Глава 32 НЕХОРОШАЯ ПЯТНИЦА
Арган. А это не опасно-
представляться мертвым?
Туанетта. Нет, нет. Какая же
в этом опасность? Протягивайтесь
здесь скорей!
"Мнимый больной"
Был серенький февральский день. Во втором этаже дома, помещавшегося на
улице Ришелье, вдоль кабинета по вытертому ковру расхаживал, кашляя и
кряхтя, человек в халате изумрудного цвета, надетом поверх белья. Голова
человека была повязана по-бабьи шелковым ночным платком. В камине очень
весело горели дрова, и на огонь приятно было смотреть, отвращая взор от
февральской мути за окнами.
Человек мерил кабинет, останавливаясь по временам и рассматривая эстамп,
прибитый у окна. На этом эстампе был изображен лицом похожий на боевого
охотничьего сокола, в парике с тугими, крупными кольцами волос,
спускающимися на мужественные плечи, человек с выпуклыми, суровыми и умными
глазами. Под изображением человека помещался герб-щит с тремя цветками в его
поле.
Человек в халате разговаривал сам с собою тихо, изредка едко ухмылялся
своим мыслям. Когда он подходил к портрету, он смягчался, козырьком руки
накрывал глаза, прищуривался и любовался изображением.
- Хороший эстамп,-задумчиво сказал себе человек в халате,-очень, я бы
сказал, хороший эстамп... Великий Конде!-произнес он значительно, а потом
повторил бессмысленно несколько раз:-Великий Конде... Великий Конде...-И еще
пробормотал:-Эстамп... эстамп... я доволен, что приобрел этот эстамп...
Затем он пересек комнату и в кресле у камина посидел некоторое время,
освободив из ночных туфель босые ноги и протягивая их к живительному огню.
- Побриться надо,-сказал он задумчиво и потер шершавую щеку.-Нет, не
надо,-сам себе ответил он,- слишком утомительно бриться каждый день.
Согрев ноги, он надел туфли и направился к книжным шкафам и остановился
возле того, в котором на полках грудами лежали рукописи. Край одного из
листов свесился с полки. Человек выдернул рукопись за угол и прочел на ней
заголовок "Коридон". Злобно усмехнувшись, он хотел разорвать рукопись, но
руки изменили ему, он сломал ноготь и с проклятием всадил рукопись между
поленьями дров в камине. Через несколько секунд комнату залило светом, а
затем "Коридон" распался на черные плотные куски.
В то время как человек в халате наверху занимался сожжением "Коридона", в
нижних покоях разговаривали Арманда и Барон, пришедший навестить Мольера.
- В церковь не пошел, говорит, нездоровится,- рассказывала Арманда.
- Зачем в церковь?-спросил Барон"
- Да ведь сегодня семнадцатое, годовщина смерти Мадлены,-пояснила
Арманда,-я слушала мессу.
- Ах да, да,-вежливо сказал Барон.-Кашляет? Арманда поглядывала на
собеседника. Светлый парик его двумя потоками ниспадал на плечи. На Бароне
был новый шелковый кафтан, на коленях штанов драгоценные кружева колпаками,
шпага висела на широкой перевязи, а на груди висела мохнатая муфта. И Барон
изредка косился на муфту, потому что она ему очень нравилась.
- Как вы разодеты сегодня!..-сказала Арманда и добавила:-Кашляет и целое
утро кричал на прислугу. Я уж заметила, пятница-это самый скверный день.
Впрочем, я слишком много пятниц перевидала за одиннадцать лет. Но вот что,
ступайте к нему наверх, не сидите у меня, а то опять прислуга распустит по
Парижу бог знает что!
И Арманда с Бароном направились к внутренней лестнице. Но не успели они
подняться, как за дверями наверху нетерпеливо зазвенел колокольчик.
- Вот опять дрелен, дрелен,-сказала Арманда. Тут дверь наверху
отворилась, и человек в халате вышел на верхнюю площадку лестницы.
- Эй, кто тут есть?-брюзгливо спросил он.- Почему черт всегда уносит...
Ах, это вы? Здравствуйте, Барон.
- Здравствуйте, мастер,-ответил Барон, глядя вверх.
- Да, да, да, добрый день,-сказал человек в халате,-мне хотелось бы
поговорить...
Тут он положил локти на перила, ладонями подпер щеки и стал похож на
смешную обезьяну в колпаке, которая выглядывает из окна. Арманда и Барон с
изумлением поняли, что он желает разговаривать тут же, на лестнице, и
остались внизу. Человек помолчал, потом заговорил так:
- Я хотел сказать вот что: если бы жизнь моя... Если бы в жизни моей
чередовались бы поровну несчастия с удовольствиями, я, право, считал бы себя
счастливым, господа!
Арманда, напряженно сморщившись, глядела вверх. У нее пропала всякая
охота подниматься. "Пятница, пятница...-подумала она.-Опять начинается эта
ипохондрия!"
- Вы подумайте сами!-патетически продолжал человек.-Если никогда нет ни
одной минуты ни удовлетворения, ни радости, то что же тогда? И я хорошо
вижу, что мне надо выйти из игры! Я, дорогие мои,-задушевно прибавил
человек,-уверяю вас, больше не могу бороться с неприятностями. Ведь у меня
нет отдыха! А?-спросил он.- И вообще я полагаю, что я скоро кончусь. Что вы
на это скажете. Барон?-И тут человек совсем свесил голову на перила.
На лестнице наступило молчание. Барон почувствовал, что слова человека
ему крайне не нравятся. Он нахмурился, бросил беглый взгляд на Арманду, а
потом сказал:
- Я полагаю, мэтр, что вам сегодня не нужно играть.
- Да,-подтвердила Арманда,-не играй сегодня, ты себя плохо чувствуешь.
Ворчание послышалось наверху.
- Ну что вы такое говорите? Как можно отменить спектакль? Я вовсе не
желаю, чтобы рабочие меня кляли потом за то, что я лишил их вечеровой платы.
- Но ведь ты себя плохо чувствуешь?-сказала Арманда неприятным голосом.
- Я себя чувствую превосходно,-из упрямства ответил человек,-но меня
интересует другое: почему какие-то монашки бродят у нас по квартире?
- Не обращай внимания, они из монастыря Святой Клары, пришли просить
подаяния в Париж. Ну, пусть побудут до завтрашнего дня, они тебя ничем не
будут раздражать, посидят внизу.
- Святой Клары?-почему-то изумился человек в колпаке и повторил:-Святой
Клары? Ну что ж, что Святой Клары? Если Святой Клары, то пусть они сидят в
кухне! А то кажется, что в доме сто монашек!.. И дай им пять ливров.
И тут человек неожиданно шмыгнул к себе и закрыл за собою дверь.
- Я вам говорю, что это пятница,-сказала Арманда,-с этим уж ничего не
поделаешь.
- Я поднимусь к нему,-нерешительно отозвался Барон.
- Не советую,-сказала Арманда,-идемте обедать. Вечером на пале-рояльской
сцене смешные доктора в черных колпаках и аптекари с клистирами посвящали во
врачи бакалавра Аргана:
Если хворый еле дышит
И не может говорить?..
Бакалавр-Мольер весело кричал в ответ:
Умный врач тотчас предпишет
Кровь бедняге отворить!
Два раза клялся бакалавр в верности медицинскому факультету, а когда
президент потребовал третьей клятвы, бакалавр, ничего не ответив, неожиданно
застонал и повалился в кресло. Актеры на сцене дрогнули и замялись: этого
трюка не ждали, да и стон показался натуральным. Но тут бакалавр поднялся,
рассмеялся и крикнул по-латыни:
- Клянусь!
В партере ничего не заметили, и только некоторые актеры увидели, что лицо
бакалавра изменилось в цвете, а на лбу у него выступил пот. Тут хирурги и
аптекари оттанцевали свои балетные выходы, и спектакль закончился.
- Что с вами было, мэтр?-тревожно спросил Лагранж, игравший Клеанта, у
Мольера.
- Да вздор!-ответил тот.-Просто кольнуло в груди и сейчас же прошло.
Лагранж тогда отправился считать кассу и сводить какие-то дела в театре,
а Барон, не занятый в спектакле, пришел к Мольеру, когда тот переодевался.
- Вы почувствовали себя плохо?-спросил Барон.
- Как публика принимала спектакль?-ответил Мольер.
- Великолепно. Но у вас скверный вид, мастер?
- У меня прекрасный вид,-отозвался Мольер,-но почему-то мне вдруг стало
холодно.
И тут он застучал зубами.
Барон глянул испытующе на Мольера, побледнел и засуетился. Он открыл
дверь уборной и крикнул:
- Эй, кто там есть? Скажите, чтобы живей подавали мой портшез!
Он снял свою муфту и велел Мольеру засунуть в нее руки. Тот почему-то
присмирел, молча повиновался и опять застучал зубами. Через минуту Мольера
закутали, носильщики подняли его, посадили в портшез и понесли домой.
В доме еще было темно, потому что Арманда только что вернулась со
спектакля: она играла Анжелику. Барон шепнул Арманде, что Мольер чувствует
себя неладно, в доме забегали со свечами и Мольера повели по деревянной
лестнице наверх. Арманда стала отдавать какие-то приказания внизу и одного
из слуг послала искать врача.
Барон в это время со служанкой раздел Мольера и уложил его в постель. С
каждой минутой Барон становился почему-то все тревожней.
- Мастер, не хотите ли вы чего-нибудь? Быть может, вам дать бульону?
Тут Мольер оскалился и сказал, почему-то злобно улыбаясь:
- Бульон? О нет! Я знаю, из чего варит моя супруга бульон, он для меня
крепче кислоты.
- Налить вам ваше лекарство? Мольер ответил:
- Нет, нет. Я боюсь лекарств, которые нужно принимать внутрь. Сделайте
так, чтобы я заснул.
Барон повернулся к служанке и шепотом приказал:
- Подушку с хмелем, живо!
Служанка вернулась через минуту с подушкой, набитой хмелем, и ее положили
Мольеру под голову. Тут он закашлялся, и на платке выступила кровь. Барон
всмотрелся, поднеся к лицу свечу, и увидел, что нос у Мольера заострился,
под глазами показались тени, а лоб покрылся мельчайшим потом.
- Подожди здесь,-шепнул Барон служанке, кинулся вниз и столкнулся с Жаном
Обри, сыном того самого Леонара Обри, который строил мостовую для блестящих
карет, Жан Обри был мужем Женевьевы Бежар.
- Господин Обри,-зашептал Барон,-он очень плох, бегите за священником!
Обри охнул, надвинул шляпу на глаза и выбежал из дому. У лестницы
показалась Арманда со свечой в руке.
- Госпожа Мольер,-сказал Барон,-посылайте еще кого-нибудь за священником,
но скорей!
Арманда уронила свечу и исчезла в темноте, а Барон, прошипев на лестнице
недоуменно: "Что же, черт возьми, не идет никто из докторов?"-побежал
наверх.
- Чего вам дать, мастер?-спросил Барон и вытер платком лоб Мольера.
- Свету!-ответил Мольер.-И сыру пармезану.
- Сыру!-сказал Барон служанке, и та, потоптавшись, поставила свечку на
кресло и выбежала вон.
- Жене скажите, чтобы поднялась ко мне,-приказал Мольер.
Барон побежал по лестнице вниз и позвал:
- Кто там? Дайте свету больше! Госпожа Мольер! Внизу одна за другой
загорались свечи в чьих-то трясущихся руках. В это время там, наверху,
Мольер напрягся всем телом, вздрогнул, и кровь хлынула у него из горла,
заливая белье. В первый момент он испугался, но тотчас же почувствовал
чрезвычайное облегчение и даже подумал: "Вот хорошо..." А затем его поразило
изумление: его спальня превратилась в опушку леса, и какой-то черный
кавалер, вытирая кровь с головы, стал рвать повод, стараясь вылезти из-под
лошади, раненной в ногу. Лошадь билась и давила кавалера. Послышались
совершенно непонятные в спальне голоса:
- Кавалеры! Ко мне! Суассон убит!..
"Это бой под Марфе...-подумал Мольер,-а кавалер, которого давит лошадь,
это сьёр де Моден, первый любовник Мадлены... У меня льется из горла кровь,
как река, значит, во мне лопнула какая-то жила..." Он стал давиться кровью и
двигать нижней челюстью. Де Моден исчез из глаз, и в ту же секунду Мольер
увидел Рону, но в момент светопреставления, солнце, в виде багрового шара,
стало погружаться в воду, при звуках лютни "императора" д'Ассуси. "Это
глупо,-подумал Мольер,- и Рона и лютня не вовремя... Просто я умираю..." Он
успел подумать с любопытством: "А как выглядит смерть?"-и увидел ее
немедленно. Она вбежала в комнату в монашеском головном уборе и сразу
размашисто перекрестила Мольера. Он с величайшим любопытством хотел ее
внимательно рассмотреть, но ничего уже более не рассмотрел.
В это время Барон с двумя шандалами в руках, заливая лестницу светом,
поднимался вверх, а за ним, волоча и подбирая шлейф, бежала Арманда. Она
тянула за руку девчонку с пухлыми щеками и шептала ей:
- Ничего, ничего, не бойся, Эспри, идем к отцу! Сверху послышалось
гнусавое печальное пение монашки. Арманда и Барон, вбежав, увидели эту
монашку со сложенными молитвенно ладонями.
"Святая Клара..."-подумала Арманда и разглядела, что вся кровать и сам
Мольер залиты кровью. Девчонка испугалась и заплакала.
- Мольер!-сказала дрогнувшим голосом, как никогда не говорила, Арманда,
но ответа не получила.
Барон же, с размаху поставив шандалы на стел, прыгая через ступеньку,
скатился с лестницы и, вцепившись в грудь слуге, зарычал:
- Где ты шлялся?! Где доктор, болван!! И слуга отчаянно ответил:
- Господин де Барон, что же я сделаю? Ни один не хочет идти к господину
де Мольеру! Ни один!
Глава 33 ТЫ ЕСТЬ ЗЕМЛЯ
Весь дом находился в тягостном недоумении. Оно передалось и нищим
монашкам. Почитав некоторое время над обмытым, укрытым и лежащим на смертном
ложе Мольером, они решительно не знали, что им дальше делать. Дело в том,
что земля не желала принимать тело господина Мольера.
Жан Обри накануне напрасно умолял священников прихода Святого Евстафия,
Ланфана и Леша, явиться к умирающему. Оба наотрез отказались. Третий,
фамилия которого была Пейзан, сжалившись над приходящим в отчаяние Обри,
явился в дом комедианта, но слишком поздно, когда тот уже умер, и тотчас
поспешил уйти. А о том, чтобы Мольера хоронить по церковному обряду, не
могло быть и речи. Грешный комедиант умер без покаяния и не отрекшись от
своей осуждаемой церковью профессии и не дав письменного обещания, что в
случае, если господь по бесконечной своей благости возвратит ему здоровье,
он никогда более в жизни не будет играть в комедии.
Формула эта подписана не была, и ни один священник в Париже не взялся бы
проводить господина де Мольера на кладбище, да, впрочем, ни одно кладбище и
не приняло бы его.
Арманда стала уже приходить в отчаяние, как приехал из Отейля тамошний
кюре, Франсуа Луазо, подружившийся с Мольером в то время, когда тот проживал
в Отейле. Кюре не только научил Арманду, как составить прошение на имя
парижского архиепископа, но, несомненно рискуя сильнейшими неприятностями
для себя лично, вместе с Армандой поехал к парижскому архиепископу.
Вдову и кюре после недолгого ожидания в тихой приемной ввели в
архиепископский кабинет, и Арманда увидела перед собой Арле де Шанваллона,
архиепископа Парижского.
- Я пришла, ваше высокопреосвященство,-заговорила вдова, просить вашего
разрешения похоронить моего покойного мужа согласно церковному обряду.
Де Шанваллон прочел прошение и сказал вдове, но глядя не на нее, а на
Луазо тяжкими и очень внимательными глазами:
- Ваш муж, сударыня, был комедиантом?
- Да,-волнуясь, ответила Арманда,-но он умер как добрый христианин. Это
могут засвидетельствовать две монахини монастыря Святой Клары д'Аннесси,
бывшие у нас в доме. Кроме того, во время прошлой Пасхи он исповедовался и
причащался.
- Мне очень жаль,-ответил архиепископ,-но сделать ничего нельзя. Я не
могу выдать разрешение на погребение.
- Куда же мне девать его тело?-спросила Арманда и заплакала.
- Я жалею его,-повторил архиепископ,-но, поймите, сударыня, я не могу
оскорбить закон.
И Луазо, провожаемый в спину взглядом архиепископа, увел рыдающую
Арманду.
- Значит,-уткнувшись в плечо кюре, плача, говорила Арманда,-мне придется
вывезти его за город и зарыть у большой дороги...
Но верный кюре не покинул ее, и они оказались в Сен-Жермене, в
королевском дворце. Тут Арманду ждала удача. Король принял ее. Арманду ввели
в зал, где он, стоя у стола, дожидался ее. Арманда не стала ничего говорить,
а сразу стала на колени и заплакала. Король помог ей подняться и спросил:
- Я прошу вас успокоиться, сударыня. Что я могу для вас сделать?
- Ваше величество,-сказала Арманда,-мне не разрешают хоронить моего мужа,
де Мольера! Заступитесь, ваше величество!
Король ответил:
- Для вашего покойного мужа все будет сделано. Прошу вас, поезжайте домой
и позаботьтесь о его теле.
Арманда, рыдая и произнося слова благодарности, удалилась, а через
несколько минут королевский гонец, поскакал за де Шанваллоном.
Когда Шанваллон явился к королю, тот спросил его:
- Что происходит там по поводу смерти Мольера?
- Государь,-ответил Шанваллон,-закон запрещает хоронить его на освященной
земле.
- А на сколько вглубь простирается освященная земля?-спросил король.
- На четыре фута, ваше величество,-ответил архиепископ.
- Благоволите, архиепископ, похоронить его на глубине пятого фута,-сказал
Людовик,-но похороните непременно, избежав как торжества, так и скандала.
В канцелярии архиепископа писали бумагу:
"Приняв во внимание обстоятельства, обнаруженные в следствии,
произведенном согласно нашему приказанию, мы позволяем священнику церкви
Святого Евстафия похоронить по церковному обряду тело покойного Мольера, с
тем, однако, условием, чтобы это погребение было совершено без всякой
торжественности, не более как двумя священниками, и не днем, и чтобы за
упокой души его не было совершаемо торжественное богослужение ни в
вышеуказанной церкви Святого Евстафия и ни в какой другой".
Лишь только по цеху парижских обойщиков распространился слух, что
скончался сын покойного почтенного Жана-Батиста Поклена комедиант де Мольер,
носящий наследственное звание обойщика, представители цеха явились на улицу
Ришелье и положили на тело комедианта расшитое цеховое знамя, возвратив
Мольера в то состояние, из которого он самовольно вышел: обойщиком был и к
обойщикам вернулся.
И в то же время один оборотистый человек, знавший, что Великий Конде
относился к Мольеру с симпатией, явился к Конде со словами:
- Ваше высочество, разрешите вам вручить эпитафию, которую я написал для
Мольера.
Конде взял эпитафию и, глянув на автора, ответил:
- Благодарю вас! Но я предпочел бы, чтобы он написал вашу эпитафию.
Двадцать первого февраля к девяти часам вечера, когда должны были
выносить Мольера, толпа человек в полтораста собралась у дома покойного
комедианта, и из кого состояла эта толпа, неизвестно. Но почему-то она вела
себя возбужденно, слышались громкие выкрики и даже свист. Вдова сьёра де
Мольера взволновалась при виде неизвестных. По совету близких она раскрыла
окно и обратилась к собравшимся с такими словами:
- Господа! Зачем же вы хотите потревожить моего покойного мужа? Я вас
могу уверить, что он был добрым человеком и умер как христианин. Быть может,
вы сделаете честь проводить его на кладбище?
Тут чья-то рука вложила ей в руку кожаный кошель, и она стала раздавать
деньги. После некоторого шума из-за денег все пришло в порядок, и у дома
появились факелы. В девять часов из дому вынесли деревянный гроб. Впереди
шли два безмолвных священника. Рядом с гробом шли мальчики в стихарях и
несли громадные восковые свечи. А за гробом потек целый лес огней, ц в толпе
провожавших видели следующих знаменитых людей: художника Пьера Миньяра,
баснописца Лафонтена и поэтов Буало и Шапеля. Все они несли факелы в руках,
а за ними строем шли с факелами комедианты труппы Пале-Рояля и, наконец, эта
разросшаяся толпа человек в двести. Когда прошли одну улицу, открылось окно
в доме и высунувшаяся женщина звонко спросила:
- Кого это хоронят?
- Какого-то Мольера,-ответила другая женщина. Этого Мольера принесли на
кладбище Святого Жозефа и похоронили в том отделе, где хоронят самоубийц и
некрещеных детей. А в церкви Святого Евстафия священнослужитель отметил
кратко, что 21 февраля 1673 года, во вторник, был погребен на кладбище
Святого Жозефа обойщик и королевский камердинер Жан-Батист Поклен.