РљРѕРіРґР° РјС‹ еще встретимся? Счастье, длившееся недолго 1 страница

После того как Ка и Ипек любили друг друга, они лежали какое-то время в обнимку, не двигаясь. Весь мир был таким безмолвным, а Ка был таким счастливым, что ему показалось, что это длилось очень долго. Именно по этой причине его охватило нетерпение и он, вскочив с кровати, посмотрел из окна на улицу. Позднее он будет думать, что это долгое безмолвие было самым счастливым моментом в его жизни, и он спросит себя, зачем он высвободился из рук Ипек и завершил этот момент неповторимого счастья. Из-за какого-то беспокойства, ответит он сам себе впоследствии, словно за окном, на заснеженной улице, что-то должно было случиться и ему нужно было успеть.

А между тем за окном не было ничего, кроме падающего снега. Электричество все еще было выключено, свет свечи, горевшей на кухне, струился на улицу через обледеневшее окно и освещал медленно опускавшиеся снежинки легким оранжевым светом. Впоследствии Ка подумает и о том, что быстро прервал самый счастливый миг в своей жизни из-за того, что не мог вынести слишком много счастья. Но сначала, когда он лежал между рук Ипек, он не знал о том, насколько счастлив; внутри он ощущал покой, и это было так естественно, что он словно забыл, почему провел свою жизнь с чувством, средним между скорбью и беспокойством. Это спокойствие было похоже на безмолвие, предшествовавшее стихотворению, но до того, как приходило стихотворение, сначала полностью обнажался весь смысл мира, и он чувствовал воодушевление. А в этот момент счастья он не ощущал внутри себя такого просветления; было простое ощущение детской безгрешности, словно ему предстояло тут же сказать о смысле мира, подобно ребенку, который только что выучил слова.

Ему вспомнилось все то, что он читал после полудня в библиотеке о строении снежинки. Он пошел в библиотеку для того, чтобы быть готовым, если придет еще одно стихотворение о снеге. Но сейчас у него в голове не было стихотворения. По-детски наивная шестиугольная конструкция снежинки, о которой Ка прочитал в энциклопедии, показалась ему похожей на гармонию приходивших к нему по одному, как снежинки, стихотворений. В тот момент он подумал, что нужно указать на скрытый смысл всех стихотворений.

— Что ты там делаешь? — спросила в этот момент Ипек.

— Я смотрю на снег, милая.

Ему казалось, что Ипек ощутила, что в геометрической конструкции снежинок он увидел еще какой-то смысл, помимо красоты, но в глубине души он знал, что этого не может быть. А Ипек беспокоило то, что Ка интересуется чем-то, кроме нее. Ка чувствовал себя слишком беззащитным перед Ипек, потому что очень сильно желал ее, и он был доволен этим и понял, что их близость позволила ему завоевать хоть некоторую, но власть.

— О чем ты думаешь? — спросила Ипек.

— О моей маме, — ответил Ка и внезапно не смог понять, почему он так ответил, потому что он не думал о матери, хотя она и умерла недавно. Но позднее, когда он будет вспоминать этот момент, он добавит, что думал о маме постоянно во время своего путешествия в Карс.

— Что именно ты думаешь о своей маме?

— Когда однажды зимним вечером мы смотрели из окна на падающий снег, она гладила меня по волосам.

— Ты был счастлив, когда был ребенком?

— Когда человек счастлив, он не знает, что он счастлив. Спустя много лет я решил, что, когда был ребенком, я был счастлив, но на самом деле не был. Но и несчастен, как в последующие годы, тоже не был. Я не думал в детстве о том, чтобы быть счастливым.

— А когда ты начал над этим задумываться?

— Никогда, — собирался ответить Ка, но это было и неправдой, и слишком самоуверенно. И все же в какой-то миг ему захотелось сказать это и произвести впечатление на Ипек, но то, чего он сейчас ждал от Ипек, было гораздо серьезнее, чем видеть, какое впечатление он на нее произвел.

— Когда я уже не смог ничем заниматься потому, что был несчастлив, я начал думать о счастье, — сказал Ка. Хорошо ли он сделал, что сказал это? Он начал волноваться в этом безмолвии. Если он расскажет о том, что одинок и беден во Франкфурте, как он сможет убедить Ипек приехать туда? На улице подул беспокойный ветер, вмиг разметавший снежинки, и Ка охватило беспокойство, которое он почувствовал, когда встал с постели, и сейчас он с большей силой ощутил боль ожидания и любовь, от которой у него болел живот. Он только что был так счастлив, что мысль о том, что он может потерять это счастье, лишала его рассудка. А это, в свою очередь, неожиданно заставляло его усомниться в счастье. "Ты поедешь со мной во Франкфурт?" — хотелось спросить ему Ипек, но он боялся, что она ответит не так, как ему хочется.

Он вернулся к кровати и со всей силой обнял сзади Ипек.

— РќР° рынке есть магазинчик, — сказал РѕРЅ. — Там играла очень старая мелодия Пеппино РґРё Капри РїРѕРґ названием В«Роберта». Где РѕРЅРё ее нашли?

— В Карсе есть старые семьи, которые все еще не смогли покинуть город, — сказала Ипек. — Когда в конце концов умирают родители, дети продают их вещи и уезжают, и в продажу попадают странные вещи, которые не сочетаются с нынешней нищетой города. Когда-то был один старьевщик, который осенью приезжал из Стамбула и скупал за бесценок эти старые вещи. Теперь и он не приезжает.

Ка решил, что он внезапно снова обрел то бесподобное счастье, которое только что испытал, но это уже было не то. Внезапно в нем вырос страх, что он больше не сможет обрести тот миг, и это чувство превратилось в смятение, которое захватывало и увлекало за собой все: он со страхом почувствовал, что никогда не сможет убедить Ипек поехать с ним во Франкфурт.

— Ну что, дорогой мой, я уже встаю, — сказала Ипек. Ка не успокоило даже то, что она сказала "дорогой мой" и, когда вставала, обернулась и нежно поцеловала его.

— Когда мы встретимся еще раз?

— Я беспокоюсь за отца. Возможно, за ними следила полиция.

— И я уже беспокоюсь за них… — сказал Ка. — Но сейчас я хочу знать, когда мы снова увидимся.

— Когда мой отец в отеле, я в эту комнату прийти не могу.

— Но теперь все по-другому, — сказал Ка. И внезапно в страхе подумал, что для Ипек, ловко и тихо одевавшейся в темноте, все может остаться по-прежнему.

— Давай я перееду в другой отель, и ты сразу придешь туда, — сказал он.

Наступило ужасающее молчание. Тревога, питаемая ревностью и ощущением безвыходности, охватила Ка. Он подумал, что у Ипек есть другой возлюбленный. Конечно, отчасти он понимал, что это обычная ревность неопытного влюбленного, но гораздо более сильное чувство внутри него говорило ему, что нужно изо всех сил обнять Ипек и сразу же напасть на возможные между ними препятствия. Он почувствовал, что то, что он сделает наспех, чтобы еще больше и быстрее сблизиться с Ипек, и то, что он скажет, поставит его в трудное положение, и он остался молчать в нерешительности.

31 Мы не дураки, а только бедные Тайное собрание в отеле "Азия"

РўРѕ, что РІ последний момент положила Захиде РІ телегу, которая должна была отвезти РўСѓСЂРіСѓС‚-бея Рё Кадифе РІ отель «Азия», Рё то, что видел, РЅРѕ РЅРµ разглядел смотревший РёР· РѕРєРЅР° РљР°, ожидая Ипек, было парой старых шерстяных рукавиц. РўСѓСЂРіСѓС‚-бей, чтобы решить, что РѕРЅ наденет РЅР° собрание, разложил РЅР° кровати РґРІР° СЃРІРѕРёС… пиджака, РѕРґРёРЅ черный, Р° РґСЂСѓРіРѕР№ светло-серый, фетровую шляпу, которую РѕРЅ брал СЃ СЃРѕР±РѕР№ РЅР° празднование Дня Республики Рё РІ РґРЅРё проверок, галстук РІ клеточку, который РјРЅРѕРіРёРµ РіРѕРґС‹ надевал только сын Захиде, чтобы поиграть, Рё долго смотрел РЅР° СЃРІРѕСЋ одежду Рё РІ шкафы. Кадифе, увидев, что ее отец РІ нерешительности, словно мечтательная женщина, которая РЅРµ может решить, что РѕРЅР° наденет РЅР° бал, сама выбрала, что ему надеть, собственными руками застегнула ему рубашку Рё надела РЅР° него пиджак Рё пальто, Рё РІ последний момент насильно надела отцу РЅР° его маленькие СЂСѓРєРё белые перчатки РёР· собачьей кожи. Р’ это время РўСѓСЂРіСѓС‚-бей РІСЃРїРѕРјРЅРёР» Рѕ СЃРІРѕРёС…: старых шерстяных рукавицах Рё стал твердить: «Найдите». Ипек СЃ Кадифе заглянули РІРѕ РІСЃРµ шкафы Рё СЃСѓРЅРґСѓРєРё, РІ суматохе обыскали весь РґРѕРј, Р° РєРѕРіРґР° варежки нашлись, РѕРЅ, увидев, что РѕРЅРё были изъедены молью, отбросил РёС… РІ сторону. Рђ РІ телеге РўСѓСЂРіСѓС‚-бей стал твердить: "Без РЅРёС… СЏ РЅРµ поеду" — Рё рассказал, что РєРѕРіРґР° РјРЅРѕРіРѕ лет назад РѕРЅ оказался РІ тюрьме Р·Р° приверженность левым взглядам, его покойная жена связала Рё принесла ему эти рукавицы. Кадифе, которая знала своего отца гораздо лучше, чем РѕРЅ сам, сразу же почувствовала, что РѕРЅ очень боится, потому что это желание было связано СЃ воспоминаниями. После того как эти варежки появились Рё телега поехала РїРѕРґ снегом, Кадифе, слушая СЃ широко открытыми глазами, словно РІ первый раз, тюремные воспоминания своего отца (как РѕРЅ проливал слезы над письмами жены, как самостоятельно учил французский, как спал Р·РёРјРЅРёРјРё ночами РІ этих рукавицах), сказала: "Папочка, РІС‹ очень смелый человек!" Каждый раз, РєРѕРіРґР° РѕРЅ слышал РѕС‚ СЃРІРѕРёС… дочерей эти слова (РІ последние РіРѕРґС‹ РѕРЅ слышал РёС… редко), глаза РўСѓСЂРіСѓС‚-бея увлажнялись, Рё, РѕР±РЅСЏРІ СЃРІРѕСЋ дочь, РѕРЅ, дрожа, поцеловал ее. РќР° улицах, РєСѓРґР° только что заехала РїРѕРІРѕР·РєР°, свет отключен РЅРµ был.

Сойдя с телеги, Тургут-бей спросил:

— Что это здесь за лавочки открылись? Подожди, давай посмотрим на эти витрины.

Поскольку Кадифе поняла, что отец идет с неохотой, то она не стала слишком сильно настаивать. Когда Тургут-бей сказал, что хочет выпить чашечку липового чая и что, если за ними следит шпик, они поставят его в затруднительное положение, они вошли в какую-то чайную и молча сидели там, глядя на сцену погони по телевизору. Выходя, они встретили старого парикмахера Тургут-бея, опять вошли и посидели.

— Может быть, мы опоздали, будет стыдно, а может, мы совсем не пойдем? — прошептал Тургут-бей своей дочери, сделав вид, что слушает толстого парикмахера. Кадифе взяла его под руку и пошла не на задний двор, а в магазинчик канцелярских товаров, и долго выбирала ручку светло-синего цвета. Когда они вышли через заднюю дверь магазина "Сантехнические и электротехнические товары Эрсин" во внутренний дворик и направились к темной задней двери отеля «Азия», Кадифе увидела, что ее отец побледнел.

Около черного входа отеля было тихо, отец с дочерью, сильно прижавшись друг к другу, подождали. За ними никто не следил. Через несколько шагов внутри стало так темно, что Кадифе только на ошупь смогла найти лестницу, которая вела в холл.

— Не отпускай мою руку, — сказал Тургут-бей.

Холл, высокие РѕРєРЅР° которого были закрыты плотными занавесками, был РІ полутьме. Мертвый свет, струившийся РѕС‚ бледной Рё РіСЂСЏР·РЅРѕР№ лампы, горевшей РЅР° рецепции, РєРѕРµ-как освещал лицо небритого Рё потрепанного секретаря. Р’ темноте РѕРЅРё заметили только РѕРґРЅРѕРіРѕ-РґРІСѓС… человек, которые прохаживались РїРѕ холлу Рё спускались СЃ лестницы. Большинство РёР· этих теней были либо гражданской полицией, либо РёР· тех, кто занимается незаконным забоем скота Рё СЂСѓР±РєРѕР№ РґСЂРѕРІ Рё теми «тайными» делами, РІСЂРѕРґРµ незаконной перевозки рабочих через границу. Р’ отеле, РіРґРµ восемьдесят лет назад останавливались богатые СЂСѓСЃСЃРєРёРµ торговцы, Р° позднее турки, приехавшие РёР· Стамбула, чтобы торговать СЃ Россией, Рё английские агенты аристократического происхождения, работавшие РЅР° РґРІРµ страны, которые засылали РІ Советский РЎРѕСЋР· через Армению шпионов, сейчас останавливались женщины, приехавшие РёР· Украины Рё Грузии заниматься проституцией Рё челночной торговлей. РљРѕРіРґР° мужчины РёР· окрестных деревень Карса, которые сначала снимали номера этим женщинам, Р° потом РІ этих номерах жили СЃ этими женщинами своего СЂРѕРґР° полусемейной жизнью, РїРѕ вечерам РЅР° последнем микроавтобусе возвращались РІ СЃРІРѕРё деревни, женщины выходили РёР· СЃРІРѕРёС… комнат Рё РІ темном баре отеля пили чай СЃ РєРѕРЅСЊСЏРєРѕРј. РўСѓСЂРіСѓС‚-бей Рё Кадифе, поднимаясь РїРѕ деревянной лестнице, РєРѕРіРґР°-то покрытой красным РєРѕРІСЂРѕРј, встретились СЃ РѕРґРЅРѕР№ РёР· этих светловолосых усталых женщин, РўСѓСЂРіСѓС‚-бей прошептал своей дочери:

— "Гранд-отель" в Лозанне, где останавливался Исмет-паша, тоже был таким же космополитичным, — и вытащил из кармана свою ручку. — Я тоже, как генерал Исмет в Лозанне, подпишу обращение совершенно новой ручкой, — сказал он.

Кадифе не могла понять, для чего ее отец подолгу останавливается на лестничных пролетах — чтобы отдохнуть или чтобы опоздать. Перед дверью в номер 307 Тургут-бей сказал:

— Мы сразу же подпишем и выйдем.

Внутри было так много народу, что в первый момент Кадифе решила, что они ошиблись комнатой. Увидев, что у окна сидит Ладживерт и два молодых воинствующих исламиста с недовольными лицами, она отвела отца туда и усадила. Несмотря на лампочку без абажура, горевшую на потолке, и лампу в форме рыбы на треножнике, комната была плохо освещена. В глазу этой рыбы-бакелита, стоявшей на хвосте и державшей во рту лампочку, был спрятан микрофон.

Фазыл тоже был в комнате; как только он увидел Кадифе, он встал, но не сел сразу же вместе с остальными, вставшими из уважения к Тургут-бею, и какое-то время смотрел изумленно, как зачарованный. Несколько человек в комнате решили, что он что-нибудь скажет, но Кадифе его даже не заметила. Все ее внимание было сосредоточено на настороженности, появившейся в первый же момент между Ладживертом и ее отцом.

Ладживерт был убежден РІ том, что если человек, РІ качестве РєСѓСЂРґСЃРєРѕРіРѕ националиста подписывающий обращение, которое будет издано РІРѕ "Франкфуртер рундшау", будет атеистом, это повлияет РЅР° европейцев. РќРѕ изящный молодой человек СЃ бледным лицом, который поддавался убеждению СЃ большим трудом, расходился РІРѕ мнении СЃРѕ СЃРІРѕРёРјРё товарищами РїРѕ сообществу, РїРѕ РїРѕРІРѕРґСѓ фраз, которые нужно было написать РІ обращении. Рђ сейчас РѕРЅРё РІСЃРµ трое напряженно сидели Рё ждали своей очереди выступить. После переворота этих молодых людей стало трудно найти, потому что эти сообщества, собиравшиеся РґРѕРјР° Сѓ РѕРґРЅРѕРіРѕ РёР· главных членов, РіРґРµ встречались молодые безработные РєСѓСЂРґС‹, полные гнева, восхищавшиеся РєСѓСЂРґСЃРєРёРјРё партизанами РІ горах, то Рё дело закрывали, Р° РёС… председателей постоянно арестовывали, избивали Рё пытали. Другой проблемой было то, что этих молодых людей борцы СЃ РіРѕСЂ обвиняли РІ том, что те развлекались РІ теплых РіРѕСЂРѕРґСЃРєРёС… комнатах Рё договаривались СЃ Турецкой Республикой. Эти обвинения, что сообщество уже РЅРµ может подготовить необходимое количество желающих стать партизанами, сильно подорвали моральное состояние нескольких членов этого сообщества, РІСЃРµ еще РЅРµ попавших РІ тюрьму.

В собрании приняли участие и двое тридцатилетних «социалистов» из предшествующего поколения. Они узнали, что в немецкой прессе будет опубликовано обращение от курдских юношей из обществ, которые рассказали об этом, чтобы похвастаться и немного посоветоваться. Вооруженные социалисты в Карсе уже не были сильны, как раньше, и они могли совершать такие акции, как грабежи, убийства полицейских, подкладывание пакетов с бомбами, только с помощью и по разрешению курдских партизан, а поэтому эти рано состарившиеся воинствующие борцы были в несколько подавленном состоянии. Они пришли на собрание без приглашения, сказав, что в Европе все еще очень много марксистов. Сидевший рядом, с ясным лицом и спокойным взглядом, друг бывшего социалиста, разместившегося на полу у стены, с таким видом, будто ему скучно, чувствовал особое волнение из-за того, что сообщит властям подробности этого собрания. Он делал это не из-за дурных намерений, а для того, чтобы помешать полиции без надобности разгонять курдские организации. Слегка смущаясь, он доносил властям о действиях, которые презирал и большинство из которых впоследствии будет считать бесполезными, а с другой стороны, гордился тем, что принимает участие в этих действиях по зову сердца, и с гордостью рассказывал всем о расстрелах, о похищении и избиении людей, о подброшенных бомбах, об убийствах.

Все были настолько уверены в том, что полиция прослушивает комнату и что среди собравшихся находится по меньшей мере несколько осведомителей, что вначале никто не говорил. А те, кто держал речь, говорили, глядя в окно на улицу, что все еще идет снег, либо предостерегали друг друга: "Не тушите на полу сигареты". До тех пор пока тетя одного из молодых курдов, не привлекавшая к себе внимания в комнате, не встала и не начала рассказывать, как исчез ее сын (однажды вечером постучали в дверь и забрали его), царило молчание. От этого рассказа о пропавшем юноше, который Тургут-бей слушал вполуха, он заволновался. Подобно тому как он считал отвратительным то, что курдского юношу похитили среди ночи и убили, он с каким-то внутренним чувством злился и на то, что его называли «безгрешным». Кадифе, держа своего отца за руку, пыталась прочитать, что было написано на удрученном и насмешливом лице Ладживерта. Ладживерт думал, что попал в ловушку, но нехотя продолжал сидеть, потому что ему было неприятно думать, что если он уйдет, все будут говорить об этом. Потом: 1. Молодой исламист, сидевший рядом с Фазылом и который, как спустя много месяцев было доказано, был связан с убийством директора педагогического института, пустился доказывать, что это преступление совершил какой-то государственный агент. 2. Повстанцы дали обширную информацию относительно голодовки, которую устроили в тюрьме их друзья. 3. Трое молодых курдов из содружества, краснея, внимательно прочитали довольно длинный текст о месте курдской культуры и литературы во всемирной истории, с угрозой, что если текст не будет опубликован во "Франкфуртер рундшау", они заберут свои подписи.