Часть III Комическая война 21 страница
– Ну и черт с ней, с твоей рубашкой, – сказала ему супруга.
– Между прочим, это чертовски славная рубашка. Знаешь, сколько там денег на радио? Со всякими там заколками, карандашами, коробками попкорна. Там тебе, знаешь ли, не какие-нибудь дешевые новинки. Там пижама Эскаписта. Полотенца Эскаписта. Его настольные игры. Безалкогольные напитки.
– Этого им не забрать.
– Но они намерены попытаться.
– Пусть себе пытаются. А ты тем временем попадешь на радио, и я получу возможность познакомиться с таким важным и культурным мужчиной, как Джеймс Лав. Я однажды видела его в выпуске новостей. Вылитый Джон Бэрримор.
– Ничего похожего. Какой Джон Бэрримор? С чего ты взяла?
– Так что с тобой происходит? Почему ты никогда не можешь просто насладиться тем, что получил?
Анаполь немного сместился в постели и добавил последний экспонат к энциклопедической коллекции стонов. Так бывало каждую ночь с тех пор, как «Эмпайр Комикс» переехала в Эмпайр-стейт-билдинг. Колени его ныли, спина болела, а в шее слышался резкий треск. Роскошный кабинет черного мрамора был таким просторным, с таким высоким потолком, что Анаполю там становилось неловко. Он никак не мог привыкнуть к такому изобилию пространства. В результате глава «Эмпайр» склонен был весь день горбиться, ерзать в кресле, словно имитируя парадоксально уютное воздействие более тесных и неуютных квартир. Это ужасно его мучило.
– Сэмми Клейман, – наконец сказала миссис Анаполь.
– Сэмми, – согласился он.
– Тогда не лишай его доли.
– Я должен лишить его доли.
– А почему?
– Потому что выделение ему доли установило бы то, что твой брат называет «опасным президентом»?
– Потому что.
– Да, «потому что». Потому что те двое подписали контракт. Идеально законный, стандартный промышленный контракт. Они отписали нам все права на своего персонажа, раз и навсегда. Им просто не полагается доли.
– Ну вот, – с обычной толикой иронии заметила его супруга. – Теперь у тебя выходит, что дать им немного радиоденег было бы противозаконно.
В спальню влетела муха. Анаполь, в зеленой шелковой пижаме с черными узорами, вылез из постели. Включил прикроватную лампу и натянул халат. Взял последний номер «Современного экрана» с фотографией Долорес дель Рио на обложке, скатал его в рулон и размазал муху по оконному стеклу. Затем вытер стекло тряпочкой, забрался обратно в постель и выключил свет.
– Нет, черт побери, – сказал он, – это не было бы противозаконно.
– Вот и славно, – сказала миссис Анаполь. – Я не хочу, чтобы ты нарушал какие-то чертовы законы. Как только присяжные услышат, что ты комиксами промышляешь, они тебя в два счета в «Синг-синг» запрут. – Затем достойная супруга перевернулась на другой бок и устроилась спать. Анаполь стонал, ворочался, выпил три стакана «бромо-зельцера», пока наконец не наткнулся на общие очертания плана, который несколько ослаблял умеренные, но все же подлинные муки совести, а также тревогу в связи с все нарастающим гневом, который война Кавалера и Клея, похоже, навлекала на «Эмпайр Комикс». Согласовывать этот план с шурином уже было некогда, но Анаполь знал, что Джек будет с ним заодно.
– Хорошо, – сказал он теперь, – вы получите долю от радиошоу. Если такое радиошоу вообще будет. Мы признаем ваши заслуги, вставим туда что-нибудь вроде «„Онеонта Вуленс“ и т. д. и т. п. представляет „Приключения Эскаписта“, основанные на персонаже Джо Кавалера и Сэма Клея, появляющемся ежемесячно на страницах, и т. д. и т. п.». Плюс к тому за каждый эпизод, который выйдет в эфир, вы двое, скажем так, получите выплату. Авторский гонорар. Пусть будет пятьдесят долларов за шоу.
– Двести, – сказал Сэмми.
– Сто.
– Сто пятьдесят.
– Сто. Брось, это три сотни в неделю. За год вы сможете пятнадцать кусков между собой поделить.
Сэмми взглянул на Джо. Тот кивнул.
– Ладно.
– Вот и умница. Теперь что касается этой самой мисс Бабочки. О пятидесяти процентах даже речи быть не может. У вас вообще нет прав ни на какую ее долю. Вы, мальчики, придумали ее как работники «Эмпайр Комикс», у нас на зарплате. Она наша. Закон здесь на нашей стороне, я это точно знаю, потому что уже разговаривал на эту тему со своим адвокатом, Сидом Фоном из конторы «Харматтан, Фон и Бюран». Как он мне объяснил, здесь та же история, что и в лабораториях Белла. Любое изобретение, которое там делает один из парней, неважно, кто это придумал, как долго над этим работал или пусть даже если он сам целиком все проделал, принадлежит лаборатории, потому что все эти парни были туда наняты.
– Нечего с нами мошенничать, мистер Анаполь, – вдруг вставил Джо. И все оказались в шорохе. По-прежнему далекий от идеальности английский Джо снова его подвел, и он употребил слишком сильное выражение. Он думал, эта фраза означает обращаться с кем-то несправедливо, но без непременного злого умысла.
– Никогда я с вами, мальчики, не мошенничал, – сказал Анаполь, явно не на шутку задетый. Затем он достал носовой платок и высморкался. – Прошу прощения. Простудился. Дайте мне все-таки закончить, хорошо? Пятьдесят процентов, как я уже сказал, это будет безумие, глупость и идиотизм. С такой долей никак нельзя согласиться. И вы не можете угрожать мне тем, что заберете эту фифу к кому-то еще, потому что, как я уже сказал, вы сделали ее у меня на зарплате, и она моя. Если хотите, можете поговорить со своим адвокатом. Но послушайте, давайте избегать конфронтации, хорошо? Раз у вас двоих до сих пор были такие славные записи в личном деле, пока вы всю эту ерундистику придумывали, мы очень даже вас ценим. И чтобы, знаете ли, показать вам, мальчики, как мы вас ценим, мы дадим вам долю от этой самой Бабочки в объеме…
Тут Анаполь взглянул на Ашкенази, и тот искусно пожал плечами.
– Четыре? – прохрипел он.
– Пусть будет пять, – сказал Анаполь. – В объеме пяти процентов.
– Пять процентов! – повторил Сэмми. Вид у него был такой, словно мясистая лапа Анаполя только что влепила ему пощечину.
– Пять процентов! – сказал Джо.
– Вам обоим.
– Что? – Сэмми вскочил из кресла.
– Сэмми. – Джо еще никогда не видел у своего кузена такой красной физиономии. И вообще не припоминал, чтобы тот когда-нибудь так выходил из себя. – Послушай, Сэмми, даже если будет пять процентов, мы уже о сотнях тысяч долларов говорим. – И раз уж на то пошло, сколько кораблей они смогут тогда оснастить и заполнить несчастными детьми со всего мира? Когда у тебя достаточно денег, может статься, уже не имеет значения, что двери многих государств для тебя закрыты. Очень богатый человек может позволить себе купить где-нибудь остров, пустой и с умеренным климатом, а потом построить всем этим пропащим детям их собственную страну. – А в один прекрасный день, может статься, будут и миллионы.
– Но ведь пять процентов, пойми, Джо! Пять процентов за то, что мы стопроцентно сделали сами!
– И при этом задолжали сто процентов нам с Джеком, – уточнил Анаполь. – Знаете, мальчики, как я припоминаю, совсем недавно сотня долларов казалась вам кучей денег.
– Да, разумеется, – сказал Джо. – Послушайте, мистер Анаполь, я сожалею о том, что сказал насчет мошенничества. Думаю, вы очень даже честно себя ведете.
– Большое спасибо, – отозвался Анаполь.
– Сэмми?
Сэмми вздохнул.
– Ладно, согласен.
– Погодите минутку, – сказал Анаполь. – Я еще не закончил. Итак, вы получите авторский гонорар за радиопередачу. Мы признаем ваши заслуги, как я уже сказал. И повысим вам зарплату. Проклятье, мы также и Джорджу зарплату повысим. С радостью. – Дизи приподнял перед Анаполем воображаемую шляпу. – И дадим вам двоим долю от этой самой Бабочки. Но с одним условием.
– С каким? – настороженно спросил Сэмми.
– Здесь, в округе, больше не должно быть того безобразия, какое случилось в пятницу. Я всегда считал, что вы заходите слишком далеко с этими фашистскими делишками, но мы делали деньги, и мне не казалось, что я вправе жаловаться. А теперь этому должен быть положен конец. Верно, Джек?
– Верно, – отозвался Ашкенази. – Отложите-ка вы на время своих нацистов, мальчики. Пусть теперь Марти Гудмен угрозы о бомбах получает. – Марти Гудмен был главой компании «Таймли Периодикалс», которая издавала «Человека-факела» и «Подводника». Если брать антифашистский тотализатор, то рядом с этими комиксами герои «Эмпайр» теперь просто отдыхали. – Лады?
– Что значит «отложите»? – осведомился Джо. – То есть вообще с фашистами не бороться?
– Вообще.
Теперь уже настала очередь Джо подняться из кресла.
– Мистер Анаполь…
– Нет-нет, мальчики, послушайте. Вы оба знаете, что лично я никаких добрых чувств к Гитлеру не питаю. Больше того, я уверен, что в конце концов нам придется с ним разобраться и все такое. Но угрозы о бомбах? Безумные маньяки, живущие прямо здесь, в Нью-Йорке, которые пишут мне письма, суля проломить мою большую жидовскую башку? Нет, такое мне ни к чему.
– Мистер Анаполь… – Джо показалось, будто земля уходит у него из-под ног.
– У нас здесь, дома, куча проблем, и я не имею в виду шпионов и диверсантов. Гангстеры, продажная полиция. Еще всякое. Я не знаю. Джек?
– Крысы, – сказал Ашкенази. – Разные сикарахи.
– Вот-вот. Пусть Эскапист и его шатия-братия о чем-то таком позаботятся.
– Босс… – начал было Сэмми, видя, как с лица его кузена схлынула кровь.
– А кроме того, мне без разницы, что по этому поводу думает лично мистер Джеймс Лав. Я знаю компанию «Онеонта Вуленс». Члены тамошнего совета директоров – стойкие, консервативные джентльмены, настоящие янки, и они совершенно точно не намерены спонсировать то, из-за чего их потом к дьяволу разбомбят. Не говоря уж о «Мьючуал», «Эн-би-си» или куда мы в конечном итоге нашу ерундовину отнесем.
– Никого никуда не разбомбят! – заявил Джо.
– Один раз вы оказались правы, молодой человек, – сказал Анаполь. – Очень может быть, что тот раз был последним.
Сэмми сложил толстые руки на широкой груди, выставив локти наружу.
– А что, если мы не согласимся на эти условия?
– Тогда мы не даем вам никаких пяти процентов от Лунной Бабочки. Вы не получаете прибавки к зарплате. И ни цента радиоденег.
– Но мы сможем продолжать делать нашу работу. Мы с Джо по-прежнему сможем биться с проклятыми фашистами.
– Безусловно, – ответил Анаполь. – Уверен, Марти Гудмен будет безумно счастлив нанять вас обоих швыряться гранатами в Германа Геринга. Но здесь вас больше не будет.
– Босс, – проговорил Сэмми, – не стоит этого делать.
Анаполь пожал плечами.
– Это не от меня зависит. От вас. У вас есть час, – сообщил он кузенам. – Я хочу, чтобы все прояснилось до того, как мы встретимся с радиолюдьми. А это будет сегодня после ленча.
– Мне не нужен час, – твердо сказал Джо. – Нет. Отказать. Даже говорить не о чем. Вы трусы и слабаки. Короче, нет.
– Вот так вот, – добавил Сэмми. Обняв Джо за плечи, он повел его прочь из кабинета.
– Мистер Кавалер, – произнес вдруг Джордж Дизи, вытягивая свою тушу из кресла. – Мистер Клей. На пару слов. Вы позволите, джентльмены?
– Пожалуйста, Джордж, – сказал Анаполь, вручая редактору лист картона с рисунком Лунной Бабочки. – Наставьте их немного на ум.
Сэмми и Джо проследовали за Дизи из кабинета Анаполя в мастерскую.
– Джентльмены, – сказал Дизи. – Я дико извиняюсь, но чувствую, что назревает еще один небольшой спич.
– Без толку, – отозвался Сэмми.
– Пожалуй, данный спич скорее адресован мистеру К.
Джо закурил сигарету, выдул длинную струю дыма и отвернулся. Ему не хотелось это выслушивать. Он и сам знал, что ведет себя неразумно. Но год тому назад именно неразумие – упрямое и всепоглощающее ведение смехотворной, выдуманной войны с врагами, которым он не мог нанести поражения, войны, что велась средствами, попросту неспособными обеспечить победу, – стало для него единственно возможным средством сохранения здравого рассудка. Разумно пусть ведут себя те, чьи семьи не удерживают в плену.
– В жизни, – начал Дизи, – есть только одно верное средство позаботиться о том, чтобы вас не стерли в порошок разочарования, ощущения полной тщеты и утраты всяких иллюзий. И это средство заключается в одной простой вещи. Надо изо всех сил убеждать себя в том, что все это вы делаете исключительно ради денег.
Джо промолчал. А Сэмми нервно рассмеялся. Он, понятное дело, готовился поддержать Джо, но все-таки хотел убедиться (насколько это вообще было возможно), что они и впрямь поступают правильно. Сэмми до смерти хотелось последовать совету Дизи – как, впрочем, и любому отеческому указанию в свой адрес. И в то же самое время он ненавидел саму мысль о том, чтобы так безропотно подчиниться тотально-циничным взглядам этого человека на жизнь.
– И вот почему я об этом говорю. Видите ли, мистер К., когда я наблюдаю за той манерой, в какой ваши костюмированные друзья месяц за месяцем вышибают мозги герру Гитлеру и его коллегам, связывая кренделями их артиллерию, ловя их подлодки на червяка и тому подобное, у меня порой возникает чувство, что у вас, так сказать, есть иные амбиции для этой вашей работы.
– Конечно, они у меня есть, – ответил Джо. – И вы это знаете.
– Очень грустно такое слышать, – сказал Дизи. – Подобный род работы – кладбище для любых амбиций, Кавалер. Поверьте мне на слово. Что бы вы ни надеялись осуществить, в плане искусства или в плане… иных соображений, вы неизбежно провалитесь. Я питаю очень малую веру в силу искусства, но если угодно, я помню эту веру по тем временам, когда я был в вашем возрасте; мало того, вкус ее по-прежнему у меня на языке. Из уважения к вам и к тому прекрасному идиоту, каким я когда-то был, в этом пункте я вам, пожалуй, уступлю. И все же… все это… – Он кивнул на рисунок Лунной Бабочки, затем устало обвел руками конторы «Эмпайр Комикс». – Бессильно, – сказал редактор. – И бесполезно.
– Я… я в это не верю, – с трудом вымолвил Джо. Теперь, когда его худшие страхи были во всеуслышанье оглашены, он почувствовал, что слабеет.
– Слушай, Джо, – сказал Сэмми. – Подумай, что ты сможешь сделать со всеми теми деньгами, о которых идет речь. Скольких детей ты сможешь сюда переправить. Это уже нечто реальное, Джо. Не просто комическая война. И не просто от очередного фрица по морде схлопотать.
«В этом-то вся и проблема», – подумал Джо. Сдача Анаполю и Ашкенази означала бы признание того факта, что все, сделанное им до сей поры, было, согласно выражению Дизи, бессильным и бесполезным. Пустой тратой драгоценного времени. Джо задумался, не простое ли тщеславие подтолкнуло его к отказу от предложения главы «Эмпайр». А затем перед его мысленным взором возник образ Розы – как она сидит на полуразобранной постели, наклонив голову и распахнув глаза, слушает и кивает, пока он рассказывает ей о своей работе. «Нет, – подумал Джо. – Что бы там Дизи ни говорил, я верю в силу моего воображения. Я верю в силу моего искусства». Странное дело, но когда он выдавал эти заявления образу Розы, они не звучали тривиально или преувеличенно.
– Да, черт возьми, мне нужны деньги, – сказал Джо. – Но сейчас я сражения прекратить не могу.
– Ладно, – сказал Сэмми. Тяжко вздохнув и понурив плечи, он оглядел мастерскую, словно бы с ней прощаясь. Наступал конец мечты, что вспыхнула в его жизни год тому назад, во тьме его бруклинской спальни, со звуком чиркнувшей спички, когда они с Джо делили между собой самокрутку. – Тогда так мы им и скажем. – И Сэмми снова направился к двери в кабинет Анаполя.
Дизи протянул руку и ухватил его за плечо.
– Одну минутку, мистер Клей, – сказал он.
Сэмми развернулся обратно. Он еще ни разу не видел, чтобы на лице у редактора выражалась такая неуверенность.
– Господи, – пробормотал Дизи. – Что я делаю?
– А что вы делаете? – спросил Джо.
Редактор сунул руку в нагрудный карман своего твидового пиджака и достал оттуда сложенный листок бумаги.
– Это было в моем ящике сегодня утром.
– Что это? – спросил Сэмми. – От кого?
– Просто прочтите, – сказал Дизи.
Это оказалась фотостатированная копия письма от фирмы «Филлипс, Ницер, Бенджамин и Крим».
УВАЖАЕМЫЕ ГОСПОДА АШКЕНАЗИ И АНАПОЛЬ!
Настоящее письмо направляется вам от лица «Нэшнл Периодик Пабликейшнз Инкорпорейтед» («Нэшнл»). Компания «Нэшнл» является эксклюзивным владельцем всех авторских прав, торговых марок и прочих прав интеллектуальной собственности в отношении журналов комиксов «Боевой комикс» и «Супермен», а также изображенного там основного персонажа «Супермен». Недавно компании «Нэшнл» стало известно о вашем журнале «Радиокомикс», где изображен вымышленный персонаж Эскапист. Данный персонаж представляет собой очевидную попытку скопировать защищенную законом работу нашего клиента, а именно – различные серии, демонстрирующие приключения вымышленного персонажа, известного как Супермен, которые наш клиент публикует с июля 1938 года. Как таковой, ваш персонаж представляет собой вопиющее нарушение авторских прав, торговых марок и общего права. Таким образом, мы требуем, чтобы вы незамедлительно остановили и прекратили всякую дальнейшую публикацию журнала «Радиокомикс». Вам также надлежит уничтожить все существующие экземпляры вышеупомянутого комикса с последующим направлением в адрес нашего клиента письма от чиновника вашей корпорации, подтверждающего надлежащее проведение данной процедуры.
Если же в течение пяти дней с момента получения настоящего письма вы не сумеете остановить и прекратить всякую публикацию «Радиокомикса» или не сумеете предоставить нашему клиенту вышеупомянутое подтверждающее письмо, компания «Нэшнл Периодик Пабликейшнз Инкорпорейтед» в судебном порядке потребует всех законных и справедливых возмещений включая наложение запрета на дальнейшую публикацию «Радиокомикса». Настоящее письмо составлено без всякого отказа от любых прав и средств судебной защиты нашего клиента, по закону и по справедливости. Таким образом, все вышеупомянутые права и средства надлежащим образом сохраняются.
– Но он ничуть не похож на Супермена, – сказал Сэмми, закончив читать письмо. Дизи бросил на него мрачный взор, и Сэмми понял, что упустил самую суть. Тогда он попытался с боями к этой самой сути пробиться. В этом письме явно было что-то такое, что, по мнению Дизи, могло им помочь. Однако редактор не желал заходить так далеко, чтобы напрямую им на это указывать. – Но ведь это неважно, не так ли?
– Они уже достали на этом Виктора Фокса и «Кентавра», – сказал Дизи. – И теперь Фосетта тоже преследуют.
– Я слышал про эту историю, – вспомнил Джо. – Знаешь, Сэмми, они заставили Уилла Эйснера пойти туда, и Уиллу пришлось признаться, что Виктор Фокс сказал ему: «Сделай мне Супермена».
– Ага, но ведь Шелли то же самое мне сказал, помнишь? Он сказал… черт побери. Вот так так.
– Вполне вероятно, – медленно и раздельно произнес Дизи, словно обращаясь к идиоту, – что вас также вызовут в качестве свидетеля. Могу себе представить, что ваши показания могут стать кое для кого катастрофическими.
Зажатым в руке письмом Сэмми хлопнул редактора по жирной руке.
– Ага, – сказал он. – Это точно. Большое вам спасибо, мистер Дизи.
– Что ты намерен сказать? – спросил Джо у Сэмми, когда его кузен снова направился к двери в кабинет Анаполя.
Сэмми весь подтянулся и пробежал ладонью по волосам.
– Пожалуй, я намерен пойти туда и предложить свое лжесвидетельство, – ответил он.
Часть IV Золотой век
В 1941-м, самом успешном году партнерства Кавалера и Клея, Джо и Сэмми заработали $59832,27. Общие доходы «Эмпайр Комикс Инкорпорейтед» сложились в тот год из продаж всех комиксов, где фигурировали персонажи, либо целиком, либо частично созданные Кавалером и Клеем, продаж двухсот тысяч экземпляров каждой из двух «Больших книжечек Уитмена» с участием Эскаписта, продаж Ключей Свободы, брелоков для ключей, карманных фонариков, копилок, настольных игр, резиновых статуэток, заводных игрушек и широкого разнообразия других атрибутов эскапизма, равно как и из выручки от предоставления «Хрустким Зерновым» неустрашимой киски Эскаписта для их «мороженого хрустячка», а также от радиопередачи про Эскаписта, которая в апреле начала транслироваться по «Эн-би-си». Точную сумму этих общих доходов подсчитать нелегко, но вышло что-то в пределах 12–15 миллионов долларов. Из своих двадцати девяти тысяч с мелочью Сэмми четверть отдал государству, а половину оставшегося – своей матушке, чтобы та вволю тратилась на себя и на Бабулю.
А на остатки Сэмми жил как король. Каждое утро в течение семи недель подряд он ел на завтрак копченую лососину. Сэмми ходил смотреть бейсбольные матчи на «Эббетс Филд» и сидел там в ложе для почетных гостей. Он мог потратить целых два доллара на обед, а однажды, когда его слабые ноги особенно притомились, проехал аж семнадцать кварталов на такси. У Сэмми появился набор больших, броских костюмов, стоимостью в его недельный заработок, пять серых небоскребов шерстяной материи в тонкую полоску. И он купил себе фонограф «кейпхарт-панамуз». Фонограф стоил $645,00, почти половину нового шестьдесят первого «кадиллака». Отделанный в смехотворно-роскошном хэпплуайтовском стиле кленом и березой с ясеневыми инкрустациями, в исключительно современной, почти спартанской квартире кузенов – едва только начав встречаться с Джо, Роза тут же принялась лоббировать его переезд из Крысиной Дыры, – сей аппарат торчал хуже бельма на глазу. Фонограф требовал, чтобы ты проигрывал на нем музыку, а потом хранил почтительное молчание – примерно как отпеваемый грешник. Сэмми за всю свою жизнь ничто так не обожал. Грустное трепетание кларнета Бенни Гудмена с такой трогательной мукой выходило из великолепных «панамузыкальных» динамиков, что Сэмми при желании мог даже заплакать. «Панамуз» был полностью автоматизирован – он мог заглотать сразу двадцать пластинок и проигрывать их в любом порядке с обеих сторон. Волшебная работа механизма смены пластинок, вполне в духе времени, гордо демонстрировалась внутри корпуса фонографа, и новым гостям в квартире – скажем, визитерам на Монетный двор США – всегда давали посмотреть. На многие недели Сэмми оказался сражен и покорен чудесной машиной, и тем не менее всякий раз, как он смотрел на фонограф, его подвешивали на дыбу муки совести и даже благоговейный страх в связи с его ценой. Матушка Сэмми непременно должна была умереть, так и не узнав о существовании дорогущего аппарата.
Самое забавное заключалось в том, что после присовокупления к вышеперечисленному крупной, но в то же самое время пустяковой суммы, которую Сэмми каждый месяц тратил на книги, журналы, пластинки, сигареты и развлечения, а также его доли ежемесячной платы за квартиру в $110, денег по-прежнему оставалось столько, что Сэмми просто не знал, что с ними делать. Они исправно скапливались на его банковском счету, чем порядком его нервировали.
– Тебе надо жениться, – любила внушать ему Роза.
Хотя в договоре об аренде ее имя не упоминалось. Роза тем не менее сделалась третьей обитательницей квартиры, а также в очень реальном смысле ее оживляющим духовным началом. Она помогла кузенам ее найти (квартира располагалась в новом здании на Пятой авеню, чуть к северу от Вашингтон-сквер) и обставить. Кроме того, поняв, что никак иначе делить с Сэмми одну ванную комнату она не сможет, Роза помогла им обзавестись еженедельными услугами уборщицы. Поначалу она просто закатывалась туда раз-другой в неделю после работы. Со своего поста в журнале «Лайф» Роза уволилась ради работы по ретушированию, причем в самых зловещих тонах, цветных фотографий запеканок из лапши с черносливом, бархатистых рассыпчатых кексов и бутербродов с грудинкой для издателя дешевых поваренных книжонок, которые раздавались в порядке наценок на пять-десять долларов. Когда дела шли совсем скверно, парясь на этой и без того скучной работе, Роза полюбила потакать своим минутным сюрреалистским импульсам. При помощи распылителя она экипировала фоновый ананас скользким черным щупальцем или запрятывала крошечного полярного исследователя среди ледяных пиков десертной меренги. Контора поваренного издателя находилась на восточной Пятнадцатой, в десяти минутах ходьбы от квартиры. Роза частенько заявлялась в пять вечера с полным пакетом каких-то невероятных вершков и корешков, после чего готовила по странным рецептами разные экзотические блюда, к которым за время своих странствий пристрастился ее отец: tagine, mole, а также что-то склизкое и зеленое, по словам Розы именуемое гладью. На вкус эта блюда были очень даже ничего, а их экзотическая одежка, на взгляд Сэмми, служила прикрытием предельно ретроградному подходу Розы к завоеванию сердца Джо через его желудок. Сама она к этим блюдам едва прикасалась.
– У меня на работе есть одна девушка, – сказала Роза однажды утром, пристраивая перед Сэмми тарелку яичницы-болтуньи с португальской сосиской. За завтраком она также была частой гостьей, если термин «гостья» применим к молодой женщине, которая ходит по магазинам, покупает продукты, готовит, подает, а после еды прибирает за столом. Соседей напротив явно выводило из себя Розино своеволие, а глаза привратника невежливо поблескивали, когда он по утрам придерживал для нее дверь. – Барбара Дрезин. Девушка что надо. И хорошенькая. Вот бы тебя с ней познакомить.
– Студентка?
– Угу.
– Нет, спасибо.
Оторвав взгляд от блюда с выпечкой, которую Роза всегда располагала с такой фотогеничной художественностью, что Сэмми до смерти не хотелось тревожить аппетитную сырную ватрушку, он заметил, как Роза многозначительно переглядывается с Джо. Такими взглядами они обменивались всякий раз, как всплывала тема личной жизни Сэмми. А когда Роза была в квартире, всплывала эта тема гораздо чаще, чем нужно.
– Что такое? – спросил Сэмми.
– Ничего.
Роза с некоторой нарочитостью развернула у себя на коленях салфетку, а Джо продолжил химичить с каким-то пружинным устройством для раздачи карт, нужным ему для выступления. Завтра вечером у него был очередной показ фокусов на бар-мицве в «Пьере». Сэмми ухватил сырную ватрушку, обрушивая дармовой поваренный шедевр Розиной пирамиды.
Для развития темы Розе никогда не требовались какие-то реальные возражения.
– Просто, – сказала она, – у тебя всегда находится отговорка.
– Это не отговорка, – возразил Сэмми. – Это дисквалификация.
– А почему студентки дисквалифицированы? Напомни, а то я что-то забыла.
– Потому что рядом с ними я себе дубиной кажусь.
– Но ты вовсе не дубина. Ты прекрасно начитан, чертовски разговорчив, зарабатываешь себе на жизнь пером… ну, пусть даже пишущей машинкой.
– Я знаю. Но это иррациональное чувство. И я терпеть не могу глупых женщин. Думаю, мне с ними так скверно оттого, что сам я в университетах не обучался. И я смущаюсь, когда они начинают расспрашивать меня о том, чем я занимаюсь. Мне приходится рассказывать им, что я пишу комиксы, а потом я слышу: «Комиксы? Черт, да ведь это просто макулатура». Или, что еще хуже, эдак снисходительно: «Комиксы? Ах! Обожаю комиксы!»
– С Барбарой Дрезин тебя никогда не станет смущать то, чем ты занимаешься, – сказала Роза. – А кроме того, я уже рассказала ей, что ты также написал три романа.
– Проклятье! – вырвалось у Сэмми.
– Ах, извини.
– Послушай, Роза, сколько мне тебя просить, чтобы ты об этом больше никому не рассказывала?
– Еще раз извини. Просто я…
– Черт возьми, ведь это были дешевые романы. Мне платили за ярд. Зачем, по-твоему, для них псевдоним изобрели?
– Ладно, – сказала Роза, – успокойся. Все хорошо. Просто я думаю, что ты должен с ней познакомиться.
– Спасибо. Большое спасибо, но нет. У меня и так слишком много работы.
– Он пишет роман, – сказал Джо, очищая себе «чикиту». Похоже, он черпал немалое удовольствие в обменах репликами между своей подружкой и лучшим другом. Единственным вкладом Джо в убранство квартиры был штабель ящиков, в которых он держал свою быстро растущую коллекцию комиксов. – В свободное время, – добавил он сквозь полный рот банана. – Настоящий роман.
– А, брось, – махнул рукой Сэмми, чувствуя, что краснеет. – С моими темпами мы его только в глубокой старости прочтем.
– Я непременно его прочту, – сказала Роза. – Правда, Сэмми, мне бы ужасно хотелось. Уверена, он отличный.
– Никакой он не отличный. Хотя спасибо. Ты серьезно?
– Совершенно серьезно.
– Может быть, – сказал Сэмми в первый, но далеко не в последний раз за время их долгого союза, – когда я первую главу до ума доведу.
Когда Сэмми тем образцовым апрельским утром – небо в легких облачках, на каждом клочке зелени биг-бэндами покачиваются желтые нарциссы, в воздухе веет любовью и так далее и тому подобное – прибыл в конторы «Эмпайр», он достал из нижнего ящика стола без конца исправляемую первую (и единственную) главу «Американского разочарования», закатал в пишущую машинку чистый лист бумаги и попытался поработать, однако после разговора с Розой его не покидало чувство неловкости. Почему он не захотел хотя бы выпить по коктейлю с хорошенькой девушкой? Откуда он вообще взял, что ему не нравится ходить на свидания со студентками? С таким же успехом можно было заявить, что ему не нравится играть в гольф. Да, у Сэмми было чертовски ясное представление, что эта игра не для него, но неопровержимый факт состоял в том, что единственным полем для гольфа, на какое он в своей жизни ступал, было игрушечное, среди ветряных мельниц с шелушащейся штукатуркой на Кони-Айленде. И почему, раз уж на то пошло, он не ревновал к Джо? Роза была очаровательной, нежной девушкой, от нее всегда пахло пудрой. Но тогда как Сэмми проще, чем с любой другой девушкой, было с ней общаться, обмениваться шпильками, беспечно секретничать, на Розу у него даже почти нигде ничего не чесалось. Временами это отсутствие всякого сладострастного чувства, столь очевидное им обоим, что Роза без малейших угрызений совести расхаживала по квартире в одних панталонах, прикрытых хлопающими полами одной из рубашек Джо, не на шутку Сэмми тревожило. Лежа ночью в постели, он пытался представить себе, как целует Розу, гладит ее густые темные кудри, поднимает полы рубашки, обнажая бледный животик… Однако в свете дня подобные химеры неизменно пропадали. Настоящий вопрос заключался в том, почему он гораздо сильнее ревновал к Розе.