Все похоти и пороки здесь у себя дома; но существуют здесь
также и добродетельные, существует здесь много услужливой,
служащей добродетели:
Много услужливой добродетели с пальцами-писаками и с
Твердым седалищем и ожидалищем; она благословлена мелкими
Надгрудными звездами и набитыми трухой, плоскозадыми дочерьми.
Существует здесь также много благочестия, много лизоблюдов
И льстивых ублюдков перед богом воинств.
Ибо "сверху" сыплются звезды и милостивые плевки; вверх
Тянется каждая беззвездная грудь.
У месяца есть свой двор и при дворе -- свои придурки; но
На все, что исходит от двора, молится нищая братия и всякая
Услужливая нищенская добродетель.
Quot;Я служу, ты служишь, мы служим" -- так молится властелину
Всякая услужливая добродетель: чтобы заслуженная звезда
Прицепилась наконец ко впалой груди!
Но месяц вращается еще вокруг всего земного: так вращается
И властелин вокруг самого-что-ни-на-есть земного, -- а это есть
Золото торгашей.
Бог воинств не есть бог золотых слитков; властелин
Предполагает, а торгаш -- располагает!
Во имя всего, что есть в тебе светлого, сильного и
Доброго, о Заратустра! плюнь на этот город торгашей и вернись
Назад!
Здесь течет кровь гниловатая и тепловатая и пенится по
Всем венам; плюнь на большой город, на эту большую свалку, где
Пенится всякая накипь!
Плюнь на город подавленных душ и впалых грудей,
язвительных глаз и липких пальцев --
-- на город нахалов, бесстыдников, писак, пискляк,
растравленных тщеславцев --
-- где все скисшее, сгнившее, смачное, мрачное, слащавое,
прыщавое, коварное нарывает вместе --
-- плюнь на большой город и вернись назад!"
Но здесь прервал Заратустра беснующегося шута и зажал
Ему рот.
Quot;Перестань наконец! -- воскликнул Заратустра. -- Мне давно
Уже противны твоя речь и твоя манера говорить!
Зачем же так долго жил ты в болоте, что сам должен был
Сделаться лягушкой и жабою?
Не течет ли теперь у тебя самого в жилах гнилая, пенистая,
Болотная кровь, что научился ты так квакать и поносить?
Почему не ушел ты в лес? Или не пахал землю? Разве море не
Полно зелеными островами?
Я презираю твое презрение, и, если ты предостерегал меня,
Почему же не предостерег ты себя самого?
Из одной только любви воспарит полет презрения моего и
предостерегающая птица моя: но не из болота! --
Тебя называют моей обезьяной, ты, беснующийся шут; но я
Называю тебя своей хрюкающей свиньей -- хрюканьем портишь ты
Мне мою похвалу глупости.
Что же заставило тебя впервые хрюкать? То, что никто
Достаточно не льстил тебе: поэтому и сел ты вблизи этой
грязи, чтобы иметь основание вдоволь хрюкать, --
-- чтобы иметь основание вдоволь мстить ! Ибо месть,
Ты, тщеславный шут, и есть вся твоя пена, я хороню разгадал
Тебя!
Но твое шутовское слово вредит мне даже там, где ты
Прав! И если бы слово Заратустры было даже сто раз
Право, -- ты все-таки вредил бы мне -- моим
словом!"
Так говорил Заратустра; и он посмотрел на большой город,
вздохнул и долго молчал. Наконец он так говорил:
Мне противен также этот большой город, а не только этот
Шут. И здесь и там нечего улучшать, нечего ухудшать!
Горе этому большому городу! -- И мне хотелось бы уже
Видеть огненный столб, в котором сгорит он!
Ибо такие огненные столбы должны предшествовать великому
Полдню. Но всему свое время и своя собственная судьба.
Но такое поучение даю я тебе, шут, на прощание: где нельзя
уже любить, там нужно -- пройти мимо! --
Так говорил Заратустра и прошел мимо шута и большого
Города.
Об отступниках
Ах, все уже поблекло и отцвело, что еще недавно зеленело и
Пестрело на этом лугу! И сколько меду надежды уносил я отсюда в
Свои улья!
Все эти юные сердца уже состарились -- и даже не
Состарились! только устали, опошлились и успокоились: они
Называют это "мы опять стали набожны".
Еще недавно видел я их спозаранку выбегающими на смелых
Ногах; но их ноги познания устали, и теперь бранят они даже
Свою утреннюю смелость!