Часть вторая. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВАХИД-ИБН-РАБАХА 35 страница
Глядя на захваченных коней, дархан Омогой не скрывает своего счастья:
— Ну, теперь я со скотом! Теперь и у меня есть добро!
Указывая главам родов и племён на табуны этих лошадей, он велит:
— Разделите их поровну между всеми!
А отвечая на мой вопрошающий взгляд, он делает знак рукою одному из своих воинов. И тот, развязав кожаный мешок, вытряхивает из него к моим ногам голову Белого Монаха.
Дархан Омогой интересуется:
— Ты доволен?
Я признательно киваю своей головою:
— Да!
И, отведя глаза от останков Просветлённого, спрашиваю:
— А как быть с Мичие?
Радостно улыбнувшись мне, он говорит:
— Богатый калым за Мичие ты дал всему нашему народу!
И объявляет:
— Сегодня же отпразднуем вашу свадьбу!
Перед свадьбой я получаю от дархана Омогоя традиционный ответный подарок за мой калым, который состоит из трёх сотен коров, девяти сотен кобылиц и десятка рабов. А ещё я становлюсь собственником новой юрты, в которой полно украшенных пучками конских волос свадебных деревянных кувшинов для кумыса, кожаных мешков и громадных кожаных кумысных вёдер.
Когда подготовка к свадьбе завершается, я с шаманом Кудаем вхожу в дом моей невесты. Наученный свадебному обряду урянхайцев, я снимаю шапку, наклоняю голову и становлюсь на колени.
А шаман Кудай задаёт Мичие сакраментальный вопрос:
— Согласна ли ты, Мичие, стать женою Вахида?
Она стоит перед нами и молчит, ничего не отвечая и опустив к полу глаза.
Шаман Кудай возглашает:
— Молчание невесты — это согласие жены!
После чего я подымаюсь с колен на ноги, а он принимается предсказывать нам будущее счастье и физическое благополучие. Затем подаётся свадебный ужин, на котором присутствуют все тридцать пять князей урянхайских родов. А ночевать мы с Мичие отправляемся уже в свою юрту, войдя в которую мы троекратно кланяемся кобыльей голове, лежащей в переднем углу.
Мичие становится на колени, а шаман Кудай на этот раз спрашивает у меня:
— Согласен ли ты, Вахид, стать мужем Мичие?
Теперь отмалчиваюсь я, а шаман Кудай, торжественно произносит:
— Молчание жениха — это согласие мужа!
И выкрикивает пожелания:
— Мичие, стань как кобылица! А ты, Вахид, будь как жеребец! И наплодите на свет много детишек, здоровых как жеребята!
Я смеюсь:
— Хорошо, хоть не сравнил нас с коровою и быком!
Пряча лукавые искорки в глазах, шаман Кудай с серьёзным видом объясняет:
— Это было бы оскорбительным. А кобылица и жеребец — это очень красиво. Ведь конь — животное чистое. Куда чище человека.
И лишь после этого мы с Мичие остаёмся вдвоём и можем доказать друг другу силу своей любви.
Наше свадебное празднество продолжается три дня. Во время этого веселья урянхайцы устраивают различные состязания и игры, поют и танцуют. То из одной, то из другой юрты доносится звучание струнно-смычковых музыкальных инструментов и варгана.
Еле справляясь с заплетающимся языком, шаман Кудай радуется:
— Теперь у нас много кобылиц! А значит много кумыса и много веселья!
Однако неумеренные многодневные возлияния, видимо, подтачивают здоровье старого шамана Кудая. Он начинает худеть и слабеть. И однажды обращается ко мне с такими словами:
— Чувствую, что скоро умру, но мне было бы спокойнее, если бы ты, Вахид, занял моё место. Для нашего рода не найти лучшего шамана, чем ты.
Я отказываюсь:
— Какой же из меня шаман? Ни лечить, ни с духами общаться я не умею. А от Чёрных богов, ты же сам видел, не так уж много проку.
Он уговаривает меня:
— Это не страшно. Кое-чему научить тебя я ещё успею.
И принимается за моё обучение.
— Не только горы, леса, озера и реки имеют своих духов-хозяев, но есть они и в каждом дереве, травинке, звере и домашней скотине, — рассказывает он. — Мало того, и у огня, и у юрты тоже имеется свой дух. Обычно эти духи добрые и помогают человеку, но когда их тревожат и сердят, они становятся злыми. Поэтому надо угождать им и добиться их милости. А для этого требуются соблюдать определённые запреты.
Я спрашиваю:
— Каких же запретов нужно придерживаться?
Но вместо того, чтобы ответить мне, шаман Кудай обращается к Мичие:
— Как надо вести себя, чтобы не потревожить и не взбудоражить духов?
И она, не задумываясь, произносит:
— Нельзя кричать и шуметь в течение дня весной и по ночам зимою. Нельзя громко выражать свой восторг при виде добытого зверя или большого улова рыбы. Нельзя плевать и бросать что-то грязное в огонь. А проходя мимо святых мест, надо оставлять что-нибудь в дар духам.
Шаман Кудай обращается теперь ко мне:
— Как считаешь, это трудно запомнить?
Я говорю:
— Запомнить-то не трудно. Гораздо сложнее воспитать в себе сдержанность, чистоплотность и почтительность.
И он продолжает:
— И ещё запомни, Вахид, у каждого из тридцати пяти родов народа урянхай есть собственное священное животное. Тотем нашего рода — это ворон. Именно с духом Священного ворона общаются шаманы нашего рода. И никто из людей нашего рода никогда не причинит вреда любому ворону. А вот тотемных животных других родов мы можем убивать и даже употреблять в пищу.
Я любопытствую:
— А как вы определяете, какая жертва подходит для того или иного духа?
Он объясняет:
— Самым опасным и могущественным духам мы жертвуем коней. Такие духи так и называются — «небесные духи с лошадями». Есть и другие — «подземные духи с рогатым скотом». И им, как второстепенным, в жертву приносят рогатый скот.
И я вдруг начинаю понимать, что священнодействие с духами имеет в своей основе какое-то древнее знание. Просто истина затенена поздним наслоением пустых измышлений.
Подобные беседы с шаманом Кудаем продолжаются около года, вплоть до самой его кончины. И провожая шамана Кудая в последний путь, мы с Мичие со скорбью наблюдаем за тем, как его тело укладывают в выдолбленную колоду и подвешивают к дереву, вокруг которого возводят своеобразную гробницу, в виде четырехугольного сруба.
Возвращаясь в селение после похорон, мы едем на конях рядом с дарханом Омогоем.
Он обращается ко мне:
— Вахид! Неподалёку отсюда начинается река, которая течет на север, делаясь всё шире и многоводней. Своим ясновидящим взором опиши мне страну, по которой эта река катит свои воды.
Я прошу:
— Дай мне время. И ты узнаешь это.
И вскоре, совершив путешествие в моём волшебном сне, я передаю ему своё видение:
— Эта река тянется очень далеко на север, становится очень большой и впадает в Бескрайнее море. Приблизительно посередине её русла, по левую руку возвышаются две горы. И между этими горами расстилается прекрасная равнина, поросшая сочной травою.
Дархан Омогой объявляет мне:
— Теперь нашим главным шаманом становишься ты. Поэтому, когда будешь говорить с моим народом, скажи ему, что духи гор и равнины простёрли к тебе руки и молвили так: «Оскудели мы людьми и скотом, пригони их к нам!»
В ответ на мою ухмылку, он настаивает:
— Скажи им именно так! Это важно!
Собрав родовых князей народа урянхай, дархан Омогой предваряет моё выступление таким сообщением:
— В этом году монголы собирают против нас войско в два раза больше прежнего и к началу лета они уже будут здесь. Но теперь у нас есть достаточно лошадей, чтобы откочевать дальше на север. Послушайте, что скажет наш новый великий шаман.
И я рассказываю им о состоянии земель в малозаселённой долине замечательной Большой реки. И, конечно же, о «благорасположенности» местных духов. Все урянхайцы с воодушевлением принимают мысль о предстоящем кочевье, и начинается подготовка к великому переселению народа.
Как только сходит снег, по тропам, ведущим в долину Большой реки, начинается оживленное движение. Урянхайцы гонят туда свой скот, который постоянно ревёт от голода и стремится разбрестись по сторонам в поисках пищи. Собирать его в стада помогают кружащие вокруг остромордые пастушеские собаки. Огромные быки тянут скрипучие телеги, заставленные сундуками с одеждой, бочками, различной утварью, люльками с маленькими детьми и корзинками с телятами-сосунками.
Переменяя место жительства, хозяева выкапывают и увозят с собою даже деревянные столбы коновязей, которые украшены богатой резьбою, пучками волос и лентами разноцветной материи.
Глядя на это, я недоумеваю:
— Неужели в лесу не найдётся деревьев?
И Мичие разъясняет мне:
— С этими столбами связано счастье дома!
Дни стоят хоть и тёплые, но на озерах лёд ещё не растаял, а в лесных распадках лежат остатки снега. Многочисленные лужи плещутся под ногами идущих людей и животных. Однако, несмотря на хлопоты, все урянхайцы спокойны и веселы, они перекликаются, смеются и поют.
А когда в безоблачном небе с кликом проносятся стаи перелётных птиц, которые тоже спешат на север, многие улыбаясь, провожают их словами:
— Туда же кочуют! В низовья Большой реки!
Последними гонят табуны лошадей, которые по пути питаются остатками прошлогодней травы. Две недели занимает перекочевка до верховий Большой реки, которые представляют собою глубокую и узкую долину.
Наскоро соорудив временные лёгкие юрты с берестяным покрытием на берегу Большой реки, урянхайцы принимаются валить деревья и строить плоты.
Дархан Омогой торопит свой народ:
— Надо успеть сплавиться, пока не упал уровень воды!
И тут случается несчастье. Одно из брёвен, сброшенных с крутого речного откоса, неожиданно сильно отскакивает и задевает дархана Омогоя, который следит внизу за сборкою плотов.
Лишь на краткий миг он приходит в сознание и, обращаясь к нам с Мичие, с трудом произносит слова, которые отдаются клёкотом в его разбитой груди:
— Мне суждено умереть в верховьях этой реки. Но я надеюсь на вас. Пускай на Большой реке счастливо расплодится моё потомство.
Тело дархана Омогоя обряжают в самую лучшую и дорогую одежду и помещают в колоду, выдолбленную из толстого дерева. В специальное отделение этой колоды кладут «мёртвые» вещи покойного: испорченные лук и стрелы, пальму и пику с преломленными древками. По урянхайской традиции князей хоронят в земле, поэтому всё, что покойнику может понадобиться в его загробной жизни, укладывается в его могилу. Туда ставят железные котлы с мясом, берестяную посуду с маслом и кувшины с кумысом. Затем в могилу дархана Омогоя помещают умерщвлённые тела его осёдланного коня и троих рабов. После чего всё накрывают большими кусками берестяной коры, а сверху насыпают земляной курган. А столб коновязи с изображением конской головы, который ранее стоял у юрты дархана Омогоя, устанавливают на вершине этого могильного кургана.
На собрании родовых князей, последовавшем после похорон дархана Омогоя, новым дарханом избирается его старший сын, брат моей жены Мичие. Шаманы режут пленных монголов в жертву богу войны, окропляют кровью боевые доспехи и торжественно надевают их на нового дархана.
А вскоре вниз по Большой реке, которая в верховьях имеет быстрое течение, начинают отправляться неисчислимые плоты с народом урянхай. Вместе с людьми плывут повозки с их домашним скарбом, стада и табуны. Все стремятся быстрее достичь равнины между двух Священных гор. По пути мы с удивлением разглядываем прибрежные скалы, которые силы Природы выточили в виде причудливых башен и зубцов крепостных стен.
Подавленные видом двухсот или даже трёхсотметровых исполинских каменных останцев, нависающих над рекою, люди шепчутся:
— Это развалины страны Чёрных богов!
Проходит несколько дней и река становится многоводнее и спокойней. А затем её долина расширяется до трёх десятков километров.
Поскольку урянхайцы предпочитают лошадей другим домашним животным, на новое местожительство они доставляют всё своё конское поголовье. Но лошадь потребляет травы в два раза больше, чем корова, да и нуждается в большем выборе и разнообразии корма. Поэтому, расселившись по землям, пригодным для того, чтобы содержать стада скота и табуны лошадей, все тридцать пять родов народа урянхай вынуждены широко рассеяться, распылившись на отдельные семьи. Их деревянные юрты, выстроенные на зиму, располагаются на большом расстоянии одна от другой. Как правило, они размещаются около рек и озёр, богатых рыбою. Однако при этом каждая семья стремится поселиться так, чтобы соседями оказывались люди из их собственного рода, пускай даже добираться до них нужно не один день.
Место под своё зимнее стойбище мы с Мичие определяем с таким расчётом, чтобы рядом были лес и река.
При постройке нашей юрты главные столбы, служащие её основою, кумысом и лошадиной кровью обмазывает приглашённый шаман, потому что сам я так до конца и не принял этот статус. А моя Мичие, кстати, на этом никогда и не настаивала. Ведь в то, что я когда-нибудь сумею наладить отношения с духами, ещё можно было бы поверить, но вот процесс превращения из мужчины в женщину для меня является совершенно неприемлемым. Чтобы стать истинным шаманом мне вначале пришлось бы делать себе женскую прическу и носить железные круги, имитирующие груди. А через некоторое время окончательно переодеться в одежду противоположного пола и, оставив мужские занятия, взяться за женские. И, в конце концов, стать «супругою» другого мужчины.
Наше стойбище устраивается по подобию тех, в которых живут все родовые князья, и немного напоминает маленькое селение. Кроме нас в нём размещаются несколько семей свободных урянхайцев из обедневших родственников, а также наши рабы. Ещё до начала переселения основную часть своих стад и табунов мы с Мичие отдали во временное пользование её многочисленным родственникам.
— …На прокорм, — объяснила мне тогда Мичие. — Так и моим людям хорошо, и наш с тобой скот с лошадьми будет в сохранности...
И теперь рядом с нами животных находится ровно столько, чтобы со всеми ними можно было легко управляться.
Проживающие в нашем стойбище урянхайцы вместе с рабами делят все хозяйственные заботы, ухаживают за скотом и конями, ходят на охоту и ловят рыбу.
К рыбалке я всегда был довольно равнодушен, но тут мне приходится по нраву местных способ рыбной ловли, когда небольшую речушку вдоль перекинутого через неё дерева перегораживают прутьями, а в открытые проходы ставят верши. Рыбакам при этом остаётся только периодически вытряхивать свой улов.
Моя Мичие, ведя домашнее хозяйство, то и дело раздаёт рабам различные поручения, а нерадивым собственноручно наносит побои. Поэтому немногие отваживаются спорить с нею.
Первая же суровая зима преподносит нам жестокий урок, выкосив почти весь скот. Из-за лютой стужи мы теряем абсолютно всех овец и верблюдов. Мы режем их, избавляя от мук. Поэтому мяса в эту зиму у нас оказывается вдоволь, больше чем мы можем съесть. Из коров же остаются только те, которых мы помещаем в юрты, выгородив им загоны из жердей. А вот большая часть лошадей, к счастью, выживает. К зиме у них удивительным образом отрастает густой подшёрсток и длинная шерсть. Табуны во главе с вожаками живут и кормятся самостоятельно, разгребая копытами снег в поиске травы. И когда возникает нужда привезти запасённого сена для коров, приходится долго разыскивать коней по их следам, прежде чем запрячь в сани. А поэтому весну мы все ожидаем с таким нетерпение, как никогда прежде.
Мичие сокрушается:
— Обрабатывать землю здесь невозможно — она слишком холодная!
Но её здоровый оптимизм, как всегда побеждает, и она, заразительно засмеявшись, заявляет:
— Значит, будем жить тем, что нам даст скотина, лес и река!
Из кобыльего молока мы изготовляем кумыс, а из коровьего — масло, творог и сыр. Решаем, что мясом коров и лошадей мы будем пользоваться только зимою.
Мичие иронично спрашивает у нас:
— Хотите мяса?
И предлагает:
— Так пойдите в лес и добудьте лося, медведя или дикого оленя. Их тут полно.
Один из родственников Мичие, прибившийся к нашему стойбищу, оказывается мастером, умеющим изготавливать хорошие кожи из шкур лошадей и коров.
И Мичие радуется:
— Без одежды и обуви не останемся!
Разделяя её хозяйственные заботы, я подхватываю:
— Это хорошо! А ещё кожаные вёдра, ремни, верёвки и другие предметы тоже постоянно требуются.
Мичие бережливо замечает:
— Ну, верёвки-то можно плести из конского волоса. Нечего на них кожу зря тратить.
И я делюсь с нею своей печалью:
— А как быть с железными котлами? Запасных у нас уже нет.
Мичие подсказывает:
— Пока придётся обменивать их на коней. А вообще, надо бы поискать подходящую глину. Я ещё в детстве любила наблюдать за тем, как гончары делают горшки. Думаю, что справилась бы с этим.
Затем, немного подумав, она добавляет:
— При отце в нашем старом селении работал мастер-кузнец. Он умеет не только изготавливать оружие, различные орудия труда и предметы домашнего обихода, но и выплавляет железо из руды. Надо разузнать, где он сейчас и переманить его в наше стойбище. И тогда мы сможем торговать его изделиями. Ведь здесь всем нужны топоры, ножи, пальмы, котлы, наконечники копий и стрел, кольчуги и кузнечные молоты с наковальнями.
Я соглашаюсь с нею:
— Да. Кузнечное дело — это самое основное ремесло.
Она продолжает:
— Этот кузнец пользуется большим почётом. Считают, что он владеет могучей силою огня и сможет даже убить шамана.
Наступает лето, и мы всем стойбищем перебираются на удалённое пастбище, расположенное в горной пади, над речкою, где сооружаем для себя берестяные юрты и лёгкие шалаши.
Вместе с другими мужчинами я часто хожу на охоту добывать зверей ради шкур и мяса. И однажды мы натыкаемся на останки лошади. Сопровождающие меня урянхайцы останавливаются, поднимают с земли череп с позвонками и развешивают их на сучьях дерева.
Я интересуюсь:
— Зачем это нужно?
Старший из урянхайцев объясняет мне:
— Так мы выражаем своё поклонение лошади.
Я говорю:
— Это я уже заметил. Ещё ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из вас бил или ругал коня.
Из собольих, горностаевых, лисьих, волчьих, беличьих и заячьих шкур, которые мы сняли с животных, добытых ещё в морозы, наши женщины шьют всем тёплую одежду и обувь для следующей зимы. При этом они, состязаясь в искусности, расшивают всё красивыми узорами. Глядя на них, мужчины в свободное время принимаются украшать орнаментом посуду и мебель, боевое оружие и орудия труда, конские сбруи и даже наши берестяные юрты. Ножкам деревянной посуды, коробкам, почётным вешалкам для оружия придают форму кобыльих ног, копыт и голов.
На мой вопрос о таком пристрастии Мичие отвечает:
— А как же иначе? Ведь всё в лошади чисто, изящно и хорошо.
Иногда у нас бывают гости-соседи, делясь разными мелкими новостями.
А как-то раз глава молодой семьи, приехавшей с самых низовий Большой реки за железными вещами, рассказывает нам о необычной жизни местных жителей:
— Там у Бескрайнего моря вместо коней и коров люди разводят оленей, которые легко выдерживают здешние морозы. Их даже запрягают в упряжки. А ещё там есть реки, берега которых полны золота.
И вот приходит пора заготавливать сено для коров. Для этого часть мужчин отправляется обратно к нашему зимнему становищу, вблизи от которого находятся места покосов. Железных кос на всех не хватает, поэтому приходится изготавливать их подобие из длинных расщеплённых костей животных.
Несмотря на все бытовые трудности, я счастлив и спокоен. Я очень люблю свою Мичие и в восторге от малышей, которых она мне рожает. Мне по сердцу народ, среди которого я живу. Иногда даже начинает казаться, что я отыскал здесь свою истинную родину. Но при прошествии нескольких лет я замечаю, что урянхайцы, сохраняя единый язык и общую территорию, в культурном отношении начинают многое терять. Например, рассеявшись отдельными семьями по обширным землям, они забывают свою письменность. По крайней мере, грамотных людей становится всё меньше. И, видимо, компенсируя это, народ принимается развивать устный героический эпос, который, однако, вполне можно было бы поместить в небольшую книгу из двадцати тысяч строк.
Однажды я в пол-уха слышу, как Мичие рассказывает сказку нашим малышам:
— …В пути он преодолевает огненные моря, высокие горы, вступает в борьбу с чудовищами и людоедами. И, наконец, приезжает в страну своей будущей жены и вызывает на поединок своего соперника — богатыря Абаасы. Победив которого, он женится.
— Он женится на тебе, мама? — перебивает её мой старший сын. — И он захватывает земли и скот, и становятся властелином племён?
— Да, он женится на мне, — подтверждает Мичие. — Но ни чужих земель, ни власти над племенами ему не было нужно. Слушайте дальше и не перебивайте.
И, начиная что-то подозревать, я тоже внимательнее прислушиваюсь к её словам.
— Так вот, — продолжает Мичие. — В обратный путь он едет вдвоем с женою и с ними идут их рабы, слуги и скот его жены в качестве приданого. А по возвращении на родину богатырь Вахид разводит много скота и производит на свет большое потомство. Теперь он сидит в белой одежде, которую его жена заботливо украсила растительным орнаментом. Он мудр и пишет Книгу орлиным пером. Ведь он писарь у верховного бога Создателя. И народ к нему обращается за советами. Так он и живёт богатой и мирной жизнью, и его богатство унаследуют потомки…
После того, как малыши засыпают под сказку Мичие, я подхожу к ней и шучу:
— Если я стал писарем у верховного бога Создателя, может, мне уже пора на каменных скрижалях начать писать кровью решения богов и небесные предначертания?
Она улыбается:
— Я тут неподалёку видела подходящие камни, из которых получатся прекрасные трёхгранные или четырёхгранных столбы для этих скрижалей. Завтра я тебя туда отведу. А пока иди ко мне и докажи, заслуживаешь ли ты этого?
Утром я беру в руки свою Книгу и заношу в неё описание нового сновидения.
Мичие смотрит на меня с сочувствием и спрашивает:
— Опять начались беспокойные сны?
Я отвечаю ей:
— Вчера вот подумал, как было бы хорошо закончить эту Книгу твоей сказкою!
И делюсь своими невесёлыми мыслями:
— Но, к сожалению, жизнь — не сказка. Мичие, ты ведь сама понимаешь, что в таких суровых условиях наш народ обречён на одичание. И чтобы этого избежать, нужно начать строить большие города, в которых необходимо возрождать и развивать ремёсла.
Она глядит на меня строгим взглядом, таким же, как когда-то её отец, покойный дархан Омогой, и говорит:
— Но как это можно сделать?
— Как же ты сейчас на него похожа! — восклицаю я. — А ведь именно нам с тобою он заповедал заложить здесь счастливую жизнь для потомства. И я сейчас думаю, что для начала нам нужно организовать крупную добычу золота. Будем чеканить свои деньги и уйдём от примитивного натурального обмена. Затем проложим караванные пути и начнём торговлю с остальным миром. Потом наймём войска, чтобы разгромить монголов. Или, по примеру египетских султанов, станем воспитывать своих мамлюков.
Она задумчиво произносит:
— За золотом ехать невообразимо далеко. А ты слышал, что рядом с нами люди стали находить алмазы?
Я киваю ей:
— Алмазы — это, конечно, очень хорошо. Но для торговли больше годится золото.
Помолчав и подумав, она задаёт мне простой вопрос:
— Когда хочешь кочевать на Золотую реку?
Я привлекаю её к себе и целую:
— Ты ведь лучше меня знаешь, что со стадами и табунами кочевье надо начинать в начале весны. Вот перезимуем здесь и отправимся дальше.
Целых два года занимает у нас путь к Золотой реке. И когда мы видим на одном из её крутых откосов блеск тонких золотых чешуек, нашей радости нет границ. В течение десяти лет мы упорно трудимся на золотых копях и получаем пять тонн ценного металла.
Мичие спрашивает у меня:
— Может уже пора возвращаться к Большой реке и начать строить наш город? А то мне что-то не нравится, как в последнее время ты, Вахид, стал выглядеть.
Многолетняя работа в холодной воде не пошла на пользу моему здоровью, и день ото дня я чувствую, что тело моё неуклонно слабеет.
И я обращаюсь к ней с давно продуманными словами:
— Любимая! Завещаю тебе похоронить мою Книгу вместе со мной. И пускай наши потомки тайно передают друг другу место моего упокоения, пока не придёт время извлечь для мира эту Книгу. И когда наступит этот час, мужчина из нашего рода исполнит волю Создателя.
Услышав эти слова, Мичие заливается слезами.
А я раскрываю книгу и заношу в неё эти последние строки. Делаю это с удовольствием, потому что уже давно ничего в неё не записывал. С тех самых пор, как меня перестали мучить повторяющиеся сны. Затем я собираюсь уложить книгу в золотой футляр, крышку которого для сохранности заклею лиственничной смолою.
Итак, вот мои последние слова: «Прощай жизнь! И привет тебе, мой славный потомок! Да не оставит тебя Аллах!»
Вахид-ибн-Рабах.