Громкие слова, тихие слова 21 страница
– Якопо! – Змееглав так круто обернулся, что его внук застыл на месте. – Сколько раз тебе говорить, что даже принц не может входить в Тронный зал без спроса?
– Я был тут раньше, чем вы все! – Якопо выпятил подбородок и прижал к груди книги, словно обороняясь ими от гнева своего деда. – Я часто читаю здесь, за статуей моего прапрадедушки. – Он показал на стоявшую между колонн статую бородатого толстяка.
– В темноте?
– Слова рисуют в голове картины, которые лучше видны в темноте. А потом, Коптемаз дал мне вот это. – Он протянул руку и показал Змееглаву несколько лучинок.
Змееглав, нахмурившись, наклонился к внуку:
– Пока я здесь, тебе запрещается читать в Тронном зале. Тебе запрещается даже просовывать голову в дверь. Сиди у себя, а то я велю запереть тебя к собакам, как Туллио. Ясно? Клянусь гербом нашего рода, ты становишься все больше похож на отца. Ты бы хоть волосы остриг, что ли.
Якопо удивительно долго выдерживал взгляд воспаленных глаз, но в конце концов опустил голову, молча повернулся и побрел прочь, прижимая книги к груди, как щит.
Он действительно становится все больше похож на Козимо, – подтвердил Зяблик. – Но высокомерие у него от матери.
– Нет, высокомерие у него от меня, – возразил Змееглав. – И это свойство очень ему пригодится, когда он будет сидеть на троне.
Зяблик с тревогой посмотрел вслед Якопо. Но Змееглав ткнул его в грудь отечным кулаком.
– Объяви сбор своим солдатам! – рявкнул он. – У меня для них есть работа.
– Работа? – Зяблик удивленно приподнял брови, припудренные серебром, как и парик.
– Да. Придется тебе для разнообразия поохотиться не на единорога, а на детей. Или ты хочешь спустить Черному Принцу, что он спрятал в лесу оборвышей Омбры, пока вы со Свистуном плясали, как ручные медведи, под дудку моей дочери?
Зяблик обиженно скривил бледные губы:
– Мы готовились к вашему прибытию, дражайший зять, и пытались поймать сбежавшего Перепела…
– Без особого успеха! – резко прервал его Змееглав. – К счастью, моя дочь сообщила нам, где его найти. И пока я буду ловить птичку, которую вы так великодушно выпустили, позаботься о том, чтобы доставить ко мне детей вместе с этим метателем ножей, который именует себя Принцем. Пусть он тоже посмотрит, как я сдираю кожу с Перепела. Его собственная шкура, боюсь, темновата для пергамента, так что придется выдумать что-нибудь другое. Но, к счастью, у меня в таких делах достаточно фантазии. Впрочем, у тебя тоже, как я слышал.
Зяблик покраснел, явно польщенный, хотя перспектива гоняться по лесу за детьми вдохновляла его заметно меньше, чем охота на единорога, – вероятно, потому, что эта добыча была несъедобна.
– Прием окончен. – Змееглав повернулся к шурину спиной и нетвердым шагом двинулся к дверям зала. – Пошли ко мне Коптемаза и Свистуна, – сказал он через плечо. – С отрубанием руки он, наверное, уже справился. И скажи служанкам, что Якопо поедет с нами в Озерный замок. Никто не умеет шпионить за Виолантой так, как ее сын, хотя она не особенно его любит.
Зяблик посмотрел ему вслед ничего не выражавшим взглядом.
– Как прикажете, – прокрякал он.
Змееглав еще раз обернулся, пока слуги торопливо распахивали тяжелые двери.
– Что до тебя, бледнолицый… (Орфей невольно вздрогнул). Я выезжаю с заходом солнца. Мой шурин скажет тебе, куда явиться. О слуге и палатке позаботься сам. Но горе тебе, если ты мне наскучишь. Из твоей кожи тоже можно сделать пергамент.
– К услугам вашего величества! – Орфей снова поклонился, хотя колени у него дрожали. Такой рискованной игры он еще никогда не вел. Да ладно! "Все будет хорошо, – подумал он. – Вот увидишь, Орфей. Эта история принадлежит тебе. Она написана специально для тебя. Никто не любит ее так, как ты, никто так не понимает – уж во всяком случае не старый дурак, который ее создал!"
Змееглав давно ушел, а Орфей все еще не трогался с места, словно зачарованный видениями будущего.
– Так ты, значит, волшебник. Надо же! – Зяблик смотрел на него, как на гусеницу, которая на глазах превратилась в черную бабочку. – Так вот почему единорога так легко было загнать? Он был ненастоящий?
– Он был самый настоящий! – ответил Орфей со снисходительной улыбкой. "Сделан из того же материала, что и ты", – добавил он про себя. Этот Зяблик все-таки невыносимый тип. Скорее бы снова заполучить слова, способные ожить, и он напишет ему самую нелепую, жалкую смерть. Может, отдать его на растерзание его собственным собакам? Нет, есть идея лучше. Пусть подавится куриной косточкой на одном из своих бесконечных пиров и упадет лицом в большую миску кровяной колбасы. Орфей невольно усмехнулся.
– Скоро тебе станет не до смеха, – прошипел Зяблик. – Мой зять терпеть не может, когда не оправдывают его ожиданий.
– Вам это, конечно, известно лучше, чем кому бы то ни было, – ответил Орфей. – А теперь, пожалуйста, покажите мне библиотеку.
Четыре ягоды
У меня на стене висит японская маска злого демона, покрытая золотым лаком.
Я сочувственно смотрю на набухшие вены на лбу, указывающие на то, как утомительно быть злым.
Бертольд Брехт. Маска[23]
Куница была хуже медведя. Она следила за ней, шипела мальчишке в ухо ее имя (тот, к счастью, не понимал) и гоняла отовсюду. Но вот Пролаза выбежал из пещеры вслед за хозяином, а медведь лишь приподнял тяжелую голову, когда она подскочила к миске с супом, которую одна из женщин поставила перед Черным Принцем. Суп легче всего отравить. Принц в очередной раз ругался с Хватом и повернулся к Мортоле спиной. Тут-то она и бросила в миску темно-красные ягоды. Пять крошечных ягодок – больше не требуется, чтобы отправить разбойничьего царя в другое царство, куда за ним не сможет последовать его медведь. Но в ту минуту, когда она готовилась выпустить из клюва пятую, к ней бросилась мерзкая куница, словно почуяла снаружи, что она тут затевает. Ягода выпала на пол и укатилась, и Мортола взмолилась ко всем злым духам, чтобы и четырех хватило для смертельного исхода.
Черный Принц. Благородный дурак. У него, видите ли, разрывается сердце при виде каждого калеки. Он ни за что не поможет ей заполучить книгу, позволяющую торговаться со Смертью. Но, к счастью, такие люди, как он, встречаются реже, чем белые вороны, и, как правило, умирают молодыми. Их не влечет то, что так волнует других: богатство, власть, слава… Черному Принцу до всего этого не было дела. Его волнует справедливость. Жалость. Любовь. Как будто жизнь не обходилась с ним так же жестоко, как с любым другим. Пинки и затрещины, боль и голод. Всего этого ему досталось в избытке. Так откуда же взялась переполнявшая его жалость к людям? Откуда – тепло его неразумного сердца, улыбка на темном лице? Просто он видел мир не таким, какой он есть, в этом все дело. И мир, и людей, которых так жалел. Ведь если видеть их такими, каковы они есть, что может побудить бороться за них, а тем более умирать?
Нет. Если кто и поможет ей заполучить Пустую Книгу, прежде чем Перепел впишет туда три слова и выкупит себя у Смерти, так это Хват. Он был Мортоле по душе. Хват видел людей такими, каковы они на самом деле: жадными, трусливыми, эгоистичными, коварными. К разбойникам его толкнула исключительно несправедливость, допущенная по отношению к нему самому. Один из управляющих Жирного Герцога отобрал у него усадьбу, как это часто делают власть имущие, просто потому, что она ему приглянулась. Только это и погнало его в лес. Да, с Хватом можно договориться.
Мортола знала, чем привлечет его, как только уберет с пути Черного Принца. "Что вы все тут делаете до сих пор, Хват? – шепнет она. – Есть дела поважнее, чем нянчить сопливых ребятишек! Перепел-то знает, зачем он их вам подсунул! Он продаст вас всех! Убейте его, прежде чем он вступит в сговор с дочерью Змееглава. Что он вам там наговорил? Что Пустая Книга нужна ему только для того, чтобы убить Змееглава? Ерунда!
Он хочет сам стать бессмертным. И еще одно он от вас утаил: Пустая Книга делает не только бессмертным. Она приносит своему владельцу несметные богатства!
Да, Мортола заранее знала, как вспыхнут при этих словах глаза Хвата. Он не понимал, что движет Перепелом. И то, что ей книга нужна лишь как выкуп за погибшего сына, тоже было выше его понимания. Зато рада серебра и золота он не мешкая тронется в путь. Как только не станет Черного Принца, который один способен его удержать. К счастью, ягоды действуют быстро.
Гекко подзывал ее – набрал в ладонь хлебных крошек и протягивал с таким видом, как будто ничего вкуснее на свете не бывает. Вот болван! Воображает, будто разбирается в птицах. Впрочем, может быть, он и правда в них разбирается. Она-то ведь не настоящая птица. Мортола хрипло засмеялась. Звук получился странный для маленькой головки и острого клюва. Силач поднял голову и посмотрел на каменистый выступ, на котором она сидела. Да, этот действительно понимает в птицах и их языке. С ним надо быть начеку. "Да ладно, кек-кек, кра-крак! – подумала сорока в ней, та сорока, что интересовалась лишь червями, блестящими предметами и гладкостью своего черного оперения. – Тут всяк глуп, глуп, глуп. А я умна. Полетели, старуха, догоним Перепела и выклюем ему глаза. То-то будет радость!"
С каждым днем становилось труднее держать крылья неподвижно, когда сороке хотелось вспорхнуть, и Мортоле приходилось отчаянно трясти птичьей головой, чтобы туда приходили человечьи мысли. Иногда она даже не могла вспомнить, о чем они были.
В последнее время у нее порой и без зерен пробивались перья. Слишком много опасного снадобья она проглотила, и яд теперь бродил у нее в крови, превращая в птицу. Ну и что. Потом ты уж как-нибудь от нее избавишься, Мортола. Но сперва переплетчик должен погибнуть, а твой сын – ожить. Его лицо… Каким оно было? Она уже не могла вспомнить.
Черный Принц все еще спорил с Хватом. Это часто случалось в последнее время. Ешь! Ешь скорее, болван! Подошли еще двое разбойников: рябой комедиант, который все время держался возле Принца, и Гекко, смотревший на мир так же, как Хват. К ним подошла женщина, принесла комедианту миску с супом и показала на ту, что была приготовлена для Принца.
Да, послушай ее! Сядь наконец! Ешь! Мортола покрутила шеей. Она чувствовала, как человеческое тело рвется стряхнуть перья, вытянуться, распрямиться. Вчера двое детей чуть не застали ее в момент превращения. Глупая шумливая мелочь! Она не любила детей, кроме своего сына, но даже ему никогда не показывала своей любви. Любовь портит: делает мягким, доверчивым…
Ну вот. Ест. Наконец-то. Приятного аппетита, Принц! Медведь подошел к хозяину и понюхал его миску. Пошел вон, глупая скотина! Пусть ест. Четыре ягоды. Лучше бы пять, но и четырех, наверное, хватит. Как хорошо, что деревьев, на которых они растут, было в лесу полно. В нескольких метрах ниже пещеры стояло сразу два таких. Реза постоянно предостерегала детей от этих ягод: она их в свое время часто собирала для Мортолы, когда зима убивала все ядовитые травы. Черный Принц поднес миску ко рту и выпил остатки. Отлично. Скоро Смерть хватит его за кишки.
Мортола издала торжествующий стрекот и вспорхнула. Гекко снова поманил ее крошками, когда она пролетала у него над головой. Дурак. Правильно говорит птица. Глуп, глуп, все они глупы. И слава Богу.
Женщины начали разливать суп детям. Дочь Волшебного Языка стояла в самом конце длинной очереди. Есть еще время сорвать несколько ягод и для нее. Вполне достаточно времени.
Рука Смерти
Смерть велика.
При ней мы живы, смеемся, а в час, когда забываемся жизнью счастливой, ей так тоскливо в глуби у нас.
Райнер Мария Рильке. Концовка[24]
Суп Минерва варила отличный. Мегги его часто ела, когда жила у Фенолио. От дымящейся миски подымался такой вкусный запах, что огромная холодная пещера на мгновение показалась уютным домом.
– Мегги, прошу тебя, съешь хоть немножко! – сказала Реза. – Мне тоже совсем не до еды, но твой отец вряд ли обрадуется, если мы уморим себя голодом от страха за него.
Да, наверное. Сегодня утром она попросила Фарида снова вызвать огненные картины, но пламя не захотело с ним разговаривать.
– Понимаешь, огонь нельзя принудить, – с досадой бормотал Фарид, собирая пепел обратно в кошель. – Пламя хочет играть, поэтому нужно притворяться, что тебе на самом деле ничего от него не нужно. Но как я могу это сделать, когда ты смотришь с таким видом, будто речь идет о жизни и смерти?
А о чем же еще? Даже Черный Принц тревожился за Мо. Он решил с несколькими своими людьми отправиться вслед за Виолантой к Озерному замку. Завтра они собирались пуститься в путь. Но Резу и Мегги он отказался брать с собой.
– Конечно! – горько прошептала мать. – Этот мир принадлежит мужчинам.
Мегги взяла деревянную ложку, которую вырезал ей Дориа (ложка получилась отличная), и без особой охоты опустила в миску. Сланец с завистью поглядел на нее. Конечно. Стеклянные человечки любят человеческую еду, хотя им от нее плохо. Фарид снова был здесь, но Сланец все чаще проводил время с Дориа. Мегги это не удивляло. Фарид стал неразговорчив с тех пор, как Сажерук снова отослал его от себя. Большую часть времени он бродил, не зная покоя, по окрестным горам или пытался вызвать огненные картины.
Роксана лишь раз посмотрела в пламя, а потом холодно сказала Фариду: "Спасибо тебе, но я предпочитаю прислушиваться к своему сердцу. Оно обычно подсказывает мне, все ли с ним в порядке".
– Ну вот! Я же говорил Сажеруку! – ворчал Фарид. – Зачем он послал меня к ней? Я ей не нужен! Она прогнала бы меня совсем, если бы могла!
Дориа протянул Сланцу свою ложку.
– Не давай ему больше, – сказала Мегги. – Ему вредно. Спроси его самого!
Она любила Сланца. Он был куда приветливее Розенкварца, который обожал браниться и ссориться с Фенолио.
– Она права, – смущенно признался Сланец.
Ноздри у него дрожали, жадно втягивая пар, словно стеклянное тельце хотело напитаться хотя бы запретным запахом. Дети, сидевшие вокруг Мегги, засмеялись. Все они любили стеклянного человечка. Дориа часто приходилось уносить его подальше от неосторожных детских ручонок. Куницу они тоже любили, но Пролаза щелкал зубами и шипел, когда детская любовь его чересчур донимала, а стеклянный человечек был беззащитен.
Суп пах действительно вкусно. Мегги зачерпнула ложку – и вздрогнула, когда на плечо ей вдруг порхнула сорока, прибившаяся к Гекко. К этой птице в пещере уже привыкли, как к медведю и Пролазе, но Реза ее не любила.
– Пошла вон! – крикнула она на сороку и согнала ее с плеча дочери.
Птица сердито застрекотала и клюнула Резу. Мегги так испугалась, что пролила горячий суп себе на руки.
– Извини! – Реза подолом платья обтерла ей пальцы. – Не выношу эту птицу. Наверное, потому, что она напоминает мне о Мортоле.
Сорока – конечно же. Мегги давно уже не вспоминала о матери Каприкорна, но ведь она, в отличие от Резы, не стояла рядом, когда та стреляла в Мо.
– Это просто птица, – сказала она и тут же унеслась мыслями вдаль, вслед за отцом.
В книге Фенолио Мегги нашла лишь несколько фраз об Озерном замке: "Далеко в горах, посередине озера… бесконечный мост над черной водой". Может быть, Мо как раз едет сейчас по этому мосту? А что, если им с Резой просто отправиться вслед за Черным Принцем? "Слышишь, Мегги? Что бы ни случилось, ни в коем случае не отправляйтесь вслед за мной! Обещай!"
– Съешь хоть немного, пожалуйста! – Реза показала на миску.
Но Мегги обернулась к Роксане, которая торопливо шла к ним через толпу детей. Такой бледной Мегги ее не видела с тех пор, как Сажерук вернулся.
Реза испуганно поднялась ей навстречу.
– Что случилось? – Она взяла Роксану под локоть. – Есть новости? О Мо что-нибудь? Не скрывай от меня!
Но Роксана покачала головой.
– Принц… – Она явно была испугана. – Ему плохо, и я не понимаю, в чем дело. У него страшные судороги. у меня есть тут кое-какие коренья, может быть, они помогут…
Она хотела идти дальше, но Реза удержала ее.
– Судороги? Где он?
Вой медведя Мегги услышала издали. Силач казался перепуганным ребенком. Там стояли еще Баптиста, Деревяга, Эльфогон… Черный Принц лежал на земле. Рядом с ним стояла на коленях Минерва, пытаясь влить ему в рот какую-то жидкость, но он корчился от боли и задыхался. На лбу у него выступил пот.
– Замолчи, медведь! – с трудом выговорил Принц. Губы у него были искусаны до крови от боли. Но медведь продолжал выть и фыркать, как будто боролся за собственную жизнь.
– Пропустите меня! – Реза растолкала всех, отодвинула Минерву и взяла в ладони лицо Принца.
– Посмотри на меня! – сказала она. – Пожалуйста, посмотри на меня!
Она отерла ему пот со лба и заглянула в глаза.
Подошла Роксана с кореньями. Сорока вспорхнула на плечо Гекко.
Реза поглядела на нее.
– Силач! – сказала она так тихо, что слышала только Мегги. – Поймай эту птицу.
Сорока вертела головой, видя, как корчится Черный Принц в руках Минервы.
Силач сквозь слезы посмотрел на Резу – и кивнул. Но стоило ему сделать шаг в сторону Гекко, сорока вспорхнула и уселась на выступе под самым потолком пещеры.
Роксана опустилась на колени рядом с Резой.
– Он без сознания, – сказала Минерва – и дышит-то как неглубоко, смотрите!
– Я знаю такие судороги. – Голос у Резы дрожал – Их вызывают темно-красные ягоды размером с булавочную головку. Мортола часто ими пользовалась потому что их легко подмешать в еду, а смерть от них очень тяжелая. Чуть ниже нашей пещеры растут два дерева с этими ягодами. Я сразу предупредила детей чтоб не дотрагивались до них.
Она снова посмотрела на сороку.
– А противоядие есть? – Роксана поднялась.
Черный Принц лежал, как мертвый, а медведь уткнулся мордой ему в бок и стонал, как человек.
– Да. Растение с крошечными белыми цветами, пахнущими падалью. – Реза снова подняла глаза на сороку. – Его корень ослабляет действие ягод.
– Что с ним? – Между женщин протиснулся перепуганный Фенолио. С ним была Элинор. Они провели целое утро в углу пещеры, споря о том, что в повести Фенолио хорошо, а что плохо. Когда кто-нибудь подходил ближе, они сразу понижали голос, как заговорщики. Как будто кто-нибудь из детей и разбойников мог понять, о чем они говорят.
Элинор прижала руку ко рту, увидев неподвижно лежащего Принца. Вид у нее был недоумевающий, словно она обнаружила в книге страницу, которой там не должно быть.
– Его отравили.
Силач поднялся, сжимая кулаки. Лицо у него было красное, как после выпивки. Он схватил Гекко за тонкую шею и принялся трясти, как тряпичную куклу.
– Это ты сделал? – хрипел он. – Или Хват? Признавайся! Я выколочу из тебя ответ! Я раздроблю тебе все кости, чтоб ты корчился, как он!
– Отпусти его! – крикнула Роксана. – Принцу этим сейчас не поможешь!
Силач выпустил Гекко и разрыдался. Минерва обняла его. А Реза по-прежнему все смотрела на сороку.
– Цветок, о котором ты говоришь, это, похоже, мертвая голова, – произнесла Роксана, пока Гекко растирал шею, прокашливался и ругал Силача последними словами. – Он очень редкий. Но даже если бы он и рос в этих местах – сейчас зима… А другого ничего нет?
Черный Принц очнулся и попытался приподняться, но со стоном упал обратно. Баптиста опустился на колени рядом с ним и умоляюще посмотрел на Роксану. Силач тоже глядел на нее заплаканными глазами, как пес, выпрашивающий подачку.
– Не смотрите на меня так! – Мегги слышала отчаяние в ее голосе. – Я не могу ему помочь. Попробуй дать ему рвотного, – сказала она Минерве, – а я пойду поищу корень мертвой головы, хотя это почти безнадежно.
– От рвотного становится только хуже, – тусклым голосом сказала Реза. – Поверь мне, я не раз это наблюдала.
Черный Принц скорчился от боли и прижался лицом к коленям Баптисты. Потом его тело вдруг расслабилось, словно отказавшись от борьбы. Роксана поспешно склонилась к больному, приложила ухо к его груди и ладонь – к губам. Мегги почувствовала на языке вкус слез. Силач громко всхлипывал.
– Он жив, – сказала Роксана. – Но жизнь еле теплится.
Гекко тихонько скользнул прочь, наверное, чтобы рассказать о происходящем Хвату. Элинор шепнула что-то Фенолио. Он с раздражением отвернулся, но она взяла его под руку и продолжала уговаривать.
– Не ломайся! – услышала Мегги ее шепот. – Все ты можешь! Ты же не хочешь, чтобы он и вправду умер.
Последние слова разобрала не только Мегги. Силач, утирая слезы, озадаченно покосился на Элинор. Фенолио еще мгновение неподвижно глядел на лежащего в беспамятстве Принца, а потом нерешительно шагнул к Роксане.
– Роксана, этот – м-м – цветок…
Элинор встала у него за спиной, словно без надзора он не скажет того, что нужно. Фенолио сердито покосился на нее.
– Что? – подняла глаза Роксана.
– Расскажи мне о нем поподробнее. Где он растет? Он высокий или стелется?
– Растет во влажных, тенистых местах, но зачем тебе это? Я же сказала, на зиму цветы отмирают.
– Мелкие белые цветы. Любит тень и влагу. – Фенолио провел рукой по усталому лицу, резко повернулся и взял Мегги за руку.
– Пойдем! – тихо сказал он ей. – Надо спешить.
– Тень и влага, – бормотал он, ведя Мегги за собой. – Если, скажем, он растет у входа в пещеру кобольдов – они там спят, из пещеры выходят теплые испарения, земля у самого входа не замерзает… Да, это может быть…
В пещере было почти пусто. Женщины вывели детей наружу, чтобы они не слышали стонов Принца. Только разбойники сидели здесь и там небольшими группками и молча глядели друг на друга, словно пытаясь угадать, кто из них пытался отравить атамана. Хват пристроился с Гекко у самого входа и посмотрел на Мегги так мрачно, что она поскорее отвела глаза.
Зато Фенолио прямо встретил его взгляд.
– Уж не Хват ли это сделал, Мегги? – прошептал он. – Я всерьез спрашиваю себя…
– Кому же это знать, как не тебе! – прошептала Элинор, не отстававшая от них. – Это ведь ты выдумал этого мерзкого типа!
Фенолио вздрогнул, как от укола.
– Прекрати, Лоредан! Я терпел тебя все время, потому что ты – тетка Мегги…
– Двоюродная бабка… – не смущаясь, поправила Элинор.
– Все равно. Я тебя не приглашал в эту историю, так что будь любезна, оставь свои комментарии при себе!
– Ах вот как? – Элинор перешла на крик, гулко раскатившийся по пещере. – А если бы я оставила при себе свой последний комментарий? Твои одурманенные вином мозги не додумались бы до того, чтобы на…
Фенолио без церемоний заткнул ей рот ладонью.
– Да сколько ж тебе повторять? – прошипел он. – Забудь слово "писать", ясно! Еще не хватало, чтобы меня четвертовали как колдуна из-за старой дуры!
– Фенолио! – Мегги резко рванула его прочь от Элинор. – Принц умирает…
Долю секунды Фенолио смотрел на нее так, словно очень недоволен, что его прервали, а потом молча потащил дальше в свой угол. С каменным лицом он отодвинул в сторону мех с вином и достал из-под связки с одеждой несколько листков – исписанных, к большому удивлению Мегги.
– Проклятье! Куда подевался Розенкварц? – бормотал Фенолио, выискивая среди исписанных листов чистый. – Опять, видно, шляется где-то со Сланцем. Стоит этой парочке собраться вместе, они тут же забывают о работе и идут на поиски лесных стеклянных девушек. Как будто хоть одна станет смотреть на этого розового бездельника…
Фенолио небрежно отложил исписанные листки в сторону. Столько слов! Давно ли он снова пишет? Мегги попыталась прочесть начало.
– Это так, наброски, – буркнул Фенолио, перехватив ее взгляд. – О том, как можно было бы привести эту историю к хорошему концу. Какую роль играет твой отец…
У Мегги замерло сердце. Но Элинор опередила ее.
– Ага, значит, это все-таки ты написал все ужасы о Мортимере: что он сдастся в плен, что он поедет в этот замок и что моя племянница все глаза выплачет по ночам…
– Нет, не я! – отрезал Фенолио, торопливо пряча исписанные листы обратно под одежду. – И не я отправил его беседовать со Смертью, хотя этот эпизод мне по-настоящему нравится. Я же сказал, это только наброски. Черновики, заметки, ни к чему не ведущие. И с тем, что я собираюсь написать сейчас, будет, наверное, то же самое. Но я попробую. Если вы все замолчите наконец! Или вы решили болтать до тех пор, пока Черный Принц не будет лежать в могиле?
Фенолио обмакнул перо в чернила, и в этот момент Мегги услышала за спиной тихий шорох. Из-за камня, на котором были разложены письменные принадлежности Фенолио, высунулся явно смущенный Розенкварц. За его плечом виднелось бледно-зеленое личико лесной стеклянной девушки. Она тихо шмыгнула прочь мимо Мегги и Фенолио.
– Глазам не верю! – рявкнул старик там громко, что Розенкварц зажал уши. – Черный Принц при смерти, а ты тут с девушками развлекаешься?
– Принц? – Розенкварц посмотрел на хозяина с таким ужасом, что тот сразу перестал сердиться. – Но он же… он же…
– Кончай причитать и размешай мне чернила! – прикрикнул Фенолио. – Если ты хотел высказать умную мысль, что "он же такой хороший человек", так это еще никого ни в одном мире от смерти не спасло.
Он так резко обмакнул перо в чернила, что розовое личико Розенкварца покрылось черными брызгами. Мегги заметила, что пальцы у старика дрожат.
– Ну давай же, Фенолио! – шептал он сам себе. – Всего лишь цветок. Уж с этим-то ты справишься.
Розенкварц с тревогой наблюдал за ним, но Фенолио просто уставился на пустой лист. Он смотрел на него, как матадор на быка.
– Пещера кобольдов, где растут у входа эти цветы… она там, где Эльфогон ставит силки! – бормотал он. – И запах у них действительно мерзкий, такой мерзкий, что феи облетают их стороной. Зато их любят мошки, серые такие, с узором на крыльях вроде крошечных черепов… Видишь их, Фенолио? Да!
Он поднял перо, помедлил мгновение – и начал писать.
Новые слова. Свежие слова. Мегги казалось, что Чернильный мир с облегчением вздыхает: наконец-то свежая пища после долгих недель, когда Орфей подкармливал его лишь старыми словами Фенолио.
– Вот видишь! Его только надо подтолкнуть! Он просто ленивый старик! – шептала ей Элинор. – Ничему он не разучился, конечно, просто потерял веру в себя. Такому нельзя разучиться! Ты же не можешь разучиться читать?
"Не знаю", – подумала про себя Мегги, но промолчала. Язык ее ждал слов Фенолио. Целительных слов. Как тогда, когда она читала для Мо.
– Что это медведь так воет? – На плечи Мегги легли руки Фарида. Он, видимо, опять уходил подальше от детей и пытался вызвать огонь из пепла, но, судя по подавленному выражению на смуглом лице, пламя снова не пожелало с ним разговаривать.
– О Господи! Еще тебя тут не хватало! – с раздражением выкрикнул Фенолио. – И зачем мы с Дариусом возводили загородку? Чтоб каждый заходил в мо спальню, как к себе домой? Мне нужно сосредоточиться! Речь ведь идет о жизни и смерти!
– О жизни и смерти? – Фарид с тревогой посмотрел на Мегги.
– Черный Принц… Он… Ему… – Элинор пыталась говорить спокойно, но голос у нее дрожал.
– Тихо! – сказал Фенолио, не подымая глаз от работы. – Розенкварц! Песок!
– Песок? Да где ж я его возьму? – возмутился Розенкварц.
– От тебя никакого толку! Как ты думаешь, зачем я притащил тебя сюда? Чтоб ты тут устроил себе отпуск и развлекался с зелеными девушками? – Фенолио подул на еще непросохшие чернила и неуверенно протянул написанное Мегги.
– Вырасти этот цветок, Мегги! – сказал он. – Два-три листочка, согретые дыханием спящих кобольдов, последние в этом году…
Мегги смотрела на еще влажные строки. В них снова звучала музыка, как в тот раз, когда она вычитывала Орфея.
Да, слова опять подчиняются Фенолио. А она вдохнет в них жизнь.
Написанное и ненаписанное
У персонажей есть собственная жизнь и собственная
логика. На них и надо основываться.
Исаак Башевис Зингер
Роксана нашла цветок там, где описал Фенолио: у входа в пещеру кобольдов, где ставил силки Эльфогон. И Мегги, держа за руку Деспину, в очередной раз увидела, как прочитанные ею слова становятся действительностью.
"Листья и цветы бросали вызов холодному ветру, как будто их посадили феи, чтобы зимой мечтать о лете. Но аромат этих цветов был запахом тления и гибели. За это они и получили название "мертвая голова". Их клали на могилы, чтобы умилостивить Белых Женщин.
Роксана согнала мошек, сидевших на листьях, выкопала два цветка, а еще два оставила, чтобы не рассердить эльфов. Она поспешила в пещеру, где Белые Женщины уже стояли возле Черного Принца, натерла корни, сделала из них отвар, как научила ее Реза, и влила горячий настой Принцу в рот. Он совсем ослабел, и все-таки произошло то, на что никто уже не смел надеяться: отвар укротил яд, превратил беспамятство в сон и вернул жизненные силы.
А Белые Женщины исчезли, словно Смерть позвала их в другое место".
Последние фразы читались легко и гладко, но прошли часы, много тяжелых часов, прежде чем они стали реальностью. Яд не так легко сдавался, а Белые Жещины приходили и снова уходили. Роксана рассыпала травы, отгоняющие их, как научила ее Крапива, а бледные лица возникали снова и снова, почти незаметные на фоне серых стен пещеры. В какой-то момент Мегги показалось, что они смотрят не только на Черного Принца, но и на нее.