Поистине, многие из них когда-то поднимали свои ноги, как
Танцоры, их манил смех в моей мудрости, -- потом они одумались.
Только что видел я их согбенными -- ползущими ко кресту.
Вокруг света и свободы когда-то порхали они, как мотыльки
И юные поэты! Немного взрослее, немного мерзлее -- и вот они
Уже нетопыри и проныры и печные лежебоки.
Не потому ли поникло сердце их, что, как кит, поглотило
Меня одиночество? Быть может, долго, с тоскою, тщетно
Прислушивалось их ухо к призыву труб моих и моих герольдов?
Ах! Всегда было мало таких, чье сердце надолго
Сохраняет терпеливость и задор; у таких даже дух остается
Выносливым. Остальные малодушны.
Остальные -- это всегда большинство, вседневность,
Излишек, многое множество -- все они малодушны .
Кто подобен мне, тому встретятся на пути переживания,
Подобные моим, -- так что его первыми товарищами будут трупы и
Скоморохи.
Его вторыми товарищами -- те, кто назовут себя
Верующими в него: живая толпа, много любви, много
Безумия, много безбородого почитания.
Но к этим верующим не должен привязывать своего сердца
Тот, кто подобен мне среди людей; в эти весны и пестрые луга не
Должен верить тот, кто знает род человеческий, непостоянный и
Малодушный!
Если бы могли они быть иными, они и хотели
бы иначе. Все половинчатое портит целое. Что листья блекнут, --
На что тут жаловаться!
Оставь их лететь и падать, о Заратустра, и не жалуйся!
Лучше подуй на них шумящими ветрами, --
Подуй на эти листья, о Заратустра, чтобы все
Увядшее скорей улетело от тебя!
"Мы опять стали набожны" -- так признаются эти отступники;
И многие из них еще слишком малодушны, чтобы признаться в этом.
Им смотрю я в глаза, -- им говорю я в лицо и в румянец их
Щек: вы те, что снова молитесь !
Но это позор -- молиться! Не для всех, а для тебя, и для
Меня, и для тех, у кого в голове есть совесть. Для тебя
Это позор -- молиться!
Ты знаешь хорошо: твой малодушный демон, сидящий в тебе,
Охотно складывающий руки и опускающий их на колени и любящий
Удобства, -- этот малодушный демон говорит тебе: есть
Бог!"
Но потому и принадлежишь ты к роду боящихся света,
К тем, кому свет не дает покоя; теперь должен ты с каждым днем
Все глубже засовывать голову свою в ночь и чад!
И поистине, ты хорошо выбрал час: ибо теперь вновь
Начинают вылетать ночные птицы. Час настал для всех боящихся
Света, час отдыха, когда они -- не "отдыхают".
Я слышу и чую: настал их час для охоты и торжественных
Шествий, не для дикой охоты, а для домашней, пустячной и
вынюхивающей охоты людей тихо ступающих и тихо молящихся,
Для охоты на чувствительных ханжей: все мышеловки для
сердец теперь опять расставлены! И где ни поднимаю я завесы,
Отовсюду вылетает ночная бабочка.
Не сидела ли она, спрятавшись вместе с другой ночной
бабочкой? Ибо всюду чую я присутствие маленьких скрытых общин;
А где есть приюты, там есть новые богомольцы и смрад от
Богомольцев.
Они сидят по целым вечерам друг у друга и говорят: "Будем
опять как малые дети и станем взывать к милосердному Богу!" --
Устами и желудком, которые испорчены набожными кондитерами.
Или они смотрят долгими вечерами на хитрого,
Подстерегающего паука-крестовика, который сам проповедует
Мудрость паукам и так учит их: "Под крестами хорошо ткать
паутину!"
Или они сидят целыми днями с удочками у болота и оттого
Мнят себя глубокими , но кто удит там, где нет рыбы, того
Не назову я даже поверхностным!
Или они с благочестивой радостью учатся играть на гуслях у
Песнопевца, который не прочь вгусляриться в сердца молодых
Бабенок, -- ибо устал он от старых баб и их похвал.
Или они поучаются страху у полусумасшедшего ученого,
Ожидающего в темных комнатах появления духов, -- тогда как дух
Совсем убегает от него!
Или прислушиваются к старому бурчащему-урчащему
Бродяге-дудочнику, который научился у унылых ветров унылости
Звуков; теперь вторит он ветру и в унылых звуках проповедует
Уныние.