Батальоны идут на соединение 4 страница
Душа и маска
На одном из занятий Даша спросила:
— Вера Евгеньевна! Можно деликатный вопрос? Тем, кто будет поступать на актерский, вы поможете подготовиться?
Я почему спрашиваю — я слышала, что не любят, когда готовят. Стараются срезать. Это правда?
— Вопрос поняла. Отвечу. Но знаете что: давайте прежде поговорим, как на сегодня определяются планы каждого. Для кого не тайна — объявите, тогда и мне будет яснее, как планировать нам программу будущего года.
Студийцы высказались, как сидели — по кругу. Геля твердо объявила, что решает стать художником по костюму. Виктор — что намерен поступать в ГИТИС на экономический, Илья — в Студию МХАТа на постановочный, Кирилл — туда же, но со специализацией художника-постановщика. Нина сказала, что ей хочется быть бутафором, Лера — электротехником. Люба колебалась между мечтой о сцене и о гримерном факультете; Антон — между морем и драматургией, Надя промолчала, Вадим заявил твердо — режиссерский. Остальные — Ксана, Инга, Денис, Боба, Стас, Даша, Тима, Лида — с разной степенью уверенности подтвердили: актерский.
Галанова выслушала каждого молча, и на лице ее ни разу не выразилось ни одобрения, ни сомнения. Только загибала пальцы, когда говорили «актерский».
Как я и полагала, половина из вас подумывает об актерском пути... Теперь отвечу на твой вопрос, Даша. Говорят, что за год-два можно научить танцевать даже медведя. Только будет ли это хореографией? Да, на вступительные экзамены нередко приходят натасканные абитуриенты. Это бросается в глаза сразу. Тем более что часто их готовят недостаточно квалифицированные люди. Комиссия справедливо предпочитает неумелость...
Но вы же нас можете правильно подготовить! — перебила Даша.
Очевидно. Но не буду этого делать по другой причине. Нам, педагогам, опыт дает заманчивую, но опасную возможность: добиться, чтобы вы выглядели на экзамене профессионально значительно лучше, чем вы есть на самом деле.
Это же великолепно! — воскликнула Ксана.
Как посмотреть... С моей стороны это значило бы обвесить покупателя.
— Это что — принцип? — спросила Инга.
Не только. Некоторые выпускники театральных школ ничего толком не умеют, кроме как блестяще читать отрывки, с которыми поступали.
Значит, учили так,— сказал Кирилл.
Видите ли...— размышляла Вера Евгеньевна.— Мне бы хотелось, чтобы и студентами вы надеялись прежде всего на самих себя. В старые времена один плясун хорошо заметил: чтобы научить плясать, никто не возьмет в руки твою ногу и не будет бить ею об пол. Лучше или хуже будут ваши педагоги — не им становиться актерами.
Отказываетесь, значит, нам помогать?— приуныли ребята.
Нет, помогу. Только не натаскиванием, а консультациями.
И при одном условии: если инициатива будет ваша. Бездействующий не получит ничего. Даже напоминания.
А что, если в будущем году выделить для этого один день в неделю?
Что же, возможно.
А любопытствующим можно будет присутствовать?— осведомился Антон.
Конечно! И помогать. Не случайно мы все занимались основами актерской школы. Теперь у меня вопрос. Кто уже запросил условия поступления из институтов?
Как выяснилось, трое: Геля, Кирилл, Вадим.
— А что же остальные?..
По просьбе группы, готовящейся на актерский факультет, еженедельные консультации Галанова начала даже раньше — весной девятого класса, по воскресеньям.
В конце одного из занятий Денис спросил:
А что, если я на экзамене покажу еще и пародии?
На нас? — полюбопытствовала Геля.
Могу на Ширвиндта и Державина, на Караченцева...
На экзамене лучше без этого,— сказала Галанова.— И вообще, я не зря вас предупреждала: пародии — дело опасное.
Для голоса? — переспросил Денис.
И это тоже. Голоса ваши переживают период ломки. Он продолжается несколько лет (и у девочек тоже, хоть и не так заметно). В эти годы надо относиться к своему голосу, как к хрустальной посуде. Чрезмерная нагрузка (я уж не говорю о курении — о нем мечтающему о сцене вообще надо забыть!)— и хроническая болезнь связок на всю жизнь. Но дело не только в этом.
А в чем?— не унимался Денис.— Вы сами говорили, что способность к перевоплощению надо развивать.
Когда я была чуть постарше вас, я тоже открыла в себе этот дар пародиста. В институт со мной вместе поступал один молодой человек. Он как раз продемонстрировал несколько отличных пародий на тогдашних знаменитостей, Педагоги смеялись от души, но юношу не приняли. На следующий день на заседание кафедры явилась его тетка. Она долго убеждала членов комиссии проэкзаменовать племянника еще раз. И когда ей окончательно отказали, тетка сорвала с себя парик, и оказалось, что это сам поступающий. Случай попал в газету, молодого человека прослушали еще раз, но в институт все-таки не взяли.
Из принципа?— спросил Боба.
Нет! У него действительно не было подлинных актерских способностей.
Ну, это я просто отказываюсь понимать,— изумлялась Инга.
Все, чем он поразил: и копирование, и розыгрыш — относится к актерству в жизни и, как ни странно, не имеет ничего общего с искусством. Более того, даже не полезно с точки зрения развития актерских данных. Художественный образ создается по совершенно иным законам. Эту мысль точно сформулировал французский режиссер Луи Жуве. Он утверждал, что копиист способен только делать мертвые слепки, а настоящему художнику требуется «широкий мазок Рембрандта». Я перестала копировать своих знакомых и тогда только почувствовала, что становлюсь актрисой. Некоторые способности в нас дополняют одна другую, а иные истребляют друг друга. Я завела этот разговор не случайно. Культивируйте в себе все, что обогащает и расширяет ваше основное дарование, и не позволяйте развиваться способностям-сорнякам.
Вы, очевидно, уже знаете, что основу вступительного конкурса по актерскому мастерству составляет чтение трех-четырех отрывков — прозы, стихов, басни. Иногда вместо басни можно предложить фрагмент из сказки. Некоторым хватает трех вещей, кому-то лучше иметь про запас четвертую и пятую. Но чересчур распыляться не советую. Что здесь важнее всего? Чтобы материал соответствовал вашим данным. В этом случае неправильным выбором вы не покупателя обвесите, а обсчитаете самого себя. Конечно, хорошо, когда исполнитель влюблен в то, над чем он работает, но это не единственный критерий. Предпочтение надо отдавать тому, что, как вам кажется, вам могли бы дать играть в театре. Далее. По характеру отрывки не должны дублировать друг друга.
Лучше брать то, что другие не читают?
Желательно. Представьте себе, что вы — педагог, и ежегодно из двух тысяч поступающих сто предлагают «Бой с барсом» или «Ворону и лисицу».
С ума сойдешь,— сказал Денис.
То-то и оно. Теперь — впечатление о поступающем у педагогов складывается с первых же минут. А перед их глазами ежедневно проходят сотни. Значит, отрывки не должны быть длинными. Примерно одна — три страницы.
...И еще темпераментными!— добавил Стас.
Да, но... Кто скажет, в чем «но»?
Темперамент — понятие не количественное, а качественное,— откликнулся Вадим.
Справедливо,— улыбнулась Галанова.— Вижу — растете. Еще раз напомню, что в среде абитуриентов под темпераментом чаще всего подразумевают крик, искусственную самонакачку. А это не имеет никакого отношения к подлинному темпераменту. Предельная вера и увлеченность рассказываемым, огонь души в передаче ваших видений, личных пристрастий, стоящих за текстом,— вот что есть настоящий темперамент. Но даже самое темпераментное чтение может быть безадресным.
Что это значит?— спросила Инга.
Вы помните, как на репетициях Александр Федорович не допускал, чтобы молодые актеры выдавали темперамент ради темперамента? Каждой фразой он заставлял...
Воздействовать на партнера,— продолжила Лида.— Но кто здесь партнер?
Экзаменаторы, кто же еще!
И что, так им в глаза и читать?
Так и читать! А то непременно остановят, скажут: «Нам рассказывайте». Исключения составляют только лирические моменты, когда разговор идет с явно отсутствующим партнером. Например: Я не унижусь пред тобою лучше прямо экзаменаторам не произносить. Но даже и на таком тексте надо косвенно воздействовать на собеседника. Словом, материал должен быть...
Действенным!— догадались ребята.
Назову еще одну предпосылку верной подготовки. Вступительный конкурс в театральный институт — не шутка. И приходить на него надо в готовности номер один. Потому пусть репертуар ваш не будет сырым. Год на выбор и подготовку его — немного.
А можно я расскажу случай?— сказал Боба.— Один парень пришел на экзамен просто поболеть за друга. Тот прочитал, выходит. «Ну как?» Вместо ответа друг берет и заталкивает его в аудиторию. Пришлось читать. И из всех поступавших в этот день прошел он один.
Бабушкины сказки!— не поверил Денис.
Почему,— не согласилась Галанова.— В искусстве случайностей и исключений сколько угодно. Но если вы идете в театр с серьезными намерениями, ориентироваться надо не на них.
Вера Евгеньевна! Вы обещали просветить нас насчет амплуа). — напомнил Стас.
— С удовольствием,— откликнулась Галанова.— Слово это родилось во французском театре и означает специализацию актера на определенные роли.
А ведь Станиславский но признавал амплуа,— вспомнил Вадим.— Он говорил: «Фамусов по амплуа — благородный папаша, а в чем же его благородство? Софья — героиня, а ведь ничего героического в ней нет». Я читал об этом в книге Горчакова «Режиссерские уроки Станиславского».
Верно! Смотрите с другой стороны: Онегин, Чацкий, Печорин, Владимир Дубровский, Ромео, Гамлет, Дон Карлос, Незнамов в «Без вины виноватых»— все это кто по амплуа? Герои. Однако как различны все они между собой! Кто знает крылатый афоризм Станиславского по этому поводу?
Не характерных ролей не существует! — вспомнил Стас.
Молодец. Так вот: настоящий режиссер постоянно заботится, чтобы актер не заштамповался на однотипных ролях. Открою вам секрет: когда у нас возобновляли «Горе от ума», Олег Сланцев очень надеялся, что его назначат на Чацкого, и был весьма обижен, что получил Репетилова. Где ему догадаться, что это педагогический маневр Зотова: Александр Федорович таким образом «разминал» его перед тем, как дать ему Ромео.
— Выходит, амплуа уже нет в театре? Это нафталин?— спросил Денис.
А почему же,— возразила Даша,— на вступительных турах только об этом и говорят?
А еще говорят,— включилась Ксана,— «Вашего плана у нас уже есть». Что: план и амплуа — разные вещи?
Да, в прежнем понятии амплуа устарели. Во всяком случае, в подходе режиссеров к распределению ролей. Но в классификации актерских данных поступающих и выпускников — нет.
А почему?
Одно время театральные училища попробовали отказаться от амплуа. Режиссеры стали жаловаться, что выпускаются актеры без какой-либо специализации. Называется «характерный», а по существу — нечто неопределенное. Можно ли актера наименовать характерным только потому, что не нашлось для него никакого более конкретного определения? Ведь, по сути, он и не характерный тоже, если не может создать ни одного сочного характера. И появилось понятие «план» — более емкое, чем амплуа, но того же значения: соединение внешних и внутренних данных для исполнения определенного круга ролей.
Все-таки нас, значит, будут по амплуа принимать?
Или срезать?— вставил Денис.
Да.
Чуяло мое сердце! — отозвался Боба.— А что такое герой-фат?
А инженю? А субретка? — посыпались вопросы.
Вы перечисляете устаревшие названия амплуа. Правда, их вспоминают, когда"'речь идет о данных актера для классической пьесы. Инженю — это та же лирическая героиня, в идеале — Джульетта, Офелия. Субретка — актриса на роли резвых служанок.
Вроде Лизы из «Горя от ума»?
Да, или Дорины в «Тартюфе» Мольера, или горничной Тани в «Плодах просвещения» Льва Толстого. Фат — то же, что в жизни: неумный щеголь, хлыщ. Такой персонаж есть почти в каждом водевиле. Хлестаков — самый, пожалуй, яркий пример героя-фата.
А почему он не просто фат?
Потому что при всей пустоте Хлестакова смысловая нагрузка на этот образ очень велика.
А как определить Марью Антоновну?
Инженю-кокет.
— А злодей? Есть такое амплуа?
Было, но осталось в театре прошлого века.
Злодеи перевелись?
Скорее, изжит внешний штамп на подобные роли. Таким же образом исчезли: комическая старуха, резонер — рассуждающий, холодный герой.
— А что такое травести?
Актрисы на роли детей и актеры на роли подростков. Происходит от французского «переодеваться». Амплуа дефицитное, особенно для тюзов.
Чтобы стать актрисой-травести, надо быть маленькой ростом? — спросила Люба.
Плюс вполне детское лицо, соответствующее сложение и внутренние данные для детских ролей.
Вера Евгеньевна, расскажите нам: какие сегодня нужны театрам планы и как увязать с этим репертуар для поступления? — попросил Стас.
В старину в России труппу комплектовали предположительно на «Горе от ума» и «Ревизора». Если обе пьесы расходились по ролям, считалось, что труппа набрана. Теперь к этому прибавились потребности современной драматургии, сегодняшние типы людей. Но и сейчас классика для актера — лучшая школа. И данные актера часто мерят по классике. Потому что актриса, осилившая ну хотя бы образ Нины Заречной в «Чайке» Чехова, после этого не хуже, а лучше сыграет, например, Нину в «Старшем сыне» Вампилова!
Вера Евгеньевна, а если мои роли — старики? — поинтересовался Денис.
Тут есть препятствия. Пройти конкурс в учебное заведение с хорошей заявкой на возрастные роли еще можно, а устроиться потом в театр практически чрезвычайно сложно. В каждом коллективе хватает своих возрастных актеров. Не дожидаться же вам тридцать лет своего часа! Так что на экзамены рекомендуется приносить не возрастной, но разнохарактерный репертуар. Ударными в нем должны быть вещи вашего основного плана, но разные ВО жанрам.
А что прежде всего нужно, чтобы убедить, что ты можешь быть актером плана героя? — задал вопрос Стас.
Убедительность! А она состоит из вашей искренности, чувства правды и подлинной заинтересованности тем, о чем вы будете рассказывать словами ваших отрывков...
Вера Евгеньевна,— опять вмешался Денис,— а комик — есть такой план?
Для чего в программу для поступающих включена басня — как вы думаете?
Чтобы проверить, способны ли мы создавать характеры...
А еще?
Чтобы узнать, есть ли у поступающего чувство юмора!
А что, и героине нужен юмор? — спросила Инга. Все засмеялись.
Я задала смешной вопрос?
Сама не возьмешься на него ответить?
Пока Инга искала ответ, инициативу перехватил Виктор:
Инга, извини... Я думаю, что в наше время человек без юмора — это вообще...
Несчастный случай! — нашел определение Антон.
Вот именно! — согласилась Галанова.— Актер любого плана должен быть готовым играть всевозможный современный репертуар, а для современного человека юмор — не средство увеселения. Это и метод познания себя и действительности, и форма общения между людьми, и способ самозащиты. Поэтому человек, абсолютно лишенный юмора, для служения искусству в наше время едва ли пригоден. Вот почему в репертуаре каждого поступающего непременно должен быть хотя бы один отрывок, раскрывающий в нем чувство юмора или хотя бы какие-то его оттенки.
Понятно! — сказал Боба.— Но меня тоже интересует вопрос Дениса: комик — есть такое амплуа?
Сплошные комики! — заметила Даша.
— Народ смеяться желает!.. Спрос!
Это верно. Спрос на хороших комедийных актеров всегда велик. Но сегодня лучше их определять как преимущественно комедийного плана. Если вы уверены, что юмор — основная или даже единственная ваша стихия на сцене, помяните мое слово: на экзаменах обязательно вам предложат показаться в чем-то не комедийном.
А зачем это?
Всякий, кто записал себя в комики, начинает, так или иначе, эксплуатировать свою способность смешить, то есть?..
Комиковать! — нашел точное слово Тимофей.
А это ведет к потере вкуса, комедийным приемчикам и, наконец, к комической маске. Маска имеет свойство быстро прирастать к лицу, в том числе и новичка. А театр — вы знаете — дело серьезное. И вот является поступать такой комик. Экзаменатору, естественно, хочется содрать с него маску, чтобы понять, есть ли под ней какое-то человеческое, гражданское «я».
Вопросы не иссякали:
А можно уйти от маски?
Конечно, если находить в каждом комедийном образе «душу живу», не допускать самоповторения, не переносить приемов из отрывка в отрывок, из вчерашнего исполнения — в сегодняшнее.
Вера Евгеньевна! Вы говорите: для героя главное — убедительность. А для комика? — поинтересовалась Люба.
В комедийном материале прежде всего — заразительность! — уверенно определила Галанова.
А как искать отрывки для поступления? — спросила Ксана.
— Впереди лето. К вашим услугам вся мировая литература.
Последняя фраза звучала устрашающе: ведь, чем шире возможности, тем труднее сделать выбор. Но несомненно, Галанова еще раз хотела подчеркнуть, что нянек нет. И ребятам ничего не оставалось, как запастись на лето книгами или записаться на месте отдыха в библиотеку и каждый день находить время для поисков отрывков для себя и товарищей по студии.
Гори, гори ясно!..
Последнее школьное лето пролетело быстро. К концу августа у тех, кто собирался на актерский факультет, большинство заявок на репертуар было готово. И на одном из первых сен-тябрьских занятий Галанова предложила показать «товар лицом». После прослушивания ни у кого не оставалось сомнения, что степень подготовленности каждого — прямо пропорциональна вложенному в это труду.
Инга остановилась на «Юбилейном» Маяковского и отрывке из «Прощай, оружие!» Хемингуэя, а вместо басни взяла сатирический рассказ из журнала.
Галанова деликатно забраковала выбор, сказав, что и Маяковский, и Хемингуэй хороши для поступающих, но то и другое— материал явно мужской. Вера Евгеньевна поставила под сомнение Ингину трактовку «Юбилейного», как она выразилась, довольно развязную по отношению к Пушкину, между тем как у Маяковского, напротив, как бы в фамильярной форме выражается любовь к великому поэту. От сатирического рассказа она предложила отказаться по соображениям вкуса.
А у Тимы «Карась-Идеалист» Салтыкова-Щедрина — тоже сатира.
Сатира сатире рознь, возразила Галанова.— «Гаргантюа и Пантагрюэль» и «Гулливер» — тоже сатира, но они несут в себе неумирающие идеи и характеры.
Благополучнее всех дело обстояло у Стаса. Прозу он взял из «Войны и мира» — отрывок, где Николай Ростов переживает во время боя страх смерти. Из стихов Стас прочел два на выбор: «Весеннюю грозу» Тютчева и «Я пришел к тебе с приветом» Фета. И для всех стало примером, как из двух однотипных стихотворений одно может быть противопоказано исполнителю, другое — точно соответствовать его индивидуальности.
Что касается басни, то Стасу хотелось сохранить наработанное в этюдах. Но чтобы не останавливаться на хрестоматийной басне «Волк и Ягненок», он выбрал еще одну басню Крылова — «Волк и Кукушка». Ребята встретили мечтания Волка о «лесах Аркадии счастливой» одобрительным смехом. На всякий случай Стас приготовил еще фрагмент из сказки Сал-тыкова-Щедрина «Волк» — не сатирического, а, скорее, трагического содержания: о волке, который устал от травли и всеобщей ненависти.
— Это тоже твое,— согласилась Галанова,— но не слишком ли «волчий» будет репертуар? Попадешь на языки театральных волков из комиссии.
Примечательно, что Вадим тоже оттолкнулся от своего «Барбоса» — в выборе прозы. Он взял из «Педагогической поэмы» Макаренко эпизод, где к колонистам приходит бездомный сельский пролетарий Силантий Отченаш. Вадим значительно сократил отрывок, и получился яркий рассказ об этом по-собачьи преданном колонистам, бескорыстном труженике. В поисках черт характерности, это заметили все, Вадим пошел от героя своего этюда на сюжет фильма «Подранки». В контраст этому Вадим взял отрывок из романа А. К. Толстого «Князь Серебряный» — тоже сильно сокращенный кусок из главы «Встреча», где герой узнает, что его любимая — Елена — выдана замуж против ее воли.
Из стихов у пего были два монолога: де Позы из «Дон Карлоса» Шиллера и последний монолог Чацкого.
— Пожалуй, «Князь Серебряный» и «Дои Карлос» в какой-то степени дублируют друг друга,— размышляла Галанова.— С точки зрения репертуара для поступления — они однокачественны.
Монолог Чацкого все единодушно одобрили, и Галанова сказала, что это бесспорно.
А ничего, что его часто читают?
В данном случае не страшно. Он у тебя проработан и прочувствован глубже, чем все остальное.
Басни у Вадима пока не было.
— Ищи и определяйся,— сказала Галанова.
Как и Стас, Лида остановилась на отрывке из «Войны и мира» — на сцене бала. Но не на первом бале Наташи, а на вечере у Йогеля, где Наташа танцует с Денисовым польскую мазурку — из XXII главы второго тома. Отрывок был выбран удачно, но требовал сокращений. Кроме этого, Лида прочла «Пажа» Пушкина, как заметил Стас,— точную заявку на роли плана травести. Из басен — «Кукушку и Горлицу» Крылова. Студийцы отметили, что репертуар Лиды был подобран тщательно и раскрывал ее с разных сторон.
Даша тоже постаралась основательно. Ей удалось найти два ценных куска прозы. Галанова сказала:
Они очень разные, можно предлагать комиссии на выбор.
Один — из третьей главы «Неточки Незвановой» Достоевского — пронзительный эпизод, в котором отец умоляет девочку украсть у матери деньги, и она разрывается между любовью к отцу и матери. Другой — из «Последнего поклона» Виктора Астафьева, из главы «Гори, гори ясно». К обоим отрывкам Галанова посоветовала найти более стремительное начало, отказавшись от предварительного описания.
Денис выбрал «Лев и ярлык» Михалкова и «Подлизу» Маяковского. Боба — «Песню бобыля» Никитина с могучим плясовым ритмом и, по совету Антона, отрывок из IV главы романа Диккенса «Мартин Чезлвит», где впервые встречаются лицемер Пексниф с прохвостом Тиггом.
Было, однако, очевидно, что оба парня недостаточно потрудились над отрывками, даже неуверенно воспроизводили текст.
— Я бы сказала так,— заключила Вера Евгеньевна,— учитывая, что у нас впереди еще учебный год, подготовка ваша идет неплохо. Хотя кое-кому можно бы и серьезнее потрудиться.
— Я вот и рад бы в рай, да грехи не пускают,— признался Денис.— Не могу подолгу работать — тупею.
Боба поддержал его:
И я зубрю-зубрю, долблю-долблю...
А зачем долбить? — перебил Стас.— Это хуже всего.
Ну, исполнять пытаюсь...
А исполнять, мне кажется, рано,— поддержала Стаса Галанова.— Я так и поняла: вы не ленитесь, но у вас в запасе недостаточно методов работы над художественным словом. А их полезно все время чередовать. Итак, поговорим сегодня, как должен самостоятельно работать чтец. Напомню, что это другое искусство, в нем свои законы. Ну, прежде всего, долбить, как правильно заметил, Стас, только вредно.
А если слова из головы выскакивают? — не отставал Денис.
Это от неправильного подхода к заучиванию стихов и прозы в школе. Зубрежка только портит память и даже, говорят, понижает умственные способности.
А что мы можем сделать, если задают? Зубри, и все! — жаловался Боба.
Профессиональные чтецы держат в памяти тысячи страниц стихов и прозы.
Так они же выдающиеся! — воскликнула Люба.
Талант не в том. Этому, поверьте, может выучиться каждый. Для нас, профессионалов, проблемы заучивания слов, как правило, нет вообще. Надо просто однажды научиться укладывать в голове текст. А именно: запоминать не пассивно, не вынужденно, оттого что заставляют, а активно, сознавая цель.
В отдельных случаях, когда фразы «не ложатся» на память, надо не долбить, а находить логическую связь между предшествующим и последующим. Учить лучше не по книжке, а переписав для себя отрывок: это способствует осмыслению и запоминанию. И потом лишь подчеркивать красным карандашом связки, которые не держатся в памяти, и, предположим, зеленым — слова, неточно заученные. И, уточняя, опять же не зазубривать, а осмыслять логически, образно или через ассоциации.
Возьмем пример самый знакомый. Вашей памяти трудно дается отрывок из «Войны и мира» — описание старого дуба, увиденного глазами князя Андрея. Особенно монолог дуба: Весна, и любовь, и счастье — как будто говорил этот дуб.— И как не надоест вам все один и тот же глупый, бессмысленный обман. Все одно и то же, и все обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастья. Вы переписали отрывок, а он все равно в голове не укладывается.
«Весна,— говорите вы,— это представить себе нетрудно. Что бывает весной? Любовь. Что несет любовь? Счастье». Таким образом логически укладываются три слова: Весна, и любовь, и счастье. И уже не забудутся. Дальше повторяются те же слова и потому путаются в памяти. Тогда вы прибегаете к образности: у дуба есть глаза. От нечего делать он часами глазеет вокруг и каждый день в определенный час видит: мимо него по дороге проходит пара — парень провожает девушку. Он ненавидит их. И говорит про себя, обращаясь к ним: И как не надоест вам все один и тот же глупый, бессмысленный обман. Почему глупый? Потому что девчонка глупая: парень обязательно ее обманет. А почему он бессмысленный? Потому что в этом нет никакого смысла. А почему он должен надоесть? Потому что одно и то же: в прошлом году точно так же провожал парень девушку, и конечно, обманул! Так пристегивается следующая фраза: Все одно и то же, и все обман. Затем старый брюзга вспоминает, что уже несколько раз наступала было оттепель, потом опять заморозки, и естественно утверждает: Нет ни весны, ни солнца, ни счастья.
Предположим, в этой фразе вы заучили два последних слова в неверном порядке. Вы подчеркиваете их зеленым карандашом, а для себя осмысляете, что в обоих случаях весна несет счастье, только через что? В первом — через любовь, во втором — через солнце. И уже не спутаете — в начале куска: Весна, и любовь, и счастье, а во втором случае — Нет ни весны, ни солнца, ни счастья. Старый злыдень настолько ненавидит слово «любовь», что не может произнести, вместо него он поставил «солнце». Вылетает из памяти связка: Как будто говорил этот старый дуб. Вы подчеркиваете красным последнее слово «счастье» и следующее «как будто» и осмысляете: ведь дуб не разговаривает. Значит, не говорил, а как будто говорил, ЭТО надо объяснить слушателю.
Но это все вам на случай, если вы уже успели зазубрить до обессмысливания что-то из вашего репертуара. Если же вы верно работаете, то, повторяю, трудностей здесь не возникнет.
А как верно работать?
Начнем с того, что, как и в работе над ролью, не следует начинать с чтения вслух.
Почему?
Когда ничто еще не нажито, не увидено внутренним взором, возможна только мертвая форма, которая быстро затверживается. А штампы, как вам известно, легко привязываются, избавляться же от них тяжело. Стало быть, как и актер, чтец должен относиться к тексту с осторожностью. Не зачитывать даже про себя. Когда яркость слов начинает меркнуть, лучше отложить книгу на некоторое время и довериться воображению. Представлять себе все, о чем говорит автор, оживлять вес своей фантазией.
А когда фантазия не просыпается?
Михаил Семенович Щепкин советовал на многие вопросы роли искать ответ в пьесе. Так и в искусстве слова: если вы готовите отрывок из поэмы, перечтите еще раз ее всю, выпишите кое-что.
А если у меня короткое стихотворение?
Изучайте другие стихи того же поэта, близкие, да и любые, по теме. Невредно что-то почитать о жизни, изображенной в стихах. Например, готовясь исполнять лермонтовское «Бородино» стоит внимательно перечитать батальные эпизоды из «Войны и мира», и наоборот. Помните, что пассивное фантазирование только усыпляет. Так что, если задача — разбудить себя для творчества, фантазируйте активно, записывайте свои мысли, видения.
Когда проработаете текст как следует про себя, наполните его жизнью и смыслом, можете переходить на шепот; еще через некоторое время осторожно произносить его вслух. Если возникают трудности дикционного порядка — скороговорка, потеря ритма речи, невнятица в выговаривании отдельных слов, необходимо прорабатывать текст по фразам, как иногда говорят, на первой скорое; ч. Но не по складам, а произнося каждый гласный и согласный :шук предельно четко и при этом не теряя смысла. Потом эту нарочитость снять, но чтобы четкость речи была обеспечена. Причем, если роль дома вообще нельзя наговаривать в одиночку, то над чтецким материалом можно работать и в полный голос, но с осторожностью.
— Что это значит? — спросила Люба.
— Оберегать отрывок от заштамповывания интонаций. А для этого каждый раз надо ставить себе или новую творческую задачу, связанную с воображенным слушателем, например: увести его от того или иного сюжетного поворота, или мысленно проверить, все ли до него доходит по событиям, или заставить слушающего удивиться, или в чем-то переубедить его. Можно представить себе, что ты не чтец, а оратор — на митинге или в суде.
Полезно отрабатывать и технические моменты: снять навязчивость подачи, эмоциональные излишества, найти и оправдать большую экспрессию или, например, придать всему иронический оттенок. Это все есть отдельные положения исполнительской школы. А со школой, вы знаете, надо обращаться не догматически, а — каким образом?
Творчески! — откликнулся Тимофей.
Точно! Школа соединяет в себе опыт, опыт дает методы.
Опытом этим я сейчас делюсь с вами и убеждена, что вы не станете слепо следовать моим советам, а всегда будете искать свою методу на основе полученного вами опыта.
Вера Евгеньевна, а правда, что чтецы любят работать, гуляя по улицам? — поинтересовался Тима.
Я пробовал...— признался Боба.
И как?
Ничего, только принимают за умалишенного.
А ты не подставляйся. Гуляй там, где никого нет,— отпарировал Стас.
Бывает, увлечешься — не заметишь. А тебе вслед девчонки: «Хи-хи-хи»!
Подумаешь — похихикают. Не им поступать,— настаивал на своем Стас.
Выслушав этот спор, Галанова резюмировала:
— Каждый из вас по-своему-, прав. В движении действительно работается хорошо. Ходьба дает чтению определенную устремленность, ритм, который можно несколько менять по своему усмотрению. (Потому же, наверное, Маяковский любил писать стихи под стук трамвайных колес.) Но работать на улице надо незаметно для прохожих. А если иной раз кто-то и усмехнется,
не беда. С людьми творчества вообще случаются различные казусы. Бывает, думая о роли, остановку пропустишь или не услышишь вопроса. Но это не должно превращаться в браваду,
в своего рода кокетство: «Я творю, мне все позволено». Человек искусства обязан быть таким же полноценным членом общества, как и остальные. Как истинно влюбленный, он не должен свое дорогое и тайное выставлять напоказ. Но завершим наш разговор.
Очень часто чтецы возвращаются к проговариванию слов про себя. Иной раз полезно почитать кому-нибудь, если вы уверены, что этот кто-то не вмешается в творческий процесс, а лишь примет на себя роль слушателя, причем заведомо доброжелательного, потому что работа ваша еще сырая и одним только неделикатным или неточным замечанием ей можно крепко повредить.
Привыкайте мысленно проговаривать текст, засыпая. Есть и такой прием: «прожить» отрывок под неожиданную музыку, но не для того, чтобы потом подкрепить исполнение музыкальным «костылем». Чтение на фоне музыки — одна из самых грубых ошибок в обращении как со словом, так и с музыкой.
Я не согласна! — возразила Инга.— У нас в школе одна девочка читала «Корзину с еловыми шишками» Паустовского под музыку Грига. Потрясающе!
Понимаешь, Инга... Если наша задача — стать художественно образованными людьми, мы должны в таких вещах разбираться. Музыку мы слышим. Танец — видим. Вот почему музыка и танец, одновременно дополняя друг друга, создают безупречную гармонию восприятия.
И музыка и слово воспринимаются через слух. Каждое из этих искусств подчиняется своим художественным законам. Поэтому, исполняя с эстрады ту же «Корзину с еловыми шишками», мы не совершим погрешности ни против писателя, ни против композитора, если в паузах рассказа зазвучит музыка Грига. Это будет как бы перекличка двух видов искусств. Когда же мы произносим чувствительные строки на фоне берущей за душу музыки, человеку с неразвитым вкусом это может показаться очень трогательно. Он с удовольствием принимает такую подделку и предается сентиментальности.
Слушатель же с художественным вкусом без труда почувствует, что случайное наложение речевой мелодии на фортепианную неизбежно создает такую же художественную грязь, как при отпечатке двух изображений на одном снимке.
Теперь. Вы заметили на репетициях, что профессионалы избегают «танцевать от печки». Нельзя часто «катать» отрывок с начала до конца, тем более на первых этапах. Работайте выборочно, ловите минуты вдохновения — не для самообольщения, а ради целенаправленного труда. Напомню: вдохновение — не парение под облаками, а, как говорил Пушкин, высшая сосредоточенность. Другой раз, наоборот, дайте себе труд помучиться над тем, что труднее всего дается, тоже ограничиваясь лишь фрагментом.
А стоит проверить свой репертуар на публике? — спросил Вадим.
К этому вопросу надо подойти тонко. Незадолго до экзамена — не стоит. В это время нужно копить энергию, а не растрачивать. Если пробовать, то не единожды (но и не слишком часто). А главное: не на случайном зрителе. Решаясь на такой эксперимент, вы должны быть уверены, что слушателям, которые собрались сегодня, это интересно. Если публика с нетерпением ждет танцев, а вы будете ей навязывать басни Лафонтена или вырванные из романов и поэм отрывки, естественно, вас это только собьет с толку — вы потеряете веру в себя.
Перед тем как разойтись, ребята попросили Дашу еще раз прочесть отрывок из «Последнего поклона» Виктора Астафьева:
— Гори, гори ясно, чтобы не погасло!..— заливались во тьме голоса, и чем далее уходил день... тем они громче звенели, захлебываясь теплым духом лета, плывущей из леса Смесью запахов: хвои, цветов, трав, папоротников и какого-то пьянящего дурмана, ощутимо реющего над селом...
Девчонок крутило, несло куда-то, и раскинутые руки казались им крыльями, земля под ногами — горячим облаком, звезда в небе — манящим огоньком, кровь давила голову, волнами билась в ней и, перекипелая, скатывалась в грудь, кололась во всем теле, рвалась из жил и рвала жилы... Они еще не знали, что их начинает затягивать и кружить бездонный омут жизни, но уже молили оберечь их, помочь им справиться с собой и с этой страшной силой, слепящей разум, сми-нающей сердце, но ничего, даже себя не слыша и не помня — зачем и куда бегут, кого кличут, о чем заклинают, вперебой звенели девчонки: «Гори, гори ясно!..»
Эта неосознанная тревога и ожидание будущего, которое так точно угадал писатель, отзывались в душах студийцев, рвущихся навстречу неизвестности, ожидающих в жизни скорых перемен, пусть трудных, но желанных...