Сидят (слева направо): Анатолий Добрынин, Андрей Громвко, Джон Ф.Кеннеди.

 

Сначала немного РїРѕРіРѕРІРѕСЂРёРІ Рѕ Берлине, Громыко наконец перешел Рє РљСѓР±Рµ. Как уверяет Роберт Кеннеди: «Громыко заявил, что хочет обратиться Рє президенту Кеннеди Рё Соединенным Штатам РѕС‚ имени премьера Хрущева Рё Советского РЎРѕСЋР·Р° РїРѕ РїРѕРІРѕРґСѓ снятия напряжения, существующего РІ последнее время РІ отношении РљСѓР±С‹. Президент сидел пораженный Рё даже отчасти восхищенный хладнокровием Громыко… Рё отвечал твердо, однако СЏРІРЅРѕ опасаясь, провокации…» [211]. Журналист Эли Абель сообщает: «Президент дал Громыко СЏРІРЅСѓСЋ возможность отойти РѕС‚ прежних уверений Хрущева Рё Добрынина Рѕ том, что ракеты РЅР° РљСѓР±Рµ представляют СЃРѕР±РѕР№ всего лишь противовоздушную оборону… РќРѕ Громыко СѓРїРѕСЂРЅРѕ повторял прошлые уверения, которые, как знал теперь президент, были чистой ложью. Кеннеди же перед фактами его РЅРµ поставил» [212]. «Президент сохранял полное спокойствие… Рё РЅРµ выказывал РЅРё малейшего признака напряжения или гнева» (Соренсон) [213].

Покидая Белый РґРѕРј, Громыко находился РІ состоянии «необычной веселости» (Абель) [214]. Репортеры пытались узнать Сѓ него, Рѕ чем шла речь РЅР° встрече. «Громыко усмехнулся, пребывая СЏРІРЅРѕ РІ отличном настроении, Рё заявил, что беседа была "полезной, очень полезной"В» [215]. Как пишет Роберт Кеннеди: «Я прибыл РІ Белый РґРѕРј РІСЃРєРѕСЂРµ после того, как встреча закончилась Рё Громыко удалился. Президент, если можно так выразиться, был весьма недоволен разговором СЃ СЂСѓСЃСЃРєРёРјРёВ» [216]. «Я умирал РѕС‚ желания сунуть РёРј РІ РЅРѕСЃ наши доказательства РёС… обмана», – признался Кеннеди. РћР± этом сообщает политолог Дэвид Детцер [217]. РќРµ выходя РёР· кабинета, президент так прокомментировал встречу подошедшим Роберту Лаветту Рё Мак-Банди: «…только что, десять РјРёРЅСѓС‚ назад РІ этой самой комнате Громыко СЃ непроницаемым лицом РїСЂРѕРёР·РЅРѕСЃРёР» такую СЏРІРЅСѓСЋ ложь, какой СЏ давненько уже РЅРµ слыхивал. РќР° протяжении всей беседы Сѓ меня РїРѕРґ СЂСѓРєРѕР№ РІ среднем ящике стола лежали фотографии, сделанные СЃ самого близкого расстояния… Рё Сѓ меня был большой соблазн показать РёС… советскому министру» [218].

РќРѕ давайте сначала рассмотрим поведение посла Добрынина. Возможно, РЅР° этой встрече РѕРЅ был единственным, кто РіРѕРІРѕСЂРёР» правду. Роберт Кеннеди полагает, что СЂСѓСЃСЃРєРёРµ лгали Рё Добрынину, РЅРµ считая его РѕСЃРѕР±Рѕ умелым обманщиком, Рё тот искренне отрицал факт размещения советских ракет РЅР° РљСѓР±Рµ, как делал это Рё РІ предыдущих беседах СЃ братом президента [219].

Ради подобных целей правительства частенько РІРІРѕРґСЏС‚ РІ заблуждение СЃРІРѕРёС… послов. Почти так же поступил Рё сам Джон Кеннеди СЃ Эдлаем Стивенсоном, РЅРµ поставив того РІ известность Рѕ Заливе Свиней [220], Рё, как указывает Алисон: «…точно так же РЅРµ проинформировали Рѕ Перл-Харборе Рё СЏРїРѕРЅСЃРєРѕРіРѕ посла РІ РЎРЁРђ; Р° немецкого посла РІ РњРѕСЃРєРІРµ – Рѕ плане "Барбаросса"В» [221]. Р’ период между июнем 1962 РіРѕРґР°, РєРѕРіРґР° Советы, вероятно, решили разместить СЃРІРѕРё ракеты РЅР° РљСѓР±Рµ, Рё этой встречей РІ середине октября СЂСѓСЃСЃРєРёРµ постоянно использовали Добрынина Рё Георгия Большакова, ответственного Р·Р° общественную информацию советского посольства, для того чтобы периодически уверять членов администрации Кеннеди (Роберта Кеннеди, Честера Боулса Рё Соуренсона) РІ том, что никаких ядерных ракет РЅР° РљСѓР±Рµ размещено РЅРµ будет. Большакову Рё Добрынину РІРѕРІСЃРµ РЅРµ обязательно было знать правду, Рё, скорее всего, РѕРЅРё ее Рё РЅРµ знали. РќРё Хрущев, РЅРё Громыко Рё никто РёРЅРѕР№, знавший правду, РґРѕ 14 октября СЃ американцами РЅРµ встречались. Правда, Хрущев РІ этот период принимал РІ РњРѕСЃРєРІРµ американского посла Фоя Колера, РЅРѕ Рё тогда РѕРЅ отрицал нахождение ракет РЅР° РљСѓР±Рµ. Впервые СЂСѓСЃСЃРєРёРµ забеспокоились Рѕ том, что РёС… ложь может быть раскрыта, только тогда, РєРѕРіРґР° Хрущев, Р° через РґРІР° РґРЅСЏ Рё Громыко совершили непростительные ошибки.

На встрече в Белом доме столкнулись два обмана – один со стороны Кеннеди, другой со стороны Громыко. Некоторым читателям может показаться странным употребление мной слова обман по отношению к Кеннеди, а не только к советского министру. Большинству людей не нравятся такие слова относительно обожаемых кумиров, поскольку они (но не я) считают ложь злом. Но действия Кеннеди подпадают под мое определение лжи как сокрытия информации. Оба: и Кеннеди, и Громыко скрывали друг от друга то, что, по мнению и того и другого, являлось правдой, то есть размещение на Кубе ядерных боеголовок. И мой анализ дает возможность понять, почему именно Кеннеди выказал больше признаков обмана, чем Громыко.

Поскольку и тот и другой лидеры приготовили линии своего поведения (у каждого для этого были и время и возможности), то проблемы, как именно скрывать, истину, не было. Безусловно, оба лидера испытывали боязнь разоблачения, ибо на карту было поставлено слишком многое; может быть, замеченное всеми волнение Кеннеди в тот момент, когда он приветствовал Громыко, и проявляло ту самую боязнь. Его ставка (а соответственно и боязнь) была больше, чем у русского министра. США все еще пребывали в нерешительности относительно своих дальнейших планов. Не было даже окончательной информации о том, сколько именно ракет размещено и в какой стадии готовности они находятся. Советники президента считали, что ему нужно держать информацию разведки в тайне, поскольку, если бы Хрущев узнал об этом, то у русских появилась бы реальная возможность тактического преимущества. Как говорит Мак-Джордж Банди, «различие именно в том и заключалось (я почувствовал это уже тогда и чувствую по сей день), что русские продемонстрировали свою ложь всему миру и самым неуклюжим образом» [222]. Советам надо было выиграть время для завершения строительства своих баз, однако, если бы американцы узнали о них в тот момент, особой опасности для них в этом не было; всем было ясно и так, что американские разведывательные самолеты U-2 все равно раньше или позже обнаружат эти базы, если еще не обнаружили.

Но даже если ставки были равны, Кеннеди все равно мог испытывать боязнь в гораздо большей степени, ибо, возможно, не был так уверен в своих способностях ко лжи, как советский министр. Такой практики, как у Громыко, у него явно не было. Кроме того, последний чувствовал себя более уверенно еще и потому, что, скорей всего, разделял точку зрения Хрущева, сформировавшуюся год назад во время саммита в Вене и выражавшуюся в том, что Кеннеди, мол, не очень крепок.

Помимо гораздо более сильной боязни разоблачения, у Кеннеди был тяжелее и груз скрываемых эмоций. Как я уже цитировал выше, президент на протяжении всей встречи испытывал чувства удивления, восхищения и неприязни. Его могла бы выдать утечка информации о любой из этих эмоций, поскольку в том контексте любая оплошность говорила бы о том, что истинное положение дел американцам известно. С другой стороны, Громыко мог испытывать восторг надувательства, что только подтверждается сообщениями о его непривычной веселости по уходе из Белого дома.

И все же рассчитывать на утечку информации и проявление признаков обманаособо не могла ни та ни другая сторона, поскольку и с той и с другой стороны действовали люди весьма опытные и обладавшие определенными личными свойствами, позволявшими им скрывать любые эмоции. И все же повторюсь: у Кеннеди этих эмоций было больше, он был менее умел и менее уверен в себе. Культурные и языковые различия могли прикрыть его промахи, однако советский посол вполне мог их заметить. Высокообразованный, много лет проживший в Америке, свободно владеющий языком и отлично изучивший особенности национального поведения, Добрынин имел еще и то преимущество перед президентом, что был скорее сторонним наблюдателем, чем прямым участником беседы. Правда, в таком же положении находился и посол Томпсон.

Р’ то время как Сѓ меня есть РјРЅРѕРіРѕ возможностей изучить описания этой встречис американской стороны, информация СЃРѕ стороны Советов практически отсутствует, Рё потому нет возможности решить, знал Добрынин правду или РЅРµ знал. Сообщение Рѕ том, что РѕРЅ выглядел ошарашенным Рё СЏРІРЅРѕ потрясенным, РєРѕРіРґР° спустя четыре РґРЅСЏ госсекретарь Раск поставил его РІ известность РѕР± обнаружении РЅР° РљСѓР±Рµ советских ядерных ракет Рё установлении американской РјРѕСЂСЃРєРѕР№ блокады, может служить доказательством того, что Добрынин действительно ничего РЅРµ знал [223]. Если собственное правительство РЅРµ сообщило ему Рѕ размещении ракет, то такая реакция РЅР° заявление госсекретаря вполне естественна. Хотя, если РѕРЅ знал Рё Рѕ ракетах, Рё РёС… обнаружении американцами, РѕРЅ РјРѕРі быть потрясен Рё просто ответными военными мерами РЎРЁРђ. Большинство аналитиков сходятся РЅР° том, что СЂСѓСЃСЃРєРёРµ РЅРµ ожидали РѕС‚ Кеннеди столь решительных ответных действий.

Но моя задача не в том, чтобы выяснить, был ли раскрыт обман Кеннеди, а в те чтобы объяснить, почему и как он мог быть раскрыт, несмотря на сложность этой задачи. Говорят, Кеннеди не смог обнаружить в речи Громыко никаких промахов, но ему и не было нужды их обнаруживать, поскольку доказательства уже лежали у него в столе. Вооруженный этим обстоятельством, он мог даже восхищаться умением Громыко.

Анализируя эти РґРІР° международных обмана, СЏ утверждаю, что Гитлер, Кеннеди Рё Громыко были прирожденным лжецами, изобретательными Рё умными, отличными собеседниками, умеющими убедить партнера… Более того, убежден, что любой политик, пришедший Рє власти частично благодаря умению участвовать РІ дебатах Рё произносить речи РЅР° публике, ловко отвечающий РЅР° РІРѕРїСЂРѕСЃС‹ пресс-конференций, создавший себе блистательный РёРјРёРґР¶ РЅР° телевидении Рё радио, обладает талантом прирожденного лжеца. (Хотя Громыко Рё РЅРµ достиг высшей власти, РѕРЅ выжил РІ самый трудный для Советского государства период Рё Рє 1963 РіРѕРґСѓ имел богатый опыт как РІ дипломатии, так Рё РІРѕ внутриполитической Р±РѕСЂСЊР±Рµ.) Такие люди умеют убеждать, это часть РёС… работы. Р’РЅРµ зависимости РѕС‚ того, лгут РѕРЅРё или РЅРµ лгут, способностью РєРѕ лжи РѕРЅРё обладают РІ полной мере. Разумеется, существует множество путей Рє завоеванию политической власти. И далеко РЅРµ РІСЃСЏРєРёР№ прирожденный лжец обязательно становится главой государства. РќРµ РіРѕРІРѕСЂСЋ СЏ Рё Рѕ правителях, добившихся власти благодаря своей бюрократической ловкости, или РїРѕ наследству или благодаря хитрости, – РІСЃРµ РѕРЅРё отнюдь РЅРµ обязательно прирожденные лжецы.

Умение говорить (способность скрывать и искажать смысл произносимых слов, сопровождая их соответствующими жестами и мимикой) не требуется до тех пор пока лжецу не нужно напрямую общаться со своей жертвой. Ее можно обмануть в письме, в пресс-релизе [224], посредством военных маневров или через посредников; впрочем, и все это вместе взятое не принесет успеха, если у лжеца нет стратегического умения, если он не способен продумать заранее свои действия и действия своей жертвы. Я допускаю, что все политики должны быть проницательными мыслителями и стратегами, но только немногие из них обладают тем умением говорить, которое позволяет им лгать прямо в лицо. А именно такие случаи мы и рассматриваем в этой книге.

Лгать или хотеть лгать способен далеко не каждый. Но политические лидеры все хотят лгать, по крайней мере, определенным представителям и при определенных обстоятельствах. Даже Джимми Картер, который клялся, что никогда не лгал американскому народу и который откровенно признавался в «Плейбое» в самых похотливых своих фантазиях, лгал, скрывая свои планы насильственного освобождения заложников в Иране. Аналитики, специализирующиеся на военных обманах, уже не раз пытались определить тех политиков, которые больше других склонны или способны ко лжи. Есть мнение, что они большей частью происходят из культур, где на обман смотрят сквозь пальцы [225], но доказательства того, что такие культуры действительно существуют, слишком слабы [226].

Есть еще и предположение о том, что больше всего склонных ко лжи лидеров обнаруживается в странах, где главы государств играют значительную роль в военных вопросах (особенно это касается диктаторских режимов) [227]. Однако попытка обнаружить такой тип лидеров-обманщиков на историческом материале успехом не увенчалась, но почему именно, я судить не могу, так как не имею доступа к результатам этих исследований [228].

Не существует также никаких серьезных свидетельств и в пользу того, что склонные ко лжи политические лидеры и действительно наиболее опытные и умелые в этом деле люди из всех, даже более опытные, чем, скажем, бизнесмены. Если бы это было так, то международные обманы стали бы и вообще едва ли возможны, а верификаторам скорее пришлось бы переключиться на выявление исключений, то есть лидеров, не обладающих особыми способностями в области лжи.

Теперь давайте рассмотрим обратную сторону монеты: каковы способности глав государств в области обнаружения лжи? Способней они в этом, чем другие или нет? Исследования говорят о том, что некоторые люди обладают ярко выраженными способностями к обнаружению лжи, но что это никак не соотносится с их способностями ко лжи [229].

К сожалению, подобные исследования большей частью проводятся среди студентов колледжей, и никто еще не занимался лидерами каких-либо организаций. Если тестирование таких людей покажет, что некоторые из них являются также и опытными верификаторами, то встанет вопрос, можно ли выявлять их, не прибегая к тестированию. И если можно выявлять их на основании только той информации которая в общем доступна и относительно политических лидеров, то любой лидер столкнувшийся с ложью, всегда смог бы более-менее точно оценить, насколько его противник способен обнаруживать утечку информации и признаки обмана.

Со мной в этом отношении спорит Грос, известный политолог; он утверждает, что главы государств, как правило, являются слабыми верификаторами, гораздо менее опытными, чем их помощники-дипломаты, и плохо способны оценивать характер и правдивость противников. «Главам государств и министрам иностранных дел зачастую не хватает самого примитивного умения общаться, торговаться или выуживать информацию, которая требуется им хотя бы для компетентной оценки своих оппонентов» [230]. С ним согласен и Джервис, замечающий, что главы государств порой могут переоценивать свои способности к обнаружению лжи, особенно если «их путь к власти частично основывался на определенной способности оценивать других» [231]. Но даже если лидер справедливо считает себя выдающимся верификатором, то и он может потерпеть неудачу, столкнувшись с ложью человека другой культуры и говорящего на другом языке.

Я полагаю, что Чемберлен действительно был добровольной жертвой из-за своего желания во что бы то ни стало избежать войны и потому, отчаянно желая поверить Гитлеру, переоценил свои возможности проникновения в подлинную суть немецкого лидера. Но все-таки Чемберлен был далеко не глупец; и он сознавал возможность лжи со стороны противника, но у него был слишком сильный мотив верить, ибо при отсутствии такой веры война становилась уже совершенно неизбежной. Грос считает, что такие ошибки руководителей стран и ошибочная вера в собственные верификаторские способности – дело весьма распространенное. Говоря моими словами, такое происходит особенно тогда, когда ставки очень высоки. Именно в предвидении огромного ущерба глава государства особенно уязвим для того, чтобы превратиться в добровольную жертву обмана.

Рассмотрим еще РѕРґРёРЅ пример такой добровольной жертвы. И чтобы усилить впечатление, РёР· всех примеров, приводимых Гросом, СЏ выбрал оппонента Чемберлена – Уинстона Черчилля. Последний вспоминает тот факт, что Сталин «произносил слово "РРѕСЃСЃРёСЏ" ничуть РЅРµ реже, чем "Советский РЎРѕСЋР·", Рё периодически поминал Бога» [232], что Рё заставило Черчилля гадать, Р° РЅРµ сохранил ли советский лидер некоторых религиозных убеждений? [233]

В другой раз, только что вернувшись с Ялтинской конференции в 1945 году, Черчилль так защищал свою веру в Сталина: «Я чувствую, что слово их крепко. Я не знаю другого правительства, которое держалось бы своих обещаний, даже в ущерб себе, кроме русского» [234]. Один из биографов Черчилля сказал о нем: «…даже зная все прошлое Сталина, Уинстон был готов поверить в его намерения, а преимущество оставаться в сомнении отдать русскому. Ему трудно было не поверить высокой честности высших лиц государства, с которыми он имел дело» [235]. Но Сталин взаимностью на такое уважение не ответил. Милован Джилас цитирует слова Сталина, сказанные в 1944 году: «Может быть, вы думаете, что будучи союзниками Англии… мы позабыли, кто есть кто? Англия только и думает, как бы надуть своих союзников, а Черчилль, если вы сами его не видели, это такой тип, что стянет копейку прямо из вашего кармана…» [236]. Так что желание Черчилля разгромить Гитлера и необходимость в этом помощи Сталина, скорее всего, могли сделать английского премьера добровольной жертвой сталинских махинаций.

Поначалу я намеревался дать меньшее количество примеров лжи государственных деятелей, но затем изменил это намерение не потому, что политика есть наиболее обещающая область обнаружения поведенческих признаков обмана, а потому что она наиболее опасна, ибо ошибки здесь стоят слишком дорого. Но пока мы можем сказать только следующее, что, как и в случае с уголовными подозреваемыми, отменять стремление обнаруживать обман по поведенческим признакам в среде политиков нет никаких оснований. Да и остановить этот процесс невозможно, ибо желание получать подобную информацию на основании поведения неотъемлемо от самой природы человека. И, как я уже говорил в отношении уголовных расследований, все же будет безопасней, если участники политических переговоров и их советники станут делать свои выводы более осознанно, а не на основе одной лишь интуиции или своеобразного чутья.

Но даже если бы и была возможность отменить толкование поведенческих признаков обмана в международных встречах, то вряд ли это было бы желательно. История показывает нам примеры совсем недавних чудовищных международных обманов; и кто бы не хотел, чтобы его страна могла обезопасить себя от такой лжи? Проблема заключается только в том, чтобы делать это, не увеличивая риска ошибок. А я очень боюсь, что даже чрезмерная уверенность Чемберлена и Черчилля в своих верификаторских способностях блекнет по сравнению с высокомерием нынешнего специалиста по изучению поведения, который желает сделать целью своей жизни уличение зарубежных лидеров во лжи.

Я уже пытался взывать, пусть и косвенно, к тем американским специалистам которые занимаются поведенческими признаками обмана, дабы они осознали всю сложность своей задачи и настраивали своих клиентов на более скептический лад. Воззвание мое было косвенным лишь потому, что такие специалисты (если они действительно существуют) работают в полной тайне [237], как и те, кто проводит засекреченные исследования по уличению во лжи промышленных магнатов и глав государств. Остается только надеяться, что эти анонимные изыскания проводятся очень осторожно, а те, кто за них платит, весьма требовательны и критически относятся к применению полученных результатов.

Надеюсь, что меня поймут верно: я не против того, чтобы такие исследования проводились, и даже полагаю, что они необходимы, и понимаю, почему любая страна вынуждена держать их в тайне. И хотя мне кажется, что попытки определить плохих и хороших верификаторов, равно как и сильных и слабых лжецов, среди людей, ставших вершителями судеб государств, практически бесполезны, их все же надо продолжать. Точно так же я полагаю, что исследование ситуаций, напоминающих встречи и переговоры во время кризисов, когда участники многоопытны и принадлежат к разным национальностям, а также изучение искусственных ситуаций с очень высокими ставками (не рутинные лабораторные опыты с добровольцами из колледжей!) тоже мало что дадут. Но продолжать эту работу все равно надо, рассекречивая и широко публикуя результаты исследований.

Надеюсь, мне вполне удалось показать в этой главе, что успех или неудач обманщика никоим образом не зависят от области, в которой он подвизается. Далеко не вся супружеская ложь терпит крах и далеко не все бизнесмены, политики и уголовники в ней преуспевают. Неудача и успех зависят от особенностей самой лжи, от лжеца и верификатора. Конечно, на международном уровне все гораздо сложней, чем между родителями и детьми, но каждые родители тем не менее знают, как трудно избежать ошибок в общении с собственным ребенком.

В табл. 4 приложения (Таблица 4 «Полный список вопросов верификатора») содержится анкета, состоящая из 38 вопросов. Почти половина из них (18) помогает определить, намерен ли лгущий скрыть или исказить эмоции, лжет ли он относительно чувств и какие именно чувства он при этой лжи испытывает.

Конечно же, использование этого опросника не всегда помогает обеспечить точную оценку. Можно получить ответы не на все вопросы или ответы могут оказаться путаными. Кто-то может посчитать это делом легким, а кто-то, наоборот, тяжелым, но в любом случае полезно знать следующее: оценка может оказаться неверной, даже если есть все для того, чтобы избежать ошибок; иногда лжецов может выдать не их поведение, а третьи лица; иногда можно случайно не заметить и вопиющие признаки обмана. Искусство обнаружения лжи интересует не только верификаторов, но и лжецов, однако кому это знание помогает больше – верификатору или лжецу – мы обсудим в следующих главах.

Глава 8. ОБНАРУЖЕНИЕ ЛЖИ И УЛИЧЕНИЕ ЛЖЕЦОВ Р’ 1990-Рµ ГОДЫ

Я начал эту книгу с описания первой встречи Адольфа Гитлера, канцлера нацистской Германии, с премьер-министром Англии Нэвиллом Чемберленом, которая состоялась в 1938 году. Я выбрал именно это событие, поскольку оно является примером одного из страшнейших обманов в истории и содержит важный урок того, почему ложь часто достигает успеха. Давайте вспомним, что к моменту встречи Гитлер уже отдал секретный приказ о нападении немецкой армии на Чехословакию. Однако, чтобы полностью мобилизовать армию для нападения, необходимо было еще несколько недель. Желая воспользоваться преимуществом внезапности, Гитлер скрыл свое решение начать войну. Он сказал Чемберлену, что сохранит мир, если чехи рассмотрят его требование о пересмотре границ между двумя странами. Чемберлен поверил Гитлеру и постарался убедить чехословацкое правительство не мобилизовывать свою армию, поскольку еще имелись шансы сохранить мир.

В каком-то смысле Чемберлен был добровольной жертвой, желавшей, чтобы ее ввели в заблуждение. В противном случае ему пришлось бы признать полный провал своей политики по отношению к Германии, в результате чего возникала угроза для безопасности его собственной страны. Урок, который можно извлечь из этой истории, заключается в том, что иногда жертва, сама того не желая, содействует обману. Бывает, в какой-то момент узнать правду гораздо неприятнее, чем поверить лжи, поэтому жертва воздерживается от критических суждений и пренебрегает противоречиями в информации.

Хотя я и считаю до сих пор, что этот важный урок относится ко многим другим случаям обмана и касается не только глав государств, однако теперь, через семь лет после первой публикации этой книги, боюсь, что читатели могут сделать неправильные выводы из рассказа о встрече между Гитлером и Чемберленом. Они могут подумать, что если бы Чемберлен не хотел быть обманутым, то Гитлеру не удалось бы ввести его в заблуждение. Исследования, проведенные нами с момента выхода в свет этой книги в 1985 году, указывают на то, что даже соперник Чемберлена Уинстон Черчилль, который предупреждал о коварстве Гитлера, вероятно, и сам не смог бы уличить фюрера во лжи. Если бы даже Чемберлен пригласил специалистов по выявлению лжи из Скотленд-Ярда или из британской разведки, то и они, наверное, не справились бы с этой задачей.

В этой главе рассматриваются последние результаты наших исследований, которые привели меня к новым выводам. Я расскажу о том, кто может уличить лжеца и как это лучше делать. Я добавлю также несколько новых советов о применении наших экспериментальных результатов в реальных жизненных ситуациях. Эти советы основаны на моем, полученном в течение последних пяти лет, преподавательском опыте работы с людьми, ежедневно имеющими дело с подозреваемыми во лжи.

Поскольку Гитлер был воплощением зла, из приведенного примера можно также заключить, что для национального лидера ложь вообще недопустима. Но такой вывод был бы слишком простым. В следующей главе исследуется вопрос о том, когда ложь в общественной жизни может быть оправдана, и рассматривается ряд известных инцидентов из недавней политической истории Америки. Анализируя лживые заявления бывшего президента Линдона Джонсона о военных успехах США во вьетнамской войне, а также решение NASA (Национальная администрация по аэронавтике и космическим исследованиям) о запуске космического челнока «Челленджер», принятое, несмотря на серьезный риск его взрыва, я поднимаю вопрос о том, можно ли отнести эти случаи к категории самообмана. И если да, то должны ли люди, которые лгали самим себе, все же нести ответственность за свои действия?