Стремление человека к целостности
[1] Смысл (пафос, мотив) исследования.
Данный пункт совпадает с аналогичным пунктом схемы предыдущего фрагмента исследования.
[2] Конституирование сущности.
В исследуемом явлении – стремлении человека к целостности – мы обнаруживаем в человеческой деятельности свойства, которые фиксируем в следующих тезисах:
· Смысл деятельности субъекта представляет тот размытый фокус этой деятельности, на который всегда нацелен субъект и относительно которого все его конкретные инструментальные действия составляют периферию (схема из гештальтпсихологии).
· Деятельность субъекта дискретна, то есть в каждом моменте дана ему целиком и как целое неразложима в пространстве и времени.
· Явления стремления к целостности и стремления к развитию связаны друг с другом через инструментализацию субъектом своей деятельности.
· Субъект должен обладать «материально» выраженным предметом своей деятельности.
[3] Материал исследования.
· Белинский В.Собр. сочинений в 3 томах
· Валери П.«Об искусстве»
· Злобин И.С.«Деятельность – труд – культура»
· Мамардашвили М.«Лекции по античной философии»
· Полани М.«Личностное знание. На пути к посткритической философии»
· Фромм Э.«Иметь или быть?»
· Ясперс К.«Смысл и назначение истории».
[4] Комментарий.
Американский исследователь Ч. Барнардтак характеризует данное качество в приложении к управлению /64/: «Общий смысл целого не очевиден и фактически вообще не виден на поверхности. В управлении доминирует конкретный аспект – экономический, политический, религиозный, научный, технологический – с тем результатом, что высшая эффективность не обеспечивается и неудача постоянно нам угрожает. Несомненно, что нарастание кризиса из-за несбалансированного подхода ко всем факторам является основанием для корректирующих действий со стороны руководителей, которые обладают искусством чувствовать целое. Формальная и упорядоченная концепция целого редко имеется в готовом виде, и возможно она редко достижима, за исключением редких гениев руководства».
Стремление к целостности прежде всего означает постоянное охватывание человеком своей деятельности неким единым смыслом, который создает «внутреннюю» согласованность деятельности в ситуации вынужденного достижения человеком многих и разнообразных, по отдельным параметрам трудно совместимых целей (чаще всего «спровоцированных» внешними обстоятельствами). Целей у человека, в отличие от смысла, всегда много и они преходящи, поскольку цель, с одной стороны, ориентирована на достижение некоторого состояния деятельности (ограниченного значениями вполне конкретных ее параметров), с другой стороны, это достижение, как процесс, само ограничено некоторыми ресурсами (временем, финансами) и обстоятельствами. Смысл же деятельности ограничений не «знает».
Хотя не всегда проводится четкое различение понятий смысла и цели, но оно обычно возникает при всяком более-менее глубоком анализе предмета. Так, например, И.С. Злобин/69, 116-117/ не вводит понятие смысла, как отличное от понятия цели, однако, он все равно разделяет деятельность на деятельность по целеполаганию (у нас это как раз деятельность, развернутая в смысловой ориентации) и на деятельность по достижению цели (у нас это понятие действия – элемента деятельности): «В труде, ориентированном на цели, человек не выступает в качестве целеполагающего субъекта. ... Способы реализации цели, по определению, не могут быть представлены в самом процессе целеполагания. Ни в этих способах, ни в полученном на их основе локальном результате невозможно обнаружить источник возникновения новых целей, источник развития. ... Необходимо рассматривать все эти функциональные формы не просто как структурные элементы целесообразных и целенаправленных действий для достижения того или иного локального результата, а в составе деятельностного отношения – в качестве моментов, всего лишь моментов, целостной деятельности. ... Деятельность как философская категория по определению обладает атрибутом целостности и именно потому, что не может быть представлена системой целесообразных действий или разложена на отдельные действия».
Удачна по нашему мнению характеристика целостности, данная К. Ясперсом/159, 35/: «Целое являет собой напряжение несоединимого». Где напряжение и есть идущее из трансценденции (через смысл, духовное постижение) схватывание в единое «несоединимого» (обстоятельств, собственных целей, возможностей, предпочтений, тенденций, рисков и прочего), что совершенно невозможно в рамках строго опредмеченного бытия, поскольку именно здесь его разнообразие становится несоединимым по сути. Реальная деятельность человека настолько наполнена таким «несоединимым», что при отсутствии целостности приводит человека к постоянным внутренним и внешним конфликтам и противоречиям, а в итоге к разрушению и неосуществлению самой деятельности.
Еще одну характеристику целостности дает М. Мамардашвили/88, 35/: «Почему появилось такое особое слово «диалектика», отличное от логики? (Я не имею при этом в виду часто абсолютно неграмотные рассуждения о существовании якобы особой диалектической логики в отличие от формальной логики и т.д.). Греки этим словом называли реальные обстоятельства. Они понимали, что есть такие явления, которые не выводимы и которые не могут возникнуть как конечное звено непрерывной цепи их обусловливания. … Они возникают в воронке, окруженной натяжениями противоречий. Вот что греки называли диалектикой. Внутри – вспыхивает или не вспыхивает. А если вспыхивает – тогда целостно. … Помимо того, что совесть – самоосновное явление, оно еще и неделимое или целостное явление. В том смысле, что если совесть есть, то она присутствует вся целиком; совести не бывает половины или четверти. … Чтобы мы могли говорить о чем-то в терминах психологии (я опять возвращаюсь к примеру), в любой точке совокупности явлений, которые я охватываю как психологические, должна присутствовать совесть. Совесть везде: в маленьком присутствует вся целиком, в большом присутствует целиком – и тогда я могу говорить о ней, как о психологическом явлении. Область бытия есть область неделимого. О ней говорим: бытие едино и неделимо. Оно неподвижно, оно везде, оно вечно». Вот так же как совесть в приведенной цитате целостна и деятельность – если она есть, то она есть вся (целиком), сейчас и здесь. Эта важнейшая посылка не только не допускает пространственной «делимости» деятельности, но и ее разворачивания («делимости») во времени! Понятно, что деятельность пребывает во времени, но это пребывание, как выражается Мамардашвили, дискретно, то есть, в каждом моменте времени деятельность пребывает вся целиком. Во времени м.б. развернуты действия, цели, но не деятельность и не ее смысл.
Целостность – это то, что в своих действиях неосознанно схватывается любым талантливым человеком – художником, инженером, музыкантом, поэтом, исследователем, политиком. Именно это свойство сразу выделяет талантливого человека из окружения, ибо иначе всякий сколь угодно оригинальный, но узко профессиональный «ход» оставался бы лишь удачей, на которую всегда в равной мере могли бы надеяться и другие. Однако, целостность действия и целостность деятельности не совсем совпадающие понятия. В масштабе действия (поведения) «удержание» целого (целостности поведения) можно считать почти естественным актом. Полани/116, 144/: «Гештальтпсихологии мы обязаны многими данными, свидетельствующими о том, что восприятие – это осмысление ключевых признаков, интегрированных в структуре целого. Однако восприятие, как правило, функционирует автоматически, без всякого сознательного усилия со стороны воспринимающего, который даже и в ходе последующей проверки результатов не вносит каких-либо исправлений в восприятие. При этом зрительные иллюзии рассматривались на тех же правах, как и правильные восприятия: и те и другие возникают как результат динамического баланса единичных структурных элементов, интегрируемых в рамках некоторого осмысленного целого». На уровне же деятельности целостность чаще всего есть результат достижения. То, что стремление к целостности «живет» в человеке еще не означает осуществленности целостности в деятельности человека. Достижение целостной деятельности столь же проблематично, как проблематично осуществление и самого человека. Попытку дать целостную характеристику именно деятельности мы встречаем у Белинского/30+, 384/: «Читая Гомера... вас более всего поражает и занимает разлитое в поэзии Гомерадревнеэллинское миросозерцание и самый этот древнеэллинский мир. ... В Шекспиревас останавливает прежде всего не художник, а глубокий сердцевед, мирообъемлющий созерцатель. ... В поэзии Байронапрежде всего вашу душу обоймет ужасом удивления колоссальная личность поэта, титаническая смелость и гордость его чувств и мыслей. В поэзии Гетеперед вами выступает могучий царь и властелин внутреннего мира души человека. В поэзии Шиллеравы преклонитесь перед трибуном человечества, провозвестником гуманности, страстным поклонником всего высокого и нравственно прекрасного. В Пушкине, напротив, прежде всего увидите художника, вооруженного всеми чарами поэзии, исполненного любви, интереса ко всему эстетически прекрасному, любящего все, терпимого ко всему». Поль Валерив статье «Введение в систему Леонардо да Винчи» отмечает /38, 29/: «Секрет Леонардо – как и Бонапарта, – тот, которым овладевает всякий, кто достиг высшего понимания, – заключается лишь в отношениях, какие они обнаружили, были вынуждены обнаружить между явлениями, чей принцип связности от нас ускользает». И это обнаружение отношений, связей как раз есть то целостное схватывание несоединимого, о котором говорит Ясперс.
Полани приводит следующий любопытный пример. Математик Адамарговорил, что он обычно делал в вычислениях больше ошибок, чем его же ученики, но зато и быстрее обнаруживал эти ошибки, потому что замечал, что результаты выглядели неверными. То есть, это почти так же, как если бы Адамарсвоими вычислениями просто «рисовал» портрет концептуальных прообразов своих заключений – текущая ситуация оценивается не безупречностью проделанного логического вывода (удел учеников), но ее схожестью с ожидаемым результатом (ход учителя). К проблеме целостности (целого) Поланив той или иной форме обращается неоднократно /116, 90/: «Неловкость, возникающая при перемещении фокуса сознания на вспомогательные элементы действия, широко известна как застенчивость. ... Это разрушает чувство контекста. ... Избавиться от этого можно лишь в том случае, если удастся высвободить сознание, прикованное к мелочам, и сосредоточить его на явном понимании той деятельности, в которой мы заинтересованы. ... Такую деятельность можно назвать логически не детализируемой, так как нетрудно показать, что прояснение деталей логически противоречит выполнению деятельности или данному контексту. ... Классическое положение гештальтпсихологии: части фигуры или мелодии должны восприниматься в совокупности, поскольку при восприятии их по отдельности, они не составляют целого. ... Если мы упускаем из вида целое фигуры, то ее части теряют смысл как части. Больше всего наполнены смыслом, конечно, слова. В этой связи интересно вспомнить, что, используя слова в устной и письменной речи, мы осознаем их исключительно как вспомогательные средства. Этот факт обозначается как прозрачность языка». Интересно, что Поланиговорит о наполненности слов смыслом и тут же о прозрачности языка, то есть, слова как бы одновременно являются носителями смысла, но и не «загораживают» его. А последнее означает, что смысл в какой-то своей ипостаси все же «за словами», а не «в словах». Такое понимание смысла деятельности в предыдущем разделе стремились дать и мы.
Поланитакже обращает внимание на открытую в гештальтпсихологии связь целостности с периферическим сознанием – инструментальностью деятельности /116, 92/: «Гештальтпсихология описала трансформацию объекта в инструмент как случай поглощения части целым. ... Когда мы сфокусированы на целом, мы осознаем части периферическим сознанием, причем эти два осознания имеют примерно одинаковую интенсивность. Если какая-то часть представляется периферической по отношению к целому, это означает, что она участвует в формировании этого целого и эту ее функцию мы можем рассматривать как ее смысл относительно целого. ... Таким образом, можно выделить два типа целостностей и два типа значений. Наиболее ясным представляется такой тип значения, когда одна вещь (например, слово) означает другую вещь (например, объект). Здесь соединены в одно целое – знак и объект. Другого рода вещи, такие, как человеческое лицо или мелодия, образуют очевидные целостности, но значение их является проблематичным, так как заключено в них самих. Например, палку можно использовать для ощупывания, для указания и для нанесения удара, легко понять, что все, что используется в определенном контексте, имеет в этом контексте свой смысл, а сам этот контекст воспринимается как осмысленный. Значение, которым контекст обладает сам по себе, мы можем назвать экзистенциальным, в отличие от денотативного (репрезентативного) значения». В том, как акценты внимания субъекта фокусируются на целом, а инструмент как бы перестает им замечаться, просматривается достаточно распространенное явление. Например, в оригинальном взгляде Умберто Экона понятие истины встречается следующая схема /136, 38/: «Исходный порядок – это как сеть или как лестница, которую используют, чтобы куда-нибудь подняться. Однако после этого лестницу необходимо отбрасывать, потому что обнаруживается, что, хотя она пригодилась, в ней самой не было никакого смысла … Единственные полезные истины – это орудия, которые потом отбрасывают».
Учитывая, что инструментализация деятельности есть один из моментов развития деятельности субъекта, и, с другой стороны, что посредством инструментов осуществляется схватывание целого, то в этом мы наблюдаем проявление еще одной связи явлений – стремление к целостности и стремление к развитию связаны друг с другом через инструментализацию деятельности субъекта.
Анализ значимости и необходимости для творчества свойств целостности и обособленности (одного из рассматриваемых нами признаков стремления к развитию) мы находим у В. Белинского/30 …, 559-561/: «Истинно художественные произведения не имеют ни красот, ни недостатков: кому доступна их целостность, тому видится одна красота. Только близорукость эстетического чувства и вкуса, неспособная обнять целое художественного произведения и теряющаяся в его частях, может в нем видеть красоты и недостатки, приписывая ему собственную свою ограниченность. ... Закон обособления и замкнутости в частном явлении общего есть основной закон мировой жизни! И в искусстве он открывается с таким же полновластием, как и в природе: в уразумении тайны закона обособления заключается разгадка тайны искусства. Творческая мысль, запав в душу художника, организуется в полное, целостное, окончательное, особенное и замкнутое в себе художественное произведение. ... Только органическое развивается из самого себя, только развивающееся из самого себя является целостным и особенным, с частями, подчиненными одному общему. Вот почему, например, роман Вальтера Скотта, наполненный таким множеством действующих лиц, нисколько не похожих одно на другое, представляющий такое сцепление разнообразных происшествий, столкновений и случаев, поражает вас одним общим впечатлением, дает вам созерцание чего-то единого». И подобно произведению искусства деятельность субъекта должна восприниматься и оцениваться только как целое (в той степени, в какой оценка «извне» вообще возможна). Но такой целостный взгляд на деятельность и наиболее сложен.
Целостность деятельности помогает человеку преодолеть появление каких бы то ни было форм отчуждения. Из чего следует уже не как нравственный выбор, а как императив: апробируй и осуществляй все на себе! То есть, ничто, значащее для конкретного человека, не может быть выведено им за рамки собственной деятельности. Таким образом, целостность следует сегодня рассматривать также и как одно из ведущих «технологических» оснований построения деятельности субъекта.
Хотя результат постижения целостности, как и всякий результат, всегда конкретен (идея картины, научная гипотеза, мелодия), но сам момент целостного схватывания деятельности – это момент трансцендентного в человеке. То есть, целостность так же, как и смысл, порядок, развитие, уходит корнями в трансцендентное, что указывает, соответствует его природной сущности.
Целостность нельзя путать с гармонией как соразмерностью чего-то уже наличествующего. Деятельность принципиально не может быть ограничена исключительно «гармоничными» элементами – она полнее. Правда, гармония может быть следствием целостности, но не наоборот. Так, «жить в гармонии с природой» (или обществом) вовсе не означает принять себя и природу (общество) как они есть – они всегда противоречивы, негармоничны, но означает преодолеть себя (прежде всего) и природу (что также в результате может оказаться неизбежным). И такое преодоление уже предполагает наличие (априори) целостной деятельности, становящейся [в развитии] в том числе и все более гармоничной.
Целостность нельзя путать также и с разносторонностью, всеохватностью интересовчеловека, ибо иначе многие талантливые и даже гениальные люди (например, Борис Пастернак, Лев Ландау, Ван Гог, Поль Гоген, Эммануил Кант) выглядели бы как раз лишенными целостности в силу одержимости исключительно своим творчеством и узостью прочих интересов.
Явление целостности включает в себя также стремление человека к обладанию. Проблеме обладания посвящена работа Э. Фромма«Иметь или быть?» /142/, где он рассматривает понятие обладания с этических позиций. Нам представляется недопустимым, хотя Фроммэто и делает, соотносить категорию обладания с категорией бытия. Это понятия разных масштабов. Обладание есть всего лишь элемент бытия! Их нельзя противопоставлять. Понятно, что реальность современного мира раздражает масштабом проявляемого стремления к материальному обладанию, но это не повод разрушать определенные принципы.
Стремление человека к обладанию обнаруживает себя начиная от примитивного детского стремления к материальному обладанию до стремления уже умудренных жизнью людей к обладанию духовному – обладанию свободой, жизненным смыслом, истиной и т.д. С этой эволюцией степени «проработанности» человеком его стремления к обладанию отчасти связано и его нравственное восхождение. В этом смысле вопрос Э. Фромма«Иметь или быть?» правильнее было бы переформулировать в вопрос «Чем обладать?», что позволило бы человеку не пугаться своей собственной природы и может быть успокоило «моралистов».
Можно сказать, что одна из глобальных проблем современности – отчуждение – также указывает нам на актуальность рассматриваемого нами стремления человека к обладанию. Ведь обладание по своему существу противоположно отчуждению.
Обладание имеет свойство неограниченности, но отдельно – в рафинированно взятом – материальном аспекте (так, состояния отдельных людей достигают нескольких миллиардов долларов, то есть, достигают бесконечности по меркам здравого смысла) или в отдельно взятом духовном аспекте (отдельные личности в своем духовном восхождении достигали святости). В то же время, материальное и духовное обладания имеют свойство взаимной ограниченности, корреляции (так в Новом Завете: «А Я говорю вам, скорее верблюд пролезет в игольное ушко, нежели богач попадет в рай»).
Стремление человека к обладанию в процессе построения и осуществления им своей деятельности выражается достаточно разнообразно – он может стремиться к отождествлению себя со своей деятельностью, то есть к обладанию ею, но может стремиться лишь к обладанию ее результатами, причем, иногда достаточно косвенными – к денежному вознаграждению за труд, например. В последнем случае усилия человека есть именно труд в силу их отчужденности от человека (различие труда и деятельности введено и исследовано К. Марксом/91/).
С явлением обладания связана проблема возможности осуществления групповой, коллегиальной деятельности субъектов, то есть проблема общего предмета при индивидуальных стремлениях к обладанию. Действительно, возможно ли осуществление субъектом своего стремления к обладанию в ситуации коллективных усилий, или усилия эти будут здесь исключительно трудовыми, отчужденными, а деятельность вообще невозможна? Не исключено, что подобные ситуации в реальности не окажутся ни строго трудовыми, ни строго деятельностными. Для нас, по крайней мере, ясно, что явление обладания актуально для праксеологических исследований.
Примечательно, что в условиях правильно построенной профессиональной деятельности, то есть, ориентированной также и на стремление ее субъекта к целостности, практически нет шанса у традиционного «узкого» специалиста (понятно, что это при условии «правильно» построенного предприятия в целом – при наличии адекватного контекста).
Деятельность и основные, связанные с ней явления (смысл, развитие, порядок, целостность) требуют к себе внимания субъекта подобно тому, как этого внимания требуют (и иногда получают) такие стороны человеческого бытия как: здоровье, физические и интеллектуальные способности, нравственность, причастность, ответственность и т.п.