Глава третья Гром сверху 14 страница

Так-то оно, может, и так, но когда она увидела своих спутников сегодня вечером у входа в ресторан — едва не расхохоталась. Это они-то станут рисковать собой, защищая ее жизнь? Эти хиляки? Да она сама их обоих уложит одним ударом каблука! Но финал поминок заставил ее усомниться в собственных способностях и даже с уважением посмотреть на Филю, как он себя простецки назвал, и Колю. Надо будет похвалить их потом перед Вячеславом Ивановичем, им будет наверняка приятно.

А по поводу нечаянно вырвавшихся у нее слов, когда Грязнов собирался уже отъезжать, она если и сожалела, то так, без особой печали, все равно ведь чему не быть, о том и мечтать не стоит. Проза жизни…

Но ей было скучно оставаться одной, а на Сашу рассчитывать никак не приходилось. Вот и спросила она Грязнова по поводу семьи Турецкого. А тот вдруг стал рассказывать, какая у него чудная, великолепная жена-красавица, музыкантша, какая умная и воспитанная дочь! В общем, напел столько, что стало совсем уже тошно на душе. Ясно, что вырвать его из семьи не выйдет, а быть любовницей — оно хоть и приятно, но скоро может наскучить, вот как сейчас: нет его — и словно никогда не было.

Она спросила Грязнова про его собственную семью, которой, кстати, не видела в его доме, а сразу поинтересоваться как-то постеснялась.

Он ответил, что давно уже холостякует, но это обстоятельство дела не меняет, поскольку менять свой жизненный статус он не собирается.

И вот тут она обрадовалась и даже намекнула, что не возражала бы, если бы Слава не торопился по делам. Вечер длинный, все можно еще успеть. И если он не против, она попросила бы его сходить в ближайший магазин и купить чего-нибудь покрепче сухого вина, а там… можно и посидеть, скоротать вечерок… за милой беседой.

Но Грязнов почему-то насупился. Он сразу, конечно, понял, на что она намекала столь прозрачно. Так и сказал насчет «прозрачности». Она действительно была одета легко, потому что в квартире было жарко, хорошо топили, и она накинула полупрозрачную кофточку и такую же короткую юбку, которая не столько прикрывала, сколько подчеркивала ее зрелые прелести.

Нет, РЅРµ клюнул. Рђ РѕРЅР° СѓР¶ было настроилась. Рђ что, РІ конце концов? Разве РѕРЅР° тоже давала РєРѕРјСѓ-РЅРёР±СѓРґСЊ слово любить РґРѕ РіСЂРѕР±Р°? Полностью Рё навсегда принадлежать РєРѕРјСѓ-то? И потом, это же Сѓ нее РѕС‚ полноты чувств, Р° РЅРµ РёР· жалкой корысти. Рђ женская благодарность РёРЅРѕР№ раз РЅРµ знает границ…

И эта аргументация не подействовала на Грязнова. Не клюнул генерал на полуобнаженную красавицу. Однако заметил при этом, что с удовольствием сделал бы это, скажем, позавчера. Но теперь?!

— А что изменится, если «вернуться к вопросу» сегодня, прямо сейчас? — тут же нашлась она как бы в шутку.

Грязнов не принял шутки, но с некой грустью отрицательно покачал пегой головой. Нет, он никогда не перебежит дорожку другу, как бы Ева ни относилась сейчас к Сане. Есть вещи, через которые друзья не переступают.

Видно было, как тяжело дается такое признание генералу. Но он был тверд в собственной уверенности, и Ева не стала продолжать свои уловки. Но поцелуй, более жаркий, нежели просто прощальный, как при кратком расставании, он все же запечатлел на ее разгоряченной, пухлой щечке.

«Жаль, что не удалось», — думала Ева, но теперь уже как-то отстраненно, будто о пустом, необязательном деле.

А чем закончится вечер сегодня и где она проведет очередную ночь, она тоже не знала. Куда-то везут по ночной Москве… Ничего не сообщают конкретного… Сплошные тайны. Ей почему-то даже свидания с Сашей сейчас не хотелось, она так устала от напряжения, хотя о нем думала почти весь вечер, представляя с собою рядом. Уж он-то бы наверняка не подпустил и на пушечный выстрел этих бандитов. Особенно Вахтанга…

И о нем самом, и его имя она сегодня услышала впервые. Странно, что Давка никогда не упоминал этого типа, если они были чуть ли не ближайшими друзьями… И потом, эти странные претензии! Какие-то документы, о которых она ни черта не знает, какие-то нотариусы… Ведь если осталось завещание, то уж она первой должна бы знать об этом, и не от каких-то посторонних типов. Да, и насчет собственного юриста она соврала, не было у нее никаких адвокатов, даже таких, с которыми она просто спала когда-то. Не было! Но эту мысль ей подсказал кто-то из ее охранников, вовремя, надо сказать, подбросил — ух как они сразу все взвились! Наверняка жулики — вот кто они такие… А с жуликами у прокуроров — она имела в виду прежде всего Сашу — разговор должен быть коротким, вот так!

И Ева немного успокоилась, перестала горячиться. С новыми друзьями она, разумеется, не пропадет — почему-то очень хотелось ей в это верить.

Она даже не ожидала, что так обрадуются ее приезду.

— Жива-здорова наша красавица! — едва не захлопал в ладоши Грязнов, развалившийся в кресле.

Турецкий, напротив, вскочил, нагнулся к ее руке, поцеловал, как на приеме в великосветском обществе, и усадил в свое кресло. Еще двое крупных, средних лет мужчин в черной форме охранников привстали и слегка поклонились ей. Ну прямо как в театре при появлении примадонны.

Были здесь, в не такой уж и просторной комнатенке, еще двое — тот краснощекий водитель, который возил ее домой, а затем в ресторан на своей «шестерке», и девушка, которая, как показалось Еве, взглянула на нее не то с насмешкой, не то с ревностью, и только кивнула в ответ на Евино приветствие.

— Ну рассказывай, как прошло мероприятие, — сказал Грязнов. — И вы, ребятки, садитесь, — обратился он к прибывшим вместе с Евой. — Послушаем, добавите со своей стороны. А потом еще с одним деятелем познакомимся и кино посмотрим. Интересное! Я немного только проглядел — одно удовольствие. Детектив! Такая вот у нас на сегодня программа… Володя, глянь там, в ванной, порядок?

И один из крепышей — вот бы кого видеть сегодня рядом с собой, подумала Ева — поднялся и вышел из комнаты. Вскоре вернулся и молча кивнул — в порядке. И Ева, повинуясь знаку Грязнова, начала свой рассказ.

Она не торопилась, но также избегала многих, неинтересных, с ее точки зрения, подробностей. И, рассказывая, сама стала замечать, что все это ей теперь абсолютно неинтересно. Это как будто старый, отрезанный и зачерствевший ломоть, от которого никому никакой пользы. Тем более — вкуса.

Грязнов, слушая, морщился. Турецкий откровенно зевал, и это раздражало Еву еще больше — сами просят, а сами же… Не буду больше рассказывать, решила она и замолчала. Неинтересно, видите ли, им!

— Все? — спокойно спросил Грязнов.

Она кивнула, не удостоив его ответом.

— Хорошо, будем иметь в виду, а все остальное проясним своими вопросами, не возражаешь, Ева?

— Не возражаю, — буркнула она, чем вызвала у всех веселые улыбки. Но не обиделась. За что на них обижаться-то?

— Сережа, — сказал Турецкий, — если тебе необходимо заняться своей техникой, можешь удалиться на кухню, она пока свободна.

— Нет нужды, Сан Борисыч, — что-то жуя, видно унесенное в кармане с поминок, помотал головой Мордючков. — У меня техника цифровая. На экране компьютера всю программу и продемонстрируем.

— Так чего мы ждем? Давай начинай. Или прожуй сперва, — добавил под общий смех. — Небось там не оценили труды, даже пожрать как следует не дали, не то что выпить…

— Да-али, — глотая, пробормотал Сережа. — Емени не было.

— Чего? — переспросил Филя. — Семени? А при чем здесь это? — Он подчеркнул интонационно последнее слово, чем вызвал уже волну смеха.

— Да ну вас! — отмахнулся Сережа. Он поднялся с дивана, где примостился на уголке, и направился к компьютеру, стоявшему в углу комнаты на специальном столике. Стал там колдовать. Обернулся к остальным: — Вы не ждите, продолжайте, я скажу, когда пойдет программа…

— Ну давай хоть ты, Филипп, — сказал Грязнов. — Что важного пропустила наша дама?

— Да, в общем-то, она рассказала все правильно, проверить можно будет позже, по записи, которую мы заберем из ресторана сегодня ночью. Сейчас там еще гужуются эти деляги. Кому положено, тот проследит, чтоб эти ничего не нашли и не нарушили, так что там — в порядке… А из деталей? Сережа вон сказал, что узнал некоторых — по старым сводкам. Но не брать же их! Так и песню испортить можно. Главное — теперь мы знаем, где они и как выглядят. Это первое. А второе? Были там двое — по моим сведениям, оба тянут на местечковых наркобаронов. Невысокого пошиба. Один — это наглый Вахтанг Гуцерия — бакинский грузин, а другой — Исламбек Караев — тоже бакинец, плотно обосновавшийся в Москве. Если помнишь, Вячеслав Иванович, он в массе проходил по делу Мамедовых, тех еще.[1]

Филя неопределенно кивнул куда-то в пространство, а Грязнов, подумав, сказал:

— Но он же был мелкой сошкой, чуть ли не тремя годами тогда отделался, нет?

— Точно. Но теперь, видать, вырос. Так вот, по некоторым сведениям, они начали делить между собой сферы влияния. Ну а более точно и подробно нам может наверняка поведать наш уважаемый гость, который отдыхает в ванной, да? Я правильно понял?

— Правильно, — улыбнулся Грязнов. — А ты, Николай, добавишь что-нибудь?

— Мелочи, РЅРµ стоящие, может, отдельного внимания. РќРѕ РѕРґРёРЅ момент меня заинтересовал. РћРЅРё очень хотели умыкнуть РєСѓРґР°-то нашу клиентку. РСЏРґРѕРј, говорили, отъедем, всего РІ РґРІСѓС… шагах, — РЅСѓ всякая матата. РќР° записи наверняка будет. Так РІРѕС‚, там должен был присутствовать какой-то нотариус. И, СЏ думаю, СЃ той целью, чтобы заставить — СѓР¶ РѕР± РёС… способах СЏ РЅРµ РіРѕРІРѕСЂСЋ — Еву Абрамовну, стало быть, отписать РёРј РІСЃРµ имущество мужа. Другой цели Рё надобности просто РЅРµ просматривалось, так велика была настойчивость. Пришлось нам даже стволы продемонстрировать — это немного РёС… охладило. Рђ так Р±С‹ — увезли без РІСЃСЏРєРёС… сомнений. Рђ Филе Вахтанг поклялся памятью собственной родительницы, что этого РѕРЅ так РЅРµ оставит. Отомстит, значит, надо понимать. Поэтому Филе придется теперь сильно остерегаться, — опять почему-то РїРѕРґ дружный смех закончил Щербак.

— Почему вы смеетесь? — возмутилась Ева. — Этот Вахтанг, наверное, опасный бандит! И окружали его такие же! Я их в первый раз видела, но впечатление они произвели страшно неприятное.

— Есть одна тонкость, Ева Абрамовна, — заметил улыбчивый Филя, — о которой вам пока неизвестно. Но если вы со временем узнаете, то тоже будете смеяться.

Смех вспыхнул с новой силой, а Ева ничего не поняла и немного даже обиделась. Но эта ее обида прошла незамеченной.

— А как вел себя Баранов? — спросил Турецкий. — Он, кстати, был?

— Ага, — кивнул Филя, — и глаз не сводил с нашей дамы. Кабы разрешили, так бы и слопал вместе с траурными одеждами. Видать, большой ценитель! А наша красавица млела…

— И ничего я не млела! — вспыхнула Ева. — Я его тоже в первый раз увидела. Мужик как мужик, ну смазливый немного. Некоторым такие нравятся, а мне — нет… Погодите! Так это же его вы подозреваете в убийстве Давки? — воскликнула вдруг, озаренная догадкой.

— Вот именно, — ответил Турецкий.

— Какой же он негодяй! — протянула Ева. — А так смотрел…

— Значит, все-таки смотрел? — утвердительно спросил Грязнов. — А ты и таяла, нет?

— Таяла, таяла, — сказал, обернувшись, Сережа. — Я даже зафиксировать успел — просто так, на память. Сейчас все увидите. А еще они все ругались. И обзывали кошмарными выражениями женщину, которая их же и угощала. Вот свиньи! — Чем вызвал улыбки.

И все с интересом посмотрели на Еву, но она, словно замкнулась, нахмурилась, что давалось ей, между прочим, с трудом — лоб не хотел принимать морщин и оставался чистым и ясным, как белый день. Похоже, что никогда еще настоящие, подлинные заботы не тревожили эту женщину. Ну и дай ей бог, как говорится…

Тут Сережа сказал, что у него все готово, и все повернулись к экрану монитора. Одна за другой пошли цветные фотографии уже прошедшего траурного мероприятия. Их смотрели, но особо не задерживались даже для того, чтобы обсудить ту или иную ситуацию. Снимки были рабочие, а не для выставки, поэтому на композицию тоже никто не обращал внимания. Смотрели в молчании.

Ева поглядывала с интересом лишь на те из них, на которых присутствовала сама — и то с целью оценить себя теперь со стороны. Кажется, ей некоторые из них очень нравились. Она даже дернулась было остановить Сережу и что-то у него спросить, но он и без слов понял, ответил, что напечатает любые, на которые она укажет, и подарит их ей просто на память. Ева успокоилась и стала смотреть спокойней.

Несколько раз объектив камеры брал группки сосредоточенных лиц, никак не вязавшихся по своему настроению с общим настроем присутствующих на поминках. Сугубо деловые, жесткие лица. Никаких эмоций. Взгляды неприветливые и недвусмысленные. Братва в новом исполнении.

— Вот их отпечатай побольше, понадобятся, — походя заметил Грязнов.

— Бу сделано! — отметил Сережа.

И вот подошли к финалу.

Конечно, следовало Р±С‹ сначала посмотреть видеозапись, которую «ребятки» заберут РёР· ресторана поздней ночью, РєРѕРіРґР° разойдутся РІСЃРµ посетители, Р° останется лишь РѕРґРёРЅ Р­РјРёРЅ Ротару. Надо было Р±С‹ Рё текст послушать. РќРѕ даже беглых фотографий хватило РЅР° то, чтобы РІСЃРµ могли увидеть, как РІРґСЂСѓРі озверели просто строгие, каменные лица. Рђ РІРѕС‚ Рё Филя, хладнокровно направивший пистолет РїСЂСЏРјРѕ РІ лоб очумевшему РѕС‚ животного страха Вахтангу, глаза которого выпучились РґРѕ такой степени, что едва РЅРµ выпали РёР· РѕСЂР±РёС‚. Страшный, между прочим, был СЃРЅРёРјРѕРє. Народ, увидевший его, притих.

Еве и самой стало очень неуютно. Там, в ресторане, все это показалось ей пусть и неприятной, но все же игрой, чем-то выдуманным, нарочным, а здесь она увидела вдруг, что все абсолютно всерьез. Она даже тихонько ойкнула, и все посмотрели на нее. А Галя даже с осуждением.

— Ну и что, — разрядил гнетущую тишину Турецкий, — стрелял бы?

— Рђ то! — хмыкнул Филя, РЅРѕ никто РЅРµ отреагировал. — РќСѓ превышение РїСЂРё исполнении. Опять же СЏРІРЅРѕРµ нападение. Ручки-то видели? Там Сѓ РґРІРѕРёС…-троих стволы РїСЂРё себе были, РјС‹ СЃ Колей учли Рё это обстоятельство. Отнимать РЅРµ стали, РЅРѕ запомнили. Рђ этому, — РѕРЅ небрежно РєРёРІРЅСѓР» РЅР° очумевшего Вахтанга, — СЏ, буквально Р·Р° минуту РґРѕ этого кадра, пожал СЂСѓРєСѓ. И РѕРЅ оценил, СЏ думаю. Поэтому стрелять Р±С‹ РЅРµ пришлось. Сережа, верни-РєР° РЅР° пару СЃРЅРёРјРєРѕРІ назад!

На экране снова появилась фотография, на которой с пистолетом в руке стоял Щербак, закрывая своим телом перепуганную Еву.

— Вы же видите… — продолжил Филя. — Мы при исполнении, а они этого не хотят понимать… Ничего, Сан Борисыч, вы с генералом не дали бы пропасть мальчонке. А уголовка сказала бы еще спасибо — за уничтожение опасного преступника, разве не так?

И своим «наивным» вопросом он разрядил тягостную тишину.

Наконец закончили и с этим.

— Ну хорошо, — сказал Вячеслав Иванович, — мне кажется, что Галя с Володей Яковлевым могут отдыхать, дальнейшее их пока не касается. «Глорию» я попросил бы остаться всю, ненадолго — до решения проблемы с полковником. А вот Ева? Может, тоже отправишься отдыхать? Зачем тебе эту гнусь видеть? Я почти уверен, что тебе вряд ли понравится.

— А куда? К себе домой?

— Нет, туда категорически нельзя. Там могут случиться крупные неприятности. Пусть тебя Яковлев, нет, лучше Сережа, отвезет ко мне на квартиру. Там и переночуешь, потому что это помещение нам сегодня еще понадобится, понимаешь?

— Понимаю, я поеду. А взглянуть хоть можно?

— Любопытство женщин губит, — наставительно сказал Грязнов. — Ты уверена, что хочешь видеть его?.. Ну посидите с Сережей. А ты, — он обернулся к Мордючкову, — возьмешь потом мою машину. Доставишь даму на Енисейскую улицу, ты знаешь, и оставь машину возле дома, во дворе. Она мне сегодня не понадобится, я у Дениса заночую или вот к Сане заскочу… Так, хлопцы, не будем тянуть, вносите! Свободным — до свиданья. Володя, довези Галю.

— Ну а как же иначе! — развел руками Яковлев.

— Выполняй команду. Спокойной ночи. Ева, пересядь тогда и освободи кресло. На стуле ему сидеть будет еще трудно…

Он с трудом передвигал ноги. Видно, не отошел еще от укола снотворного, который вкатил ему Голованов, после того как вырубил, когда полковник высунул голову из двери подъезда. Яркий свет в комнате заставил его заморгать и прищуриться, чтобы разглядеть собравшихся. Он еще плохо соображал и, похоже, никак не мог понять, что с ним случилось и где он оказался.

Его усадили в кресло, в котором он попробовал снова немного подремать, как только что, когда лежал в пустой ванной. Но Сева крепко похлопал его ладонями по щекам, сунул в нос флакончик нашатыря, заставив хорошенько нюхнуть и резко отдернуть голову, чем вскоре и привел полковника в чувство.

Все молча смотрели на него. И сам Огородников наконец обратил на это внимание. Почему-то в первую очередь он разглядел Еву и приятно удивился. Даже улыбку смог выдавить.