Б) Социологическое сознание журналиста
Нельзя рассматривать его вне связи с тем, как современная социология трактует общую методологию познания. Центральной проблемой является поиск разумного соотношения между пониманием мира жизни (конкретные события, люди, их поступки) и научным постижением истины (объективное, но обобщенное, идеальное воспроизведение действительности). В литературе чаще всего науку противопоставляют обыденному мышлению. Но понятие «мир жизни» предпочтительнее, ибо оно ассоциируется с гораздо более красочным, одухотворенным, насыщенным событиями содержанием. Во всяком случае применительно к журналистике верна именно такая характеристика: картины мира в прессе преимущественно конкретны и жизненны, и в этом залог ее притягательности для публики. Можно утверждать, что в процессе своей эволюции журналистика прочно освоила данный горизонт познания. Значит, внимание следует переключить на другую задачу – привнесение в профессиональное сознание научной объективности.
Культура системного мышления начинается с уважения к точному знаниюи его носителям, с понимания приоритетности информации специалистов по отношению к субъективным реакциям на событие корреспондента. Подмена знания собственным разумением так же недопустима в социальной сфере, как и в естественнонаучной. В повести М. Булгакова «Роковые яйца» репортер настырно выспрашивает у профессора-биолога: правда ли, что его открытие «вызовет мировой переворот в животноводстве»? Как ни отбивался ученый от слишком утилитарной трактовки своего фундаментального исследования, назавтра он с ужасом прочел следующее газетное сообщение: «Из полфунта икры в течение 3 дней вылупляется такое количество головастиков, что их нет никакой возможности сосчитать...»
В прессе наших дней такое самодостаточное невежество встречается ничуть не реже, чем во времена М. Булгакова. В результате деформируются представления аудитории о проблемах нешуточного свойства. Так, по наблюдениям экспертов, журналисты изображают российских предпринимателей как монолитную социальную группу, не прослеживая иерархию внутри нее, не учитывая различий по способам накопления капитала, социальному происхождению, мотивации деятельности, экономическому потенциалу и т.п. Главное внимание уделяется крупным бизнесменам, а роль мелких и средних хозяев принижается. Не случайно вслед за прессой большинство населения считают, что предприниматели – это выходцы из рядов номенклатуры, а также из криминальных группировок, и лишь незначительное число россиян связывает частный бизнес с предприимчивостью и инициативой самого работника[119][119].
Упрощенная односторонность вместо целостного представления об объекте является дефектом именно способа мышления, а не тематической, скажем, специализации или гражданской направленности взглядов. И наоборот: полнота видения может проявляться в изданиях и программах любого типа и тематики. Любопытны наблюдения американских аналитиков за декларациями и содержанием альтернативной прессы США. Справедливо критикуя традиционные издания за необъективность информации о контркультуре, приверженность официальным концепциям, оппозиционная печать в свою очередь оказывается столь же тенденциозной и субъективной. Ее альтернативность выражается лишь в том, что она представляет как бы другую сторону той же монеты[120][120].
Системное мышление журналиста формируется на основе синтеза познанийо различных сферах жизни общества. Чтобы достоверно судить о ситуации на конкретном объекте, тем более в социуме, надо отчетливо представлять себе, что она, как правило, складывается под воздействием множества факторов – экономических, демографических, социально-психологических и др. Вот почему в университетский учебный план для журналистов заложено такое многообразие дисциплин социально-гуманитарного цикла. Энциклопедичность познаний сама по себе служит базой для системного видения мира. Трудность же состоит в том, чтобы найти соединительные мосты между фундаментальными науками и непосредственно профессиональным обучением.
К решению данной задачи ведет внедрение в университетскую программу «пограничных» курсов, в которых сливаются оба этих начала: кроме социологии журналистики – психология журналистики, политология СМИ, журналистское правоведение, этика журналиста, экономика, менеджмент СМИ и др. Так в учебном плане создается своего рода проекция социальных отношений и связей, с которыми на практике встречаются выпускники университета. Кроме непосредственно учебного эффекта, тем самым формируются основы мировоззрения и мироощущения студента. Знаменательно, кстати сказать, что английское слово education одновременно означает и образование, и воспитание, и развитие врожденных способностей ученика.
Широкая образовательная подготовка – не синоним социологической культуры мышления, а важнейший из ее залогов. Далее требуется специальное, регулярное знакомство с источниками социологической информации (они назывались в предыдущем разделе книги) и главное, – тренировка способности к безошибочной диагностике «на социальность» самой запутанной и многоаспектной коллизии. Особенно необходимо умение четко различать сенсационную выразительность фактов и аналитические выводы из их совокупности.
Выразительные примеры сенсационности в ущерб социально верному обобщению регулярно поставляет освещение избирательных кампаний. Рассмотрим ряд фактов из материалов общероссийских изданий о выборах губернатора одного из регионов – крупнейшего и богатого края. Казалось бы, накануне и в ходе кампании самое пристальное внимание обозреватели должны уделять программам кандидатов. Именно в этих документах сосредоточены взгляды на перспективы развития региона, оказавшегося в непростой ситуации, именно они и есть «главная политика». Газетчики должны выступать как непредвзятые эксперты, защищающие не клановые, а общегражданские интересы. Но в журналистских материалах о программах говорится бегло и в иронической манере. Чаще вспоминаются личные качества кандидатов и прошлые их заслуги, а также стоящие за спиной претендентов силы в Кремле и «олигархи».
В чем же наблюдатели, отказавшиеся от сопоставления стратегий, видят главные политические итоги кампании? Например, в том, что «коммунисты окончательно перестали быть в России второй политической силой. Их удел отныне – третье место». Надо думать, редакция выражает здесь собственные политические пристрастия и тревоги, а не признанный специалистами вывод. Не случайно другое издание пишет о третьем месте кандидата от коммунистов в противоположной тональности: он «выступал за социальную ответственность бизнеса перед работниками, предлагал трезвый экономический подход к решению проблем края». Значит, собственно партийная принадлежность претендента привлекала избирателей меньше, чем его деловая платформа, и не в межпартийной конкуренции надо бы искать суть происходящего. «Главное» же для данной газеты заключено в «относительно слабом результате» еще одного претендента, что объясняется неудачной тактикой ведения кампании. Следующее издание усматривает в результате кандидата от левых сил «не столько поражение его... сколько демонстрацию того, что КПРФ пока уверенно держится на плаву». «Главное» здесь формулируется так: «...край традиционно называется аналитиками “показательным регионом”». Дескать, избирательные кампании проходят там так же, как и по всей России-матушке в целом, и расклад голосов в итоге получается пропорциональным результатам федеральных выборов в РФ».
Итак, во-первых, «главных» итогов несколько и все они совершенно разные. Во-вторых, гигантская по размерам часть страны, оказывается, интересна лишь с точки зрения того, насколько она «справилась с индикативной задачей». Пресса демонстрирует откровенное пренебрежение обстоятельствами жизни и потребностями населения региона. Но сейчас нас занимает не этический аспект ситуации. Важно, что право жителей края на политическое участие и суверенный гражданский выбор, их представления о достойной власти и волеизъявление образуют ту самую политическую реальность, которую вроде бы призвана изучать и отражать журналистика. Реальность, несомненно существующую (ход и результаты голосования зафиксированы документально), доступную редакциям, постигаемую без каких-либо чрезвычайных мыслительных ухищрений. Ее вытесняют из текстов плоды умозрительной активности обозревателей.
Дальнейшие наблюдения над текстами подкрепляют это заключение. В лексическом строе комментариев, в распределении внимания между деталями событий обнаруживается, что выборы служат, скорее, поводом для самовыражения журналистов, чем питательной средой их размышлений. Один из материалов называется на обывательский манер: «Пиво, вобла и выборы», – поскольку некий чиновник сказал при журналисте, что дефицитных некогда продовольственных товаров теперь нет на избирательных участках. Автору эта, небезупречная по логике, ссылка потребовалась для того, чтобы съязвить: «На выборы пришло меньше половины – 45 процентов» (заметим, что по меркам последних лет такой показатель отнюдь не относится к числу критических). Для убедительности проводится параллель с предыдущими выборами в крае, и делается вывод, что ныне пришло «гораздо меньше народу». Однако прием не срабатывает, потому что автор не счел нужным назвать цифры. Дальше корреспондент упоминает «команду победителя», хотя победа придет только в следующем туре голосования. Другой материал построен на высказываниях лидеров двух депутатских групп в составе Госдумы, но в заголовке почему-то упоминается только один из них. Будь подобная небрежность единичной, ее можно бы отнести к случайностям профессионально-технического порядка. Но когда суетливое жонглирование фактами встречается из материала в материал, приходится вспоминать классическую формулу-обобщение – бегство от действительности.
Одно из основных свойств социологического мышления – умение видеть явления в движении,во взаимосвязи с вчерашней и особенно завтрашней социальной реальностью. Последовательно диалектический метод познания требует признать, что в состав событий входят их ближайшие и долгосрочные последствия. Фундаментальные исследования не всегда способны дать ответ об этом коде развития ситуации, поскольку не поспевают за ускоряющимся ритмом общественной жизни. Поэтому специалисты отмечают, что при изучении, в частности, политических процессов сегодня явно усиливается роль интуиции, опыта и оперативного эксперимента[121][121]. Преимущества прессы связаны с анализом именно такого рода. Стало быть, расширяются ее возможности как социального аналитика и, с другой стороны, острее становится потребность в умении журналиста размыкать пределы текущего времени, мысленно продлевать событие, давать прогнозные оценки оперативным фактам.
Перенося акцент на последствия сегодняшних событий, мы обязаны распространить этот взгляд и на журналистскую деятельность. Выступление прессы по актуальной проблеме – это всегда общественный факт, вызывающий более или менее мощный резонанс. Поэтому в структуру социологического сознания журналиста входит понимание им своей этической ответственностиза публикацию-деяние. Подчеркнем: имеются в виду не моральные сентенции, с которыми каждый волен соглашаться или спорить, а нормативная этика, граничащая с законодательством или даже текстуально совпадающая с ним. В данном случае персональные этические установки теснейшим образом связаны с культурой мышления, более того – обусловлены ею.
Едва ли не самая трудная для журналиста задача – отстраниться от собственного текста, чтобы выяснить степень его объективности. Читатель имеет право знать, выступает ли автор с оценочными суждениями или с доказательствами истины. Обвинять представителей прессы в нечестности уместно только тогда, когда они знают правду, но утаивают ее. Однако дискуссия на эту тему будет беспредметной, если предварительно не ответить на вопрос: правда – о чем, по отношению к чему, в каких категориях измерения?
Немецкий социолог Ю. Хабермас полагает, что человек живет в трех мирах, в каждом из которых имеют силу специфические регуляторы и нормы поведения. Объективному миру присущи деловые отношения, стремление к установлению истины, соответствие утверждений фактам, не зависящим от нашей воли; социальный мир основывается на нормах, принятых в данной общественной среде, здесь важно вести себя правильно, т.е. «как положено»; в субъективном мире складываются экспрессивные отношения, господствуют чувства, надежды конкретных индивидуальных субъектов[122][122]. Когда журналист открыто выражает мир своих мыслей, ценностей, переживаний, он абсолютно правдив – по отношению к себе, но не как «зеркало» реального мира. Он правдив по отношению к миру системы, когда излагает материал в соответствии с установками определенной партии, сознательно подчиняясь указаниям редактора или давлению стереотипов общественного мнения. Однако при чем здесь объективность?
Интереснейшие этюды для размышлений на эту тему журналистам предлагают смежные науки, например литературоведение. Так, в пристальном анализе поэтики Ф.М. Достоевского литературовед М.М. Бахтин приходит к выводу о том, что «теми элементами, из которых слагается образ героя, служат не черты действительности – самого героя и его бытового окружения, – но значение этих, черт для него самого, для его самосознания. Все устойчивые объективные качества героя, его социальное положение, его социологическая и характерологическая типичность, его habitus (наружность. – Авт.), его душевный облик и даже самая наружность... у Достоевского становится объектом рефлексии самого героя, предметом его самосознания; предметом же авторского видения и изображения оказывается самая функция этого самосознания»[123][123]. Здесь с филигранной точностью разделены черты, принадлежащие внешнему миру и живущие только «внутри» персонажа. Обратим, однако, внимание и на то, что писатель изучает не собственное отношение к герою романа, а как раз восприятие героя – героем, т.е. «предметом авторского видения» служит нечто, что существует независимо от него, можно даже сказать – существует объективно, хотя речь идет о художественном, а не документальном произведении.
Современные стандарты журналистики предполагают гласное разделение личного и общественного интереса. Так, на телевидении США действует следующее правило: если журналист становится кандидатом на выборах, всякое его появление на экране в профессиональной роли рассматривается как вещание в политических целях. Соответственно вступает в силу требование закона о предоставлении равного эфирного времени всем кандидатам[124][124]. Российское законодательство запрещает сотрудникам СМИ участвовать в освещении выборов, если сами они являются кандидатами или доверенными лицами кандидатов (Законы РФ «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации», «О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации» и др.). Ограничения такого рода могут иметь и более мягкую, внеправовую форму. Например, крупные американские издатели рекомендуют корреспондентам избегать выступлений по темам, которые задевают их личные интересы. Если же, «кроме вас, писать данный материал некому, вы обязаны объяснить читателям ваш интерес в этом деле»[125][125]. Добавим, что в мировой качественной прессе утверждается самое щепетильное отношение к демонстрации перед публикой беспристрастности как автора, так и редакции, комментирующей его текст.
Представление о трех мирах, отражаемых в прессе, несет в себе непосредственно прагматический смысл. Во-первых, польза от него ощутима при анализе текстов – своих или принадлежащих коллегам: выясняя меру подлинной объективности автора, мы можем предугадать и предотвратить «необъяснимые» конфликты с аудиторией. Во-вторых, держа в голове ориентир на правду событий и процессов, журналист способен корректировать свой стиль познания и отражения, усиливать в нем проявления разума за счет отказа от излишней экспрессивности. Наконец, только развитое умение докапываться до сути происходящего делает журналиста действительно свободным. Самая прочная (и, к сожалению, труднее всего осознаваемая) зависимость проистекает вовсе не из директивных указаний и запретов, а из влияния на податливый ум интеллектуальной конъюнктуры, модных авторитетов, господствующих в общественном мнении штампов и т.п.
Губительность погони за потребой дня хорошо видна на примере тотальной политизации российской прессы, развившейся в период особенно бурных социальных потрясений в конце 1980-х – начале 1990-х годов. По свидетельству наблюдателей, в скором после этого времени радикальные политические издания вымерли почти во всех регионах, и на смену им пришла печать более умеренная, склонная к разумному плюрализму мнений[126][126]. В разряд популярных увлечений может на время войти и сама социожурналистика, но это будет, скорее всего, имитация, а не действительный качественный скачок прессы.