Одна из причин, почему военные моряки, как правило, недолговечны
Не могу покончить с темой коек, не упомянув об одном обстоятельстве, вызывающем недовольство матросов и в самом деле совершенно нетерпимом.
Когда военный корабль находится в плавании, матросы несут вахту через одну вахту, то есть в течение двадцати четырех часов они являются поочередно четыре часа вахтенными и четыре часа подвахтенными. Дудка разбирать койки из сеток (открытое помещение для хранения их, тянущееся вдоль фальшбортов) подается вскоре после захода солнца, а сигнал вязать их и относить наверх — одновременно с вызовом утренней вахты, иначе говоря, в восемь часов утра, так что воспользоваться ими в дневное время не представляется возможным. Все это было бы не так уж плохо, если бы матросы могли проспать всю ночь напролет. Но через ночь одной из двух вахт приходится спать всего лишь четыре часа. Если вычесть из этого времени то, которое отводится на прием вахты другой сменой, и то, что требуется, чтобы подвесить собственную койку, забраться в нее и как следует заснуть, можно сказать, что каждому через ночь приходится лежать в койке не больше трех часов. Итак, после того как вы дважды по четыре часа пробыли на верхней палубе, в восемь часов утра вы становитесь подвахтенным и до полудня никаких служебных обязанностей не несете. В это время торговый моряк укладывается в свою местную койку и имеет возможность хорошенько выспаться. Но на военном корабле ничего подобного сделать вы не можете. Ваша койка аккуратненько уложена в сетку, и там она и должна оставаться до ночи.
Но, быть может, для вас найдется где-нибудь уголок на батарейной палубе, где вы смогли бы прикорнуть? Увы, левый борт отведен под коридор для офицеров, по которому они ходят в помещение, отведенное для курения у носового порта, и в этом коридоре располагаться никому не разрешается; остается правый борт, но большая часть и этой стороны палубы занята плотниками, парусниками, брадобреями и купорами. Короче, уголков на фрегате, где вы могли бы подремать днем, так мало, что едва ли одному из десяти человек, проведших на палубе восемь часов, приходится поспать до ночи. Сколько раз после того, как мне удавалось отыскать себе подходящее пристанище, то или иное начальство будило меня и предлагало убраться.
Это серьезное неудобство превратилось у мыса Горн в тяжкое испытание. Промокнув за ночь до нитки от окатывавших меня брызг, я иной раз продолжал дрожать во время сна, стоя засыпал на верхней палубе, из-за того что не высыпался в койке.
Пока в течение трех суток свирепствовал шторм, нам была предоставлена привилегия разместиться в жилой палубе (в иные времена находящейся под запретом) и там нам разрешалось раскладывать свои бушлаты и спать утром после восьми часов, проведенных ночью под открытым небом. Но привилегия эта была крайне жалкая. Не говоря уже о промокших бушлатах, служивших нам одеялами, брызги, врывавшиеся сквозь люки, все время обдавали доски палубы, между тем как, если бы нам разрешено было использовать подвесные койки, мы спали бы сухие, не обращая внимания на этот потоп. Мы старались устроиться потеплей и поудобней путем самой тесной укладки, так чтобы от нас пошло хоть немножечко пару, поскольку камина здесь не было. Быть может, вам приходилось видеть, как складывают трупы, предназначенные для иллюстрации зимних лекций какого-нибудь профессора хирургии? Вот так лежали и мы — носок к каблуку, лицо к спине, плотно прилаженные друг к другу, ляжка к ляжке, коленка под коленку. Влага в наших бушлатах от столь плотной укладки начинала понемногу испаряться. Но все это было похоже на то, как если бы вас поливали кипятком, чтобы не дать вам замерзнуть, или как если бы вас завернули в мокрые простыни в водолечебнице.
Сохранить такую позу сколько-нибудь продолжительное время, не переворачиваясь на другой бок, невозможно. Три или четыре раза за эти четыре часа мокрое забытье мое нарушал крик крайнего из нашего ряда: «Эй, сони, к повороту 'товсь!» [так]. Шаркнув обеими ногами, мы совершали поворот все вдруг и оказывались лицом уже не к бушприту, а к гакаборту. Но как бы вы ни вертелись, вам все равно приходилось упираться носом в одну из распаренных спин по ту или другую сторону от вас. Мало утешения было в том, что запах у них был различный.
Но почему не дать матросам, после того как они восемь штормовых часов проторчали ночью на палубе, скромной возможности провести на следующий день четыре часа в сухой постели? В чем тут дело? Коммодор, командир, старший офицер, священник, ревизор и десятки других могут спать всю ночь напролет, как если бы они ночевали в гостинице на берегу. А в распоряжении лейтенантов имеются койки, в которые они могут нырнуть в любое время, да кроме того, поскольку на вахте стоит лишь один из них, а их много, на мостике им приходится быть всего четыре часа из двенадцати, а то и того меньше. Между тем как для людей отношение это все время четыре к четырем.
Из-за чего все же простому матросу приходится терпеть такую несправедливость? Казалось бы, чего проще разрешить ему использовать свою койку днем? Но нет, это вносило бы диссонанс в распорядок дня на военном корабле. Вся живописность верхней палубы была бы нарушена, если бы койки не торчали из сеток от подъема до отбоя. Но главная причина — причина, санкционирующая множество злоупотреблений на этом свете, — это то, что так всегда было. Слыханное ли дело, чтобы матросы спали в койках в дневное время, даже после того, как в штормовую ночь провели восемь часов на палубе? Хотя, к великой чести некоторых командиров будь сказано, — случаи эти в военном флоте засвидетельствованы, — на широте мыса Горн они все же разрешали ночной вахте выспаться утром в койках. Небо, щедро вознагради этих мягкосердечных офицеров, и пусть как они, так и потомки их — на суше и на море — всю жизнь видят одни только приятные сны, и да будет им вечность сладостной сиестой без сновидений!
По таким вопросам, как те, что затронуты в настоящей главе, настоятельно требуется особое распоряжение Конгресса. Минимум гигиены и удобств — в той мере, в какой они достижимы в данных условиях, — должен быть гарантирован матросу законом, а не зависеть от доброй или злой воли командира корабля.
XXII