Наиболее припрятанную рыбу их!
Но умы светлые, смелые и прозрачные -- они, по-моему,
Наиболее умные из всех молчаливых: так глубока основа
Их, что даже самая прозрачная вода -- не выдает ее.
Ты, снежнобородое молчаливое зимнее небо, ты, круглоглазая
Лунь надо мною! О ты, небесный символ моей души и ее радости!
И разве не должен я прятаться, как проглотивший
Золото, -- чтобы не распластали мою душу?
Разве не должен я пользоваться ходулями, чтобы не
Заметили моих длинных ног, -- все эти завистники и
Ненавистники, окружающие меня?
Эти удушливые, тепличные, изношенные, отцветшие,
Истосковавшиеся души -- как могла бы их зависть вынести
Мое счастье!
Поэтому я показываю им только зиму и лед на моих вершинах
И не показываю, что моя гора окружена также всеми
Солнечными поясами!
Они слышат только свист моих зимних бурь -- и не слышат,
Что ношусь я и по теплым морям, как тоскующие, тяжелые, горячие
Южные ветры.
Они сожалеют также о моих нечаянностях и случайностях --
но мое слово гласит: "Предоставьте случаю идти ко мне:
невинен он, как малое дитя!"
Как могли бы они вынести мое счастье, если бы я не
Наложил несчастий, зимней стужи, шапок из белого медведя и
Покровов из снежного неба на мое счастье!
-- если бы сам я не питал жалости к их состраданию :
К состраданию этих завистников и ненавистников!
Если бы сам я не вздыхал и не дрожал пред ними от холода и
Не одевался терпеливо, как в шубу, в сострадание их!
В том мудрая блажь и благостыня моей души, что не
Прячет она своей зимы и своих морозных бурь, она не прячет
Также и своего озноба.
Для одного одиночество есть бегство больного; для другого
Одиночество есть бегство от больных.
Пусть слышат они, как дрожу и вздыхаю я от зимней
Стужи, все эти бедные, завистливые негодники, окружающие меня!
Несмотря на эти вздохи и дрожь, все-таки бежал я из их
Натопленных комнат.
Пусть они жалеют меня и вздыхают вместе со мною о моем
Ознобе: "от льда познания он замерзнет еще!" -- так
Жалуются они.
А я тем временем бегаю всюду с теплыми ногами на моей горе
Елеонской; в освещенном солнцем уголку моей горы Елеонской пою
и смеюсь я над всяким состраданием. --
Так пел Заратустра.
О прохождении мимо
Так, медленно проходя среди многих народов и через
Различные города, вернулся Заратустра окольным путем в свои
Горы и свою пещеру. И вот, подошел он неожиданно к воротам
Большого города ; но здесь бросился к нему с
Распростертыми руками беснующийся шут и преградил ему дорогу.
Это был тот самый шут, которого народ называл "обезьяной
Заратустры": ибо он кое-что перенял из манеры его говорить и
Охотно черпал из сокровищницы его мудрости. И шут так говорил к
Заратустре:
Quot;О Заратустра, здесь большой город; тебе здесь нечего
Искать, а потерять ты можешь все.
К чему захотел ты вязнуть в этой грязи? Пожалей свои ноги!
Плюнь лучше на городские ворота и -- вернись назад!
Здесь ад для мыслей отшельника: здесь великие мысли
Кипятятся заживо и развариваются на маленькие.
Здесь разлагаются все великие чувства: здесь может только
Громыхать погремушка костлявых убогих чувств!
Разве ты не слышишь запаха бойни и харчевни духа? Разве не
Стоит над этим городом смрад от зарезанного духа?
Разве не видишь ты, что души висят здесь, точно обвисшие,
Грязные лохмотья? -- И они делают еще газеты из этих лохмотьев!
Разве не слышишь ты, что дух превратился здесь в игру
Слов? Отвратительные слова-помои извергает он! -- И они делают
Еще газеты из этих слов-помоев!
Они гонят друг друга и не знают куда? Они распаляют друг
Друга и не знают зачем? Они бряцают своей жестью, они звенят
Своим золотом.
Они холодны и ищут себе тепла в спиртном; они разгорячены
И ищут прохлады у замерзших умов; все они хилы и одержимы
Общественным мнением.