В) Методика и техника труда
Мы не случайно уделили столь большое внимание мировосприятию и культуре мышления. Этот компонент представляет собой зерно социожурналистики, тогда как методы труда являются производными от него. Прежде чем перейти к их характеристике, надо развеять одно нередко возникающее сомнение. Часто употребляя слово «исследование», мы не ставим знак тождества между журналистикой и наукой. Более того, даже разделяем опасения тех авторов, кто считает, что социологический сциентизм («онаучивание») может помешать развитию главного элемента журналистского сознания – специфического профессионального воображения[127][127]. Эта специфика в немалой степени зиждется на способности прессы отражать общее (социально типичное) через конкретное и уникальное. Иначе невозможно достичь жизнеподобия, без которого вряд ли удастся вызвать у аудитории эмоциональный отклик. Высшей ступенью квалификации журналиста-исследователя будет как раз соблюдение «золотого сечения» между масштабной типизацией, базирующейся на прочной платформе данных, и зарисовками с неповторимой «человеческой» натуры.
Социологическая культура труда проявляется и в ситуациях, которые, на первый взгляд, не располагают к теоретической дискуссии. Какие, например, вопросы могут возникать к авторам прямых репортажей, окунающимся в самую предметно-вещественную гущу событий? Так поняли свою задачу сотрудники ряда телекомпаний в первую ночь захвата заложников в Москве, в Театральном центре на Дубровке. По горячим следам этой работы появились дневники-самонаблюдения, в частности, в «Новой газете»:
«На место события приезжают съемочные группы почти всех телеканалов. В каждой команде работают по два-три журналиста. Программы новостей выходят несколько раз в час и состоят в основном из прямых включений. Единого информационного центра пока нет, сведения поступают противоречивые, в эфир идет все подряд немногочисленные факты, цифры, слухи, обрывки разговоров, синхроны, часто случайные. Нередко звучит сочетание “по непроверенным пока данным”, “неназванный источник”… Репортажей нет как таковых. Это потом появится “хроника событий”. Пока же – хаос, истерика, шок…
Журналисты в растерянности. Они привыкли отрабатывать свершившиеся факты – взрывы, убийства, покушения. Присутствовать при событии, которое “сейчас”, которое не завершилось, им впервой...
Главное телевизионное событие этого дня – эксклюзив журналистов НТВ, попавших внутрь вместе с доктором Рошалем Материал повторяют, и два дня спустя CNN пользуется съемками НТВ. Представители канала, который сутки назад отказался от переговоров с террористами, первыми и единственными из отечественных тележурналистов встречаются с ними лицом к лицу»[128][128].
Каждый, кто следил за происходящим по телеэкрану, наверняка испытал схожие ощущения. Не хотелось бы обвинять корреспондентов в растерянности или неумении выполнять свои обязанности. Они, конечно, сами оказались жертвами неожиданности и запутанности обстановки. Но различия в подходе к трагической реальности стали проявляться изначально. Одна установка сводилась к самооценке журналистов как регистраторов событий, «жизни как таковой», или, на новейшем англо-русском жаргоне, real life. Попытка ряда телекомпаний вести бесконечную прямую трансляцию с места действия и тем самым показывать неискаженную действительность очевидным образом не удалась. Действия не хватало на содержательное вещание, поступки террористов и заложников, равно как и контртеррористических сил, в кадр попасть не могли – объектив ухватывал разве что второстепенные детали. Поэтому сразу же начались повторы более или менее динамичных сюжетов, которые мало что прибавляли к знанию фактической стороны дела и ее адекватному пониманию в аудитории. Журналист-коммуникатор, перевалочный пункт информации, явно не справлялся с профессиональной и общественной нагрузкой.
Иначе восприняли свою задачу сотрудники других каналов. Уже в первые часы трагедии в одной из студий с обстоятельными разъяснениями выступал генерал-эксперт, который в недавнем прошлом командовал федеральными войсками в Чечне. Избегая поспешных выводов, исходя лишь из знания технологии терроризма, он рассматривал возможные сценарии развития событий, подчеркивал исключительную сложность и все-таки возможность освобождения заложников силами специалистов.
Конечно, даже самым компетентным комментариям не дано унять всеобщее волнение. Но они, по меньшей мере, не подогревают истерию и способствуют зрительскому осознанию, пониманию происходящего. Импульс активного освоения информационного потока передается от редакции аудитории. А это уже вопрос интеллектуального и психического здоровья населения региона и страны, человечества в целом. Смиренное подчинение лавине сообщений в современной технико-коммуникационной обстановке грозит человеку потерей независимости, индивидуальной самобытности.
Обратим внимание на то, что в цитированной публикации «Новой газеты» переход к нормальной профессиональной работе связывается именно с отказом от лихорадочного метания в калейдоскопе отдельных фактов.
«Постепенно в студиях появляются аналитики – Савик Шустер на НТВ, Леонид Млечин на ТВЦ. Проясняются некоторые детали – чисто теоретические, которые не видны оттуда, от захваченного ДК...
Среди гостей в студиях все больше профессионалов – военных специалистов, политологов, врачей. К вечеру каналы выпускают репортажи о том, что вокруг. Ощущение хаоса понемногу отступает. Картина мира расширяется. Жизнь идет дальше...».
За этим описанием виден целенаправленный выбор объектов из многообразия предлагаемых жизнью вариантов. Вероятно, материалистическое отношение к действительности не предполагает растворения в ней репортера и уж тем более безразличного фиксирования разворачивающихся на его глазах сцен. К освещению террористических актов данное положение применимо в первую очередь, но и для «рутинной» практики оно имеет полную силу. Характерно, что зарубежные социологи прессы вводят деление репортерской работы в целом на активную, предполагающую поиск актуальной информации, и пассивную, которую называют еще «календарной журналистикой», т.е. следующей за чередой событий[129][129].
Журналист осваивает действительность в ее характерных проявлениях и тем делает ближе, доступнее для аудитории. Хаотическое нагромождение разнородных эпизодов столь же идеалистично, сколь и произвольное насилие над объективными процессами. Образец знания без исследования предложил своим читателям главный редактор одной из петербургских газет. Располагая лишь отрывочной информацией из других СМИ, он построил собственную версию заключительной операции спецслужб и «разоблачил» ложь официальных источников. У заложников, пишет редактор, «был небогатый выбор. Смерть от удушья или смерть от пули. Такой выбор предоставила им власть». Вполне допускаем, что руководители операции не раскрывают все подробности штурма. Однако недобросовестное обращение с газетной полосой, которая превращается во вместилище тенденциозных домыслов, не имеет ничего общего с ответственным оппонированием власти.
На взвешенном сочетании эмпирических данных и социально значимых обобщений строится в «Известиях» очерк «Люди на свалке», где изображены нравы и образ жизни изгоев большого города. Колония вынужденных переселенцев на мусорную свалку представлена реальными фигурами, хотя и под условными именами: Философ, Нахалка, Рекрут, Бабушка... Изображение люмпенизации российского общества от этой конкретности становится достовернее и ярче, единичные персоналии помогают читателю осознать значение процесса в целом – хотя ни статистика, ни другие атрибуты классического социологического исследования в тексте почти не встречаются.
В то же время бездумное, неграмотное использование самого надежного приема приводит лишь к его дискредитации. Не случайно специалисты утверждают, что обвальное увлечение журналистов конкретной социологией в последние годы привело к падению престижа социологической науки в глазах общественности[130][130].
Рассмотрим случай из практики. Одна из петербургских газет решила провести эксперимент (метод из арсенала социологии) – выяснить отношение горожан к открытию публичного дома. Со ссылкой на мнимое постановление Государственной Думы, «разрешившей» эту социальную новацию, две группы корреспондентов развернули на Невском проспекте сбор подписей («за» и «против»), а также добровольных пожертвований. Этот экспромт соткан из нелепостей и ошибок. Во-первых, в поле зрения «исследователей» попали только случайные единицы граждан. Однако в газетном отчете делались заключения о мнении большинства петербуржцев. Во-вторых, нанесен ущерб репутации высшего органа законодательной власти – Федерального Собрания, которому приписывалось компрометирующее его решение. В-третьих, можно заметить, что журналисты грубо нарушили закон, обманывая людей и мошеннически отымая у них деньги. Тут уже впору беспокоиться не столько о достоверности сведений, сколько о юридической ответственности.
Приведенные примеры подсказывают общий вывод: технико-методический арсенал социожурналистики ни в коей мере не исчерпывается ни слепым копированием событий, ни даже специальными операциями из области эмпирической социологии. А. Аграновскому принадлежит широко известный афоризм: «Хорошо пишет не тот, кто хорошо пишет, а тот, кто хорошо думает»[131][131]. Хотя сам классик социально-публицистического анализа далеко не в каждом своем сочинении обращался к базам данных, не говоря уже о массовом анкетировании, экспертном интервью, количественно-качественном изучении текстов и другим методам, которые обычно соотносятся со словом «социология».
Итак, методическое обеспечение социожурналистики включает в себя на равных правах все многообразные средства получения и обработки данных, которыми располагает социология журналистики. В предыдущем разделе книги уже отмечалось, что эмпирика малопродуктивна без проблемно-теоретического анализа, а концептуальные рассуждения бездоказательны, если не сочетаются с искусством добывания исчерпывающей информации. Соотношение этих компонентов в творческой практике определяет жанрово-типологическую характеристику публикаций.
С большой долей условности журналистские произведения делятся на репортерские и публицистические. Это деление переносится и на социожурналистику. Если корреспондент прибегает к эмпирико-социологическим приемам только для сбора событийной информации, он остается репортером, информатором, даже при хорошей подготовке в методическом плане. При условии же, что он занят системным анализом, предполагающим изучение объекта во всем богатстве социальных связей и в пространственно-временной динамике, им закладывается основа для создания социопублицистического произведения. Применение специальных социологических методов, в первую очередь количественных, при этом совсем не обязательно, хотя, как правило, оно усиливает исследовательский и аргументационный потенциал текста.