Глава 2. Где никто рождает ничто 2 страница
Сколько же этих легионеров? Американская статистика доктора Кинси говорит, что среди американского населения, то есть, в хорошем культурном обществе, таких легионеров, кандидатов, попутчиков и сочувствующих будет уже 50%. А среди поэтов, писателей и, вообще литераторов — 75%.
И сразу получается абсурд. Ведь, это правящая партия!? Да, потому в Библии и говорится — князь мира сего.
Но этот князь всегда будет пытаться доказать, что он не существует. Потому «Князь» Климова и попал в положение антипартийной литературы.
Если перевести американскую статистику на язык диалектического материализма, то получается так: 75% литераторов, то есть, 3 из 4, прочитав «Князя» начнут волноваться, протестовать и доказывать, что всё это вовсе не так.
А четвёртый, будучи в меньшинстве, пожмёт плечами и сдастся. Потому «Князь» и застрял в издательствах.
Если сделать ещё один шаг по пути диалектического материализма, то это получается так. Возьмём, например, один из журналов, где «Князь» попал под запрет.
Редактор — очаровательная дама и даже революционерка. Но, её взрослая дочь всё время поговаривает о самоубийстве.
Обычное явление в семьях революционеров: так было у Карла Маркса, Бакунина, Троцкого, Ленина и Сталина.
Но, если эта дочь прочтёт «Князя», где это всё объясняется, то у мамы может быть много неприятностей.
Потому, заботливая мама и прекратила печатанье «Князя» на первой главе. Причина — вполне уважительная.
Что стесняться? Как говорят, докторов и художников не стесняются. Кроме того, здесь — все люди свои. Видите, как всё просто получается.. Если иметь магический кристалл.
Запомните эти цифры, как таблицу умножения: 37% — 50% — 75%. Так как это — ключи познания всех социальных загадок и парадоксов.
Потому, когда президент Джонсон провозгласил «великое общество», в прессе, всё чаще, раздаются голоса — «больное общество».
Потому, когда в Советском Союзе стали закручивать гайки, то — пользуясь американской статистикой (75%) — в первую очередь взялись за поэтов и писателей.
В этом загадка Сталина и сталинских чисток и концлагерей.
В этом загадка Гитлера и гитлеровских газовых камер.
Зная эти ключи, вы поймёте все загадки человеческой души. Начиная с того, почему американская богиня секса Мэрилин Монро покончила самоубийством, и, кончая тем, почему ваша соседка развелась с мужем.
Но сразу вы почувствуете со всех сторон массу возражений. Тогда вспомните таблицу умножения: 37% — 50% — 75%... Члены — кандидаты — попутчики — и сочувствующие...
И ещё вспомните, что уже с библейских времён, эту штуку называют — имя моё легион, который есть лжец и Отец лжи, всегда старающийся доказать, что он не существует.
И тогда вы поймёте, почему Библия, и по сей день, считается самой мудрой книгой в мире.
Но, как говорят, не так страшен чёрт, как его малюют. Имея ключи познания, вы увидите не только грешников, но и праведников, и самых настоящих святых.
Если суммировать проблемы «Князя», история показала, что религиозный подход — это наиболее рациональное решение этих тяжёлых проблем.
Это говорю я, человек далеко не религиозный. Потому что там, где искали другие выходы, — там приходили к чисткам, концлагерям и газовым камерам.
Нужно подчеркнуть, что та область Великой Чистки, которая описывается в «Князе» — 13-й Отдел, относится только и только к тем социальным элементам, которые делали революцию, которая потом, пользуясь старой поговоркой, пожирает своих детей, как свинья поросят.
Одновременно, — это памятник тем невинным жертвам, которые попали под колёса кровавого молоха революции.
И ещё можно отметить, что после того, как «Князь» стал запретным плодом, автор переработал его — и ещё больше усилил, как раз, те моменты, которые делают его столь щекотливым для одних — и столь поучительным для других.
Теперь — о художественной стороне «Князя».
Говорят, когда этот роман печатался в отрывках, американская Центральная Разведка CIA стала задним числом наводить справки, а нет ли у Климова, действительно, живого брата, которого он описал в лице советского доктора Фауста — трагического и зловещего маршала государственной безопасности СССР и красного кардинала за спиной у советских вождей.
Даже с такими знатоками своего дела, как CIA, получилось то же самое, что с теми классическими голубями, которые клевали виноград на картине художника.
Своим «Князем» Климов доказал, что недаром он был заслуженным «асом» американской психологической войны. Теперь он написал такую книгу, каких ещё не было, и которая стала запретным плодом и на Западе, и на Востоке.
Но, в современном западном мире «запретность» книги является для неё самой лучшей рекламой.
Кроме того, сейчас, в 1970 году, все запреты упали и — с благословения Верховного Суда США — совершенно свободно печатают любую порнографию, которая, кстати сказать, густо перемешана с призывами к нигилизму, анархии и революции.
Н-да, с этой точки зрения, «Князь» побил все рекорды! Потому, повторяем рекордный счёт: от «Князя» отказались не только почти все русские журналы и издательства, но и практически все американские (50), немецкие (20) и французские (10) издательства. Так что, это самый настоящий запретный плод.
А когда этот заговор молчания вокруг запретного плода будет прорван, представляю себе, какой поднимется вой, визг и писк.
Такой, словно наступили на хвост самому дьяволу, и тогда запретный плод станет яблоком раздора.
Но, именно благодаря этому, «Князь мира сего» Климова займёт свое место на книжных полках рядом с «Князем» Макиавелли.
Д-р С. П. Новиков,
Профессор современной советской литературы
Стратфордского университета
Глава 1. Тихий ангел
Имея очи, не видите?
Имея уши, не слышите?
Марк. 8:18
Когда Максим Руднев был ребёнком, а это было ещё до революции, перед сном мать заставляла его молиться Богу. Максим безразлично бормотал под нос «Отче наш», а потом обращался к Богу с личной просьбой:
— Боженька, пожалуйста, сделай меня большим и сильным. А то вчера Федька Косой опять поймал меня на соседском дворе и побил. Сделай так, чтобы я мог побить всех. Так, чтоб одной левой рукой, одним мизинчиком.
Эту просьбу он повторял после каждой драки с Федькой Косым, который жил по соседству и считался самым отъявленным хулиганом на всю округу. Подумав, Максим шепотом предлагал в обмен:
— Если хочешь, Боженька, то за это укороти мне немножко жизнь...
У Бориса же, который родился после революции, уже с детства проявлялся более практический подход к жизни. Если он не доедал чего-нибудь, мать серьёзно говорила:
— Смотри, Бобка, что остаётся на тарелке — это твоя сила. Если не съешь, потом тебя все девчонки бить будут.
Мальчишка верил этому и готов был вылизать тарелку и лопнуть, лишь бы девчонки не оказались сильнее его. Эта привычка подчищать тарелку осталась у него на всю жизнь.
Позже обнаружилось, что Максим пишет левой рукой. Младший брат поддразнивал старшего:
— Эй, ты, левша! А ну, брось камень с правой!
Мать же, сказала строго:
— Не смейся, Бобка. Это его Бог наказал, чтобы он не обращался к Богу с глупыми просьбами.
Хотя и левша, но школу Максим окончил с отличными отметками. Он поступил на исторический факультет Московского университета и мечтал стать профессором.
Помимо профессорских амбиций, он ещё любил командовать людьми. Потому, он вскоре вступил в партию и даже выдвинулся в секретари факультетской парторганизации.
Дома же, Максим любил подчёркивать свою роль старшего брата. Частенько он посылал младшего брата с записочками к девушкам, за которыми он ухаживал.
Но, только тогда, когда успех был обеспечен, — как свидетеля своих побед. Если же успех был под вопросом, Максим находил другие пути — без свидетелей.
Хотя, Борис был значительно младше Максима, но к старшему брату он всегда относился довольно скептически.
Может быть, потому что старший везде искал возможность покомандовать, а младший терпеть не мог, когда им командуют. Или, может быть, потому что левша Максим ещё умел шевелить ушами и часто демонстрировал это.
— В точности, как осёл! — говорил младший.
Несмотря на это, и университет Максим окончил с блестящими успехами. Так как он хорошо проявил себя в должности секретаря факультетской парторганизации, то, вместо работы по специальности, учителем истории, он получил, по партийной линии, назначение на службу в ГПУ.
Звание уполномоченного ГПУ, что в то время соответствовало чину капитана, вполне импонировало амбициям Максима. А тем более, щеголеватая военная форма и малиновые петлицы, которые наводили страх на окружающих.
Максим никому не сказал о своём назначении, а потом, вдруг, появился дома в полной форме ГПУ.
На поясе, в новенькой кобуре поблескивал маленький браунинг системы Коровина, что считалось в ГПУ особым шиком.
Увидев зловещие петлицы, их отец, пожилой доктор-гинеколог, неодобрительно покачал головой:
— Я стараюсь продлить жизнь людей, а ты будешь заниматься ее сокращением. Нехорошее это занятие.
Единственным, на кого форма и браунинг Максима не произвели ни малейшего впечатления, был младший брат.
Первая стычка произошла у них, когда Борису исполнилось четырнадцать лет. Максим сидел за столом и заполнял служебную анкету.
Чтобы идти в ногу со временем и своей должностью, в графе о родителях он написал расплывчатое определение: «трудящиеся». Борис заметил это и решил, что этим брат отказывается от их отца.
— Отец не рабочий, а доктор, — сказал он. — Зачем ты врёшь?
— Не твоего ума дело, — ответил старший.
— Сразу видно, что левша, — насмешливо бросил младший, — Всё слева делает.
— Молокосос! — вскипел уполномоченный ГПУ. — Сейчас я тебе уши надеру.
— Попробуй, — сказал школьник. Чтобы выровнять разницу в силах, он зажал в кулаке вилку и следил за каждым движением брата с таким деловитым спокойствием, что тот решил лучше не пробовать.
Как это ни странно, Максим нисколько не обиделся. Наоборот, потом даже хвастался своим приятелям:
— Вот у меня младший брат — чуть мне вилку в живот не засадил. Такого лучше не тронь.
Однако, вскоре он сам же и забыл про свой совет. Далее, уже более серьёзная, стычка произошла у них вскоре после того, как ГПУ переименовали в НКВД.
Жили они на тихой окраине Москвы, во флигеле в глубине двора. Зимой, когда дворик заносило глубоким снегом, во флигеле топили кафельные голландские печи, где так приятно греть спину о кафельные изразцы.
Уголь и дрова для печей приходилось носить вёдрами из погреба, для чего нужно было выходить во двор, что на снегу не особенно приятно.
Эти прогулки в погреб считались поочередной обязанностью братьев, хотя, с тех пор, как Максим надел малиновые петлицы, делал он это крайне неохотно.
Как-то мать послала Максима за углём. Борис лежал в соседней комнате на большом, покрытом ковром сундуке, который служил ему постелью, и читал увлекательный роман Райдера Хаггарда «Дочь Монтесумы». Старший брат вошёл в комнату младшего и небрежно приказал:
— Бобка, пойди-ка принеси угля!
— Мать тебя послала — ты и иди, — возразил младший.
— Ты лучше слушай, что тебе говорят.
— Вот когда мать мне скажет, тогда я и пойду.
— Смотри, если через три минуты ты не пойдёшь, то я приду с собачьей плеткой! — пригрозил уполномоченный НКВД и вышел из комнаты. Собачья плеть всегда висела на вешалке в коридоре, как полагается в доме, где есть немецкая овчарка.
Младший отложил книжку в сторону, встал с сундука и потихоньку вытянул нижний ящик стола. Под учебниками физики и химии там лежал медный кастет, уже проверенный в нескольких драках.
Он надел кастет на руку и опять улёгся на свой сундук, держа правую руку в кармане, а в левой «Дочь Монтесумы».
Он читал, как несчастного пленника привязывают к каменному алтарю, чтобы принести его в жертву богам, как зловещий жрец ацтеков приближается к нему с жертвенным ножом. В этот момент в комнату вошел Максим, держа в руках собачью плеть.
— Считаю до трёх, — сказал он. — Ра-аз... Два-а... Три-и!
Дальнейшее Максим описывал своим приятелям так:
— Да-а... Такого я ещё никогда не видел... Чтобы человек прыгал с положения, лежа на спине. От сундука до двери, минимум шесть метров. Так он взвился в воздух и, как тигр, прямо мне на голову. Словно его ножом ткнули. Я с плетью, а он на меня с кастетом.
— Неужели? — удивлялись приятели.
— Да-а... Ох же и свалка получилась. Шкаф вдребезги разломали. У стола две ножки отломали. Про стулья я уж и не говорю — одни щепки остались. Потом я специально сундук проверял — так аж крышка треснула. Это он спиной продавил, когда на меня прыгал. Одна только печка целая осталась.
— Кто же победил?
— Вничью! — с некоторой гордостью за младшего брата говорил Максим. — Его в школе так и прозвали — бугай! Никто с ним справиться не может. Он на турнике уже солнце крутит.
— Кто же пошёл за углём?
— Мать пошла. Тогда он у неё ведро забрал, а мне говорит: «Ну, погоди до следующего раза!» Вот же чертяка. Но зато, на него можно положиться.
И в этом отношении Максим не ошибся: если младший брат сказал что-нибудь, то на него можно было положиться. До следующего раза ждать пришлось недолго.
В школе, где учился Борис, состоялся вечер самодеятельности. После самодеятельности были танцы в гимнастическом зале, а после танцев, как обычно, драка на улице с учениками соседней школы.
В самый разгар схватки, одноклассник Бориса, Иван Странник, ни с того ни с сего, поднял стрельбу в воздух из маузера, который он стащил у своего отца, работавшего цензором в горсовете.
Не зная, кто стреляет, обе партии пустились врассыпную. Первым, испугавшись собственной храбрости, убежал сам Иван, предварительно сунув пистолет Борису.
На следующее утро Борис сидел у себя в комнате и в ожидании Ивана из любопытства разбирал огромный маузер. Зачем-то в комнату вошел Максим.
Увидев в руках младшего брата настоящий пистолет, да ещё маузер, он так растерялся, что сначала даже ничего не сказал, а вышел и стал о чём-то шептаться с матерью.
— Борис, пойди принеси дров из погреба! — попросила мать.
Тот собрал свой маузер и, положив его в карман, отправился в погреб. Уполномоченный НКВД воспользовался этим, чтобы обыскать комнату младшего брата.
Не найдя пистолета, он схватил с вешалки злосчастную собачью плетку, которая в его представлении являлась символом власти в доме, и выскочил во двор вслед за Борисом.
— Дай сюда пистолет! — скомандовал он.
— Не дам, — твёрдо ответил младший, запуская руку в карман.
Старший поднял плеть:
— Да или нет?
Вместо ответа младший вытащил руку из кармана, и в лицо брата ударил дым и огонь пистолетного выстрела. Максим застыл с поднятой рукой, а ему в упор, как из огнетушителя, плескали выстрелы из крупнокалиберного пистолета. Он попятился к крыльцу.
— Брось плеть! — скомандовал теперь Борис. — Руки вверх!
Уполномоченный НКВД послушно бросил плеть в снег и поднял руки.
— Заходи в дом! — приказал Борис. — Быстро!
Когда старший брат скрылся за дверью, младший, как заяц, махнул через забор. Если придёт милиция, то пусть Максим сам оправдывается, почему подняли стрельбу средь бела дня.
Тем временем Борис по глубокому снегу, в одной рубашке, поддерживая штаны, спадающие от тяжести болтавшегося в кармане пистолета, добрался до Ивана и отдал ему маузер.
Как Иван объяснял своему отцу недостачу патронов, осталось неизвестным.
Вечером, узнав о происшествии, доктор Руднев ворчал:
— У нас предки из казаков, а потому у нас в роду есть где-то польская кровь. И турецкая тоже есть. Видно, Максим в поляка пошёл: пенонзев не маем, зато гонор маем. А вот Борис чистый турок, прямо башибузук.
Максим чувствовал себя героем дня и хвалился:
— Борька в меня стрелял, стрелял — и ни разу не попал.
— Так ведь я ж тебе мимо ушей целил, — неохотно сообщил школьник. — Как укротитель в цирке.
В досках старого флигеля было много дырок от выдернутых гвоздей. Позже Максим показывал эти дырки своим приятелям и с гордостью рассказывал:
— Видите, это Борька в меня стрелял. Весь дом изрешетил. Ох же и отчаянный он у меня!
Есть люди, которые не могут жить со своими ближними на равных правах. Они всегда стараются быть господами, но если это не получается, тогда они сами лезут в слуги к тому, кто оказался сильнее.
Так вот и Максим. Не в состоянии подчинить себе младшего брата, он не только уравнял его в правах, но даже стал немного заискивать перед ним.
Стараясь завоевать его доверие, несмотря на большую разницу в возрасте, он часто приглашал его в компанию своих знакомых и делился с ним всеми своими секретами.
Борис же, наученный опытом, держался немного настороже и сохранял безопасную дистанцию.
Разница между братьями проскальзывала во многом. Максим был сухощавый и с тонкой костью, с серыми глазами и светлыми, слегка вьющимися волосами, которыми он очень гордился.
Губы у него были узкие, нервные, властные. По этому поводу он утверждал, что такой же рот был у Ницше и Шопенгауэра. Студентом он увлекался легкой атлетикой, хорошо плавал и бегал на лыжах.
Борис же, широкоплечий и темнокожий, предпочитал тяжёлую атлетику и гимнастику на снарядах. Старший брал на вспышку, а младший — на выдержку.
У Максима всегда было много друзей, которые довольно быстро менялись. У Бориса друзей было меньше, но зато, они почти не менялись.
Максим постоянно брал у своих друзей книжки. И постоянно бывшие приятели Максима приходили к Борису и, немного смущаясь, просили вернуть книжки, которые старший брат взял у них почитать несколько лет тому назад.
Когда Борис перешёл в 8-й класс, он увлёкся охотой и купил себе «Фроловку» с магазином на четыре патрона.
Вместо картечи он зарядил ружьё рублеными кусками свинцовой трубы. Как и полагается настоящему охотнику, он повесил заряженное таким образом ружьё в изголовье своей кровати.
Однажды, вернувшись из школы, он уже на пороге почувствовал острый запах охотничьего пороха.
Ружьё валялось на постели, а по дубовой доске стола, где Борис готовил свои уроки, расходился рваный, щерблённый след выстрела.
Заряд рубленого свинца косо резанул по столу и засел глубоко в стене. У Бориса екнуло сердце: что, если... Он оглянулся по комнате, ища следы крови.
Убедившись, что крови нет, он пошёл искать Максима. Тот сидел на кухне в своей щегольской форме НКВД и со смущённым видом.
— Ну, как ружьё стреляет? — словно между прочим спросил младший. — Хорошо?
— Да, знаешь, я хотел показать знакомым... А оно вдруг выстрелило...
— Удивляюсь, как это никому в живот не попало. Тебе определённо везет.
Уполномоченный НКВД посмотрел на брата и моргнул белесыми ресницами:
— Скажи, а тебе меня не жалко?
— Мне стол жалко, — ответит тот.
Максим и здесь не упустил возможности похвастаться своим приятелям:
— Вот у моего Борьки нервы. Ружьё выстрелило, так ему не меня жалко, а какой-то паршивый стол.
Не то чтобы Борис не любил брата. Нет, он просто знал, что если с Максимом обращаться по-хорошему, то он сейчас же сядет ему на шею.
Собачья плётка, которую так любил Максим, принадлежала немецкой овчарке Рексу.
Когда-то Борис собственноручно выбрал щенка в подмосковном питомнике служебных собак и за пазухой привёз его домой вместе с длинной родословной.
Чистокровный щенок вырос в огромного, чёрного, как уголь и на редкость умного пса. Летом Борис спал на веранде, а Рекс сидел рядом на цепи и охранял своего хозяина.
Пёс он был довольно серьёзный и не давал спуска окрестным хулиганам, которые не раз грозились притравить его. Больше всех грозился Федька Косой, который командовал всем окрестным хулиганьём.
В один солнечный зимний день, как раз после снегопада, Борис вышел во двор, чтобы расчистить снег. У порога, в судороге вытянув задние лапы, лежал Рекс.
Он уткнулся носом в ступеньки, из чёрных шершавых ноздрей сочилась кровь. От порога к улице по свежевыпавшему снегу тянулся длинный кровавый след. Верный пес дополз до порога, но подняться по ступенькам у него уже не хватило сил.
Борис нагнулся, потрогал рукой ещё тёплое, но уже безжизненное тело собаки. Потом он кинулся в дом и сорвал со стенки ружьё. На ходу щелкая затвором, он яростно крикнул Максиму:
— За мной! Рекса отравили! Где Федька Косой? Я этого гада...
Младший брат, как бешеный, носился по снегу с ружьём на изготовку, разыскивая убийцу своего любимого Рекса.
А следом за ним, носился старший брат и тщётно пытался отнять у него ружьё. С улицы прибежали мальчишки:
— Дяденька, дяденька... Да вашего Рекса машина переехала... Мы сами видели. А Федьки Косого тут и близко не было...
Только тогда Борис успокоился и поставил ружьё на предохранитель. После этого, Максим в первый раз пожаловался матери:
— Собаку Борька любит, как человека. А вот я для него — пустое место.
В пункте женщин Максим любил ухаживать за чужими женами, как он выражался, за дамочками, и даже обосновывал почему:
— Двойная победа — и никакой ответственности. По молодости лет Борис ещё не понимал, что это значит, но упрямо возражал:
— Это всё равно, что воровство.
— Это по законам Моисея так, — усмехался уполномоченный НКВД. — Но теперь, не то время.
Соответственно этому, Максим и женился — тоже на чужой жене.
В глазах Бориса у Ольги, жены Максима, имелось два минуса. Первое — что она кончила не институт, а только мукомольный техникум. И второе — что она бросила своего первого мужа. И, вместе с тем, Борис оказался косвенной причиной этого брака.
Борис часто бывал на вечеринках в доме своей одноклассницы Ирины. А Ольга жила у них в семье, в качестве квартирантки.
На вечеринках школьники играли в обтрёпанный «флирт цветов», в фанты с робкими поцелуями и танцевали под патефон. Потом стучали в дверь квартирантки:
— Ольга, присоединяйся к нам!
Та выходила из своей комнаты, всегда кутаясь в большой белый платок из ангорской шерсти, словно её знобило. Фигура у нее была так себе, ничего особенного, но зато лицо...
Это было лицо мадонны, красоты редкостной, неземной. Вела она себя, как пришелец из чужого мира, и всегда немного скучала.
Она никогда не смеялась, а только слабо улыбалась, да и то, как-то про себя. Танцевала она неохотно, как деревянная, а если, при игре в фанты, доходила её очередь целоваться, то она поджимала губы и отворачивалась.
— Не обращайте внимания, — шептала Ирина. — Она хорошая девушка, только немножко самовлюблена.
Жили они по соседству, недалеко от Петровского парка, Однажды в этом парке погожим весенним вечером застрелился студент.
Он спокойно сидел на скамейке, мечтая о чем-то, потом вдруг вытащил из кармана наган и выстрелил себе в рот. В другом кармане самоубийцы нашли письмо — на имя ангелоподобной Ольги.
Оказывается, он учился с ней в одном техникуме. Об этом поговорили, поговорили — и забыли. Мало ли всяких чудаков?
Но, через несколько месяцев, когда на дворе стояла поздняя осень, произошла новая неприятная история. Бориса вызвали к директору школы.
— Вы с Завалишиным дружили? — спросил директор.
— Да, я с ним на охоту ходил.
— Так вот — Завалишин застрелился... Из этого самого ружья. Он вам ничего не говорил... такого?
— Нет, совершенно ничего.
— Хорошо... Пойдите к нему домой — от лица комсомольской организации. Возьмите с собой Ивана Странника, ведь, это его двоюродный брат... Помогите там чем-нибудь.
Холодное ноябрьское утро. Стук подошв по голой промёрзшей земле. Маленький домик на Песчаной улице. Убитая горем мать и тёмные пятна по стенам — следы крови.
На потолке дырки — от той самой картечи, которую они, ещё недавно, вместе катали из рубленого свинца.
К штукатурке прилипли какие-то бесформенные серые кусочки — это то, что осталось от мозга его товарища по охоте.
Утром, вместо того чтобы идти в школу, Завалишин сел в кресло, приставил двустволку к виску и пальцем босой ноги спустил курки.
Выстрелом одновременно из двух стволов, заряженных картечью, ему начисто оторвало голову. На столе лежало предсмертное письмо.
Не матери, у которой он был единственным сыном, нет — ангелоподобной Ольге. Письмо было конфисковано милицией, но и так все понимали, что там написано.
Тихий и замкнутый парень, Завалишин всегда держался в стороне от других подростков. Ничем он особенно не выделялся — ни в учёбе, ни в спорте. Знаменит он стал только после смерти.
Его самоубийство, среди школьников вещь необычайная, вызвало много разговоров и ещё больше недоумения. Ирина пыталась оправдать свою квартирантку:
— Да, Ольга здесь вовсе и ни при чём!
— А почему он написал письмо именно ей, а не кому-нибудь другому? — спрашивали школьники.
— Не знаю. Они встречались только у меня на вечеринках. И это всё.
— Ну, а тот студент, что застрелился в парке?
— Там тоже ничего не было. Когда-то она пошла с ним один раз в кино, и это всё. А за его дальнейшие поступки она не отвечает.
Школьники неодобрительно качали головами:
— Всё равно, твоя Ольга — какая-то недоделанная.
— Просто, у неё рыбья кровь, — возражала Ирина. — Потому она всё время и мёрзнет. Она даже не может спать по ночам и, чтобы согреться, лезет ко мне под одеяло...
Вскоре после этого, красавица Ольга вышла замуж за человека, которого она почти не знала, как говорится, за первого попавшегося.
Злые языки шептали, что этим она только хотела избавиться от неприятных разговоров, в связи с двумя самоубийствами.
У каждого найдутся завистники и недоброжелатели, которые только и ждут предлога посплетничать.
В довершение всех бед, сразу же после свадьбы мужа Ольги забрали на три года в армию, и она осталась на положении соломенной вдовы. Теперь люди жалели её. А дальше получилось так.
На фотографиях, которые Борис снимал во время вечеринок, Максим заметил ангелоподобное личико Ольги и с видом специалиста потянул носом:
— Кхм, кхм... Кто это такая?
— Да так — ни рыба ни мясо.
— Слушай, познакомь меня с ней!
— Опоздал. Она уже замужем.
— Что, дамочка? Так это самое хорошо.
— Как сказать. Из-за неё уже два человека застрелились.
— Ничего. Ты только познакомь, а остальное — это моё дело.
Максим устроил для своих друзей вечеринку, а Борис пригласил на неё соломенную вдову, которая скучала без мужа. Ольга появилась, как всегда кутаясь в свою белую шаль, и в этот вечер Максим потерял своё сердце.
Спали братья в соседних комнатах, и раньше младший часто посмеивался, что старший имеет привычку разговаривать во сне. Но теперь Борис не смеялся.
Почему-то ему было даже жалко брата, которого Ольга, словно заворожила. Каждую ночь Максим судорожно ворочался в постели и беспокойно бормотал:
— Оля... Милая... Оленька...
Но Максиму повезло. Ни много, ни мало, ровно через месяц, красавица Ольга развелась со своим отсутствующим первым мужем и вышла замуж за Максима.
На свадьбе Борис, как зачинщик нового счастья, сидел на почётном месте — по другую сторону новобрачной. После свадьбы старший брат ушёл из родной семьи и поселился со своей женой на отдельной квартире в новых домах для работников НКВД.
Вскоре у них родилась дочка. По всему было видно, что Максим очень счастлив, что он боготворит свою молодую жену и страшно гордится ребёнком.
Он стал солиднее, серьёзнее и если хвастался, то только своей женой. В родительский дом он заходил редко. Получив повышение по службе, он был очень занят, и всё свободное время проводил в собственной семье.
Глава 2. Где никто рождает ничто
«Поверь, Горацио, что на земле и в небе более чудес,
чем снилось всей людской премудрости».
Шекспир, «Гамлет»
Во флигеле было два входа: с балкона — парадный и с кухни — чёрный.
Однажды, зимней ночью Борис проснулся от настойчивого звонка с парадного входа. Недоумевая, кто это трезвонит среди ночи, он накинул на голые плечи шубу и спросил через дверь:
— Кто там?
— Это я... Открой... — услышал он голос старшего брата. Ещё полупьяный ото сна, младший откинул болт, снял цепочку, повернул английский замок и открыл дверь.
На дворе — холод, снег и луна. На фоне освещённого луной снега тёмная фигура Максима в длинной военной шинели.
Лица его не видно, к груди прижат какой-то большой сверток. Не переступая порога, он протянул сверток Борису:
— Держи! Осторожно.
Тот почувствовал у себя на руках что-то мягкое, тёплое, шевелящееся и понял, что это — закутанный в одеяло ребёнок.
— Передай матери, — глухо сказал Максим. — Она знает, что делать... — Он повернулся и зашагал по залитому луной снегу. На улице зашумел мотор автомашины, и Борис остался один с ребёнком на руках.
Ничего не понимая, он разбудил мать и передал ей плачущего грудного младенца. Утром Максим позвонил по телефону, ещё раз попросил позаботиться о дочери, но больше ничего не сказал.
Вечером обеспокоенная мать поехала к нему на квартиру, чтобы узнать, что случилось, но дверь квартиры Максима была опечатана красными сургучными печатями НКВД.