П.Я Чаадаев об исторической судьбе России. Россия и Европа
"Говорят про Россию, что она не принадлежит ни к Европе, ни к Азии, что это особый мир. Пусть будет так. Но надо еще доказать, что человечество, помимо двух своих сторон, определенных словами – Запад и Восток, обладает еще третьей стороной".
П. Я. Чаадаев
Пётр Яковлевич Чаадаев (1794-1856) – русский философ и публицист, объявленный правительством сумасшедшим за свои сочинения, в которых резко критиковал действительность русской жизни. Его труды были запрещены к публикации в императорской России. Испытал сильнейшее влияние немецкой классической философии.
В размышлениях о судьбах России начале ХХI века редко ставится вопрос о том, что представляет собой мировоззрение подавляющего большинства населения России – русских и, стало быть, русское мировоззрение.
Между тем это важно как для понимания многих событий и проблем, относящихся к истории и современности, так и для понимания русских другими народами и русскими самих себя.
То, что русское мировоззрение существует и отличается от американского или японского, – очевидный факт, признаваемый на экспертном уровне и на уровне простого здравого смысла. Отличительное, индивидуальное является тем, что позволяет народам лучше понимать самих себя, точнее выстраивать траектории собственного развития, улучшать отношения с соседями и народами других стран.
Именно с Петра Яковлевича Чаадаева в русской философии начинается отсчет систематической разработки темы русского мировоззрения, в том числе – с особым вниманием к вопросу о месте и роли России в мировой истории и соотношения путей развития России и Запада.
Публикация в 1836 году первого "Философического письма" потрясло всю мыслящую Россию», вызвало и высочайшую реакцию – царь объявил Чаадаева умалишенным.
Центральное место первого письма – беспрецедентный по смелости тезис о положении русских вне истории, что предопределяет, в частности, их неспособность, как выражается Чаадаев, "благоразумно устраиваться" в действительности. По его мнению, "одна из самых печальных особенностей нашей своеобразной цивилизации состоит в том, что мы все еще открываем истины, ставшие избитыми в других странах и даже у народов, в некоторых отношениях более нас отсталых. Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось. Дивная связь человеческих идей в преемстве поколений и история человеческого духа, приведшие его во всем остальном мире к его теперешнему состоянию, на нас не оказали никакого действия. То, что у других составляет издавна самую суть общества и жизни, для нас еще только теория и умозрение".
К сожалению, данное положение в определенном смысле характеризует русских и сегодня, что говорит не только о фундаментальной природе данных наблюдений, но и об их актуальности.
В то время как в европейских странах институт рабства изжил себя и остался в далекой истории, в России, спустя семьсот лет после принятия христианства, в ХVII веке он вошел в силу в форме прикрепления крестьян к земле, а вместе с землей – к господам, слугам царя. При этом, в отличие от европейского рабства, распространявшегося в основном на пленных, то есть иноплеменников, в России невольником был свой же народ.
В русском обществе, в отличие от Европы, полагает Чаадаев, не было общей основы, последовательно развивавшегося ряда идей. Европейские идеи если и усваивались, то посредством поверхностного подражания.
Что же является причиной столь неутешительной оценки состояния русского человека и общества? Прежде всего, по мнению Чаадаева, все народы проходят период юношеского становления, когда их захлестывает волна "великих побуждений, обширных предприятий, сильных страстей". В эти периоды народы "наживают свои самые яркие воспоминания, свое чудесное, свою поэзию, свои самые сильные и плодотворные идеи". Это как бы фундамент дальнейшего бытия народов. Россия же, напротив, не имела ничего подобного. "Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее – иноземное владычество, жестокое, унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала, – вот печальная история нашей юности".
В духовной истории России, кроме того, было еще одно принципиальное отличие от Европы, о чем Чаадаев не говорит. Это многообразие народов, населяющих огромное пространство российского мира. Очевидно, что представленные в разных религиях и верованиях системы описания мира, бога, природы, человека с его возможностями, надеждами, целями и ценностями различны, порой не совместимы, а часто даже не сопоставимы.
Российская власть во все времена была озабочена не качеством жизни народа, а собственным благополучием и количеством удерживаемых под собой территорий и потому почти не заботилась о правовом обуздании стихии русского мира.
Нужно признать, что народу, столетиями жившему в условиях рабства, и у составных частей которого, к тому же, за каждым из понятий долга, справедливости, порядка и права стоят разные религиозно-культурные основания, сделать эти понятия жизненными правилами для всех подданных единого государства, то есть превратить всех в граждан, крайне трудно.
Говоря о преобразовании нравственной природы народа, Чаадаев отмечает, что делать это русским довольно сложно, так как в отличие от цивилизованных стран, где давно сложились порядок и образцы размеренной и неспешной жизни, в России все приходится делать как бы в противоположность, наперекор заведенным правилам.
Слишком откровенно и честно Чаадаев говорил о реальном положении вещей, в том числе – о русском народе и его мировоззрении. В заключении приведём известную фразу Чаадаева: "Горе народу, если рабство не смогло его унизить, такой народ создан, чтобы быть рабом".