Количество раз, после чего уже нельзя. Это Питеров принцип медицины. 1 страница
Те люди, которые присылают деньги, оплачивают свой героизм в рассрочку.
Ещё можно давиться марокканской кухней. Можно сицилийской. В любой вечер.
Когда родился я, маму оставили жить в Штатах. Не в этом доме. Она не жила здесь
до своего последнего выхода из тюрьмы, после срока за угон школьного автобуса.
За угон транспортного средства плюс похищение ребёнка. Я не помню этот дом в
своём детстве, как и эту мебель. Всё это прислали из Италии её родители. Мне так
кажется. Опять же: с тем же успехом она могла, к примеру, выиграть это всё на
телешоу, - не могу сказать.
Только один раз я задал вопрос про её семью, про дедушку с бабушкой, которые
остались в Италии.
А она в ответ, точно помню, сказала:
- Они про тебя не знают, поэтому не создавай проблем.
А если они не знают про её ублюдочного ребёнка, то им гарантированно неизвестно
и про её непристойное поведение, и про покушение на убийство, и про создание
угрозы по небрежности, и про издевательство над животными. Они гарантированно
тоже ненормальные. Вон, гляньте только на их мебель. Они точно ненормальные, и
вообще уже умерли.
Листаю телефонный справочник туда-обратно.
Правда заключается в том, что держать мою маму в Сент-Энтони стоит три штуки
баксов. В Сент-Энтони дерут под пятьдесят баксов только за смену подгузника.
Одному Богу известно, сколькими смертями мне придётся почти умереть, чтобы
оплатить трубку для желудка.
Правда заключается в том, что хоть толстый журнал насчитывает уже больше трёх
сотен вписанных имён, я всё равно не дотягиваю до трёх штук ежемесячно. Плюс
каждый вечер официант приносит счёт. Плюс там чаевые. Эта чёртова надбавка меня
убивает.
Как и в любой хорошей финансовой пирамиде, в основание постоянно нужно набирать
народ. Как и в схеме Социального страхования, существует большое количество
людей, которые коллективно платят за кого-то другого. Доить этих добрых
самаритян - всего лишь назначение моей личной сети социальной безопасности.
"Схема Понзи" - неподходящий термин, но это первое, что приходит на ум.
Горькая правда заключается в том, что снова и снова, каждый вечер мне приходится
пробежать телефонный справочник и найти хорошее заведение, куда можно пойти и
почти умереть.
Я провожу здесь Телемарафон Виктора Манчини.
Такое не хуже, чем правительство. Только люди, которые подписывают счета в
системе пособий Виктора Манчини, не жалуются. Они гордятся. Они на полном
серьёзе хвалятся об этом перед своими друзьями.
Такой обман не оставляет никого обделённым: тут лишь я во главе и люди, которые
выстраиваются в очередь, чтобы купиться на него, обхватив меня сзади руками.
Добрые щедрые люди, полные жалости и сострадания.
Опять же, я ведь не трачу деньги на азартные игры или наркоту. Да я даже порцию-
то никогда не могу доесть. На полпути каждого дежурного блюда мне приходится
браться за дело. За своё бульканье и дёрганье. И даже после такого - некоторые
люди никогда не объявляются с деньгами. Некоторые на второй раз уже не
утруждаются вспомнить. А через какой-то срок - даже самые щедрые люди перестанут
присылать чек.
Часть когда рыдаю, когда меня обнимают чьи-то руки, а я плачу и ловлю ртом
воздух, - эта часть с каждым разом даётся всё легче. Труднее и труднее в
рыданиях становится тот момент, когда нужно остановиться, а я не могу.
В телефонном справочнике ещё не перечёркнутой осталась кухня фондю. Есть ещё
тайская. Греческая. Эфиопская. Кубинская. Есть ещё сотни заведений, куда я не
ходил умирать.
Чтобы увеличить приток денег, приходится каждый вечер создавать сразу двух-трёх
героев. Иногда вечером приходится отправиться в три или четыре заведения, пока
наешься полностью.
Я артист большой сцены, который даёт по три концерта за вечер. "Дамы и господа,
мне нужен доброволец из публики".
- Спасибо, да хрен вам "спасибо", - хочется сказать своим умершим
родственникам. - Лучше уж я сам сделаю себе семью.
Рыба. Мясо. Овощи. Сегодня, как и в любой другой вечер, самое простое - взять и
закрыть глаза.
Поднимаешь палец над раскрытым телефонным справочником.
"Поднимитесь сюда и станьте героем, дамы и господа. Поднимитесь сюда и спасите
жизнь".
Роняешь руку - и пусть за тебя решает судьба.
Глава 13
Спасаясь от жары, Дэнни стаскивает свою куртку, потом свитер. Не расстёгивая
пуговиц, даже на вороте и рукавах, стягивает рубашку через голову, выворачивая
её наизнанку, и теперь его руки запутаны в красную клетчатую фланель. Одетая под
низ футболка собирается в подмышках, пока он борется с рубашкой, пытаясь стащить
ту с головы, - а голый живот у него на вид впалый и прыщавый. Несколько длинных
вьющихся волос произрастает между крошечных точек его сосков. Соски выглядят
растрескавшимися и воспалёнными.
- Братан, - зовёт Дэнни, продолжая сражение под рубашкой. - Слишком много слоёв.
Чего это здесь такая жарища?
Потому что здесь вроде как больница. Здесь центр по уходу.
Над его джинсами и ремнём виднеется сдохшая резинка поганых трусов. Ржавчина
коричневыми пятнами покрывает растянутую резинку. Спереди выбилась пара
скрученных волосин. Желтоватые пятна от пота у него, - в самом деле, - на коже
подмышек.
Тут же, рядом, за конторкой сидит девушка, туго собрав всё лицо в складки вокруг
носа.
Пытаюсь заправить его футболку обратно, - а пупок у него набит пухом самых
разных оттенков. На работе, в раздевалке, мне доводилось наблюдать, как Дэнни
стягивает с себя штаны вместе с надетыми на них трусами, так же как делал я сам,
когда был маленьким.
И, по-прежнему запутавшись в рубашке головой, Дэнни продолжает:
- Братан, не поможешь? Тут где-то пуговица, не пойму где.
Девушка за конторкой переводит взгляд на меня. На полпути к уху она держит
трубку телефона.
Сбрасывая почти все шмотки перед собой на пол, Дэнни всё худеет, пока не
остаётся в одной своей пропотелой футболке и джинсах с запачканными коленями.
Шнурки его теннисных туфель завязаны двойным узлом, а дырочки навеки залеплены
грязью.
Здесь под тридцать пять градусов, потому что у большинства этих людей считай
нету кровообращения, объясняю ему. Здесь много стариков.
Здесь чисто пахнет, то есть унюхать можно только химикалии: моющие средства и
освежители воздуха. Знайте, что хвойный запах прикрывает где-то кучу дерьма.
Лимонный означает, что кто-то наблевал. Розы - это моча. Как проведёшь денёк в
Сент-Энтони - потом на всю жизнь расхочется нюхать любую розу.
В холле мебель с обивкой, искусственные пальмы и цветочки.
Такие предметы декоративного назначения иссякнут, когда пройдёшь сквозь
бронированную дверь.
Девушку за конторкой Дэнни спрашивает:
- Никто не будет лапать мою кучу, если я возьму её здесь положу? - это он имеет
в виду связку своих старых тряпок. Представляется. - Я Виктор Манчини, -
оглядывается на меня. - И я пришёл повидать свою маму?
Говорю Дэнни:
- Братан, господи-боже, у неё-то нет повреждения мозга.
Девушке за конторкой сообщаю:
- Я Виктор Манчини. Я всё время хожу сюда навещать маму, Иду Манчини. Она в
комнате 158.
Девушка жмёт кнопку телефона и говорит:
- Вызов для сестры Ремингтон. Сестра Ремингтон, подойдите, пожалуйста, к
приёмному столу, - её голос громким эхом отдаётся у потолка.
Интересно, настоящий ли человек эта сестра Ремингтон.
Интересно, не считает ли наша девчонка, что Дэнни - очередной агрессивный
хронический раздевала.
Дэнни заталкивает шмотьё под стул с обивкой.
По коридору трусцой приближается толстяк, приложив одну руку к скачущему
нагрудному карману, полному авторучек, а другую положив на баллончик со
слезоточивым газом на поясе. На другом бедре у него звенит связка ключей.
Спрашивает девушку за конторкой:
- И что здесь за ситуация?
А Дэнни интересуется:
- Тут есть сортир, куда можно сходить? В смысле, для гражданских.
Беда здесь в Дэнни.
Чтобы услышать её исповедь, ему придётся встретиться с тем, что осталось от моей
мамы. Планирую представить его, как Виктора Манчини.
Таким образом Дэнни сможет выяснить, кто я на самом деле есть. Таким образом моя
мама сможет немного успокоиться. Немного набрать вес. Сберечь мне деньги на
трубку. Не умереть.
Когда Дэнни возвращается из туалета, охранник проводит нас в жилую часть Сент-
Энтони, а Дэнни рассказывает:
- Там в сортире на двери нет замка. Сидел на толчке, а ко мне ввалилась какая-то
старушка.
Спрашиваю - хотела секса?
А Дэнни отзывается:
- С какой стати?
Мы проходим двойную дверь, которую охраннику нужно открывать, потом ещё одну.
Пока идём, у него на бедре звенит связка ключей. Даже на его шее сзади большие
складки жира.
- Твоя мама, значит? - произносит Дэнни. - Так она похожа на тебя?
- Может, - говорю. - Только, ну, понял...
И Дэнни спрашивает:
- Только исхудавшая и почти без мозгов, так?
А я отвечаю:
- Слушай, хватит, - говорю. - Ладно, пускай она была говёной матерью, но это
единственная мама, которая у меня есть.
- Прости, братан, - извиняется Дэнни и продолжает. - Но разве она не заметит,
что я не ты?
Здесь, в Сент-Энтони, приходится опускать шторы ещё дотемна, потому что если
кто-нибудь из местных обитателей увидит себя, отражённого в окне, он решит, что
там за ним кто-то подсматривает. Называется "затемнение". Когда все старики с
закатом сходят с ума.
Этих ребят большей частью можно поставить перед зеркалом и сказать им, что это
такой специальный телеканал про старых несчастных умирающих людей, и они будут
смотреть его часами.
Беда в том, что мама не станет со мной говорить, когда я Виктор, и не станет со
мной говорить, когда я её поверенный. Моя единственная надежда - побыть её
государственным защитником, пока Дэнни будет мной. Я могу направлять разговор.
Он может слушать. Может так она заговорит.
Представьте, что это вроде гештальт-засады.
По дороге охранник интересуется: не я ли тот парень, что изнасиловал собаку
миссис Филдз?
Нет, говорю ему. Эта старая история. Лет восемьдесят ей.
Мамулю мы обнаруживаем в зале, где она сидит перед рассыпанным на столе
"паззлом". Тут, пожалуй, вся тысяча кусочков, но нигде нет коробки с рисунком,
как оно всё должно смотреться собранным. Оно может стать чем угодно.
Дэнни спрашивает:
- Так это она? - говорит. - Братан, она совсем на тебя не похожа.
Моя мама пихает туда-сюда кусочки головоломки, - некоторые из них перевёрнуты и
лежат серой картонной стороной вверх, - и пытается подогнать их в одно.
- Братан, - произносит Дэнни. Разворачивает стул задом наперёд и присаживается
на него к столу, склонившись вперёд на спинку. - По моему личному опыту, такие
паззлы лучше всего получаются, если сначала собрать все кусочки с плоскими
краями.
Мамины глаза обшаривают Дэнни с ног до головы: его лицо, губы под мазью, его
бритую голову, прорехи по швам его футболки.
- Доброе утро, миссис Манчини, - начинаю. - Вас пришёл проведать ваш сын Виктор.
Вот он, - говорю. - Хотите сообщить ему что-то важное?
- Ага, - подтверждает Дэнни, кивая. - Я Виктор.
Он начинает отбирать кусочки с плоскими краями.
- Эта синяя часть по идее небо или вода? - интересуется.
А мамины старческие голубые глаза наполняются слезами.
- Виктор? - спрашивает она.
Прочищает глотку. Таращась на Дэнни, говорит:
- Ты здесь.
А Дэнни продолжает разгребать пальцами кусочки головоломки, выбирая те, что с
плоскими краями и откладывая их в сторону. На щетине его бритой головы остались
кусочки белого пуха от красной клетчатой рубашки.
И старческая мамина рука скрипит через стол, накрывая ладонь Дэнни.
- Так рада тебя видеть, - говорит она. - Как ты? Так давно не виделись.
Слезинка вытекает у неё из-под глаза и следует по морщинам в угол рта.
- Боже, - отзывается Дэнни, отдёргивая ладонь. - Миссис Манчини, у вас ледяные
руки.
Моя мать отвечает:
- Прости.
Чувствуется запах какой-то закуски, вроде капусты или фасоли, которую здесь
разваривают в кашу.
Всё это время продолжаю торчать рядом.
Дэнни выкладывает из кусочков несколько дюймов края. Спрашивает меня:
- Так а когда мы встретим твою ту самую замечательную докторшу?
Мама спохватывается:
- Ты же ещё не уходишь, правда? - смотрит на Дэнни мокрыми глазами, и её
старческие брови встречаются над переносицей. - Я так по тебе скучала, - говорит
она.
Дэнни отзывается:
- Эй, братан, нам подфартило. Вот уголок!
Трясущаяся как у пьяницы мамина старческая рука с дрожанием поднимается и
подбирает комок красного пуха у Дэнни с лысины.
И я вмешиваюсь:
- Простите, миссис Манчини, - говорю. - Вы, случайно, ничего не собирались
рассказать вашему сыну?
Моя мама молча смотрит на меня, потом на Дэнни.
- Побудешь тут, Виктор? - спрашивает. - Нам надо поговорить. Мне так много всего
нужно объяснить.
- Так объясните, - советую я.
Дэнни отвечает:
- Это, кажется, глаз, - говорит. - Так здесь что, по идее, чьё-то лицо?
Мама поднимает трясущуюся руку открытой ладонью в мою сторону и просит:
- Фред, всё только между мной и моим сыном. Это важный семейный вопрос. Пойди
куда-нибудь. Иди посмотри телевизор и дай нам пообщаться наедине.
А я пытаюсь сказать:
- Но...
Но мама повторяет:
- Иди.
Дэнни говорит:
- Вот ещё уголок.
Дэнни выбирает все кусочки с синевой и откладывает их в сторону. Все кусочки
одинаковой стандартной формы - жидкие крестики. Расплавленные свастики.
- Иди лучше взамен попробуй спасти ещё кого-нибудь, - говорит мама, не глядя на
меня. Смотрит на Дэнни и продолжает. - Виктор пойдёт разыщет тебя, как только мы
закончим.
Она наблюдает за мной, пока я не отступаю аж в коридор. После этого говорит
Дэнни что-то, чего мне не расслышать. Её трясущаяся рука тянется и трогает
блестящую синеватую лысину Дэнни, касается её прямо за ухом. В месте, где
прекращается рукав пижамы, старческое её запястье кажется жилистым и тонким,
коричневого цвета, как жаренная шейка индейки.
По-прежнему зарывшись носом в головоломку, Дэнни передёргивается.
Меня накрывает запах, - запах подгузников, и надтреснутый голос позади заявляет:
- Ты тот, кто во втором классе швырнул в грязь все мои учебники.
По-прежнему наблюдая за мамой, пытаясь разглядеть, что она говорит, отзываюсь:
- Да вроде бы.
- Что же, значит, ты наконец сознался, - произносит голос. Женщина, похожая на
сушёный грибок, берёт меня под руку своими костями.
- Пошли со мной, - командует она. - Доктор Маршалл очень сильно хотела с тобой
пообщаться. Где-нибудь наедине.
На ней надета красная клетчатая рубашка Дэнни.
Глава 14
Запрокинув голову, свой маленький чёрный мозг, Пэйж Маршалл указывает на бежевый
сводчатый потолок.
- Когда-то здесь были ангелы, - сообщает она. - Говорят, они были потрясающе
красивые, с крыльями из перьев и с настоящими позолоченными нимбами.
Старуха привела меня в большую часовню Сент-Энтони, большую и пустующую с тех
времён, когда это был женский монастырь. Одна стена - витражи из десятков самых
разных оттенков золотого. Всю другую стену занимает большое деревянное распятие.
Между тем и другим стоит Пэйж Маршалл в своём больничном халате, который
отсвечивает золотом под маленьким чёрным мозгом её волос. Она смотрит вверх
через надетые очки в чёрной оправе. Вся чёрная с золотым.
- По директивам II Ватиканского устава, - рассказывает она. - Церковные стенные
картины зарисовали. Фрески и ангелов. Извели большую часть статуй. Все те
невероятные таинства веры. Всё исчезло.
Смотрит на меня.
Старуха ушла. Дверь часовни защёлкивается у меня за спиной.
- Смешно и грустно, - продолжает Пэйж. - То, как мы не можем ужиться с вещами,
которые не в силах понять. То, как мы берём и отвергаем что-то, если не можем
найти ему объяснение.
Сообщает:
- Я нашла способ спасти твоей матери жизнь, - говорит. - Но ты можешь не
одобрить.
Пэйж Маршалл начинает расстёгивать пуговицы халата, и в разрезе показывается всё
больше и больше кожи.
- Ты можешь счесть идею совершенно отталкивающей, - говорит.
Она распахивает халат.
Под ним она голая. Голая и белоснежная, как кожа у её волос. Белая, обнажённая и
всего в четырёх шагах. И её очень даже можно. И она плечами выбирается из
халата, так что тот ниспадает сзади, по-прежнему свисая с её локтей. Её руки
остаются в рукавах.
Тут же все те тугие мохнатые тени, куда до смерти хотелось попасть.
- У нас есть только этот узенький промежуток для удобного случая, - говорит она.
И делает шаг ко мне. Всё ещё в очках. Ноги её по-прежнему в белых туфлях на
платформе, только здесь они кажутся золотыми.
Я был прав насчёт её ушей. Сто пудов, сходство потрясает. Ещё одна дырочка,
которую ей не заткнуть, спрятанная и украшенная оборками кожи. Обрамлённая
мягкими волосами.
- Если ты любишь свою мать, - говорит. - Если ты хочешь, чтобы она жила, ты
должен сделать со мной это.
Сейчас?
- Пришло моё время, - говорит она. - У меня такой густой сок, что в нём ложка
стоять будет.
Здесь?
- В другом месте мы увидеться не сможем, - говорит.
Её безымянный палец так же гол, как и всё остальное. Интересуюсь - она замужем?
- У тебя с этим какая-то проблема? - спрашивает. На расстоянии вытянутой руки
изгиб её талии, спускающийся вниз по контуру её зада. Настолько же близко
полочки обеих грудей с выпирающими чёрными пуговками сосков. Всего на расстоянии
моей руки горячее местечко, в котором соединяются её ноги.
Отвечаю:
- Не-а. Нет. Какая там проблема.
Её руки берутся за мою верхнюю пуговицу, потом за другую, ещё за другую... Её руки
сбрасывают рубашку мне через плечи, и та падает на пол позади меня.
- Просто чтобы ты знала, - говорю. - раз уж ты врач и все дела, - говорю. - Я
вроде как излечивающийся сексоман.
Её руки отстёгивают пряжку у меня на ремне, и она отзывается:
- Значит, делай то, что должно естественно следовать.
От неё не пахнет розами, лимонами или хвоей. Вообще ничем таким не пахнет, даже
кожей.
Пахнет от неё влагой.
- Ты не понимаешь, - говорю. - У меня было почти целых два дня воздержания.
Она горячо сияет в золотом свете. И всё равно у меня такое чувство, что если
поцеловать её в губы, то они прилипнут, будто к ледяному металлу. Чтобы
притормозиться, думаю про базально-клеточную карциному. Воображаю импетиго
бактериальной инфекции кожи. Язвы роговицы.
Она тянет моё лицо себе в ухо. А мне в ухо шепчет:
- Отлично. Это делает тебе честь. Но что если ты отложишь выздоровление до
завтра...
Стаскивает с моих бёдер штаны и говорит:
- Хочу, чтоб ты наполнил меня своей верой.
Глава 15
Если будете в холле гостиницы, а там заиграет вальс "Дунайские волны" - валите к
чертям оттуда. Не думайте. Бегите.
Сейчас уже ни о чём не скажут прямо.
Если будете в больнице, а в раковую палату вызовут сестру Фламинго - не
приближайтесь к тем местам. Сестры Фламинго нет. И если вызовут доктора Блэйза -
такого человека тоже нет.
В больших гостиницах этот вальс означает необходимость эвакуировать здание.
Почти во всех больницах сестра Фламинго значит пожар. И доктор Блэйз значит
пожар. Доктор Грин означает самоубийство. Доктор Блю означает, что кто-то
перестал дышать.
Все эти вещи мамуля рассказывала глупому маленькому мальчику, пока они сидели в
потоке машин. Вот когда ещё у неё начала ехать крыша.
В тот самый день малыш сидел в классе, а леди из учительской заглянула сказать
ему, что его вызов к стоматологу отменили. Минуту спустя он поднял руку и
попросил разрешения выйти в туалет. Никакого вызова никогда не было. Ясное дело,
кто-то позвонил и сказал, мол, они от стоматолога, но это был тайный сигнал. Он
вышел в боковую дверь через столовую, и там в золотой машине ждала она.
То был второй раз, когда мамуля вернулась забрать его.
Она опустила окно и спросила:
- Знаешь, за что мамочка всё это время сидела в тюрьме?
- За перепутанную краску для волос? - сказал он.
См. также: Злоумышленное нанесение ущерба.
См. также: Сопротивление второй степени.
Она потянулась открыть дверцу и больше не замолкала. Днями и днями.
Если будешь в "Хард-Рок Кафе", рассказала она ему, а там объявят - "Элвис
покинул здание", это значит, что все подносы нужно вернуть на кухню и выяснить,
какое особое блюдо только что было распродано.
Такие вещи люди говорят тебе, когда не хотят сообщить правду.
В Бродвейском театре объявление "Элвис покинул здание" означает пожар.
Когда в бакалее вызывают мистера Кэша - это зовут вооружённого охранника. Вызов
"Проверки груза в отдел дамского белья" означает, что в том отделе кто-то ворует
товар. Другие магазины вызывают женщину по имени Шейла. "Шейлу в центр"
означает, что кто-то ворует товары в центральной части магазина. Мистер Кэш,
Шейла и сестра Фламинго - всегда плохие новости.
Мамуля глушила мотор, и сидела, одну руку держа сверху на баранке, а пальцами
другой щёлкала, требуя от мальчика повторять за ней эти вещи. Её ноздри были
темны внутри от засохшей крови. Использованные скомканные платки, тоже в старых
пятнах крови, валялись на полу машины. Немного крови осталось на приборной доске
от её чиханий. Ещё чуть-чуть было на лобовом стекле изнутри.
- В школе тебя не научат ничему настолько важному, - заявила она. - Вещи,
которым ты учишься здесь, помогут тебе выживать.
Щёлкнула пальцами.
- Мистер Эмонд Сильвестри? - спросила. - Если его вызывают, что нужно делать?
В некоторых аэропортах его вызов означает террориста с бомбой. "Мистер Эмонд
Сильвестри, пожалуйста, подойдите к своей группе у ворот десять корпуса D"
означает, что там спецназовцы найдут своего клиента.
Миссис Памела Рэнк-Меса означает всего лишь террориста с какой-то пушкой.
"Мистер Бернард Уэллис, пожалуйста, подойдите к своей группе у ворот шестнадцать
корпуса F" означает, что там кто-то держит нож у горла заложника.
Мамуля поставила машину а парковочный тормоз и снова щёлкнула пальцами:
- Быстро как зайчик. Что значит мисс Террилин Мэйфилд?
- Слезоточивый газ? - отозвался мальчик.
Мамуля помотала головой.
- Не говори, - попросил мальчик. - Бешеная собака?
Мамуля помотала головой.
Снаружи их машину плотной мозаикой окружали другие автомобили. Над шоссе рубили
воздух вертолёты.
Мальчик похлопал себя по лбу и спросил:
- Огнемёт?
Мамуля ответила:
- Ты даже и не пытаешься. Подсказку хочешь?
- Подозреваемый на наркотики? - спросил мальчик, потом сказал. - Да, наверное,
подсказку.
И мамуля произнесла:
- Мисс Террилин Мэйфилд... а теперь подумай о лошадях и коровах.
А мальчик выкрикнул:
- Сибирская язва! - он постучал себе кулаками по лбу, повторяя. - Сибирская
язва. Сибирская язва. Сибирская язва, - похлопал себя по голове и добавил. - Как
я забыл так быстро?
Свободной рукой мамуля взъерошила ему волосы и похвалила:
- Ты молодец. Запомнишь хоть половину из этого - уже переживёшь большую часть
людей.
Где бы они ни ехали, мамуля разыскивала плотный поток движения. Слушала
объявления по радио про то, где не проехать, и находила такие задержки. Находила
пробки. Находила заторы. Искала горящие машины и разведенные мосты. Ей не
нравилось быстро ездить, но хотелось казаться занятой. Застряв в потоке машин,
она не могла ничего поделать, притом не по своей вине. Они оказывались в
ловушке. В укрытии и в безопасности.
Мамуля сказала:
- Загадываю простое, - она закрыла глаза, улыбнулась, потом открыла их и
спросила. - В любом магазине, что значит, если просят четвертушек в кассу номер
пять?
Оба они носили одни и те же вещи ещё с того дня, как она забрала его после
школы. В каком бы мотеле они не остановились, когда он забирался в постель,
мамуля щёлкала пальцами и требовала его штаны, рубашку, носки, трусы, а он
передавал ей всё из-под одеяла. Утром, когда она возвращала ему вещи, иногда они
были выстираны.
Когда в кассу просит четвертушек, сказал мальчик в ответ, имеют в виду, что там
стоит красивая женщина, и всем нужно подойти на неё посмотреть.
- Ну, на самом деле не только, - заметила мама. - Но да.