы XVIII в., которая предполагала взаимный обмен дипломатическими представителями, участие в многосторонних международных конференциях и конгрессах, посреднических акциях, разработке и принятии различных договоров и соглашений, а также в развитии правовой основы международных отношений.
Именно вследствие этого дипломатическая реформа Петра привела к образованию широкой сети постоянных дипломатических российских представительств. Они были учреждены в Австрии, Англии, Голландии, Испании, Дании, Гамбурге, Польше, Пруссии, Мекленбурге, Турции, Франции, Швеции. Кроме того, согласно штату загранучреждений Коллегии иностранных дел дипломатические агенты были направлены в Амстердам, Данциг, Брауншвейг, герцогство Курляндское и Семигальское, в Китай, Бухару и Калмыкию[xv].
С другой стороны, вряд ли правомерно также и то суждение, будто «до Петра Россия не имеет постоянных дипломатических представительств […], основные явления мировой политики московским дипломатам никогда не были известны, но проходит какой-то десяток лет после выхода Петра на международную арену, и послы России, образованные, не уступающие ни в чем изощренным западным дипломатам, действуют в крупнейших европейских столицах»[xvi]. Как мы видели, факты свидетельствуют о том, что Петр унаследовал от предшественников вполне профессиональный и достаточно эффективный дипломатический аппарат, что и позволило ему достаточно быстро наладить собственную дипломатическую службу.
По нашему мнению, суть вопроса заключается не в выявлении отсталости допетровской дипломатии от западной, и не в обвинении Петра в волюнтаризме. В действительности, речь идет о двух различных моделях дипломатической системы. Развитие российской допетровской модели было обусловлено целым рядом факторов. Постоянные внешние угрозы и вызываемая ими сверхцентрализация государства, несомненно, препятствовали независимому существованию удельных княжеств и налаживанию между ними дипломатических отношений, как это произошло в Италии. Что же касается дипломатии, проводимой централизованным государством, то концепция взаимного обмена постоянными дипломатическими представителями, как нам кажется, не могла в нем возникнуть. Причиной тому сам принцип государственного устройства, основанного на так называемой «симфонии» светской и церковной властей.
Концепция «симфонии» была заимствована у Византии через ее правовые нормы, положенные в основу Кормчей книги. Напомним, что изложению этой концепции посвящена ее XLII глава, которая фактически является дословным переводом преамбулы VI Новеллы императора Юстиниана. Как известно, в преамбуле утверждается «священство» и «царство», то есть власть светская и власть духовная как происходящие от одного Божественного источника[xvii]. Так, взаимодействие церкви и государственной власти было настолько тесным, что еще в XVI столетии по пятницам было принято проводить совместные совещания Освященного собора (представителей церковной иерархии) и Боярской думы. На этих совещаниях обсуждались и решались дела особой государственной важности[xviii].
Унаследовав от Византии принцип ее государственного устройства, русское государство не могло не придать и своей дипломатической службе черты византийской модели. Отметим, что византийская дипломатия, при всей своей развитости и изощренности, не пошла по пути создания постоянных дипломатических представительств. Подчеркнем также, что многие ученые выделяют в качестве одной из основных черт византийской дипломатии усилия по христианизации окружавших империю ромеев «варварских» народов[xix].
Вряд ли возможно согласиться с исследователем структур русской дипломатической службы В.В. Похлебкиным, который, характеризуя высочайший уровень дипломатического мастерства Великого князя владимирского, отрицает заимствование уроков византийской дипломатии лишь на том основании, что это происходило «задолго до появления византийских учителей в Московском государстве после крушения Византийской империи в 1453 г.»[xx].
Как известно, византийское влияние шло прежде всего через церковь, а митрополиты русской церкви вплоть до середины XV в. назначались константинопольским патриархом и, как правило, были греческого, болгарского или иного нерусского происхождения. Однако в условиях «симфонии» именно они и подчиненный им клир были ближайшими советниками русских правителей и оказывали значительное влияние на их внешнеполитический курс. Кстати, В.В. Похлебкин отмечает, что в роли руководителя или координатора внешнеполитической деятельности русских правителей выступали церковные иерархи и духовники великих князей[xxi].
Сам процесс присоединения народов — коми, перми, народов сибирских и степных прежде всего характеризовался начавшейся там постройкой монастырей и обращением местных народов в православие[xxii]. Например, деятельность монаха св. Стефана Пермского, направившегося в конце XIV в. проповедовать христианство в страну Коми и ставшего первым епископом новой Пермской епархии, вполне укладывается в русло русской дипломатии той эпохи. Политическая деятельность св. Стефана Пермского способствовала включению комичей в состав Великого Московского княжества. Подобно византийским миссионерам, святым Кириллу и Мефодию, св. Стефан создал особый алфавит для языка коми, так называемую «пермскую азбуку», перевел на коми-язык ряд богослужебных текстов, создал школу для подготовки местного духовенства[xxiii]. Напомним также, что главнейшим обоснованием внешней политики на западных рубежах русского государства стала защита православного населения от наступления католицизма[xxiv].
В рамках «симфонии» утверждался универсализм христианского сознания, преграждавший путь светскому пониманию суверенитета правителя. Не случайно, слово «патриот» входит в русский язык лишь при Петре I. Даже концепция Москвы как «Третьего Рима», кстати, с пониманием воспринятая отдельными западными государствами на волне борьбы с османской опасностью[xxv], в своем исконном смысле предусматривала превращение Москвы в центр православия.
Дело в том, что впервые выразивший эту концепцию старец псковского Елеазарова монастыря Филофей размышлял о «Ромейском царстве», то есть о таком «царстве», которое обладает не пространственно-временной характеристикой, а лишь выполняет определенную историческую миссию. Воплощением такого «царства» могут становиться различные государственно-политические образования. Отныне же эта миссия, полагал старец, перешла к России, единственному православному царству, сумевшему сохранить политическую независимость. Филофей «молит князя внимать Господа ради тому, что все христианские царства соединились в одном его царстве»[xxvi]. Так что, в интересующую нас эпоху именно это качество присутствует в парадигме «третьего Рима», а не «имперская модель» позднейших великодержавных истолкований[xxvii].
Судя по всему, общественное сознание XV – XVI вв. было погружено в поиски царства «вечного», весьма далекого от зародившейся на Западе модели суверенного государства. Эта отдаленность сказалась и на идеологии средневековой российской дипломатии. Не случайно Ф.И. Карпов, современник Филофея и ученик просветителя Максима Грека, сам известнейший политический деятель, публицист и дипломат, которому в 30 — 40-х годах XVI столетия принадлежала ведущая роль в руководстве внешней политикой государства, рассуждал о том, как «сподвигнути […] дело народное или царство или владычество к своей вечности»[xxviii].
Вследствие этого, к числу главных задач русской дипломатии того времени относится прежде всего контроль и наблюдение за сношениями с заграницей, а не поощрение и развитие таковых. Подчеркнем, что, как правило, эти отношения устанавливались лишь после тщательной проверки, а «несподручным» державам зачастую отказывали в установлении дипломатических отношений[xxix]. К светским концепциям дипломатии отношение было весьма подозрительным.
В этом контексте уместно напомнить о сопернике Ришелье Фердинанде II, императоре Священной Римской империи, который, подобно русским самодержцам, представлял себе свою миссию как исполнение воли Господней. Его советник иезуит Ламормаини утверждал: «Фальшивую и продажную политику, столь распространенную в нынешние времена, император, в своей мудрости, осудил с самого начала. Он полагал, что с теми, кто придерживается подобной политики, нельзя иметь дело, ибо они провозглашают ложь и злоупотребляют именем Божьим, дурно обращаясь с религией. Было бы величайшим безумием пытаться укрепить королевство, дарованное одним лишь Господом, средствами, для Господа ненавистными»[xxx]. Не случайно подобное отношение к французской модели дипломатии не способствовало развитию собственной дипломатической службы в ее современном понимании. Такая служба появилась в империи Габсбургов лишь к началу XIX века.
В России лишь с приходом Петра I утверждает себя концепция дипломатии как системы взаимоотношений между суверенными государствами, основанной на взаимном обмене постоянными дипломатическими представителями, воплощающими суверенитет своего правителя. И происходит это в силу той причины, что Петр I радикально прежде всего реформировал саму систему государственной власти, претворяя в жизнь принципы секуляризации государственного устройства.
Во многом по примеру протестантских государств, Петр упразднил институт патриарха, сам стал главой церкви и подчинил ее государственному Синоду. По сути дела, эта реформа ознаменовала собой бесповоротную ликвидацию византийской «симфонии». Утверждение своего абсолютного суверенитета позволило Петру целиком и полностью принять на вооружение европейскую концепцию дипломатической системы. Неспроста именно в правление Петра I в 1717 г. выходит в свет трактат известного петровского дипломата П.П. Шафирова «Рассуждение, какие законные причины Е.В. Петр Великий к начатию войны против короля Карла XII Шведского в 1700 г. имел». Это первое русское сочинение по международному праву вполне вписывается в круг идей Гуго Гроция, основоположника светского международного права.
Новая концепция дипломатии потребовала установления дипломатических отношений со всеми суверенными странами. При Петре I на смену старинному Посольскому приказу приходит созданная по шведскому образцу Коллегия иностранных дел. При нем же вводится европейский протокол, перенимается европейская система рангирования дипломатов, а российские послы становятся непременными членами европейского дипломатического корпуса. Реформа дипломатической службы включила Россию в европейскую дипломатическую систему, что способствовало превращению империи в значимый фактор европейского равновесия, определенного позже известным французским историком XIX в. А. Дебидуром как “такое состояние моральных и материальных сил, которое на всем пространстве от Уральских гор до Атлантического океана и от Ледовитого океана до Средиземного моря, так или иначе, обеспечивает уважение к существующим договорам, к установленному ими территориальному размежеванию и санкционированным ими политическим нравам. Это такой порядок, при котором все государства сдерживают друг друга, чтобы ни одно из них не могло силой навязать другим свою гегемонию или подчинить их своему господству”[xxxi] .
Таким образом, сравнение процессов становления европейской и российской профессиональных дипломатических служб приводит нас к выводу, что отличие российской допетровской дипломатии от западной проявляется отнюдь не в мнимом несовершенстве и непрофессионализме отечественной дипломатической службы, а в том, что допетровская дипломатия и перенятая Петром I европейская дипломатическая система являются производными различных идеологических моделей государственного устройства и различного типа систем международных отношений.