О теоретической социологии 3 страница

Основное различие между предоткрытием и предвидением или предвосхищением передано в кратком изречении Уайтхеда, помещенном под заголовком данной главы: «Но близко подойти к подлинной теории и осознать ее точное применение — две совершенно разные вещи, как учит нас история науки. Все истинно значимое было раньше сказано кем-то, кто этого просто не осознал сам». Уайтхед первым бы оценил насмешку истории, что в этом замечании его предвосхитили, хотя и не опередили. Математик, логик и историк идей Огастес де Морган, к примеру, отмечал еще тридцать лет назад: «Едва ли было хоть одно великое открытие в науке, чтобы при этом не оказалось, что в зачаточном состоянии оно находится в трудах нескольких современников или предшественников того человека, который собственно его и сделал»³². И наконец, еще один умелый теоретик, используя типично фрейдистские риторические фигуры, дал точное объяснение определяющему различию между предоткрытием и предвидением: первое в отличие от второго заключается в разработке идеи или в достаточно серьезных наработках, делающих выводы из нее очевидными³³.

Но историки идей часто пренебрегают этими глубинными различиями. Большая частота подлинных переоткрытий иногда приводит их к занижению стандартов сущностной идентичности или функциональной равноценности и к тому, что они объявляют «повторными открытиями» формулировки, лишь смутно обозначенные в прошлом; в крайнем случае историки вообще обходятся без таких стандартов и тешатся игрой в повсеместное обнаружение «предвидений» и «пред-

⁵¹ Augustus de Morgan, «Essays on the Life and Work of Newton» (Chicago and London: The Open Court Publishing Co., 1914), 18. Более поздний пример см.: наблюдение нынешнего главы американских психологов Edwin G. Boring, A History of Experimental Psychology (New York: Appleton-Century-Crofts, Inc., 1950, 2nd ed.), 4. «Почти всем великим открытиям предшествовали предвидения, которые потом раскапывает историк». — Примеч. автора.

³³ Характерно, что Фрейд излагает проблему, выражаясь именнотак: «Я прекрасно осознаю, что одно дело — один раз, два или даже чаще выразить словами идею, которая приходит в форме мимолетного вдохновения, и совсем другое — иметь серьезные намерения, буквально взяться за нее, преследовать, несмотря на все трудности, разрабатывая до мелочей, и отвоевать ей место среди принятых истин. Такова разница между случайным флиртом и серьезным браком со всеми его обязанностями и сложностями. «Быть преданным идее» — распространенный оборот речи». Sigmund Freud, «On the history of the psycho-analytic movement», впервые опубликованной в 1914 г. и переизданной ^Collected Papers, op. cit., 1,287—359 на 296. Этот глубоко личный очерк, посвященный истории идеи, изобилует наблюдениями, подходящими к нашей непосредственной теме. — Примеч. автора.

открытий». Эта склонность преувеличивать сходство и игнорировать пазтичия между более ранними и более поздними формулировками является профессиональной болезнью, которой подвержены многие историки идей.

Нынешние историки идей, глубоко разочарованные склонностью своих предшественников выдумывать предвидения и предвосхищения в более точных науках, могут гневно отвергать поставленный им аналогичный диагноз, но фактически эта болезнь, по-видимому, еще шире и в более острой форме распространена среди историков социальных наук. Причины этого найти нетрудно. Возьмем историю социологии — пример, который, понятным образом, нас здесь интересует в первую очередь. В течение многих поколений большинство социологических трудов (включая это вступление) было написано в стиле научного очерка. В отличие от естественных и биологических наук, где статьям уже давно придают четко определенную форму, в социологии лишь недавно установилась практика излагать в статьях сжатую формулировку проблемы, методику и средства исследования, эмпирические данные, их обсуждение и теоретические выводы из найденного³⁴. В прошлом при написании социологических статей и особенно книг авторы редко давали точное определение основных понятий, а логика метода и связи между переменными и непосредственно разрабатываемой теорией оставались, как правило, скрытыми в соответствии с общепринятой гуманитарной традицией. Такая практика привела к двум обстоятельствам. Первое: основополагающие понятия и идеи легко ускользают от внимания, так как ясно не обозначены и не определены, поэтому фактически некоторые из них позже открывают заново. Второе: туманность прежних формулировок позволяет историку идей поддаться соблазну и усмотреть предоткрытия в тех случаях, когда более тщательный анализ выявляет лишь смутное и несущественное сходство.

Такие неточности возлагают на историков идей тяжелую обязанность: различить подлинные предвидения и псевдопредвидения, в которых сходство обычно сводится к случайному употреблению некоторых слов, таких же, что и в более позднем тексте, которым исто-

³⁴ Уточним, что мы не говорим и не хотим сказать, что использование этой формы для социологических статей гарантирует им значимость. Некоторым статьям, которые все-таки приняли такую форму, удается лишь ясно продемонстрировать свою незначительность, тогда как другим, сохранившим стиль научного очерка, удается гораздо больше способствовать нашему пониманию человека в обществе. Речь идет не о соотносительном научном достоинстве разных стилей в социологических трудах, а о свойствах социологического очерка, способствующих тому, что историки социологии находят в ней несуществующие предвидения и предвосхищения. — Примеч. автора.

рик приписывает определенные значения, исходя из более поздних данных. Разница между подлинным и псевдопредвидением далеко не ясна. И все же если историк ленится и позволяет любой степени сходства между старыми и новыми формулировками сойти за предвидение, то он фактически пишет мифологию идей, а не их историю.

Как и в случае предоткрытий, предположительное подтверждение подлинного предвидения получают тогда, когда более поздний автор сам утверждает, что некоторые аспекты его идеи были до него изложены другими. Так, Гордон Оллпорт убедительно сформулировал принцип функциональной автономии: что формы поведения становятся при точно определяемых условиях целями и задачами сами по себе, хотя были вызваны другими причинами. Существенно важным моментом является то, что поведение может сохраняться, даже если не подкреплено первоначальным стимулом или мотивом. Когда Оллпорт впервые сформулировал эту важную и в некоторых отношениях противоречивую концепцию³⁵, он не замедлил указать на более ранние сообщения об этом: замечание Вудворта, что психологические механизмы могут трансформироваться в побуждения; замечание Стерна, что феномотивы могут трансформироваться в геномотивы; замечание Толмана, что «средства-цели» могут «установиться как полноправные». Они расцениваются скорее как предвидения, чем предоткрытия, поскольку более ранние варианты совпали с более поздним лишь отчасти и, что более важно, в них нет многих логических заключений и эмпирических проявлений, четко сформулированных Оллпортом. Вот почему формулировка Оллпорта перевернула весь ход истории функциональной автономии, тогда как им это не удалось. Такого рода различие упускают в историях идей, в которых главная задача — распределить «заслуги» за вклад, поскольку они склонны смешивать предоткрытия и предвидения в одно бесформенное целое. В противоположность этому в историях идей, ставящих своей главной задачей восстановить действительный ход научного развития, отмечается кардинальное различие между ранними приближениями к идее и более поздними формулировками, оставляющими след в развитии этой идеи, побуждая их авторов или других ученых систематически их разрабатывать.

Когда ученый наталкивается на раннюю и забытую формулировку, останавливается, сочтя ее содержательной, а потом сам ее доводит до конца, мы имеем дело с подлинным случаем исторической

³⁵ Gordon W. Allport, «The functional autonomy of motives», American Journal of Psychology, 1937, 50, 141 — 156. Ссылки Оллпорта на предвидения отмечены Calvin S. Hall and Gardner Lindzey, Theories of Personality (New York: John Wiley & Sons, 1957), 270—271. — Примеч. автора.

ппеемственности идей, несмотря на временной промежуток в несколько лет. Но в отличие от надуманной версии научного исследования такая модель встречается нечасто. Обычно же идея бывает настолько определенно и выразительно сформулирована, что современникам трудно ее не заметить, а затем становится легко найти ее предвидения и предвосхищения. Но решающим для теории истории идей является тот факт, что эти ранние наброски остаются преданными забвению и никем систематически не разрабатываются, пока их не вернет на авансцену новая и на данный момент окончательная формулировка.

Идентификация предоткрытий, предвидений и предвосхищений может быть незамедлительной или отсроченной. Незамедлительные открытия происходят благодаря чистой наблюдательности, характерной для социальной системы ученых. Стоит только опубликовать вновь сформулированную идею или эмпирические данные, как может найтись небольшая группа ученых, уже сталкивавшихся с более ранней версией идеи, хотя и не использовавших ее в своей работе. Когда новая формулировка оживляет в их памяти прежний вариант, они сообщают о предоткрытий, предвидении или предвосхищении другим ученым в этой области. (Страницы журнала «Сайенс» пестрят письмами научному сообществу, что подтверждает эту картину.)

Отсрочка в идентификации имеет место тогда, когда ранняя версия быстро была предана забвению. Она могла быть опубликована в неизвестном журнале, затеряться в статье на другую тему или скрываться в неопубликованных лабораторных записках, журнале или письме. Какое-то время современники считают открытие совершенно новым. Но как только они хорошо ознакомились с этой новой идеей, некоторые из них узнают формулировки, напоминающие новую, когда впоследствии перечитывают ранние работы. Именно в этом смысле прошлая история науки постоянно переделывается ее последующей историей.

Формулировка Оллпортом функциональной автономии как психологического принципа является примером второй модели открытия. Раз Оллпорт внедрил в наше сознание этот принцип, мы теперь подготовлены к любому его варианту при чтении трудов прошлого. Так, благодаря Оллпорту я могу сообщить, перечитав Дж.С. Милля, что он мельком упоминал тот же принцип еще в 1865 году: «Лишь тогда, когда наши цели становятся независимыми от чувства боли или Удовольствия, породившего их, считается, что у нас сложившийся характер»³⁶. Дело в том, однако, что я не задумался над наблюдением

³⁶ John Stuart Mill, A System of Logic (London: Longmans, Green, 1865), 423. — Примеч. автора.

Милля, встретившись с ним впервые, поскольку тогда мое восприятие не было обострено знакомством с формулировкой Оллпорта. Также я могу сообщить, что в 1908 году Зиммель предугадал принцип Оллпорта в социологическом плане:

Огромное социологическое значение имеет тот факт, что бесчисленные взаимосвязи сохраняют свою социологическую структуру неизменной даже после того, как уходит ощущение практической ситуации, породившей их. ...Для возникновения взаимосвязи, безусловно, требуется определенное число положительных и отрицательных условий, и отсутствие хотя бы одного из них может тут же помешать их развитию. Но когда связи установились, они не обязательно всегда разрушаются из-за последующего исчезновения этого условия, которое ранее они не могли бы преодолеть. То, что было сказано о [политических] структурах — что их сохранность обеспечивается лишь теми средствами, которыми они были созданы, — всего лишь неполная истина и все, что угодно, только не всеобъемлющий принцип создания социальных форм в целом. Социологическая связность, независимо от ее происхождения, обеспечивает самосохранение и автономное существование социативной формы, которые не зависят от первоначальных связывающих мотивов³⁷.

Как формулировка Милля, так и высказывание Зиммеля представляют собой подлинное предвидение принципа Оллпорта. Они четко излагают часть той же идеи, но не применяют ее в той мере, чтобы она отложилась в памяти современников (несмотря на то, что Зиммель характеризует ее как «факт огромной социологической важности»), и главное, их прежние формулировки не были подхвачены и разработаны в промежутке между их появлением и формулировкой Оллпортом принципа функциональной автономии. Действительно, если бы в этом промежутке у них нашлись последователи, то у Оллпорта не было бы шанса сформулировать этот закон (в лучшем случае он бы его просто расширил).

Этот случай в иносказательной форме отражает правильный подход к предвидениям в истории идей. Обнаружив предвидение идеи у Милля и Зиммеля после того, как его к этому подготовила формулировка Оллпорта, настоящий историк идей сразу бы распознал главнейшую историческую проблему: почему эти прежние сообщения были проигнорированы авторами, их современниками и непосредственными преемниками? Он бы отметил, что не было мгновенного и неуклонного развития этой идеи, точно так же, как отметил бы ее повторное появление в конечном счете в качестве центрального объек-

³⁷ Georg Simmel, Soziologie (Leipzig: Duncker & Humblot, 1908), 582—583, верный перевод; Kurt H. WoUTb The Sociology ofGeorg Simmel (New York: The FreePress, 1950), 380—381. — Примеч. автора.

та эмпирического исследования. Такой историк попытался бы определить интеллектуальные и социальные контексты, в которых эта идея появилась в своей ранней форме, и изменения в этих контекстах, придавшие ей больший вес в более поздней и развитой форме. Короче говоря, он бы уделил внимание как сходству, так и различию (1) между несколькими формулировками идеи, (2) той степени, в которой она вписывалась в другие теоретические построения того времени, и (3) контекстам, повлиявшим на ее историческую судьбу.

Но, как известно, историки социологии обычно совершенно не удовлетворяют этим строгим требованиям анализа предвидений и предвосхищений. Нередко создается впечатление, что им доставляет удовольствие — а иногда, поскольку они тоже люди, это удовольствие бывает нездоровым — откапывать реальные или вымышленные предвидения недавно сформулированных концепций. Поставить перед собой такую четкую задачу нетрудно, как видно из нескольких примеров:

Первичная группа. Как известно, формулировка первичной группы, сделанная Кули в 1909 г., наложила отпечаток на современный ему и последующий социологический анализ групповой жизни. Несколько лет спустя один историк социологии привлек внимание общественности к появлению в том же году книги Элен Босанке, где речь шла о взаимодействии между членами семьи как о социальном процессе, влияющем наличность каждого члена. Далее историк отмечает, что Смолл и Винсент еще в 1894 г. назвали одну из глав своей работы Введение в изучение общества «Первичная социальная группа: семья». Позднее, однако, биограф Кули тщательно рассмотрел этот вопрос и пришел к важному выводу, что «ярлыки — это одно, а их общепринятое содержание — это другое. Кули дал этому понятию значимое содержание; вот что важно». А еще существенней его дополнительное замечание, что именно формулировка Кули, а не других авторов, вызвала к жизни огромное количество работ по изучению первичной группы. Подготовленные важной формулировкой Кули, мы теперь можем отметить, что термин «первичная группа» («primare Masse») был самостоятельно и быстро введен в 1921 г. Фрейдом, который, судя по имеющимся данным, не подозревал о существовании Кули³⁸. Но концепция

³⁸ Как теперь известно из собственного признания Кули, обсуждение первичной группы в его «Социальной организации» было включено лишь потом и в первоначальный вариант не входило вообще. Историком, отметившим одновременное и независимое обсуждение этого понятия, и предвосхищение термина, является Флойд Н. Хаус. См.: Floyd N. House, The Range of Social theory (New York: Holt, 1929), 140-Hl. Биограф Кули, который, отстаивая его права, очень точно отмечает значение предвидения для истории мысли, это Эдвард С. Джанди. См.: Edward С. Jandy, Charles Horton Cooley: His Life and His Social Theory (New York: The Dryden Press, 1942), 171-181. Использование термина Фрейдом и частичное совпадение его концепции с концепцией Кули можно обнаружить в его работе Massenpsychologie und Ich-Analyse (Leipzig, Wien, Zurich: Internationaler Psychoanalytischer Verlag, 1921), 76, в следующем виде: «Eine solche primare masse ist eine Ansahl von Individuen, die ein und dasselbe

Кули явилась гораздо более плодотворной для социологической теории и практики, чем понятие «первичной группы» Фрейда.

Зеркальное «я». Классическая формулировка этого понятия, сделанная Кули, обозначает социальный процесс, при котором наши образы «я» формируются через восприятие нас другими людьми. Всем известно, поскольку Кули сам об этом говорит, что эта формулировка расширила прежние концепции, выдвинутые психологами Уильямом Джеймсом и Джеймсом Марком Болдуином. Здесь перед нами четкий пример кумулятивных дополнений к теории, вносимых и поныне. Менее известен тот факт, что недавние исследования в Советском Союзе по развитию «я» и социализации исходят из замечания Маркса, что при понимании своего «я» каждый человек смотрит на другого, как в зеркало. Но ни киевские исследователи, ни Энн Арбор явно не знали, что еще Адам Смит употребил метафору с зеркалом, созданным из мнений других людей о нас, которое позволяет нам быть свидетелями своего собственного поведения.

Смит говорит: «Это единственно зеркало, с помощью которого мы в какой-то мере глазами других людей можем внимательно изучить правильность нашего поведения». Расширяя метафору почти в духе Уильяма Джеймса, Лесли Стивен пишет в конце прошлого столетия: «Необходимо учесть не только первичное, но и вторичное отражение; и фактически надо представить два противоположных зеркала, отражающих образы до бесконечности». Тут по внешним признакам мы имеем множественные независимые формулировки данной идеи в совершенно разных теоретических традициях. Но эти эпизоды — лишь сырье для анализа эволюции идеи, а не конечный пункт, в котором разнообразные и частично совпадающие варианты идеи просто имели место³⁹.

Предлагаю ряд наскоро собранных, неразвернутых аллюзий на предоткрытия, предвидения, предвосхищения и псевдопредвидения

Objekt an die Stelle ihres Ichideals gesetzt und sich infolgedessen in ihrem miteinander identifizeirt haben» (в печати все это набрано вразбивку для усиления эффекта). А поскольку в английском переводе Джеймса Стречи во всем тексте несколько более обширное немецкое слово «Masse» заменено «группой», то этот отрывок, без всякого намерения подражать Кули, выглядит так: «Первичная группа такого рода — это ряд индивидов, заместивших свое эго одним и тем же объектом и, как следствие, отождествляющих себя друг с другом в своем эго». Термин «первичная группа» принадлежит Кули, а характерная теоретическая формулировка, безусловно, дана Фрейдом. — Примеч. автора.

³⁹ Выдержавшая испытание временем формулировка Кули появилась в его Human nature and the Social Order (New York: Scribner, 1902), 183—184. Jandy, op. cit., 108—126, восстанавливает по очереди расширение этой идеи Кули и Дж. Мидом. Независимый источник идеи у Маркса засвидетельствовали социальные психологи института психологии в Киеве, хорошо знавшие Маркса, но ничего не слышавшие о Кули и Миде (основано на интервью, проведенном Генри Рикеном и мною в 1961 г.). Лесли Стивен подхватил метафору Адама Смита в History of English Thought in the Eighteenth Century (New York: G.P. Putnam's Sons, 1902, 3d ed.), I, 74—75. — Примеч. автора.

в социологии и психологии для того, чтобы доказать, что: (1) на них легко натолкнуться и (2) они легко перерождаются в коллекционирование антиквариата, которое совершенно не продвигает историю социологической теории, а лишь дублирует битву между любителями древности (назовем их «антикварами») и сторонниками всего современного (назовем их «модернистами»), на которую ушло столько интеллектуальных сил в семнадцатом и восемнадцатом веках:

Шекспир явным образом предвосхитил Фрейда в вопросе об осознании и рационализации желаний в пьесе «Генрих IV»: «Твое желанье, Гарри, отцом явилось этой мысли».

Эпиктет, не говоря уже о Шопенгауэре и многих других, по всей видимости, предвосхитил то, что я назвал теоремой Томаса: определения, даваемые людьми ситуациям, влияют на последствия: «Человека тревожат и беспокоят не вещи, а его мнения и представления о вещах»⁴⁰.

Самнер явно предугадал понятие Липпмана о стереотипах, когда писал в Нравах, что нравы «стереотипны». Спенсер пишет, что «притяжение городов прямо пропорционально массе и обратно пропорционально расстоянию», тем самым явно предугадывая теорию Стауффера об имеющихся возможностях — еще одно скорее полностью вербальное, чем сущностное сходство.

Понятие Веблена «неспособность, приобретенная благодаря обучению» (подхваченное, развитое и примененное другими социологами), которое явно предугадал Филип Хамертон в своей давно забытой книге, опубликованной в 1873 г., написав, что «умственные отказы» [торможения] не указывают «ни на какую врожденную неспособность, а [лишь] на то, что ум стал непригодным из-за приобретенных привычек и обычных для него занятий», таким образом породив «приобретенную непригодность» («Интеллектуальная жизнь»).

Джон Стюарт Милль предугадал в общем правиле частный случай воздействия Хоторна, определенного веком позже: в экспериментах «воздействие могло быть оказано не изменением, а средствами, использованными для введения изменения. Однако возможность этого последнего предположения в целом допускает убедительную проверку с помощью других экспериментов».

У Аристотеля есть предвосхищение понятия «значимых других» Дж.Х. Мида, когда он пишет в «Риторике», что «люди, перед которыми нам стыдно, это те, чьим мнением мы дорожим... и т.д.».

⁴⁰ Родившиеся в один и тот же год и оказавшиеся в конце концов в оживленной атмосфере социологического исследования, характерной для университета в Чикаго в первой трети нашего столетия, У.И. Томас и Дж.Г. Мид пользуются почти одинаковым языком при формулировке теоремы — Томас в общем виде, Мид в более ограниченном. Так, Томас говорит: «Если люди определяют ситуации как реальные, они реальны по своим последствиям». Мид говорит: «Если что-то не признают действительным, то оно и не функционирует в данном сообществе как действительное». Movements of Thought in the Nineteenth Century (University of Chicago Press, 1936), 29. — Щимеч. автора.

Особый пример сбывшегося пророчества французского философа и ученого семнадцатого века Пьера Гассенди, утверждавшего, что астрологические предсказания о судьбе отдельных людей способствуют их самоосуществлению в силу стимулирующего или подавляющего воздействия этих предсказаний на этих людей.

Широко распространенным примером данной точки зрения служит утверждение, что пословицы полностью передают общепринятые социологические идеи; так, стоит человеку усвоить отраженный в пословице девиантный образ, и его поведение станет девиантным: «Назовите человека вором, и он начнет воровать».

Этот быстро подобранный список примеров, который при желании мог бы пополнить любой грамотный социолог, показывает, с какой легкостью можно взять и указать на настоящие или мнимые предвидения и предвосхищения сразу после обнародования теоретической идеи или эмпирических данных. Такое приписывание теоретических заслуг не способствует пониманию исторического развития мысли. И при исследовании многократных открытий в естественных и биологических науках, и для плодотворных исторических изысканий требуется детальный анализ как теоретической сути более ранних и поздних вариантов, так и условий, способствующих в каждом конкретном случае преемственности или прерывности идей. Прекрасным примером такого изыскания является тщательное изучение Дж. Дж. Шпенглером утверждения Лавджоя, что в Басне о пчелах Манде-виля (1714) полностью предугаданы все основные идеи Веблена, развитые в его «Теории праздного класса»⁴¹. Не принимая поверхностное сходство за достаточное доказательство, Шпенглер подвергает эти два комплекса идей скрупулезному анализу, выявляя таким образом глубинные различия, помимо случайного сходства между ними. При этом он показывает, как первоначально малые, но функционально существенные различия в формулировках приводят к разным теоретическим заключениям, которые потом подхватывают и развивают последователи.

3. Предвосхищения. Идентификация предвидений и предвосхищений, которая обсуждалась в предыдущем разделе, встроена в информационные каналы социальной системы науки; ради их обнаружения не прикладывают больших усилий. Однако постоянное выискивание предвосхищений означает преднамеренный, целенаправленный поиск разного рода предшествующих вариантов научных идей. Впадая в крайность, искатель предвосхищений описывает малейший оттенок сходства между более ранними и поздними идеями как факти-

⁴¹ J.J. Spengler, «Veblen and Mandeville Contrasted», WeltwirtschaftlichesArchiv. Zeitschrift des Institutes fur Weltwirtschaft an der Universitat Kiel, 1959, 82, 3—67. — Примеч. автора.

чес кую идентичность. Истоки этого мотивированного поиска самые различные. В некоторых случаях он, по-видимому, продиктован страстным стремлением доказать, что ничего нового в этом мире нет. Поиск тогда представляет собой настоящую «человеческую комедию», в то время как каждый усердно старается сделать новые открытия, чтобы способствовать развитию своей дисциплины, ученые утверждают, что все важное, наверное, было открыто раньше⁴². В других случаях на поиск воодушевляют шовинистические пристрастия. Когда новую формулировку выдвигает ученый чуждой национальности или чуждой школы мышления или, если обобщить, членлюбой внешней группы, у искателя предвосхищений появляется стимул найти какое-то мнимое предвидение или предугадывание у интеллектуально близкого предка ради того, чтобы восстановить соответствующее его взглядам распределение заслуг внутри системы. В остальных случаях поиск, похоже, обусловлен враждебностью к открывателю-современнику, с которого, наверно, удастся сбить спесь, если выложить ему предвосхищения его объявленного им нового открытия. Но это выискивание предвосхищений становится особенно заметным, когда оно воплощается в целенаправленное развенчание «модернистов» в пользу «антикваров», то есть когда отбирают у живых и отдают мертвым⁴¹. Каковы бы ни были мотивы искателя предвосхищений, которые в лучшем случае можно лишь очень осторожно вывести из его произведений, наблюдаемая модель остается во многом такой же. Фактически целенаправленный поиск предвосхищений можно выразить в виде кредо:

Открытие не подлинное,

Если подлинное, то не новое;

Если же и новое и подлинное, то несущественное.

На такого рода критерии указывают как жертвы искателя предвосхищений, так и беспристрастные наблюдатели. Часто страдавший от упреков искателя предвосхищений Уильям Джеймс нашел в себе силы описать «классические стадии судьбы теории»: сначала «она подвергается нападкам как абсурдная; потом признают, что она истинная, но очевидная и несущественная; и наконец, ее счи-

⁴² Ученым, как и другим людям, часто присуще поведение, опровергающее те
самые предположения, которые они пытаются подтвердить. Уайтхед ссылается на
бихевиориста в 1920-х, заявлявшего, что его цель — показать, что цель не имеет зна
чения в человеческом поведении. — Примеч. автора.

⁴³ Битва между «модернистами» и «антикварами» печально известна своей про
должительностью. Описание этой бессмысленной битвы, превратившейся в нескон
чаемую войну, с которой я весьма близко знаком, сделано в кн. Merlon, On the Shoulders
of Giants. — Примеч. автора.

тают настолько важной, что ее противники утверждают, будто сами ее открыли»⁴⁴. Кроме того, спровоцированный «неправильно толкующими» его прагматическое изложение истины, Джеймс горестно жалуется на неискренность оппозиции, «которая уже стала выражаться шаблонной фразой: что ново — то не истинное, а что истинное — то не ново... Если мы не сказали ничего нового, почему так трудно было уловить, что имелось в виду? (А затем следует мастерски сформулированное сдержанное высказывание.) Едва ли дело лишь в туманности наших высказываний, ведь по другим вопросам нам удалось довести свою мысль до читателя»⁴⁵.

В то время как жертвы бурно протестуют против выискивания предвосхищений, историки науки взирают на него с полной бесстрастностью. Так, Джордж Сартон, на данный момент старейшина среди историков науки во всем мире, отметил, что

яростные возражения против открытия, особенно против того, которое в той же мере нарушает душевное равновесие, в какой и является великим, обычно проходят две стадии. Первая — это отрицание, лучшим примером которого являются парижские противники концепции кровообращения: теория Гарвея неверна, это абсолютная чушь и т.д. Когда эта точка зрения оказывается непригодной, наступает вторая стадия. С открытием-то все в порядке, но сделал его не Гарвей, а многие другие задолго до него. Первоначально именно Ван Дер Линден как главный последователь Гиппократа того времени утверждал, что... «не может быть и тени сомнения, что Гиппократ знал о кровообращении!». Это хороший пример того, как рассуждают люди с филологическим складом ума, принимая слова за реальность⁴⁶.