Как раз такой человек должен играть Ататюрка Служба Суная Заима РІ армии Рё карьера РІ театре 2 страница

После того как ему измерили давление и он по рации, принесенной охранниками, отдал каким-то людям распоряжения, Сунай прочитал какую-то бумагу, которую ему только что доставили, и, с отвращением сморщив лицо, сказал:

— Все доносят друг на друга.

Он сказал, что в течение многих лет ставил пьесы в отдаленных городках Анатолии и видел, как все мужчины этой страны прекращали что-либо делать из-за чувства тоски.

— Целыми днями напролет они сидят в чайных, ничего не делая, — рассказывал он. — В каждом городишке сотни, а во всей Турции сотни тысяч, миллионы безработных, безуспешных, потерявших надежду, бездействующих, несчастных мужчин. Мои братья не в состоянии даже привести себя в порядок, у них нет силы воли, чтобы пришить пуговицы на свои засаленные и заляпанные пиджаки, у них нет энергии, которая заставила бы их руки работать, у них нет внимания, чтобы до конца дослушать рассказ, они не в состоянии посмеяться над шуткой.

Он рассказал, что большинство из них не могут спать, потому что несчастны, получают удовольствие от сигарет, потому что курение их убивает; многие из них из них бросают недочитанное наполовину предложение, которое начали читать, поняв, что дочитывать бесполезно; телевизионные передачи они смотрят не потому, что они им нравятся или они их развлекают, а потому, что они не могут выносить тоску и скуку окружающих их людей; в действительности эти мужчины хотят умереть, но считают, что недостойны самоубийства, на выборах голосуют за самых позорных кандидатов самых убогих партий, чтобы получить от них заслуженное наказание; предпочитают политиков, которые совершили военный переворот, и постоянно говорят о наказаниях, политикам, которые постоянно дают обещания и всех обнадеживают.

Вошедшая в комнату Фунда Эсер добавила, что у них есть несчастные жены, присматривающие за детьми, которых они произвели на свет намного больше, чем нужно, которые даже не знают, где находятся их мужья, и зарабатывают на жизнь несколько курушей, работая либо служанками, либо на производстве табака или ковров, либо медсестрами. Если бы не было этих женщин, привязанных к жизни, постоянно плачущих и кричащих на детей, то миллионы этих похожих друг на друга небритых, печальных, безработных мужчин в грязных рубашках, не имеющих никакого занятия, заполонивших Анатолию, исчезли бы навсегда, как попрошайки, замерзнув на углу в морозную ночь, как пьяные, которые вышли из пивной и пропали, упав в открытый канализационный люк, как впавшие в детство дедушки, которые в тапочках и пижаме отправились в бакалейную лавку купить хлеба и заблудились. А между тем их слишком много, как мы видели, в "этом несчастном городе Карсе", и единственное, что любят эти мужчины, — издеваться над своими женами, которым они обязаны жизнью и которых они любят, стесняясь признаться в этом.

— Десять лет своей жизни в Анатолии я посвятил тому, чтобы мои несчастные собратья перестали грустить и тосковать, — сказал Сунай, совершенно не растрогавшись. — Множество раз нас упекали в тюрьму, пытали, били, считая нас коммунистами, западными агентами, помешанными, свидетелями Иеговы, сутенером и проституткой. Нас пытались изнасиловать, бросали в нас камнями. Но они же научились любить свободу и счастье, которые дарили им мои пьесы и моя труппа. А сейчас, когда в моей жизни представился удобный случай, я не поддамся слабости.

В комнату вошли два человека, один вновь протянул рацию Сунаю. Ка из разговоров, доносившихся из включенной рации, услышал, что в квартале Сукапы окружили одну из лачуг, что из нее стреляют, а в доме находится один из курдских партизан и какая-то семья. В разговорах по рации звучал голос военного, который отдавал приказы и к которому обращались "мой командир". Спустя какое-то время тот же военный о чем-то сообщил Сунаю, а затем спросил его мнение, словно разговаривал на этот раз не с лидером восстания, а с одноклассником.

— В Карсе есть маленькая военная база, — сказал Сунай, заметив внимание Ка. — Со времен холодной войны государство сосредоточило основные силы, которые должны будут сражаться против вторжения русских, в Сарыкамыше. Но сколько бы здесь ни было солдат, их сил хватило бы на то, чтобы отбить первую атаку русских. А сейчас они находятся здесь в основном для того, чтобы защищать границу с Арменией.

Сунай рассказал, что после того, как два вечера назад вышел вместе с Ка из автобуса, он встретился в закусочной "Зеленая страна" со своим приятелем Османом Нури Чолаком, с которым дружил уже тридцать с лишним лет. Они были однокурсниками в военном лицее «Кулели». В те времена Сунай был единственным, кто знал, кто такой Пиранделло и что собой представляют пьесы Сартра.

— Ему не удалось, как мне, дать повод отчислить себя из школы из-за несоблюдения дисциплины, но и на службе в армии он особого рвения не проявлял. Так он не смог стать офицером высшего звена. Некоторые шептали, что он не сможет стать генералом из-за маленького роста. Он злился и расстраивался; но, по-моему, не из-за профессиональных неудач, а из-за того, что его бросила жена, забрав ребенка. Ему надоело одиночество, безработица и сплетни маленького города, но он, конечно же, сплетничает больше всех. В закусочной он первым заговорил о таких признаках вырождения, как незаконная торговля скотом, незаконное использование кредитов Сельскохозяйственного банка и открытие курсов Корана, которые я прикрыл после восстания. Он довольно много пил. Увидев меня, он обрадовался, потому что страдал от одиночества. Как бы извиняясь и слегка хвалясь, он сказал, что этой ночью военным комендантом и властью в Карсе является он и поэтому, к сожалению, надо рано вставать. Капитан Тугай из-за ревматизма жены уехал в Анкару, а его помощника-офицера вызвали на срочное собрание в Сарыкамыше, губернатор был в Эрзуруме. Вся власть была у него в руках. Снег все еще не прекратился, и было ясно, что дороги будут несколько дней закрыты, как это бывает каждую зиму. Я сразу же понял, что это самая большая удача в моей жизни, и попросил для своего друга еще одну порцию двойного ракы.

Согласно расследованию, проведенному впоследствии инспектором-майором, направленным РёР· Анкары, приятель Суная РїРѕ военному лицею, полковник Осман РќСѓСЂРё Чолак (или просто Чолак, как называл его Сунай), голос которого РљР° слышал РїРѕ рации, РІРѕСЃРїСЂРёРЅСЏР» эту странную идею военного переворота сначала просто как шутку, как развлечение, Рѕ котором РѕРЅРё помечтали, СЃРёРґСЏ Р·Р° столом СЃ ракы, Рё даже РІ СЃРїРѕСЂРµ первым сказал, что для дела хватит Рё РґРІСѓС… танков. Позднее РѕРЅ РїСЂРёРЅСЏР» участие РІ этом деле РїРѕ настоянию Суная, чтобы РЅРµ запятнать СЃРІРѕСЋ честь Рё так как поверил РІ то, что после всего того, что будет сделано, Анкара будет довольна, Р° РЅРµ РёР·-Р·Р° какой-либо ненависти, гнева или выгоды, свойственной человеку. (Согласно отчету майора, РѕРЅ, Рє сожалению, преступил Рё этот принцип Рё приказал напасть РЅР° РґРѕРј РѕРґРЅРѕРіРѕ Р·СѓР±РЅРѕРіРѕ врача РІ квартале Республики, сторонника идей Ататюрка, РёР·-Р·Р° какой-то женщины.) Р’ восстании принимали участие только половина роты солдат, которых использовали для нападений РЅР° РґРѕРјР° Рё школы, четыре РіСЂСѓР·РѕРІРёРєР° Рё РґРІР° танка модели Рў-1, которые нужно было очень осторожно заводить, так как Сѓ РЅРёС… РЅРµ хватало некоторых запасных частей. Если РЅРµ считать "частную команду" Р—. Демиркола Рё его друзей, которая приняла РЅР° себя "нераскрытые преступления", большая часть работы была проделана некоторыми трудолюбивыми сотрудниками РќРРЈ Рё Управления безопасности, которые годами заносили информацию РѕР±Рѕ всех жителях Карса РІ картотеку Рё использовали каждого десятого жителя РіРѕСЂРѕРґР° как своего осведомителя, РІ сущности только потому, что наступил чрезвычайный период. Эти сотрудники, только узнав Рѕ планах переворота, были так счастливы, распространяя РїРѕ РіРѕСЂРѕРґСѓ сплетни Рѕ представлении, которое покажут РІ Национальном театре сторонники светских РїРѕСЂСЏРґРєРѕРІ, что отправили официальные телеграммы СЃРІРѕРёРј коллегам, находившимся РІ отпусках Р·Р° пределами Карса, чтобы РѕРЅРё как можно скорее вернулись Рё РЅРµ пропустили веселья.

Из разговоров, которые в тот момент вновь начались по рации, Ка понял, что столкновение в квартале Сукапы перешло в новую стадию. Сначала из рации донеслись три выстрела из стрелкового оружия, а через несколько секунд Ка услышал наяву эти звуки, приглушенные снегом, и решил, что звук, преувеличенный рацией, гораздо красивее.

— Не будьте жестокими, — сказал Сунай рации, — но заставьте их почувствовать, что восстание и власть сильны и не отступят ни перед чем.

Он задумчиво взялся большим и указательным пальцами левой руки за подбородок особым театральным движением, и Ка вспомнил, как он произносил эту же фразу в одной исторической пьесе в середине 1970-х. Сейчас он уже не был таким красивым, как раньше, а был усталым, потрепанным и бледным. Он взял со стола военный бинокль, сохранившийся с сороковых годов. Он надел толстое поношенное суконное пальто, которое уже десять лет носил, разъезжая по Анатолии, и, нахлобучив папаху, взял Ка за руку и вывел его на улицу. Холод на мгновение поразил Ка, и он почувствовал, как же малы и ничтожны человеческие желания и мечты, политика и ежедневная суета по сравнению с холодом Карса. Одновременно он заметил, что Сунай хромает на левую ногу гораздо сильнее, чем казалось. Пока они шли по заснеженному тротуару, пустота белоснежных улиц и то, что во всем городе шли только они одни, наполнили его душу ощущением счастья. Это было не только желание любить и получать удовольствие от жизни, навеянное прекрасным городом в снегу и старыми пустыми особняками: Ка сейчас получал удовольствие от того, что был близок к власти.

— Здесь самое красивое место в Карсе, — сказал Сунай. — Это мой третий приезд в Карс с театральной труппой за десять лет. Каждый раз, когда вечером темнеет, я прихожу сюда, под тополя и дикие маслины, и, слушая ворон и сорок, предаюсь тоске и созерцаю крепость, мост и баню, которой четыре сотни лет.

Сейчас они стояли на мосту над покрытой льдом речушкой Карс. Сунай указал на одну из лачуг в отдалении на холме слева напротив них. Немного ниже Ка увидел танк, стоявший чуть выше дороги, а подальше от него военную машину.

— Мы вас видим, — проговорил Сунай в рацию, а затем посмотрел в бинокль.

Через какое-то время послышались два выстрела, сначала из рации. Потом они услышали звук выстрела, отразившийся эхом в долине реки. Это был привет, посланный им? Поодаль, у начала моста два телохранителя ожидали их. Они смотрели на квартал нищих, наскоро построенных лачуг, расположившихся спустя столетие на месте разрушенных русскими пушками особняков богатых османских генералов, на парк на противоположном берегу реки, в котором когда-то развлекались богатые буржуа Карса, и на город за ними.

— Гегель первым заметил, что история и театр созданы из одной материи, — сказал Сунай. — История, как и театр, заставляет помнить, что предоставляет возможность играть «роли». Появление смельчаков на исторической сцене, как и на сцене театральной, также…

Вся равнина сотряслась от взрывов. Ка понял, что в ход пошел пулемет на крыше танка. Танк нанес удар, но промахнулся. Последовавшие взрывы были взрывами ручных гранат, которые кидали солдаты. Лаяла собака. Дверь лачуги открылась, и наружу вышли два человека. Они подняли руки. Между тем Ка увидел, как из разбитого окна вырываются наружу языки пламени. Вышедшие с поднятыми руками легли на землю. Черный пес, с радостным лаем носившийся по сторонам во время всех этих действий, подбежал к лежащим на земле, размахивая хвостом. Затем Ка увидел, что сзади кто-то бежит, и услышал выстрелы солдат. Человек упал на землю, затем все звуки смолкли. Прошло много времени, и кто-то закричал, но Суная это уже не интересовало.

Они вернулись в ателье, за ними следом шли телохранители. Как только Ка увидел прекрасные обои старого особняка, он понял, что не может сопротивляться новому стихотворению, которое появилось у него, и отошел в сторонку.

Аллах справедлив настолько, что знает, что вопрос заключается не в проблеме разума и веры, а в проблеме жизни в целом В штабе с Сунаем

Когда Сунай увидел, что Ка написал стихотворение, то встал из-за своего стола, заполненного бумагами, поздравил его и подошел к нему, прихрамывая.

— Стихотворение, которое ты читал вчера в театре, тоже было очень современным, — сказал он. — К сожалению, в нашей стране зритель не того уровня, чтобы понять современное искусство. Поэтому в свои произведения я включаю танец живота и приключения вратаря Вурала, которые понятны людям. Но затем, не делая совершенно никаких уступок, я использую самый современный "театр жизни", проникающий в саму жизнь. Я предпочитаю творить и убогое, и благородное искусство вместе с народом, вместо того чтобы играть в Стамбуле на деньги какого-то банка бульварные комедии в подражание европейским. А сейчас скажи мне по дружбе, почему ты не опознал виновных среди подозреваемых сторонников религии, которых тебе показывали в Управлении безопасности, а затем на ветеринарном факультете?

— Я никого не узнал.

— Когда стало понятно, как ты любил мальчика, который отвел тебя к Ладживерту, солдаты хотели задержать тебя. У них вызывало подозрение, что ты накануне переворота приехал из Германии и то, что, когда убили директора педагогического института, ты был там. Они хотели допросить тебя и под пытками узнать, что ты скрываешь, но я остановил их, поручившись за тебя.

— Спасибо.

— До сих пор непонятно, почему ты поцеловал того мертвого мальчика, который отвел тебя к Ладживерту.

— Я не знаю, — ответил Ка. — В нем было что-то очень честное и искреннее. Я думал, что он проживет сто лет.

— Хочешь, я прочитаю тебе, что за фрукт был этот Неджип, которого ты так жалеешь?

РћРЅ вытащил бумагу Рё прочитал, что Неджип РІ прошлом марте однажды сбежал РёР· школы, был замешан РІ инциденте СЃ разбитым стеклом РІ РїРёРІРЅРѕР№ В«Радость» РёР·-Р·Р° того, что там продавали алкоголь РІ Рамазан, что какое-то время работал РІ областном отделении Партии Благоденствия РїРѕ мелким поручениям, РЅРѕ его убрали оттуда или РёР·-Р·Р° его экстремистских взглядов, или РёР·-Р·Р° того, что РѕРЅ пережил нервный приступ, который всех напугал (РІ отделении партии действовали информаторы, Рё РЅРµ РѕРґРёРЅ); что РѕРЅ захотел сблизиться СЃ Ладживертом, которым восхищался, РІРѕ время его приездов РІ Карс Р·Р° последние восемнадцать месяцев, что написал рассказ, который сотрудники РќРРЈ сочли «непонятным», Рё отдал его РІ РѕРґРЅСѓ религиозную газету Карса, которая выходила тиражом РІ семьдесят пять экземпляров, Рё после того, как его странным образом несколько раз поцеловал РѕРґРёРЅ аптекарь РЅР° пенсии, который РІ этой газете писал маленькие статьи, РѕРЅРё СЃРѕ СЃРІРѕРёРј РґСЂСѓРіРѕРј Фазылом строили планы его убить (оригинал РїРёСЃСЊРјР° СЃ объяснениями, которое РѕРЅРё собирались оставить РЅР° месте преступления, хранившийся РІ архиве РќРРЈ, был украден Рё приобщен Рє делу), что РѕРЅРё РёРЅРѕРіРґР° прогуливались, смеясь, СЃРѕ СЃРІРѕРёРј приятелем РїРѕ проспекту Ататюрка Рё РІ РѕРґРёРЅ РёР· октябрьских дней делали неприличные знаки вслед проехавшей РјРёРјРѕ РЅРёС… полицейской машине.

— Национальное разведывательное управление здесь работает очень хорошо, — проговорил Ка.

— Они знают, что ты ходил в дом глубокочтимого Шейха Саадеттина, где размещена подслушивающая аппаратура, и, подойдя к нему, целовал ему руку, со слезами на глазах объясняя, что веришь в Аллаха; что ты ставил себя в неприглядное положение перед всеми, кто в почтении стоял там, но они не знают, зачем ты все это делал. Ведь очень многие поэты этой страны, придерживающиеся левых взглядов, беспокоятся о том, как бы "стать верующими, пока исламисты не пришли к власти", и перешли в их ряды.

Ка густо покраснел. И смутился еще больше, так как почувствовал, что Сунай считает это смущение слабостью.

— Я знаю, то, что ты увидел сегодня утром, тебя расстроило. Полиция очень плохо обращается с молодыми людьми, среди них есть даже звери, которые избивают ради удовольствия. Но сейчас оставим это… — Он протянул Ка сигарету. — Я тоже, как и ты, в молодости ходил по улицам Нишанташы и Бейоглу, смотрел, как сумасшедший, западные фильмы, прочитал всего Сартра и Золя и верил, что наше будущее — это Европа. А сейчас я не думаю, что ты сможешь спокойно наблюдать, как этот мир рушится, как твоих сестер заставляют носить платок, как запрещают стихи за то, что их не одобряет религия, как в Иране. Потому что ты — из моего мира, в Карсе нет больше никого, кто читал стихи Т. С. Элиотта.

— Читал Мухтар, кандидат на пост главы муниципалитета от Партии Благоденствия, — сказал Ка. — Он очень интересуется поэзией.

— Нам уже даже не надо его арестовывать, — сказал Сунай, улыбнувшись. — Первому солдату, который постучал в его дверь, он вручил подписанную им бумагу, что снимает свою кандидатуру на пост мэра города.