ТАКЖЕ В СЕРИИ КНИГ ДЭВИСА МИЛЛЕРА. © Авторские права принадлежат Дэвису Миллеру, 2010 г
ДАО БРЮСА ЛИ
ДЭВИС МИЛЛЕР
© Авторские права принадлежат Дэвису Миллеру, 2010 г.
Все права защищены. Ни одна часть данной книги не может быть скопирована или передана в любой форме, механической или электронной, включая фотокопирование, запись, или любые иные накопительные информационные системы и системы поиска, без соответствующего письменного разрешения издателя.
Опубликована издательством Хармони Букс, штат Нью-Йорк, город Нью-Йорк. Издательство входит в состав Краун Паблишинг Групп.
Рэндом Хаус, Инк. Нью-Йорк, Торонто, Лондон, Сидней, Окленд. www.randomhouse.com
ХАРМОНИ БУКС является зарегистрированным товарным знаком, эмблема издательства Хармони является товарным знаком Рэндом Хаус, Инк.
Главы настоящей книги публиковались в различном виде в журналах «Индепендент он Сандей» (Лондон), «Менс Джернэл», «Арена» (Англия), «Эсквайр» (Англия), «Эм Квортели» (Япония) и «Панорама» (Австралия).
Отпечатано в Соединенных Штатах Америки.
Дизайнер: Леонард У. Хендерсон
Издание в твердом переплете входит в каталог библиотеки Конгресса:
Миллер, Дэвис.
Дао Брюса Ли: мемуары о боевых искусствах / автор: Дэвис Миллер.
1. Ли Брюс, 1940-1973.
2. Боевые искусства – США – Биография.
3. Актеры – США – Биография.
4. Дао – разное.
5. Мемуары.
I. Заголовок.
GV1113.L44 M54 2000
791.43’028’092’-dc21
[B]
99-087697
ISBN 0-609-80538-X
СОДЕРЖАНИЕ
Обложка
О книге
Об авторе
Также в серии книг Дэвиса Миллера
Хвалебные отзывы о книге «Дао Мухаммеда Али»
Примечание автора
Посвящение
Титульная страница
Часть первая: В зародыше
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Часть вторая: Новая жизнь
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Часть третья: Краткая история
Глава 19
Глава 20
Часть четвертая: Тайная смерть американского Дракона
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Часть пятая: В вагоне поезда-призрака
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Глава 30
Глава 31
Глава 32
Благодарности
Авторские права
О КНИГЕ
В этой книге-брате высоко оцененного критиками бестселлера «Дао Мухаммеда Али» Дэвис Миллер обращает свое внимание на вторую знаковую личность XX века – еще одну из списка тех, что произвели эпохальное влияние на Миллера – Брюса Ли, кинозвезду и легенду боевых искусств.
Спустя всего несколько недель после завершения работы над «Выходом дракона», своем первом носителе для мировой аудитории, Брюс Ли – самопровозглашенный “самый физически совершенный человек в мире” – умирает загадочной смертью в возрасте тридцати двух лет. С тех пор сборы фильма перевалили за отметку 500 миллионов долларов, что сделало его одним из самых прибыльных фильмов в истории кинематографа, а Ли обрел почти мифический статус.
Ли был несовершенным, сложным и все же уникальным талантом. Он произвел революцию в боевых искусствах и навсегда изменил создание фильмов о боевых искусствах. Как и в «Дао Мухаммеда Али», Дэвис Миллер блестяще сочетает элементы биографии – самой полной, решительной и откровенной на сегодняшний день – со своей собственной зрелой автобиографией. Результатом стала уникальная и захватывающая книга.
ОБ АВТОРЕ
Дэвис Миллер является автором «Дао Мухаммеда Али». Отрывки его произведений публиковались в журналах «Роллинг Стоун», «Мэнс Джернэл», «Эсквайр», «Спорт», «Спортс Иллюстрейтед» и многочисленных периодических изданиях. Его первый рассказ «Обед с Али» был признан «Сандей Мэгэзин Эдиторс Эссоушиейшен» лучшим американским эссе 1989-го года среди опубликованных в журнале. Он стал обладателем Национальной Журнальной Премии 1990-го, а в 1999-ом Дэвид Хальберстам назвал рассказ Миллера одним из пятидесяти лучших рассказов о спорте XX века. Его рассказ «Дзен Мухаммеда Али» номинировался на премию Пулитцера 1994 года; позднее этот рассказ был опубликован в «Бест Америкэн Спортс Райтинг», в выпуске от 1994-го года. У Дэвиса Миллера двое детей - Джоанна и Исаак. Он живет недалеко от места своего рождения, Винстон-Салем, штат Северная Каролина. В настоящее время он работает над еще несколькими книгами.
ТАКЖЕ В СЕРИИ КНИГ ДЭВИСА МИЛЛЕРА
«Дао Мухаммеда Али»
ХВАЛЕБНЫЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ «ДАО МУХАММЕДА АЛИ»
Еще никто не писал об Али так искренне.
Вероятно, еще никто и никогда так не писал ни о ком…
Глубокая, местами сбивчивая, увлекательная книга...
Сдержанные откровения, словно лучшее от апостола.
«Лос-Анджелес Таймс»
На чем Миллер делает особый упор, так это на влиянии, которое Али оказал на него
и на жизнь многих других людей. Пикантные подробности подчеркнуты метафизическими размышлениями о жизни. В сущности, Миллер - это духовный “Босвелл” Али. Захватывающая, местами странная и прекрасная книга.
«Дейли Телеграф»
Дэвис Миллер написал прекрасную и редкую книгу, одну из тех немногочисленных книг,
в которых говорится, что спорт может быть дорогой к духу и ради духа…
Биография «Дао Мухаммеда Али» исполнена мудрости…
Это классика, своего рода стандарт,
по которому я буду измерять другие книги о спорте.
Гленн Стаут, редактор «Бест Америкэн Спортс Райтинг»
Увлекательная книга, по большей части не сентиментальная и наполненная наглядностью обыденного человеческого существования.
«Таймс Литерари Сапплмент»
Работа Миллера – это нечто большее, чем просто агиография[1].
Его образ Али неразрывно связан с его собственной борьбой – целью стать писателем… «Дао» занимает место в одном ряду с лучшими современными биографиями Америки.
«Индепендент»
Поразительная книга Миллера, написанная скорее в традициях современных авторов вроде Тобайаса Вольфа и Ричарда Форда, чем классические биографии о боксе;
это фундаментальное осмысление славы. То, как она (слава) влияет как на тех,
кто живет в ее лучах, так и на тех, кто живет в ее тени
«Эсквайр»
Просто гениальные рассказы! Дэвис Миллер пишет глубоко и мастерски.
Джойс Кэрол Оутс
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА
К биографии Брюса Ли я подошел очень тщательно. При этом я не позволил ежедневным мелочам встать на пути более объемной истины моей собственной истории.
Биография должна отражать собственную реальность, что-то вроде биографической реальности. Нет идеальных историй, но многие достаточно правдивы.
Некоторые детали этой биографии противоречат биографиям других авторов. Взгляните на шероховатости даже самых бронебойных и безоговорочных фактов. Смотрите внимательно, смотрите честно, и тогда эти шероховатости заблестят ярче солнца.
Музыка реальна, все остальное только кажется
Фэтс Уоллер
Танцуй так, словно за тобой никто не смотрит
поведал Дэвид Хеблер
ПОСВЯЩЕНИЕ
Эту книгу я посвящаю Терри Дэвис, которой почти четверть века пришлось мириться с этой историей и моей работой писателя.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: В ЗАРОДЫШЕ
Покажи мне чудо, в котором ты не уверен
из песни Уолтера Хайатта
Глава 1
В понедельник 27-го сентября 1973 года я был сонным двадцатиоднолетним первогодкой младшего колледжа Лис-МакРэй в Бэннер Элк, штат Северная Каролина. То было довольно жалкое время в моей жизни. У меня почти не было приятелей - что в классе, что за его пределами. Моя жизнь по большей части строилась на комиксах о «Супермене» и нестандартных выходках Мухаммеда Али.
Ростом я был пять футов семь дюймов, а весил 90 фунтов. Парни из средней школы прозвали меня «Зародыш». Меня били в живот, заталкивали в раздевалки к девчонкам, зажимали мои худые кости шкафчиками или тупо игнорировали. И хотя большая часть моих ровесников готовилась окончить университет и продолжить жизнь в реальном мире, я взрослел очень медленно (если, и это действительно был вопрос, я вообще взрослел).
В тот сентябрь я впервые больше недели находился вдали от отцовского дома. Я очень скучал по дому. Чтобы облегчить свои страдания, я убивал время в единственном кинотеатре в Бэннер Элк, впитывая загадочность и мощь светящихся экранов и скрытых динамиков, которая возникает, когда их помещают в центре огромных, темных комнат.
И хотя кинотеатр Бэннер Элк назывался Центральным кинотеатром, учащиеся Лис-МакРэй звали его «Бижу». Если бы не они, то деревня менее чем из трех сотен жителей не смогла бы себе позволить содержание кинотеатра. Расположенный сразу за моей общагой и в конце парковки, своими размерами Бижу напоминал старый сальный гараж на две машины и был примерно вполовину чище. Билеты стоили по четвертаку каждый. Каждые три дня там показывали что-нибудь новенькое. С момента возникновения этого прозвища я пересмотрел почти все фильмы, которые показывали в Бижу.
Тем вечером показывали «Выход дракона». Свет в зале стал глуше, и наконец погас. На экране мелькнул красный логотип Уорнер Бразерс.
И вот появился он.
Повисла тишина. Воздух буквально накалился, когда камера наехала на него, и он появился в центре экрана, блистая.
Этот человек. Мой герой. Дракон.
Спустя минуту после начала Брюс Ли нанес первый удар рукой. С этим ударом из живота Ли вышла сила, найдя свое отражение не только в молниеносных движениях к его экранному сопернику, но и на зрителях в зале.
Меня обдало жаром. Руки затряслись. С ног до головы прошел электрический заряд. А потом Брюс Ли выполнил первый настоящий удар ногой из тех, что я когда-либо видел. Моя челюсть отвисла точь-в-точь как рабочий конец у грузового автомобиля для вывоза мусора. Этот человек умел летать. Нет, не так, как Супермен. Лучше! Его руки и ноги разрезали воздух с оглушительным свистом. Да, много лучше. Это было не просто кино, какая-нибудь пустая фантазия. В каждом движении Ли было зерно реальности. И при этом опыт просмотра этого фильма был схож со сном.
Брюс Ли не был похож ни на одного человека из тех, кого я (или кто-то из нас) видел в своей жизни.
“Это не грубость Джеймса Арнесса, бьющего рукояткой пистолета – крепкого пьяного наигранного грабителя” – писал легендарный фолк-исполнитель Фил Окс, когда впервые увидел Брюса Ли:
“Это не остроумные изобретения Джеймса Бонда, которые всегда приходят ему на помощь, это не неуклюжий Джон Уэйн, устраивающий бойню в салуне на фоне разлетающихся в щепки столов и искусственного стекла толщиной в лист бумаги. Это наука тела, доведенная до высшей формы, и насилие, неважно насколько беспредельное, всегда странным образом очищает”.
В «Выходе дракона» Брюс Ли двигался плавно, по-кошачьи как Али, но с ритмом, присущим ему одному. И, ох! Он был очень быстр. Даже быстрее, чем Али. Так невероятно быстр, что движения его рук были почти невидимы. Ты только видел начало и конец движения, а в середине – ничего. Это казалось почти невозможным. Но вот, смотрите, он стоит прямо передо мной, на двадцатифутовом мерцающем экране.
Кулаки летают, ноги парят, Брюс раздает удары руками и ногами плохим парням со всех мыслимых ракурсов. Удары рук и ног, еще, еще. Конечности Ли двигались настолько точно, что когда он смотрел в камеру, его удары, казалось, разрубали экран на куски. Кроме того, он был единственным по-настоящему гибким и грациозным человеком из тех, что я видел, не считая Али. (Я считал, что женщины бывают гибкими и грациозными, но мужчины никогда). Ли использовал руки и ноги, колени и локти, плечи и голову. Бог мой, все свое тело! И делал это с почти совершенной грацией и балансом.
Еще более поразительно: когда он просто спокойно стоял, внутри него что-то клокотало, что-то продолжало двигаться.
Кроме прочего, мне импонировало, что он был почти моих размеров. И хотя он казался неуязвимым, Брюс был низкорослым и стройным, и в нем была хрупкость, своего рода непрочность яичной скорлупы. Если этот небольшой мужчина мог быть таким праведником, выносящим здоровяков с такой немыслимой скоростью, мощью, точностью и ослепительной красотой, то я тоже так мог.
Я полетел на Луну.
Черт побери, нет! Не на Луну. Нил Армстронг уже бывал там. Я воспарил, все дальше и дальше, в первой пилотируемой миссии на Альфу Центавру.
Брюс Ли был мастером усилий, не требующих усилий. Художником, чьи мазки кистью разрезали воздух и тела соперников так же естественно и безошибочно, как древние буддистские монахи тратили всего несколько секунд, чтобы нанести акварельные краски на бамбуковый шаблон на рисовой бумаге, символизируя пять добродетелей Высшего Существа – простоту, гармонию, мудрость, удовлетворение, жизнь вне амбиций.
Али казался таким уникальным, таким безбашенным, таким мутантом. И он был просто огромен. Рост Брюса Ли, длина его рук и ног, соотношение верхней части тела к нижней, выглядели почти так же, как и мои собственные, хотя тогда я об этом не думал.
Каждой частицей своего тела я чувствовал, что Брюс Ли это тот, кем я всегда хотел быть. Тот, кем я верил, что однажды стану (или, если быть точнее, чувствовал, что уже отчасти стал, только это было почти незаметно посторонним), хотя до знакомства с Брюсом я вовсе не был уверен, что такой человек вообще может существовать.
Глава 2
Мне одиннадцать. Лето близится к своему завершению. Как обычно, я иду через гостиную в свою комнату. И хотя солнце еще не осветило верхушки дубов и кленов за домом, тети, дяди и взрослые кузены сидят на нашем новом диване и стульях. Кто-то просто стоит на заднем крыльце и курит сигареты.
Моя тетя Анна и Джонни, тетя моего отца, ведут меня и Кэрол к кухонному столу и дают каждому из нас по тарелке с густо припудренным пончиком кремового цвета и стакану водянистого апельсинового сока, от которого у меня тут же сводит живот. Когда мы заканчиваем с едой, нас с Кэрол ведут в комнату родителей. Папа сидит на кровати. Он пару раз хлопает ладонью по матрасу рядом с собой, приглашая нас присесть. Кто-то закрывает дверь.
Папа делает глубокий вдох. “Господу понадобился светловолосый, голубоглазый ангел” – говорит он спокойно и ровно.
Кэрол наклоняется и смотрит на меня через колено отца. “Что это значит?” – спрашивает она. У нее сонные глаза, рот открыт, а голос мягкий и доверчивый.
“Это значит...” Я колебаюсь с ответом. Я не вполне уверен, что это значит. А потом говорю: “Это значит, что мама умерла”.
Едва эти слова слетают с моего языка, я понимаю, что говорю правду. Рой шершней поднимается у меня в груди и проносится через все тело. У меня жжет лицо, руки и даже глаза.
Я бегу через комнату, по прихожей, на кухню. Я глазею из окна на машины, проезжающие по улице. Разве может все выглядеть прежним, когда все изменилось навсегда?
“Я убью их, я убью их всех” – зло говорю я, еще не понимая, кого я имею в виду, а потом понимаю и это. “Я убью каждого доктора, который попадется мне на пути” – говорю я.
Тетя Анна подходит ко мне, прижимает меня к груди, и медленно и нежно укачивает. “Я убью всех докторов в мире” – говорю я сквозь сжатые зубы, даже не чувствуя тетю Анну.
Потом папа закрывает на ключ комнату, где они жили с мамой. Он начинает рыдать и вопить откуда-то из таких глубоких недр дома, что я и не подозревал о существовании этих мест.
Моя мама, Сара Бернс Миллер, умерла в возрасте тридцати двух лет от болезни почек, о которой мы не догадывались, хотя сколько себя помню, она всегда болела. Я всегда считал, что смерть моей матери это самая значимая вещь, которую только можно узнать обо мне. А еще я верил, что это поможет в большой степени объяснить то, как Али, а потом Брюс Ли приобрели для меня такую важность.
Моя мама. Большую часть из того, что я знаю о ней, можно найти в сотнях моих фотографий, сделанных ею. У этих фотографий много особенного. Я всегда одет с иголочки, как кукла. Я всегда стою в одиночестве, сияю и идеально смотрюсь в почти идеально подобранном свете. У меня идеальная американская улыбка и идеальная прическа в стиле президента Джона Кеннеди: эти зрительные воплощения ее навязчивой болезни, что все должно быть осмыслено, контролируемо, и, конечно, идеально (хотя ее здоровье никогда этим не отличалось), а еще тревога – передались и мне.
Спустя несколько дней после ее смерти я перестал обвинять докторов и переложил вину на того, кто был действительно виноват – на себя. Мамин доктор советовал ей не иметь детей. Но она родила меня, а потом и мою сестру. Я считал, что мы с Кэрол были виновны в ее смерти.
После этого осознания я закрылся от всех. Когда папа пытался заговорить со мной, пытался оттащить меня от этой непроницаемой хандры, задавая вопросы, он слышал от меня только бурчание вместо слов. К концу ноября, когда убили Джона Кеннеди, мое кататоническое защитное поле уже трещало по швам. К весне 1964-го я не только перестал говорить, я даже почти перестал есть (во время приемов пищи у меня были такие сильные спазмы живота, что я падал на пол, катался по полу или раскачивался вперед-назад в мучительной агонии), я перестал играть с Кэрол и другими детьми, и выходил из своей скорлупы только чтобы посмотреть на Али на старом крошечном черно-белом телевизоре отца, поиграть в одиночку в лесу или у ручья за домом отца, или ходил в школу и обратно (где я перестал делать задания и просто сидел, уставившись на свои инициалы на парте, и думая о том, когда же я очнусь от этого кошмарного сна), покупал комиксы и книги Тома Свифта, и еще ходил в кино.
Кинотеатр Каролина был последним из старинных величественных кинодворцов Винстон-Салема. Внутри он был украшен изысканными серебряными канделябрами, мраморными статуями богов, богинь и различных сказочных героев. Широкая, извилистая лестница, украшенная красным ковром, и созданная для того, чтобы все мы, буквально каждый, чувствовали свою принадлежность к королевской крови. А еще там был тяжелый, грузный, выцветший и запятнанный когда-то красный занавес, который по-видимому весил целую сотню тонн.
Субботними вечерами в девять часов тяжелый как мамонт занавес поднимался, и после уплаты взноса в десять центов детям двенадцати лет и младше показывали мультфильм и еженедельный эпизод сериала про Радарного человека, Бэтмена или Супермена. Мы играли в бинго на проходы в кино, попкорн, содовую и конфеты. А потом смотрели полнометражный фильм про ковбоя или какой-нибудь ужастик.
По вечерам в субботу и пятницу папа водил нас с Кэрол на вестерн или на диснеевский фильм. Помню летний вечер 1964-го, когда Кэрол осталась на ночь у подружки. Помню, как ехал с папой в машине, и что стекла были опущены. Трещали сверчки и цикады. Это был один из тех жарких и спокойных вечеров, что казалось твоя кожа была буквально пропитана этим сладким чувством. Помню, мы остановились, чтобы купить рожок мягкого ванильного мороженого по дороге на двойной сеанс в открытом кинотеатре Винстон-Салем. И когда липкое мороженое потекло на мои пальцы, папа сказал: “Мне нужно кое-что рассказать тебе об этих фильмах, сынок”. Его слова, тон и выражение его лица очевидно имели вес.
“Ты увидишь кое-какие вещи с женщинами, которых никогда не видел” – продолжил он. Я не понял, что он имел в виду, но почувствовал, что его голос звучал несколько нервозно, оберегающе и возможно слегка виновато. “Не о чем волноваться, Дейв” – убедил он меня.
Тем вечером показывали «Доктор Ноу» и «Голдфингер». Несколько часов спустя я был просто БЕЗУМНО взволнован. Я лежал в постели без сна. Я слышал голоса киногероев у себя в голове. Я вспоминал не женщин на экране, а то как здорово Джеймс Бонд раздавал всем люлей, как он избавился от всех плохих парней, непринужденно и последовательно. Это была мощь, волшебным образом внедренная в него при помощи технологий второй половины двадцатого века и странного, мистического японского учения под названием “каратэ”.
Несколько недель спустя отец рассказал мне о новом телешоу «Человек из U.N.C.L.E.». Первый эпизод мы посмотрели вместе. И снова это были они, секретные агенты, улетнейшие из улетных. На мой взгляд, герой Наполеон Соло был даже круче Бонда, круче всех. Он так классно и виртуозно дрался, и почти играючи выносил всех своих врагов. Ему очень редко доставалось в ответ. Его изображали почти несокрушимым (и невозмутимо заносчивым!) благодаря использованию полумагических устройств и знанию того самого экзотического и загадочного “каратэ”.
Следующие четыре года я безумно хотел стать Агентом Соло. По будним дням в обед, пока не наступало время возвращения папы домой с работы, я крался по дому из комнаты в комнату, стреляя в злобных контрагентов (которые падали замертво перед моими глазами) и применяя смертоносные приемы каратэ на минимальном расстоянии от ламп, столбиков кровати и вешалки для шляп рядом с входной дверью и (мое любимое место из всех) задней стороне шеи худощавого, длинноногого, дрожащего шестифунтового девочки-терьера, купленного мамой и названного Блэк Джет.
Ближе к пяти часам я начинал носиться от окна спальни папы к окну на кухне, в ожидании его машины у изгиба дороги. “Господи,” – обращался я с мольбой к стенам и окнам, “пожалуйста, пусть папа приедет прямо сейчас”.
В зимние месяцы темнело раньше, чем я успевал заметить мигающий левый поворотник Импалы отца. Когда садилось солнце, я ощущал большое беспокойство и перевозбуждение. Я рысью проносился из спальни на кухню, из кухни в спальню. Когда я бежал из одного конца дома к другому, если мне на пути попадалась Кэрол, то Джет был не единственным, на кого обрушивался град приемов каратэ.
Глава 3
Вечер понедельника 27 сентября 1973-го в Бижу. Я смотрел, слышал и ЧУВСТВОВАЛ, как Брюс Ли метелил сотни врагов так жестко и так быстро, что они лишь стояли на месте как вкопанные, нелепо размахивая руками и ногами по инерции. Они кланялись, падали, лежали. И не вставали.
Для меня это была высшая форма искусства и науки; каждое мгновение, каждое движение было захватывающе подлинным, освящающим, очищающим – своего рода дымящаяся горячая ванна в морозный вечер.
В конце последней роскошной битвы «Выхода дракона» я оглядел мир вокруг себя впервые с тех пор, как Ли появился на экране. Если сравнивать с песней, которую пело все его тело, моя жизнь была холодной, механической и банальной. Каким-то стоном, если не воем Холдена Колфилда[2].
Я не испытывал иллюзий по части того, что «Выход дракона» был великим фильмом или даже просто хорошим. Это была та же чепуха в духе Бонда, которую я видел уже тысячи раз и из которой успел вырасти уже несколько лет назад. Сам по себе «Выход» не произвел на меня большого впечатления; впечатление произвел Брюс Ли, который прыгнул на меня с экрана, блистая в своем великолепии.
Выйдя из кинотеатра я не пошел пешком; я парил буквально в ярде от земли. Едва я увидел Ли, как в тот же судьбоносный момент понял: а ведь я даже не знал, что такое боевые искусства. И теперь мне окрылась совершенно новая поразительная реальность. И эта реальность звучала для меня так, как ничто другое. Брюс Ли полностью соответствовал моему бессознательному определению мастера боевых искусств. Этот человек в одиночку олицетворял множество моих идеалов.
Наткнувшись на Ли в «Выходе дракона», я стал в некотором смысле монахом, нашедшим древний даосский свиток в дешевой лавке крошечного городка.
* * *
В четверг «Выход» уже увезли из города. Но мне было мало времени, проведенного с Ли. В пятницу, вместо того, чтоб ехать домой к отцу, что я делал каждые выходные с тех пор, как поступил в колледж, я поехал в Джонсон-Сити, штат Теннесси, где этот фильм шел полтора месяца. У входа красивая, темнокожая девушка подарила мне свою улыбку и дала копию журнала под названием «Звезды в мире боевых искусств» с Ли на обложке. Это был едва ли не второй раз за всю мою жизнь, когда мне улыбалась симпатичная девушка.
Зачем она раздавала копии людям передо мной и сзади? Эти люди были зрителями, которые порхали с одного события на другое, редко понимая или испытывая интерес, чтобы понять, какое выступление они видят; и хотели они лишь того, чтобы исполнитель, вообще любой, каждый исполнитель (будь то Лэсси, Элвис, Синатра или сам Иисус) избавил их, хотя бы на время, от скуки. Я верил, что я не такой. Вот почему та красивая девушка подарила мне свою улыбку.
Брюс Ли был главным действующим лицом, движущей силой; я тоже хотел стать таким. И «Звезды в мире боевых искусств» станут второй главой в моем тайноводстве; благодаря этому журналу я приобщусь к знанию, которое окажется современником моих безукоризненнных притязаний в боевых искусствах.
Глава 4
После просмотра «Выхода дракона» в Джонсон-сити, пока не дошел до своей комнаты в общежитии, не перевернул обложку журнала и не прочел наспех написанный некролог на первой странице – я не знал, что Брюс Ли умер, когда ему было всего тридцать два.
Мне едва не пришлось сесть на пол. Я все никак не мог понять, почему кто-то настолько живой мог вообще умереть, не говоря уж о том возрасте, в котором умер Ли.
Тридцать два года. Столько же исполнится Али в следующий день рождения. Иисус был на год старше, когда его убили. Но что еще важнее, именно в этом возрасте десять лет назад умерла моя мама.
Боже, я даже подумать не мог, что Ли было всего тридцать два. Он тянул от силы на двадцать пять. Такой молодой мужчина, как он мог умереть? Особенно если учесть, что это был тот человек, которого я искал столько лет. Я ведь только-только познакомился с ним.
* * *
В шестнадцать лет мой рост составлял четыре фута десять дюймов, а весил я шестьдесят три фунта, и почти все время чувствовал себя слабым и жалким. Сказать, что меня не интересовала школа значит не сказать ничего. Я завалил почти все предметы из своего расписания, провалил десятый класс (а в конечном итоге и одиннадцатый тоже), и когда отец попробовал поговорить со мной о том, чем бы мне заняться в жизни, просил меня найти интерес хоть к чему-нибудь, я ответил, что уже знаю, чего хочу и на что гожусь – и мне не нужны были хорошие отметки, чтобы получать пособие по безработице.
В качестве подарка на свой день рождения, в надежде почерпнуть Мощь, которой обладали Али, Бонд и Супермен, я попросил у отца брать уроки каратэ. Инструктор, которого мы выбрали, не был похож на Бонда, Али или Супермена. Это был низкорослый итальянец с избыточным весом, к тому же днем он работал парикмахером.
Отец отвозил меня на все занятия по каратэ, и я тренировался так усердно, как только мог задохлик весом в шестьдесят три фунта (~28,5кг) – я молотил руками и ногами во воздуху вместе с другими худощавыми подростками по полтора часа три дня в неделю; я потел и истязал себя под флюоресцентными лампами. Даже по коже пошли синеватые пятна.
Тренировки улучшили мой аппетит и повысили уверенность в себе. Я стал модно одеваться и завел друзей. “Каратэ-пацан” – написали девчонки в моем ежегоднике. Еще год назад никто не писал ничего. Те немногие парни, что общались со мной, называли меня ничтожеством и зародышем.
Во время занятий по каратэ огромный круглый парикмахер/инструктор сказал нам, что обладает огромной духовной силой и поведал о маленьких японцах, которые могли поймать стрелу по время полета, разбивали головой бетонные блоки, пробивали кулаком арбузы, жевали и глотали стекло, убивали одним, казалось бы обычным прикосновением. Когда сенсея просили показать свое мастерство, он вежливо отказывался, объясняя свой отказ тем, что эти секреты слишком опасны, чтобы их просто так кому-то показывать.
В общем, я продолжал потеть, истязать себя, бить ногами и руками, потеть в свете ламп, в надежде, что когда-нибудь удостоюсь чести узнать эти секреты.
А сенсей продолжал кормить нас баснями. Однажды он рассказал нам историю об одном старом, дряхлом и слепом буддистском монахе, жившем недалеко от Киото. О том, как этот монах вышел победителем из более полутора тысяч смертельных матчей один-на-один. А еще о графе Накамура, наделенном одним из старейшин искусством Железной Ладони. Никто не мог выдержать удара Железной Ладони графа Накамура. И о многих бессмертных, неуязвимых японских мастерах, чьи глаза излучали странное белое тепло так, что никто не смел взглянуть в них.
Я верил этим сказкам. Они были нужны мне.
Спустя полтора года кропотливой работы, практики стоек и форм, замахов руками и ногами на зеркала в классе, и еще около часа дома каждый вечер в одиночестве, я получил коричневый пояс, то есть меня отделял всего один уровень от черного. А тем временем я вырос в молодого человека ростом пять футов, весом восемьдесят фунтов (~36,2кг), который наконец достиг этапа созревания. И вскоре я узнал один из секретов.
Только не от своего парикмахера/ каратэ-сенсея, а от Элвина Линдзора.
Элвин был вторым самым мелким подростком в школе после меня. Он весил восемьдесят восемь фунтов (~39,9кг) и был на два года моложе меня, хотя мы учились в одном классе. Он был выдающимся участником университетской команды по рестлингу, боролся с любительской боксерской командой «Гладиаторы», крал пиво из магазинов «с 7 до 11», и в свободное время задирал подростков крупнее себя. Никто не смел обратиться к Элвину кроме как по имени.
Средняя школа, в которую мы ходили с Элвином, Маунт Тейбор, располагалась в новеньком одноэтажном кирпичном здании, некий институтский эквивалент фермерских домиков а-ля 60-е. Маунт Тейбор был экспериментом Винстон-Салем/Форсайт Кантри Скул Борд в педоцентризме. Уроки базового английского, математики и здоровья проводились с использованием ТВ. История спорта была своего рода альтернативой продвинутому английскому. Задир не оставляли после уроков в кабинете учителя или классных комнатах. О мелких нарушителях – этих бешеных подростках с гормональным сдвигом, которых ловили на том, что они плевались жеваной бумагой в мистера Эванса, учителя биологии-гея, жевали жвачку на уроке английской литературы мистера Морриса, опаздывали в аудиторию мисс Утен или прятались за вполне очевидной честностью пятнадцатилетней Джулии “Джагс” Джордан – в три пятнадцать сообщали в Детеншн Стади Холл, где они проводили следующий час. Детеншн Стади Холл находился в столовке. Мы с Элвином были там частыми гостями.
ДиЭсЭйч, как мы, бывалые люди, называли его, создали на оптимистическом предположении, что если всех нарушителей собрать вместе в огороженном месте, где за ними будет наблюдать один старший, то они смогут беспрепятственно закончить свою работу. Я первым заподозрил секрет в ДиЭсЭйч. Это был полдень понедельника в феврале 1971-го, и я отбывал наказание за отказ раздеться на физкультуре (Я не смел раздеваться нигде и ни перед кем, даже если учитель говорил, что мне нужно это сделать и даже если вокруг меня были только парни).
Я спал у дальнего конца желтого пластикового стола, а когда проснулся и огляделся по сторонам, Элвин, сидевший на противоположном конце, когда я уснул, теперь стоял надо мной, держа перед моим лицом открытый учебник истории. С его страниц капала слюна.
Он захлопнул книгу, положил ее на стол, хлопнул по рукам с парой-тройкой своих приятелей-рестлеров, и сел рядом с Сэмом Стоуном. Стоун был низкорослым парнем с гроздевидными мышцами, и у него были такие горящие серо-стального цвета глаза, которые, как я представлял, могут быть только у великих мастеров каратэ. А еще Стоуну был двадцать один год и он учился в 11 классе. В десятом классе, когда я сидел рядом с ним в ДиЭсЭйч, он порвал рукав на моем красном свитере из альпаги и вырезал у меня на спине перочинным ножом глубокую дырку размером с дюйм, чисто по приколу. Благодаря подобным выходкам и магме в глазах Стоуна считали настоящим маньяком.
Краем глаза я увидел, как Стоун что-то передает Элвину, возможно записку, под столом. Элвин глянул на нее, затем встал со своего места и неторопливо двинулся ко мне. Меня бросило в пот. Стоун смотрел вслед Элвину и на меня. В его глазах был нездоровый блеск.
Элвин тяжело посмотрел на меня сверху, затем положил свою правую руку на мое костлявое извинение вместо левого бицепса, который он немного сжал, перед тем, как вдавить его в плечо моей твердо накрахмаленной, почти новенькой рубашки “Beau Brummel” (чем больше крахмала, тем более окоченевшим становится экзоскелет, тем солиднее человек), и до воротника, который он растянул в узел. Я потянулся, чтобы его распрямить. Элвин отшвырнул мою руку.
“Эй, ты, гребаный зародыш, да, ты. Ты здесь многих провел, и ведешь себя так, как будто тебе засунули в жопу каратэ-початок кукурузы. Но мы со Стоуном знаем, что ты за баба”. Он ткнул мне в лицо перекусанным ногтем с заусенцами в паре дюймов от моего носа. “Завтра я заставлю тебя говно жрать с этого кукурузного початка, дерьма кусок”.
Мистер Хейз, физрук, который оставил меня после занятий, на той неделе отвечал за ДиЭсЭйч. Он не оторвался от чтения своего журнала. Друзья Элвина засмеялись. Долгий, высокий, гогочущий мсех, от которого мои руки и ноги покрылись промерзли до самого пола.
На следующее утро я пропустил первый урок. Когда я зашел в класс, все говорили о неминуемой “Войне карликов”. В Маунт Тейбор бой Миллер-Линдзор был таким же боем века, как и бой Мухаммед Али-Джо Фрейзер, который должен был состояться менее чем через две недели.
Многие учащиеся и даже несколько учителей делали ставки, кто из нас победит. Ходили слухи, что мистер Коул, тренер по рестлингу, поставил двадцатку на Элвина. Предположительно так же поступил и директор мистер Херти, боксер, принимавший участие в турнире «Золотые перчатки». Четырнадцатилетние фэны Бэтмена, Зеленого шершня и Джеймса Бонда поставили свои четвертаки на меня.
Чтобы свалить со второго урока в читальном зале, я вызвался доставить учителям размноженные на мимеографе копии списка отсутствующих. Элвин и моя сестра сидели на уроке испанского. Кэрол сидела близко к первому ряду. Вместе с другими крутыми типами Элвин сидел недалеко от «камчатки», выстукивая руками на парте барабанное соло из «Wipe Out».
Мисс Рэпли, учительница испанского, была единственной чернокожей женщиной, преподававшей в Маунт Тейбор. И она была моей любимой учительницей во всей школе. Я пошел на испанский с мисс Рэпли на четвертом уроке, перед ланчем. Каждую пятницу она включала на уроке записи Сантаны, и рассказывала о своей студенческой практике в Аргентине. Она ходила от доски к доске, пела песни на этом прекрасном языке, который делал ее лучше нас. Как-то в понедельник за пару недель до конца года мисс Рэпли вдруг не пришла на урок, зато пришел мистер Херти и сказал, что она больше не вернется. Ее арестовали за нелегальный бизнес, которым она занималась по вечерам и в выходные – она продавала марихуану из своего маленького жилого гаража прямо напротив кампуса. После того, как мистер Херти познакомил нас с нашим новым учителем, я вышел из класса и больше не возвращался.
Однако в то февральское утро, когда я прошел мимо Элвина на пути к доске мисс Рэпли, какой-то незнакомый парень, сидевший рядом с Кэрол, завопил: “Эй, смотрите, кто идет. Это же каратэ-пацан Миллер, из которого Элвин выбьет всю дурь”.
“Элвин не смог избить меня бейсбольной битой” – ответил я почти сразу, не только в защиту честя себя и своей семьи, но и в защиту японских боевых искусств.
Парни засмеялись, заохали и кто-то позади Элвина толкнул его в плечо, подстрекая к драке. Мисс Рэпли мягко положила руку мне на плечи и вывела меня из кабинета, тихонько закрыв за мной дверь.
“Вот, лови” – кричит мужчина. Он стоит всего в нескольких ярдах от меня. На мне нет очков, и я не вижу его лица. Продолговатый деревянный предмет пролетает всего в нескольких футах над моей головой. Я пытаюсь его схватить. Но попытка неудачна. Воздух разрезает свист, когда предмет пролетает мимо моих рук; раздается глухой звук падения, и он падает прямиком в середину бассейна позади меня. Я не понимаю, куда он летит, пока не поворачиваюсь и наконец вижу речку Силас Крик, рядом с которой я стою, в конце заднего двора отцовского дома. Предмет плывет вниз по течению. Я шарю по карманам штанов, нахожу очки и надеваю их.
Человек исчез. Этот предмет – бамбуковая флейта. Мне нужен этот инструмент. Я чувствую, что хочу научиться играть.
Я стою на берегу и боюсь прыгать. И хотя я прекрасно понимаю, что вода тааак приятна, я боюсь того, что может поджидать меня за поверхностью воды – торчащие острые камни, гигантские выступающие осколки стекла, карпы с острыми как бритва плавниками, черепахи, раскусывающие крокодилов пополам, морские змеи, драконы, ниндзя, грязь, Джо Фрейзер, моя мать.
И я боюсь, потому что не умею плавать. Но глубина воды в реке примерно по пояс. И это даже после худших летних штормов. Я провожаю взглядом флейту, пока она плывет по течению вниз, спотыкаясь, падая с круглых камней и издавая музыкальные звуки от ударов. Течение не быстрое; нет нужды бежать. Можно просто пройти по берегу и встать параллельно плывущей бамбуковой флейте.
Но почему мне так трудно прыгнуть? Тем более, что мне так нужна эта флейта.
Следующие два дня я не ходил в школу. Обычно, пропуская занятия, я оставался в здании, бродил по коридорам от одной ванной комнаты к другой, поправлял прическу и выполнял удары руками по своему отражению в зеркалах над раковинами.
В этот раз все было не так. У меня появилась цель. Я прикинулся больным, пока папа не ушел, а потом встал с постели и оба дня тренировался как сумасшедший, и оба вечера на занятиях сенсея – готовя себя к отличной возможности, которую дал мне Элвин, чтобы продемонстрировать свои возвышенные способности.
Клыки тигра, скелет дракона, кулаки мечты. Лучи света легко исходят с кончиков моих пальцев. Элвин падает передо мной и он благодарен тому, что получил урок загадочного кулачного боя от человека, явно превосходящего его в силе.
Утро пятницы. Я надеваю штаны под свой зеленый костюм в тонкую полоску, и трачу немного времени на прическу, чтобы отлично выглядеть перед боем. Папа отвозит нас с Кэрол в школу. Он оставляет нас у входа, и Кэрол идет немного впереди. Когда я открываю дверь в здание, “почетная охрана” в лице рестлеров и футболистов выскакивает отовсюду. Меня ведут к Элвину, который стоит за углом с огромной кучей друзей.
Я закинул голову набок и подошел к нему своей лучшей походкой. Он ухмыльнулся мне. “Доброе утро, гомик” – фыркнул он. “Почему никогда не ходишь с девчонками? Мужчины тебе больше нравятся, да, пидор?”
Не успел я что-то ответить, как он сильно ударил меня по правой щеке. Очки упали с моего лица и отрикошетили с гулким металлическим звоном от ряда шкафчиков за моей спиной.
И тут я понял секрет - первый удар в живот, второй в горло, но я притворился, что он попал в живот. “Эй, чувак, не здесь” – раздался откуда-то голос. “Тащи его на парковку”.
Кто-то подал мне очки. Я одел их; они были перекошены. Помню, как вылетел из двери и упал на асфальт, чувствуя как вокруг нас собирается толпа. Элвин довел меня до конца парковки и наверх к небольшому травянистому холму, где мы остановились перед рощей пожелтевших виргинских сосен. Я посмотрел назад на море людей. Должно быть здесь собрались все две тысячи учащихся Маунт Тейбор, да еще с родителями! Я отдал свои очки незнакомцу. Господи, ну и рожи у них. “Сломай ему ребра, Элвин”. Лица, полные злой радости.
Я опустился на согнутых ногах в глубокую стойку («стойка лошади»), которую я тренировал казалось бесконечно на занятиях по каратэ (ноги разведены так широко, что кажется, я пытаюсь оседлать весь Тихий Океан), и поместил оба кулака в позиции фучи-дайчи на поясе, локти ровно по бокам, грудь вперед, шея напряжена, как учил нас сенсей.
Элвин с недоверием уставился на меня, а затем понял, что я собираюсь драться из этой стойки. Затем его глаза расслабились. “Ты будешь пытаться ударить меня ногой, баба?” – сказал он, улыбаясь, затем закрыл свой подбородок плечом и поднял оба кулака до уровня ушей. “Только девчонки и пидоры бьют друг друга ногами” – добавил он, хохоча.
Он сделал два шага налево, и я повернулся вместе с ним, решительно настроившись всегда находиться к нему лицом, вне зависимости от того, куда он будет двигаться. Он щелкнул открытой ладонью по моему носу и потянул его назад. Я держал оба кулака по бокам. Он дал мне пощечину по рту, а затем еще раз. Я попытался отразить второй удар восходящим, петляющим, внешним блоком аге-уке, которому нас учили на занятиях. Он получился чересчур неуклюжим и чересчур медленным. Элвин скупо провел джеб и избавил меня от этой идеи. Я не чувствовал боли от его ударов, от них только немело лицо. Я держал оба кулака на уровне пояса. Элвин провел еще два джеба в мой подбородок, моя голова дважды со стуком ударилась назад. Он засмеялся еще больше. Многие из толпы смеялись вместе с ним. Их смех громом пронесся надо мной. И вскоре я потерялся в раскатах этого грома.
Элвин ударил меня в область живота. Я резко рухнул на плечи и шею, затем покатился вниз с холма. Он последовал за мной, прыгнул мне на грудь, схватил мои руки и ударил кулаками по обеим щекам. Я почувствовал, как от первого удара моя голова дернулась с травы налево, а после второго направо, потом мне удалось вырвать руки и схватить его за запястья, которые я нервно держал, пока не услышал чей-то крик: “Учитель”.
Элвин спрыгнул с моей груди и смешался с толпой. Парень, державший мои очки, одел их на мое лицо, поднял меня на ноги и сказал бежать. Я поплелся к соснам, в голове все еще гремел гром, пока меня не нашел мистер Эванс и не повел в офис директора. С гудящей головой я рассказал мистеру Херти, что по-моему Сэм Стоун дал Элвину денег, чтобы тот затеял драку. Директор вызвал Стоуна, а мне сказал вернуться в класс. Я покинул здание и пошел домой.
Когда папа пришел с работы, он мимоходом взглянул на меня и сказал: “Больше не бери уроки мордобоя, сын. Даже если тебе придется взять палку и ударить их ей по башке”.
Я пообещал, что не буду.
Той ночью, лежа в постели и уставившись во тьму с ссаднящим лицом, я понял, что за два года, что я ходил на занятия по каратэ, никто ни разу толком не дрался. Никто не контактировал с твердыми предметами. Я ни разу не бил руками или ногами ничего кроме воздуха и своих фантазий.
На следующий день в школе фанаты Бэтмена и мои новые друзья спросили, почему я не бил Элвина ногами или хотя бы не ударил его руками в ответ. Я лишь пожал плечами. Разве я мог им сказать, что не знаю, как это делается?
Больше я не ходил на занятия по каратэ к толстому парикмахеру и по совместительству сенсею. И очень скоро после моей драки с Элвином подростки в школе снова начали обзывать меня зародышем.
Глава 5
Записи в моем ежегоднике средней школы Маунт Тейбор 1971г.:
Каратист, он же ссыкло, он же ничтожество,
Дутый эксперт по каратэ, который всем врет, а я даже поверил. Умеешь же врать. Маленький лживый кусок дерьма. Я рад, что тебе досталось от Линдзора то, что ты заслужил, тупой урод.
Роджерс
Зародыш,
Ты кем себя возомнил, а? В этом году ты вырос еще на 1/100 дюйма и набрал 1/16 фунтов веса. Как там поживает каратэ? Как-нибудь проверим при личной встрече. Было весело выбивать из тебя всю дурь в классе. Даже когда ты закончишь эту школу, ты так и останешься мелким говнюком. Поцелуй большой розовый зад, ты, будущий уличный бомж.
Джентл
Глава 6
“Брюса Ли можно с уверенностью назвать самым физически развитым спортсменом в мире” – докладывал журнал «Звезды в мире боевых искусств» киномеценатам из Северной Америки, “а еще это самый динамичный мастер боевых искусств из ныне живущих”.
Знаю, думал я, читая эту статью у себя в общежитии. Ли сам мне об этом рассказал, посредством своих боевиков. Расскажите лучше то, чего я не знаю, как, например, мне тоже туда попасть.
“Существуют малайзийские племена, которые поклоняются ему как богу” – утверждал Алекс Бен Блок в статье, которую он написал для августовского номера «Эсквайр» 1973 года, для продажи в магазинах 20 июля, в день смерти Ли. Я купил копию «Эсквайр» в тот же месяц, устав зависать с папой, когда он закупал продукты в бакалее, но тогда толком не уделил внимания статье про Ли, пока не вспомнил о ней после просмотра «Выхода».
Прочтя статью «Звезды в мире боевых искусств», я вытащил «Эсквайр» из своего шкафчика для носков и внимательно прочел ее. Я изучил все фанатские материалы. Брюс Ли родился в 1940-ом, в год дракона по китайскому календарю (я тоже родился в год дракона в 1952-ом), отсюда и его прозвище в Гонконге – Ли Сяо Лун, “Маленький Дракон Ли”. Позднее я узнал, что дракон - это самое сильное и самое доброжелательное существо в китайской мифологии.
«Выход дракона» был средством для знакомства Ли с американской публикой. Он был женат. Его жена Линда была наполовину европейкой, наполовину американкой. У них было двое детей. Ли был американо-китайцем (он был на четверть европейцем, как мы с Али). Он изучал философию в университете Вашингтона. Он сыграл Като в телесериале «Зеленый шершень» (я пропустил этот сериал – и возможно к лучшему, потому что это шоу шло в одно время с «Человеком из U.N.C.L.E.» в 1966-ом) и Ли был “чересчур неординарным, чтобы вписаться в консервативное сообщество каратистов”.
Статья Блока упоминала три фильма, которые Ли снял для гонконгской аудитории. Но этой статье явно недоставало свежевыжатого боевого сока, на который я рассчитывал, хотя по ее тону предполагалось, что такая пища существовала. Она была написана так, чтобы скорее раздразнить, чем просветить, как собственно и сам «Выход дракона». И все было бы круто, если бы Ли не умер так рано. В сложившейся ситуации я обнаружил больше пищи для ума в приложенных фотографиях. (Что касается Ли, в его фотографиях всегда можно найти больше, чем где-либо еще).
Я вырезал лучшие фото из обоих журналов и приклеил их на кусочки черного картона, который повесил на стену рядом с постером Али напротив кровати, где я смотрел на них каждую ночь перед тем, как лечь спать, и каждое утро после пробуждения.
БЛАГОДАРНОСТИ
В первую очередь говорю спасибо Уиллу Салкину,
без которого я бы до сих пор был неприметным спортивным биографом
Дугу Пепперу, Мужчине с американским замыслом
Дженнифер Хант, за то, что помогала мне соблюдать
безупречную гладкость в этой истории
Мэлу Бергеру, за то, что не отказался от этого “призрака”
Джорджу Тэну, который жил с этой историей больше моего
Питеру Нельсону, за верные контракты к «Проклятию дракона»
А также Аарону Копленду, Деннису Кеннеди,
Фрэнку Ллойду Райту, Джиду Кришнамурти,
Ситтхартхе Гаутаме, Бодхидхарме, Алану Уоттсу,
Тому Саймонсу
Глубокий поклон профессору Джо Льюису
Мои наставникам в боевых искусствах:
Тони Лопезу, Кэти Лонг, Ли Сяо Луну, Эрику Нолану, Джону Чуну
Джесси Гловеру и в память об Эде Харте
Доктору Дональду Лэнгфорду
Мухаммеду Али и “Шугар” Рею Леонарду
Лауре Шеперд, Джен Уеннер, Грегу Уильямсу, Бобу Лаву, Керри Шейл,
Гленну Стауту, Джону Расмусу, Тобайасу Пирсу
Джерри Дуглас, Беле Флеку, Эдгару Мейеру и Рассу Баренбергу
за органичное и авторитетное музыкальное вдохновение
Гарри Крюзу, Джоан Дидьон, Нику Хорнби, Тиму О’Брайену,
Тому Роббинсу и Тому Уольфу за критику
Холли Хэверти-Вулсон за то, что остается моим другом и дала мне одну из лучших строчек, украденных мной
И спасибо всем тем, кто делился со мной о том,
как мои рассказы об Али повлияли на их жизнь
[1] Церковно-житийная литература – прим. переводчика
[2] Главный герой романа «Над пропастью во ржи» Д.Д.Сэлинджера