ГЛАВА 1 КАРКАССОНА, джюлет[6] 1209 5 страница
– Ты что затеяла? – взвизгнул он. – Прикройся немедленно!
– Я спала, супруг, – отозвалась она. – Ты меня разбудил.
– Я тебя разбудил? Я тебя разбудил… – брызгал слюной муж. – Ты спала… в таком виде?
– Ночь жаркая, Жеан. Разве мне нельзя спать, как хочется, в одиночестве собственной спальни?
– Кто угодно мог войти и застать тебя. Твоя сестра, твоя служанка Жиранда… кто угодно!
Ориана медленно села на постели и невозмутимо уставилась на мужа, накручивая на палец прядь волос.
– Кто угодно? – ехидно повторила она и холодно продолжала: – Жиранду я отпустила. Я сегодня больше не нуждаюсь в ее услугах.
Она прекрасно видела, как борется с собой ее муж, желая отвернуться и не в силах этого сделать. В его иссохших жилах в равной мере смешались желание и отвращение.
– Кто угодно мог войти, – повторил он уже не так уверенно.
– Да, полагаю, ты прав. Однако никто не входил. Кроме тебя, разумеется, супруг мой. – Она хищно усмехнулась. – А теперь, раз уж ты здесь, может быть, скажешь мне, где ты был?
– Тебе известно, где я был, – зарычал Конгост. – В совете!
Она улыбнулась шире:
– В совете? В такое время? Совет разошелся задолго до темноты.
Конгост вспыхнул:
– Не тебе допрашивать меня!
Ориана прищурила взгляд.
– Клянусь святой верой, как ты надменен, Жеан! «Не тебе!» – Она в точности передразнила его интонацию, и оба мужчины поморщились от жестокости насмешки. – И все же, Жеан, где ты был? Надо думать, занимался государственными делами? Или, может быть, любовными делами, Жеан? Уж не прячешь ли ты где-нибудь в Шато любовницу?
– Как ты смеешь так говорить со мной?! Я…
– Другие мужья рассказывают женам, где были. Почему бы и тебе не рассказать? Если, конечно, у тебя нет веских оснований молчать.
Конгост сорвался на крик:
– Другим мужьям следовало бы придержать языки. Это не женское дело.
Ориана лениво потянулась к нему с ложа.
– Не женское дело… – протянула она. – Неужто?
Ее голос был тих и полон презрения. Конгост понимал, что с ним играют, но не мог понять правил, по которым ведется эта игра. Ему никогда не удавалось понять. Ориана протянула руку и погладила предательскую выпуклость под его накидкой, с удовлетворением отметив паническую растерянность на лице мужа.
– Итак, супруг, – пренебрежительно продолжала она, – что ты считаешь неженским делом? Любовь? – Ее пальцы сжались сильней. – Или это? Как ты бы сказал, соитие?
Конгост угадывал ловушку, но эта женщина гипнотизировала его, он не способен был сообразить, что следует сказать или сделать. Невольно он потянулся к ней, шевеля губами, как выброшенная на берег рыба, и крепко зажмурив глаза. Как бы ни презирал он жену, она умела пробудить в нем желание, и, при всей своей учености, он становился так же податлив, как любой мужчина, подчиненный тому, что болтается у него между ног. Она презирала его.
Добившись желаемого результата, Ориана резко отдернула руку.
– Ну, Жеан, – холодно проговорила она, – если тебе нечего мне сказать, ты можешь уйти. Здесь ты мне не нужен.
И тут что-то в нем сорвалось, будто в памяти вспыхнули все разочарования и обиды, какие он терпел в жизни. Не успела Ориана сообразить, что происходит, как муж отвесил ей такую пощечину, что она опрокинулась на кровать.
От неожиданности женщина задохнулась.
Конгост замер, уставившись на свою руку, как на чужую.
– Ориана, я…
– Ты жалок, – взвизгнула жена, она чувствовала вкус крови на разбитых губах. – Я сказала, уходи, ну и уходи. Чтоб я тебя не видела!
Ей показалось на минуту, что он попытается вымолить прощение. Но когда муж поднял глаза, она увидела в них ненависть, а не стыд, и с облегчением вздохнула. Все разыгрывается, как задумано.
– Ты отвратительна! – выкрикнул он, отступая от кровати. – Ты не лучше животного. Нет, хуже животного, потому что ты знаешь, что делаешь.
Он схватил с пола брошенный там синий плащ и швырнул ей в лицо.
– И прикройся! Я не желаю больше видеть тебя в таком виде, бесстыдную, словно шлюха.
Убедившись, что муж не собирается возвращаться, Ориана раскинулась на кровати, натянув на себя плащ. Ее чуть трясло от возбуждения. Впервые за четыре года брака глупому, слабодушному, бессильному старику, которого отец дал ей в мужья, удалось удивить жену. Разумеется, она нарочно злила его, но никак не ждала пощечины. Да какой! Ориана провела пальцами по обожженной ударом щеке. Пожалуй, останется отметина. Хорошо бы. Тогда отец увидит, на что ее обрек.
Горький смешок оборвал ее размышления. Она не Элэйс. А отец, как бы ни старался этого скрыть, думает только об Элэйс. Ориана и внешностью и характером слишком походит на мать, чтобы стать его любимицей. Он и не почешется, если Жеан изобьет ее до полусмерти. Еще скажет, что она этого заслуживает.
На минуту она позволила ревности, скрытой от всех, кроме Элэйс, прорваться сквозь идеальную маску красивого, непроницаемого лица. Злость на свое бессилие, недостаток влияния, разочарованность. Чего стоят ее молодость и красота, если она связана с мужчиной, лишенным честолюбия и будущего, с мужчиной, ни разу не бравшим в руки меч? Разве справедливо, что Элэйс, младшей сестре, достается все, о чем она напрасно мечтает? Что по праву должно принадлежать ей!
Ориана вывернула в пальцах ткань плаща так, будто с вывертом щипала бледную тощую ручонку Элэйс. Избалованная, распущенная дурнушка Элэйс! Ориана сильней стиснула ткань, представляя себе расползающийся по коже багровый синяк.
– Зачем ты его дразнила? – нарушил тишину голос любовника.
Ориана совсем забыла о нем.
– А почему бы и нет? – спросила она. – Единственное удовольствие, какое я от него имею.
Мужчина выскользнул из ниши, положил ладонь ей на щеку.
– Он сделал тебе больно? След остался…
Она улыбнулась его заботе. Как же мало он ее знает! Видит в ней то, что хочет видеть, – созданный им самим образ женщины.
– Пустяки, – ответила она.
Серебряная цепь, украшавшая его шею, царапнула ей кожу, когда мужчина склонился к ней. Она почувствовала запах его желания обладать ею и шевельнулась, позволив синей ткани плаща волной стечь с ее тела. Она коснулась его чресел – белой и мягкой кожи, совсем не похожей на покрытую золотистым загаром кожу спины, рук и груди, подняла глаза и улыбнулась. Довольно испытывать его терпение.
Ориана склонилась вперед, чтобы принять его в рот, но он толкнул ее обратно на постель и встал на колени рядом.
– Чем порадовать тебя, моя госпожа? – спросил он, нежно раздвигая ей бедра. – Так?
Она замурлыкала, когда он склонился ниже и поцеловал ее.
– Или так?
– Его губы склонились ниже, к ее потайному, скрытому местечку. Ориана затаила дыхание, чувствуя, как язык касается ее тела, дразня и лаская.
– А может быть, так?
Сильные руки уверенно подняли ее за пояс и притянули к себе. Ориана обхватила ногами его спину.
– А может быть, вот чего тебе хочется? – Его голос задрожал от желания, когда он толчком вошел в нее.
Она испустила вздох удовлетворения, царапнув ногтями его спину, обставляя на нем свою метку.
– Так твой муж считает тебя шлюхой, вот как? – шепнул он. – Давай-ка докажем, что он прав.
ГЛАВА 10
Пеллетье мерил шагами комнату, ожидая прихода Элэйс.
Стало прохладнее, но лоб у него блестел от пота, а лицо раскраснелось. Ему бы следовало спуститься в кухню, присмотреть за слугами, убедиться, что все готово. Но значительность этой минуты овладела им. Он стоял сейчас на перекрестке, откуда во все стороны расходились тропы, ведущие к неверному будущему. Все, чем была до сих пор его жизнь, все, чем она станет дальше, зависело от его решения.
«Что же она не идет?» Пеллетье стиснул письмо в кулаке. Так или иначе, он успел запомнить его от слова до слова.
Он отвернулся от окна, и что-то, блеснувшее в тенях и пыли под дверью, остановило его взгляд. Пеллетье нагнулся и поднял находку: тяжелую серебряную пряжку с медными вставками, достаточно большую, чтобы служить застежкой плаща или платья.
Кастелян нахмурился. У него такой не было.
Он поднес пряжку к свече, чтобы лучше видеть. Ничего особенного. На рынке такие продаются сотнями. Неплохого качества, но не слишком роскошная. Хозяин мог быть человеком состоятельным, однако не богач.
Она не могла пролежать здесь долго. Франсуа каждое утро прибирал комнату и наверняка заметил бы ее. Другие слуги в комнату не допускались, и дверь весь день простояла запертой.
Пеллетье огляделся, отыскивая следы вторжения. На душе у него было неспокойно. Кажется это или предметы на столе лежат чуточку не так, как он их оставил? И не ворошил ли кто-то постель? Сегодня его тревожила каждая мелочь.
– Paire?
Элэйс говорила тихо, и все же ее голос заставил его подскочить. Пеллетье поспешно опустил пряжку в карман.
– Отец, – повторила она, – ты посылал за мной?
Пеллетье собрался:
– Да-да, посылал. Входи.
– Угодно что-нибудь еще, мессире? – спросил из-за двери Франсуа.
– Нет. Подожди снаружи, может быть, понадобишься.
Он дождался, пока закроется дверь, и поманил Элэйс к столу. Налил ей вина и наполнил свой опустевший кубок, но садиться не стал.
– У тебя усталый вид.
– Устала немножко.
– Что говорят о совете, Элэйс?
– Никто не знает, что и думать, мессире. Много чего говорят. Все молятся, чтобы дела оказались не так плохи, как выглядят. Всем известно, что завтра виконт почти без свиты отправляется в Монпелье, чтобы просить аудиенции у своего дяди, графа Тулузы.
Она помолчала.
– Это верно?
Он кивнул.
– Однако объявлено, что турнир состоится?
– И это верно. Виконт надеется закончить дело и вернуться домой в две недели. До конца июля точно.
– Ты думаешь, он добьется успеха?
Пеллетье не отвечал, продолжая расхаживать взад-вперед, и его беспокойство передалось дочери.
Для храбрости она хлебнула вина.
– Гильом тоже в свите?
– Разве он тебе не сказал? – вскинулся отец.
– Я не виделась с ним с тех пор, как собрался совет, – призналась она.
– Где же он, во имя святой веры? – поразился Пеллетье.
– Пожалуйста, скажи, да или нет?
– Гильом дю Мас избран, хотя, признаюсь, против моего желания. Виконт отличает его.
– Не без причины, paire, – тихо заметила она. – Он искусный шевалье.
Пеллетье наклонился, чтобы долить вина в ее кубок.
– Элэйс, ты ему доверяешь?
Вопрос застал ее врасплох, однако она не промедлила с ответом.
– Разве жена не должна доверять мужу?
– Да-да. Я не ждал другого ответа, – отмахнулся он. – Но… он не расспрашивал, что случилось сегодня утром на реке?
– Ты велел никому не рассказывать, – напомнила она, – и я повиновалась.
– А я не сомневался, что ты сдержишь слово, – однако я спрашивал не о том. Разве Гильом не спросил тебя, где ты была?
– Когда он мог спросить? – упрямо ответила она. – Я же сказала, что не виделась с ним.
Пеллетье снова прошел к окну.
– Тебя пугает приближение войны? – спросил он, не оборачиваясь к дочери.
Элэйс подивилась неожиданной перемене темы, но ответила опять без запинки:
– Мысль о войне пугает, мессире. Но ведь до этого не дойдет, верно?
– Да, может, и обойдется.
Он оперся рукой о край окна, затерявшись в собственных мыслях и, по-видимому, забыв о ее присутствии.
– Я знаю, что мои расспросы удивляют тебя, но у меня есть причина спрашивать. Загляни поглубже в свое сердце. Тщательно взвесь ответ и скажи правду. Ты доверяешь мужу? Веришь, что он станет защищать тебя, что будет тебе верен?
Элэйс понимала, что главное так и осталось невысказанным, но все равно не решалась ответить. Она не хотела предавать Гильома, но и солгать отцу не могла.
– Я знаю, что ты им недоволен, мессире, – ровным голосом проговорила она. – Хотя не знаю, чем он мог вызвать…
– Ты прекрасно знаешь, чем я недоволен, – нетерпеливо перебил Пеллетье. – Я тебе достаточно часто объяснял. Однако мое личное мнение о Гильоме дю Масе так и не определилось. Можно не любить человека, однако признавать его достоинства. Прошу тебя, Элэйс, ответь на вопрос. От твоего ответа зависит очень многое.
Вспомнился спящий Гильом. Глаза, темные и влекущие, как магнитный камень; губы, целующие ее запястье. Вспомнилось так ярко, что закружилась голова.
– Я не могу ответить, – наконец решилась она.
– Ах так, – выдохнул Пеллетье. – Хорошо, хорошо. Я понимаю…
– Со всем уважением, paire, но ничего ты не понимаешь, – вспыхнула Элэйс. – Я ничего не говорила.
Он повернулся к дочери.
– Ты сказала Гильому, что я за тобой послал?
– Я же сказала, что с ним не виделась, и… и нехорошо тебе так допрашивать меня. Заставлять меня делать выбор между верностью ему и тебе. – Элэйс начала вставать. – Так что, мессире, если ты больше не нуждаешься в моем присутствии в такой поздний час, я прошу о позволении удалиться.
Пеллетье понял, что пора разрядить ситуацию.
– Сядь, сядь. Вижу, что обидел. Прости. У меня не было такого намерения.
Он протянул дочери руку. Чуть помедлив, Элэйс приняла ее.
– Я не собирался говорить загадками. Дело в том, что я сам не могу решиться. Сегодня вечером я получил очень важное сообщение, Элэйс, и последние несколько часов пытался решить, что делать, взвешивал разные возможности. Я уже думал, что избрал единственный путь, когда посылал за тобой, и тем не менее продолжал сомневаться.
Элэйс встретила его взгляд:
– И что же теперь?
– Теперь мне ясно, что делать. Да, я думаю, что вижу единственный путь.
Кровь отлила у Элэйс от щек.
– Значит, война все-таки будет, – сказала она неожиданно мягко.
– Да, думаю, это неизбежно. Судя по всему, ничего хорошего ждать не приходится. Ничего не поделаешь, мы попали в водоворот, с которым нашими силами не совладать, сколько бы мы ни старались убедить себя в обратном. – Он помолчал. – Но и это еще не главное, Элэйс. И если в Монпелье дело обернется плохо, то, возможно, у меня уже не будет возможности… рассказать тебе.
– Что может быть важнее угрозы войны?
– Я не могу сказать больше, пока ты не дашь слова, что сказанное сегодня здесь останется между нами.
– Потому ты и спрашивал про Гильома?
– Отчасти поэтому, – признал он, – но не только. Но сперва я должен поверить, что сказанное останется в этих четырех стенах.
– Я обещаю, – твердо сказала Элэйс.
Пеллетье еще раз вздохнул, но в голосе его послышалось облегчение. Жребий брошен, он сделал выбор. Осталось справиться с последствиями, каковы бы они ни были.
– Эта история, – заговорил он, – началась в древней стране Египет несколько тысячелетий назад. Это – история Грааля.
Пеллетье продолжал рассказ, пока не выгорело масло в светильнике.
Двор под окном затих: шумный люд давно разошелся по постелям. Элэйс изнемогала от усталости. Пальцы ее побелели, а под глазами пролегли лиловые тени, похожие на синяки.
И Пеллетье тоже постарел и осунулся за время рассказа.
– Отвечая на твой вопрос, – закончил он, – делать тебе пока ничего не надо, а возможно, и никогда не придется. Если завтра мы получим согласие на наше прошение, у меня будет время и случай самому вывезти книгу, как мне и следовало.
– А если нет, paire? Если с тобой что-нибудь случится?
Элэйс осеклась, испугавшись собственных слов.
– Все еще может обернуться к лучшему, – отозвался Пеллетье, но голос его казался безжизненным.
– А если нет? – настаивала дочь, не давая себя успокоить. – Что, если ты не вернешься? Что мне тогда делать?
Он на мгновение задержал ее взгляд. Затем опустил руку в кошель и достал крошечный сверток светлой ткани.
– Если со мной что-нибудь случится, ты получишь вот такой знак.
Он через стол подтолкнул сверток к дочери.
– Открой.
Элэйс послушно развернула материю, откидывая слой за слоем, пока не открылся маленький диск, выточенный из светлого камня, с выбитыми на нем буквами. Элэйс поднесла диск к свету и прочитала вслух:
– NS?
– Означает Noublesso de los Seres.
– Что это?
– Это мерель, тайный знак, который легко скрыть между большим и указательным пальцем. У него есть и другое, более важное назначение, но этого тебе пока знать не надо. Довольно того, что ты можешь довериться человеку, доставившему его.
Элэйс кивнула.
– Теперь переверни.
На оборотной стороне диска был вырезан узор лабиринта – такой же, как на дощечке, попавшейся утром под руку Элэйс.
У нее перехватило дыхание.
– Я уже видела такой.
Пеллетье стащил с большого пальца кольцо и протянул ей.
– Резьба на внутренней стороне, – подтвердил он. – Такие носят все стражи.
– Нет, видела здесь, в Шато. Я сегодня ходила на рынок за сыром и взяла из комнаты дощечку, чтоб донести. На ней такой же узор, вырезан на обратной стороне.
– Невозможно! Наверное, не такой.
– Ручаюсь, что такой же.
– Откуда у тебя эта дощечка? – требовательно спросил кастелян. – Вспомни, Элэйс. Тебе ее кто-то дал? Подарил?
Элэйс замотала головой.
– Не помню, не помню, – в отчаянии повторяла она. – Я весь день старалась вспомнить, и не могла. Самое удивительное, мне сразу показалось, будто я и раньше видела где-то этот узор, хотя дощечка мне незнакома.
– Где она теперь?
– Оставила у себя на столе, – ответила она. – А что, ты думаешь, это важно?
– Значит, кто угодно мог ее увидеть, – досадливо поморщился Пеллетье.
– Наверно, – неуверенно отозвалась Элэйс. – Гильом или кто-нибудь из слуг… Не знаю.
Она опустила взгляд на кольцо, и кусочки головоломки вдруг сложились у нее в голове.
– Ты думал, тот человек в реке был Симеон? – медленно спросила она. – Он тоже хранитель, страж книг?
Пеллетье кивнул.
– Не было никаких причин подумать о нем, но я был так уверен…
– А остальные хранители? Ты их знаешь?
Он перегнулся через стол и сжал ее пальцы поверх мереля.
– Довольно вопросов, Элэйс. Береги это. Спрячь хорошенько. И дощечку с лабиринтом убери подальше от чужих глаз. Когда вернемся, я с этим разберусь.
Элэйс встала из-за стола.
– Что это за дощечка?
Пеллетье улыбнулся ее настойчивости.
– Я сам еще не понимаю, filha.
– Но раз она здесь, значит, еще кто-то в Шато знает о существовании книг?
– Знать никто не может, – твердо возразил он. – Если бы я думал иначе, обязательно сказал бы тебе. Даю слово.
Слова были тверды и голос звучал уверенно, но выражение глаз выдавало его.
– А что, если…
– Basta, – перебил он, вскинув ладонь. – Хватит.
Элэйс спряталась в его просторных объятиях. От близости знакомого плеча на глаза навернулись слезы.
– Все будет хорошо, – заверил ее отец. – Наберись храбрости. И делай только то, о чем я просил, не более. – Отец поцеловал ее в макушку. – А теперь прощай до рассвета.
Элэйс кивнула, не доверяя своему голосу.
– Ben, ben. А теперь поспеши. И да хранит тебя Бог.
Элэйс пробежала темными коридорами и, задержав дыхание, выскочила на темный двор. В каждой тени ей мерещились духи и демоны. В голове шумело. Старый знакомый мир вдруг показался зеркальным отражением прежнего – узнаваемым, и в то же время перевернутым. Сверточек, спрятанный за корсаж, казалось, прожигал кожу.
За дверью ее встретила прохлада. Замок спал, лишь в нескольких окнах еще светились огоньки. Взрыв смеха со стороны сторожевого поста заставил ее подскочить. На минуту показалось, что в верхнем окне мелькнуло чье-то лицо. Но закружившаяся над головой летучая мышь отвлекла ее взгляд, а когда она взглянула снова, в окне было темно и пусто.
Элэйс ускорила шаг. Слова отца кружились в голове, а с ними вопросы – заданные и незаданные. Еще несколько шагов, и по спине у нее побежали мурашки. Элэйс оглянулась:
– Кто здесь?
Никто не отзывался. Она окликнула снова. В темноте затаилось зло, она ощущала его, чувствовала его запах. Уже в полной уверенности, что за ней следят, Элэйс почти бежала. Она слышала шаркающие шаги за спиной и тяжелое дыхание.
– Кто здесь? – снова вскрикнула она.
Внезапно широкая потная ладонь, пропахшая пивом, зажала ей рот. Внезапный сильный удар по голове сбил девушку с ног.
Казалось, она падала целую вечность. Потом чьи-то руки принялись шарить по телу, как крысы по кладовке, и вскоре нашли то, что искали.
– Aqui es. Вот оно.
Это было последнее, что услышала Элэйс до того, как тьма сомкнулась над ней.