Пучину их игрушку: теперь плачут они

Но та же волна должна принести им новые игрушки и

Рассыпать перед ними новые пестрые раковины!

Так будут они утешены; и подобно им, и вы, друзья мои,

Получите свое утешение -- и новые пестрые раковины!

Так говорил Заратустра.

О людском отребье

Жизнь есть родник радости; но всюду, где пьет отребье, все

Родники бывают отравлены.

Все чистое люблю я; но я не могу видеть морд с оскаленными

Зубами и жажду нечистых.

Они бросали свой взор в глубь родника; и вот мне светится

Из родника их мерзкая улыбка.

Священную воду отравили они своею похотью; и когда они

Свои грязные сны называли радостью, отравляли они еще и слова.

Негодует пламя, когда они свои отсыревшие сердца кладут на

Огонь; сам дух кипит и дымится, когда отребье приближается к

Огню.

Приторным и гнилым становится плод в их руках: взор их

Подтачивает корень и делает сухим валежником плодовое дерево.

И многие, кто отвернулись от жизни, отвернулись только от

Отребья: они не хотели делить с отребьем ни источника, ни

Пламени, ни плода.

И многие, кто уходили в пустыню и вместе с хищными зверями

Терпели жажду, не хотели только сидеть у водоема вместе с

Грязными погонщиками верблюдов.

И многие приходившие опустошением и градом на все хлебные

Поля хотели только просунуть свою ногу в пасть отребья и таким

Образом заткнуть ему глотку.

И знать, что для самой жизни нужны вражда и смерть и

Кресты мучеников, -- это не есть еще тот кусок, которым давился

я больше всего:

Но некогда я спрашивал и почти давился своим вопросом:

Как? неужели для жизни нужно отребье?

Нужны отравленные источники, зловонные огни, грязные сны и

Черви в хлебе жизни?

Не моя ненависть, а мое отвращение пожирало жадно мою

Жизнь! Ах, я часто утомлялся умом, когда я даже отребье находил

Остроумным!

И от господствующих отвернулся я, когда увидел, что они

Теперь называют господством: барышничать и торговаться из-за

Власти -- с отребьем!

Среди народов жил я, иноязычный, заткнув уши, чтобы их

Язык барышничества и их торговля из-за власти оставались мне

Чуждыми.

И, зажав нос, шел я, негодующий, через все вчера и

Сегодня: поистине, дурно пахнут пишущим отребьем все вчера и

Сегодня!

Как калека, ставший глухим, слепым и немым, так жил я

Долго, чтобы не жить вместе с властвующим, пишущим и

Веселящимся отребьем.

С трудом, осторожно поднимался мои дух по лестнице; крохи

Радости были усладой ему; опираясь на посох, текла жизнь для

Слепца.

Что же случилось со мной? Как избавился я от отвращения?

Кто омолодил мой взор? Как вознесся я на высоту, где отребье не

Сидит уже у источника?

Разве не само мое отвращение создало мне крылья и силы,

Угадавшие источник? Поистине, я должен был взлететь на самую

Высь, чтобы вновь обрести родник радости!

О, я нашел его, братья мои! Здесь, на самой выси, бьет для

Меня родник радости! И существует же жизнь, от которой не пьет

Отребье вместе со мной!

Слишком стремительно течешь ты для меня, источник радости!

И часто опустошаешь ты кубок, желая наполнить его!

И мне надо еще научиться более скромно приближаться к

Тебе: еще слишком стремительно бьется мое сердце навстречу

тебе:

Мое сердце, где горит мое лето, короткое, знойное,

Грустное и чрезмерно блаженное, -- как жаждет мое лето-сердце

Твоей прохлады!

Миновала медлительная печаль моей весны! Миновала злоба

Моих снежных хлопьев в июне! Летом сделался я всецело, и

Полуднем лета!

Летом в самой выси, с холодными источниками и блаженной

Тишиной -- о, придите, друзья мои, чтобы тишина стала еще

Блаженней!

Ибо это -- наша высь и наша родина: слишком высоко

И круто живем мы здесь для всех нечистых и для жажды их.

Бросьте же, друзья, свой чистый взор в родник моей

Радости! Разве помутится он? Он улыбнется в ответ вам

Своей чистотою.

На дереве будущего вьем мы свое гнездо; орлы должны в

Своих клювах приносить пищу нам, одиноким!