Часть 1. Гайки, шестеренки 5 страница
— Коты, — негромко произнёс Карл. — И... думаю, уехали давно. Зачем мы здесь?
— Я думаю, Гертруда просто хочет, чтобы мы увидели это лично, — неопределённо ответил Рихард, чуть ускоряя шаг. — И уверен, на месте уже работают.
Инспектор снова замолчал, опустив голову. Карл почти ничего не говорил всю дорогу и сейчас, казалось, был чём-то сильно обеспокоен: оглядывался, точно ожидая увидеть кого-то, спотыкался на ровном месте. Рихард нахмурился и уже собирался поинтересоваться о причинах такого поведения, но впереди замаячила полуразрушенная ограда завода. Комиссар был прав: их ждали. Несколько с большим трудом заказанных из-за рубежа маневренных автомобилей, принадлежащих Управлению по особо важным делам, выстроились перед воротами. Водитель одной из них курил, привалившись к капоту. Заметив полицейских, он махнул рукой:
— Герр Байерс вас уже ждёт.
Жест был исполнен ленивого превосходства, но Рихарда это не задело: он уже привык, что особо важные всегда ставили себя выше других. Даже мелкие шавки за рулём. Мимолётно кивнув водителю, он прошёл мимо автомобилей к распахнутым воротам. Осторожно переступил через сорванный моток колючей проволоки и огляделся.
База была разгромлена: о том, что здесь кто-то когда-то обитал, напоминали лишь горы относительно свежего мусора — картофельных очистков, пустых бутылок, бумажных пакетов, ярких упаковок от конфет и старых игрушек. Глядя на всё это, можно было подумать, что Речные живут не так уж плохо. Или жили…
Пятна крови на траве бросились комиссару в глаза почти сразу. Их было не так много, но всё же вполне достаточно, чтобы понять: без боя дети сдаваться не собирались. Карл тихо окликнул его и указал на несколько стреляных гильз, потом — на стоявший в дальнем углу запущенного двора бронетранспортёр. Ланн тяжело вдохнул:
— Не помогло…
— Герр Ланн, герр Ларкрайт!
Резкий голос доносился со стороны центрального корпуса — старого кирпичного здания, смотревшего на мир черными провалами выбитых окон. На крыше по-прежнему сидели несколько облупленных фанерных кукол и плюшевых медвежат — когда-то они были чем-то вроде вывески.
Ланн узнал голос. Так же, как и сопровождавшее его птичье чириканье. Он перевёл взгляд с проржавевшей боевой машины на вход в здание — и тут же увидел там высокий худой силуэт.
Сам начальник Управления, Вильгельм Байерс, уже спешил к ним — длинные белые волосы, собранные в хвост, трепал ветер. Ланн усмехнулся: походка у Байерса всегда была странная, шаткая, чем-то похожая на поступь большой цапли. Подойдя, мужчина протянул худую жилистую руку, и комиссар с некоторой неохотой её пожал, вслед за ним это сделал и инспектор Ларкрайт.
— Мои люди уже работают внутри, здесь всё осмотрено, — голос прозвучал хрипловато, и Байерс закашлялся. — Отвратительная погода, Поли совсем замёрз.
Ответом снова стало чириканье, и голова маленького зелёного попугайчика высунулась из нагрудного кармана начальника управления. Глаза-бусинки хитро блеснули.
Комиссар вздохнул: ему трудно было понять некоторые странности Вильгельма Байерса, но так или иначе, странности эти приходилось принимать: полицейским Байерс стал отличным. Рихард хорошо помнил его ещё стажёром. Со временем этот парень сильно изменился. Но всегда маленькая противная птица с механическим крылом сопровождала его. Поли не умел говорить и вообще не отличался особым умом, но Вильгельм регулярно таскал попугая с собой — и когда был лейтенантом, и уже в более высоких званиях, и даже получив покровительство Гертруды Шённ, возглавив Управление. Байерсу было тридцать два года. Пограничный по правительственным меркам возраст. Перед Рождеством ему только-только исполнилось восемнадцать.
— Хорошо, что фрау Шённ позволила вызвать вас, — тем временем заговорил Байерс. — Мне хотелось бы узнать как можно больше о… тех двоих. Их франкенштейн на колёсах побывал тут. И вдвоем они, возможно, ухитрились выкосить всю банду. Мы ничего не знаем о численности «Речных», но не меньше десяти, это точно. Вероятно, использовали какой-то усыпляющий газ, мы ищем его следы.
— А вы нашли… кого-нибудь? — негромко поинтересовался Рихард, глядя на здание — сейчас он мог различить в проемах окон силуэты переходивших из помещения в помещение людей.
Байерс поморщился:
— Живых — нет. Мёртвых — трое. Два парня лет четырнадцати и маленькая девочка, в подвале. У них проломлены головы, у девочки свёрнута шея. Остальных мы не видели. Есть надежда, что ушли…
— Нет, — неожиданно уверенно перебил его Карл. — Их забрали. Живыми.
Байерс прищурился:
— Откуда вы знаете?
Комиссар быстро взглянул инспектору в глаза и чуть заметно покачал головой.
— Потому что не думаю, что им удалось бы уйти от тех двоих. Я с ними встречался и знаю, о чём говорю.
Голос Ларкрайта звучал твёрдо, и распознать в его словах ложь было бы трудно даже при желании. А у Байерса такого желания, видимо, не было: он, судя по хмурому виду, погрузился в какие-то нерадостные размышления. Ланн уже собирался окликнуть его, когда он очнулся сам и снова заговорил:
— Тогда это ещё хуже. Зачем дети могли понадобиться Котам?
Вовсе не Котам… — хотелось сказать комиссару, но он молчал. Прежде, чем сообщать Байерсу о планах Чарльза Леонгарда, стоило хорошо подумать. По многим причинам. И первой из них была Гертруда Шённ. Пусть лучше это Байерс услышит из её уст. Уж где-где, а между двумя жерновами Рихард оказываться не собирался. И поэтому лишь пожал плечами, потом вынул сигареты из кармана:
— Всё, что я знаю, — что они снова охотятся на детей, уже несколько дней. Больше ничего знать мне не положено. А вот вы… — он закурил, прикрыв огонёк ладонью, — вполне можете быть в курсе, кому из правительства выгодно от них избавиться.
— Кому? — Байерс погладил своего попугая по голове и вздохнул. — Да всем, герр комиссар. Даже вам самому или же мне, потому что нет крыс — нет лишней возни.
— Не забывайте, — голос Карла прозвучал неожиданно резко, — что вы всё же говорите о людях, какими бы они ни были.
Рихард снова взглянул на своего помощника — тот чуть побледнел. Комиссар мысленно поддержал возмущение инспектора: в конце концов… где-то среди этих детей была Аннет, как бы он ни пытался забыть об этом. Но… справившись со своими эмоциями, Ланн строго и предостерегающе взглянул на молодого человека. Однако Вильгельм Байерс никак не среагировал на его тон. Рассеянно взглянув на кровь под своими ногами, он продолжил:
— Так или иначе… сейчас ни одна государственная структура не занимается уничтожением «крысят». Они и так в достаточной изоляции. А что касается лично меня, то я хотел инициировать новые исследования, чтобы наконец доказать общественности, что они здоровы.
— А вы уверены, что они здоровы? — тихо спросил Рихард. — Вы можете за это поручиться?
Байерс покачал головой:
— Я могу это только предполагать, исходя из статистики: вспышек смертности было две, обе четырнадцать лет назад. Впоследствии такого не случалось, если не считать всех слухов о якобы поголовно умирающих опекунах. На самом деле умирали далеко не все, а те, кто умирал, были либо больны раньше, либо пожилого возраста. И, уж простите, я не уверен, что абсолютно все перестали контактировать с теми детьми. Я просто отказываюсь верить, потому что это… — он, казалось, некоторое время колебался, потом закончил: — жестоко.
— Да вы идеалист, герр Байерс, — хмыкнул комиссар, выдыхая очередную порцию дыма.
— Скорее оптимист, — тонкие губы тронула улыбка, на этот раз более искренняя. — И к тому же люблю детей.
— Тогда вам не по пути с…
Очень вовремя комиссар одёрнул себя. Он не должен был подавать виду, будто ему хоть что-то известно об отношении Вильгельма Байерса к Гертруде Шённ. Нет, конечно же, он не замечает взглядов, которые начальник Управления бросает на неё. И ничего не знает о причинах, которые толкают его постоянно искать возможности быть рядом.
Помнится, когда впервые Рихард разглядел в портмоне Байерса портрет Госпожи Президента и списал это на мальчишескую влюблённость, шёл второй или третий год Охоты на детей. Сейчас этому человеку, возможно, предстояло в скором времени занять пост министра внутренних дел… но ничего так и не изменилось.
— Вы что-то сказали? — глаза снова чуть сузились.
— Не по пути с нашей страной, ведь с детьми здесь проблемы, — голосом, лишенным каких-либо эмоций, закончил комиссар, снова затягиваясь. — Впрочем, вам знать лучше.
Зелёный попугайчик внимательно, даже с любопытством, смотрел на Рихарда. Потом уцепился клювом за край кармана и вскоре выбрался из него. Байерс мягко подхватил его рукой, пересаживая на плечо. Он, казалось, избегал взгляда Ланна, и тот понял, что, вероятнее всего, начальник Управления догадался о подтексте его последней фразы.
— Да, я всё знаю. И именно поэтому… — попугай потянул клювом за ухо Байерса, мужчина чуть поморщился, — я сделаю всё, чтобы её указания были выполнены. А она не желает, чтобы гибли дети. Я открываю охоту на Котов и того, кто их нанял. И к вам у меня лишь один вопрос. Вы на моей стороне?
Комиссар невольно усмехнулся и, спохватившись, спрятал эту усмешку за приступом лёгкого кашля. Сейчас ему казалось, что Байерсу вовсе не тридцать лет, а никак не больше шестнадцати — столько юношеской упёртости было в его холодных светлых глазах. Но всё же… идея была не такой и безрассудной. И Рихарду она нравилась: если пойманные с поличным Коты выдадут Леонгарда, можно будет многое изменить в нынешней расстановке сил, а Гертруда сможет жить спокойнее. Если бы только не ещё одно обстоятельство, которое никак нельзя было упускать из виду. Обстоятельство со странным именем Красная Гроза.
— Знаете, герр Байерс… — медленно заговорил комиссар, — мне кажется, других сторон особенно и нет, так что на полицию в моём лице вы можете рассчитывать.
Начальник Управления помог попугаю перебраться на своё левое плечо и улыбнулся:
— Прекрасно. Тогда будем обмениваться сведениями и координировать наши действия, верно?
— Именно так, — Рихард выбросил окурок и посмотрел на своего помощника: — не удивлюсь, если на этом мы можем быть свободны. Ведь герр Байерс вызвал нас исключительно ради…
— Заключения военного союза, — улыбнулся мужчина. — Всё верно. И начать следует с усиления городских патрулей, особенно в ночное время. Открыто объявлять машину Джины и Леона Кац в розыск пока не стоит.
Потому что тот, кого вы, возможно, смените, всегда ненавидел детей — и нормальных, и крысят. Этого Рихард тоже говорить не стал. Он прекрасно помнил герра Дитриха Свайтенбаха и «антикрысиные» декреты десятилетней давности. Именно этот человек был автором «татуировочной» инициативы, он же первым нанял Котов, и он же разрешил полицейским убивать детей при задержании. И это его людей он, Рихард Ланн, сжёг в заброшенном доме на городской окраине. Гертруда Шённ ненавидела своего министра внутренних дел. Но никого, способного и готового заменить его, просто не существовало. До сегодняшнего дня, когда…
— Свайтенбах опасен, помните об этом, герр Ланн.
— Ничего, главное дотянуть до декабря.
Бесцветные короткие ресницы Вильгельма Байерса чуть дрогнули:
— Почему именно до…
Ах да. Увлёкшись планами, комиссар чуть не забыл о важной детали: нынешний начальник Управления по особым пока ещё не знает о своём будущем назначении. Гертруда Шённ не хотела, чтобы кто-либо из сторонников Свайтенбаха нашёл способ помешать её планам. А сторонников у министра было немало. Больше, чем у странного человека с попугаем на плече. И поэтому о планах знал лишь Рихард.
— Я тоже в чём-то оптимист и надеюсь, что к декабрю мы несколько изменим текущую ситуацию. Достаточно изменим.
— Аа… — по глазам Байерса трудно было понять, поверил он или нет. И всё же, когда он снова заговорил, голос звучал уже сухо и деловито: — Итак, вы сделаете то, что я вам сказал?
— Да, конечно, — Рихард рассеянно взглянул на Карла, внимательно осматривавшего землю под ногами. — Это здравые меры, но я надеюсь, вы оставляете мне некоторую свободу действий?
— Не сомневайтесь, герр Ланн. — Мужчина кивнул. — Зелёный свет любым инициативам. Кстати… не знаете ли вы какого-либо учёного, способного возглавить… хм… экспериментальную лабораторию? Кроме Чарльза Леонгарда?
Рихард тяжело вздохнул и опустил голову. Одного такого учёного он знал. Его бывшая жена Виктория, подруга детства Чарльза Леонгарда, работавшая его ассистенткой. Пожалуй, более талантливого учёного найти трудно — абсолютно все научные разработки Леонгарда велись при её непосредственном участии и под её строгим контролем. Вот только… Виктория умерла… четырнадцать лет назад.. И комиссар покачал головой:
— Нет.
— Что ж… возможно, я кого-то найду, — Байерс снова спрятал попугая в карман, игнорируя его недовольную возню. — Мне нужно возвращаться к моим людям. Хотите остаться до конца?
— Думаю, мы найдём другие дела, — Ланн вздохнул. — Сообщите нам, если что-то обнаружите?
— Конечно. Будьте осторожны по дороге.
— Тогда мы вас оставляем. Идёмте, герр Ларкрайт.
Когда они уже снова шагали по раскисшей земле, Карл тихо спросил:
— Вы доверяете ему?
Рихард, не останавливаясь, снова закурил. Ветер бил прямо в лицо, и комиссару постоянно приходилось прикрывать сигарету ладонью. Поморщившись, он наконец ответил:
— У меня хотя бы есть причины ему доверять. И я постараюсь делать это.
— Но вы не сказали ему о Леонгарде и его новой программе…
— Позже, — покачал головой Рихард. — Вильгельм любит рубить с плеча. Сунется к Леонгарду — обломает все зубы, потому что врагов у него пока больше, чем друзей, — какой бы пост он ни занимал. И… любовь слепа и безрассудна, Карл…
Произнося последние слова, Рихард запнулся и быстро взглянул на своего спутника. Ларкрайт не смотрел на него: всё его внимание по-прежнему поглощала грязь под ногами. Комиссар ускорил шаг. До машины они шли молча. Уже заведя мотор, Ланн снова взглянул на инспектора: щёки у него горели от холода. Комиссар завёл мотор и посмотрел вперёд — видимость была нормальная, но всё же он включил фары.
— Мы ведь поможем им… правда? — голос Карла звучал сипло и тихо.
— Управленцам? — усмехнулся комиссар.
— Крысятам.
Рихард вздохнул и крепче сжал руль, до предела вдавливая педаль газа. Он не знал, что ответить. И не знал, зачем вообще ввязался в подобный «военный союз». Может, что-то внутри него ещё верило, что Аннет жива. А может…
— Постараемся, — ответил он.
Разбрызгивая грязь, машина неслась вперёд. Инспектор Ларкрайт смотрел в окно на силуэты чахлых деревьев. К тому моменту, как удалось выехать на ровную дорогу, он уже дремал, прислонившись виском к стеклу. Вскоре голова склонилась на грудь. Видя, что очки падают с носа, комиссар Ланн поймал их, быстро спрятал в карман пальто инспектора. Внимательно посмотрел на спящего молодого человека и отвернулся. Если бы когда-то у него был сын, сейчас ему было бы чуть больше, чем Карлу.
Мимо по пустой дороге с рёвом пронёсся автомобиль на огромных колёсах. Ярко-красных колёсах… Но прежде, чем Рихард успел осознать это, что-то с грохотом ударило по лобовому стеклу и упало на капот. Прокатилось по нему и рухнуло на асфальт.
На треснувшем лобовом стекле остались мутно-алые подтёки. Уже нажимая тормозную педаль и выворачивая руль, комиссар услышал женский хохот и постепенно удаляющийся крик:
— Передай этому выродку Ларкрайту, что мы его ещё поймаем!
От ярости у Ланна потемнело в глазах. Больше всего он хотел сейчас ринуться за чёртовыми Котами. Но должен был попытаться удержать машину от столкновения с идущим вдоль дороги забором. Их всё-таки занесло. От резкого толчка Рихард выругался, но каким-то чудом не выпустил руль. Автомобиль взвизгнул шинами, но наконец послушался, замер.
Карл, проснувшийся от сильного удара о стекло, никак не мог прийти в себя и всё тряс головой. Но кажется, в целом всё обошлось лучше, чем могло бы. Рихард, тяжело дыша, прижался лбом к рулю.
— Ты в порядке? — переведя дыхание и выпрямившись, он взглянул на инспектора.
Тот кивнул, вытирая кровь с виска:
— Мне показалось, Джина…
— Джина… — вздохнув, подтвердил Рихард. — Уроды… — он толкну дверцу машины и направился вдоль дороги назад — на асфальте темнело то, что кинули на их капот. Тело маленькой светловолосой девочки в драном комбинезончике. Шея была свёрнута, личико разбито… И татуировка между большим и указательным пальцем.
Девочка не была похожа на Аннет, но Рихард почувствовал, как его замутило. Выпрямившись, он взял телефон и набрал номер Координационного Центра Полиции. Оттуда кого-то должны были прислать, чтобы забрать труп. Оставаться и ждать он не собирался, как и переносить мёртвое тело в свою машину. Рихард назвал адрес, спрятал телефон и вернулся к автомобилю. Карл, открыв дверцу, пытался взглянуть за спину комиссара, но Ланн толкнул его в грудь:
— Ничего интересного. Труп. Маленькая месть персонально тебе. Поехали.
— Куда? — глухо спросил инспектор, послушно отводя глаза.
Рихард потрепал его по плечу:
— К тебе. И сегодня я остаюсь. Посплю в соседней комнате.
— Почему?
Ларкрайт смотрел на него с тревогой. Но в глубине глаз было что-то ещё. Облегчение? Комиссар не стал задумываться и, заводя мотор, отозвался:
— Потому что не хочу, чтобы завтра на мой капот бросили и твой труп. Мне и так придётся мыть машину. Поехали.
Маленькая Разбойница
[Восточная Железнодорожная Колея. 17:23]
— Ну что, Вэрди, готова? — Алан нахлобучил очки мне на нос и нажал какую-то кнопку. — Поехали!
— Хватит… — я раздражённо встряхнула головой. — Не делай из этого полета в космос, тоже мне, изобретатель. Надеюсь, оно меня не убьёт током?
— Бросьте, мой капитан, — Алан всё ещё что-то регулировал и поправлял. — Тут всего лишь две ма-аленьких батарейки.
«Которые ты украл, придурок», — пронеслось в голове. На всякий случай я закрыла глаза. Настроение у меня по-прежнему в минусе. Карвен, сидящая рядом на поваленном дереве, ободряюще погладила меня по плечу. Она снова молчала, наверно говорила с кем-то из своих привидений. Лучше бы она поговорила со мной. Я хмуро ковырнула землю носком кроссовка и вдруг снова услышала голос горе-изобретателя:
— Можно смотреть!
Я открыла глаза и в первый миг не совсем поняла, где нахожусь. Мир превратился в переплетение тонких разноцветных нитей. Присмотревшись, я поняла, что нити исходят от расхаживающих впереди меня ребят. Вот Алан, от которого ко мне тянется розовая, прерывистая нить. Вот Карвен. Целый клубок ярко-лиловых нитей уходит от её груди в небо. И совсем тонкая зелёная соединяет её со мной.
Вокруг остальных было всё то же самое. Больше всего зелёных нитей, несколько розовых, пара холодных голубых. Фиолетовые шли только от Карвен. И только эти нити уходили в небо — остальные напоминали что-то вроде тонких светящихся поводков, соединяющих нас всех между собой. И я видела, как по каждой нити, точно кровь по вене, что-то циркулирует… какая-то энергия? Голубоватая, почти бесцветная — к Мааре. Розовая — от Алана ко мне… и было несколько таких, по которым потоки шли словно в обе стороны одновременно — понять этого я не могла. Лишь увидела, что зелёная нить, связывающая нас с Карвен, именно такая. Взаимная.
Ал что-то отрегулировал — видимо, увеличил частоту, — и я начала видеть более тонкие зелёные нити — почти от всех ребят они шли, стягиваясь, к моей грудной клетке. А к Карвен от большинства из них тянулись голубые, зелёных было мало. Интересно… но ничего спросить у Алана я не успела: заметила ещё одну вырывающуюся из моего солнечного сплетения нить. Белую. Больше таких не было. И она не вела ни к кому из ребят. Она уходила куда-то вдоль железной дороги, постепенно теряя цвет. Туда же шла от меня ещё одна — зелёная. Сделав несколько шагов в том направлении, я остановилась. Обернулась и задала вопрос:
— Что это, Ал?
Он пожал плечами:
— Вау, правда?
— И, видимо, совершенно бесполезно… — я покачала головой. — Аура что ли?
— Аура это ненаучная ерунда, — светловолосый сын дантиста сдёрнул очки с моего носа. — Леонгард не стал бы этим заниматься. Как думаешь… может, его дочка что-нибудь знает?
— Сильва? — я усмехнулась. — Не думаю. Она не интересуется работой отца, она предпочитает танцы.
— А… — Алан пожал плечами. — Понятно. Жалко.
— Брось эту дрянь и почини генератор, — я отошла от него на пару шагов. — Я уже давно тебя прошу. У нас скоро совсем не будет света, и воду будем кипятить только на костре. Не говоря уже о том, что ты давно обещал утеплить вагон, где живут наши малыши. У них там сквозняк как на улице.
Горе-изобретатель нахмурился:
— Ладно, сейчас займусь. Но я всё равно узнаю, что это за очки и что за нитки. У меня уже есть мысль.
— И какая же? — спросила я, стараясь придать голосу как можно меньше заинтересованности. Но почему-то белая нить, идущая от меня в неизвестность, не давала покоя.
Алан загадочно улыбнулся:
— После клинических исследований расскажу.
— Гад.
— Я тоже люблю вас, мой капитан.
Он уже собирался гордо удалиться, как вдруг воздух вокруг нас задрожал и наполнился низким гулом, давящим на уши. Постепенно гул перерастал в угрожающий рокот, и ребята начали испуганно переглядываться, а я буквально приросла к земле. В голове пульсировала лихорадочная мысль: «Коты!», но вдруг…
— Смотрите, самолёт! — крикнул кто-то из девчонок.
Я вскинула голову и действительно увидела небольшой тёмный самолёт с открытой кабиной. Он напоминал те, которые я в детстве видела в книжках, — на них обычно летали военные, такой был и у лётчика, который упал в пустыню и подружился с Маленьким Принцем… это была моя любимая книга.
Испуганные ребята начали разбегаться — кто-то прятался под поездом, кто-то залезал в вагоны. А я всё стояла, следя за рваным полётом крылатой машины. Такой красивой, но, кажется, кем-то подбитой, по крайней мере, от самолёта шёл дым.
— Карвен… — тихо, дрожащим голосом позвала я, не отводя взгляда от неба.
И неожиданно почувствовала, как холодные пальцы сжали мою руку. Карвен тоже смотрела вверх. Губы её шевелились, точно она шептала заклинание.
Самолёт немного покружил над нами — пилот старался удержать его в одном положении и наконец оставил эти попытки. Машина на несколько мгновений зависла над озером и начала падать. Её хвост уже пылал, но я видела, что до кабины пламя ещё не добралось. И крикнула:
— Надо его спасти!
Карвен отошла на шаг:
— Попробуй.
Во взгляде была прежняя отрешённость, и впервые мне захотелось взять подругу за плечи и хорошенько встряхнуть. Точно почувствовав это, она вдруг улыбнулась:
— Ты же знаешь, я не умею плавать. Но могу сделать кое-что другое… смотри.
Она, закрыв глаза, резко вскинула левую руку вверх. Сжала ладонь в кулак, и воды озера превратились в огромную волну. Волна поднялась, мягко обволокла самолёт и вместе с ним опала вниз. И вместе с ними… без сил рухнула на колени Карвен. Из носа у неё пошла кровь, но на мой робкий шаг она лишь снова приподняла руку в запрещающем жесте и шепнула:
— А теперь беги.
И я ринулась к озеру. Папа научил меня неплохо плавать, и даже тянущая на дно мокрая одежда не мешала мне работать руками и ногами, быстро двигаться вперёд — туда, где дымился самолёт. В открытой кабине я уже видела пилота — различала светлые волосы и черную куртку, различала шлем с блестящими очками… и даже кровь, стекавшую по лицу.
— Держитесь! — отчаянно завопила я, хлебнув немного ледяной затхлой воды. И, в несколько гребков оказавшись возле самолёта, вцепилась закоченелыми дрожащими руками в крыло.
Здесь я позволила себе несколько секунд отдыха… но самое сложное было впереди. В два резких гребка я оказалась у кабины и окликнула незнакомца. Он не отзывался: голова бессильно склонилась на грудь, пристежной ремень впился в ткань куртки и, как мне показалось, продавил грудную клетку. Но человек ещё дышал. Быстро забравшись в самолёт, я выхватила из кармана маленький складной ножик. После встречи с Джиной я решила с ним не расставаться, и теперь начала разрезать ремень, стараясь по возможности не пораниться самой.
Едва ремень лопнул, тело лётчика качнулось вперёд, на меня. Я потянула его, выволакивая из кабины. И вот мы оба в ледяной воде.
Плыть вдвоём с высоким и довольно широкоплечим мужчиной было трудно — теперь волны швыряли меня из стороны в сторону. Пару раз я ударилась боком о самолёт, но наконец смогла отплыть от него… и краем глаза увидела, как с берега в воду метнулась ещё одна фигура. Это приободрило меня, и я, поддерживая голову спасённого лётчика над водой, поплыла вперёд.
Маара оказалась с нами рядом именно в тот момент, когда силы почти закончились. Внучка машиниста молча поднырнула с другой стороны, подхватывая летчика. Я слышала, как она тяжело дышит, одной рукой она поддерживала тело, а другой буквально прорубала по воде путь. В очередной раз в голове мелькнуло: никто, кроме этой дурёхи не счёл нужным прийти мне на помощь… Но переживать было некогда.
Наконец мы достигли берега, где уже собралась вся наша банда — настороженные взгляды не отрывались от меня. А я даже не могла подняться, так и лежала на раскисшей мокрой земле рядом с неподвижно распростёртым пилотом. Нащупала и сжала его руку — пульс бился. С трудом я приподняла голову:
— Что уставились? Его нужно отнести в вагон.
— Вэрди… — так навсегда и оставшаяся внешне пятилетней, но успевшая поумнеть до девятнадцати Сара Шуман поправила очки. — Зачем ты его притащила? Он… взрослый.
— И что? — выдохнула я, ощущая боль в горле. — Он тонул.
— И что? — в тон мне ответил кто-то из толпы. — Мы не приводим сюда взрослых. Они выдадут нас!
Это оказался Робин — один из друзей Ала, долговязый и черноволосый. Мы звали его просто Угольщиком — никто не умел так разжигать огонь в кабине машиниста. Обычно он был таким же легкомысленным, как и Ал… но сейчас хмурился и говорил очень серьёзно:
— Предлагаю отволочь его куда подальше и закопать, пока не проснулся.
Многие согласно загудели. Дрожа от холода, я металась взглядом по лицам ребят. Равнодушным, даже озлобленным. Мне было страшно. Впервые. Как? Как я живу с ними? Где были мои глаза? И тут я вспомнила… что я — их вожак.
— Так… — собирая силы, я медленно встала на четвереньки, потом выпрямилась. — Заткнулись все. Будет так, как сказала я. Он останется, и мы его вылечим. Что будет потом — решим потом. Сейчас я замёрзла. Что вы будете делать, если я сдохну? Кто-нибудь умеет так же хорошо воровать и уходить от быков?
Ответом было молчание. К Робину подошёл Ал и встал рядом. Он молчал. И я с досадой бросила ему:
— Там Карвен… потеряла сознание. Она может простудиться, если останется лежать на холодной земле.
Алан сказал что-то двоим мальчишкам, и они отделились от общей группки. А я снова склонилась над спасённым лётчиком. Сейчас, даже в вечерней полутьме, я видела его лицо — смугловатое, с прямым носом. Светлые волосы падали на лоб, губы были плотно сжаты. Наверно, ему было лет тридцать, может, чуть меньше. Он показался мне очень красивым. Может, из-за этих блестящих пилотских очков на шлеме…
Протянув руку, я убрала с его лица волосы и неожиданно незнакомец открыл глаза. Он взглянул на меня — без малейшего удивления. Слабо улыбнулся:
— Привет, принцесса…
Смущённая, я огляделась. И только тут поняла, что обращается он всё же ко мне. Банда молчала, никто не подходил ближе. Даже Алан.
Все они теперь смотрели не на нас, а на погружающийся в воду самолёт. И я могла спокойно смотреть на незнакомца.
— Как тебя зовут? — тихо спросила я.
Он попытался приподнять голову и снова со стоном откинулся назад. Нахмурившись, ответил:
— Я… я не помню.
— Тогда… — я успокаивающе провела пальцами по его щеке. — Я пока буду звать тебя Скай. Хорошо?
Снова губы тронула лёгкая улыбка:
— Это хорошее имя… А кто ты?
— Я Вэрди. Не принцесса. Разбойница.
— Спасибо, — он прикрыл глаза. Светло-серые.
И я наконец очнулась. Алан внимательно смотрел на меня. Почему-то через свои чёртовы очки. Сняв их, тихо сказал:
— Бело-розовая нить. От твоей груди к его. Только что появилась.
Я ещё не знала, что это значит. Но я отвела взгляд:
— Прекрасно. А теперь помогите мне его перенести.
Часть между частями.
Загадочная
С того дня, когда всё изменилось, прошло уже четырнадцать лет. Четырнадцать лет она красит губы сдержанной и взрослой помадой шоколадного оттенка. Четырнадцать лет подводит глаза, надеясь спрятать их испуганное выражение, а ресницы красит так, чтобы они казались непомерно длинными. Четырнадцать лет вместо привычных цветных курток носит дорогие шубки из меха… норковые, лисьи. Четырнадцать лет её ноги ноют от каблуков, а спину жжёт от завистливых взглядов женщин, мимо которых она проходит, чтобы сесть в белоснежный лимузин. «Сколько этой девушке?» Вопрос она всегда читает в глазах прохожих. Так хорошо выглядит… Но нет… не может же она быть ребёнком, сейчас и детей-то почти нет… Ведь правда?
Правда. И Сильва рада этому. Ей не четырнадцать и она не крысёнок, нет. Кроме прислуги и учёных друзей отца никто не знает, что фройляйн Леонгард тоже не растёт.
А ещё… есть кое-что, о чём не знают даже друзья семьи, а прислуга никогда и никому не расскажет. Вот уже четырнадцать лет Сильва Леонгард спит со своим отцом. С того самого дня…