Любят великой любовью, любят великим презрением!" Так
говорит Заратустра, безбожник. --
Но что говорю я там, где нет ни у кого моих ушей!
Здесь еще целым часом рано для меня.
Свой собственный провозвестник я среди этих людей, свой
Собственный крик петуха среди темных улиц.
Но приближается их час! Приближается также и мой! Час от
Часу становятся они меньше, беднее, бесплоднее -- бедная трава!
Бедная земля!
И скоро будут они стоять, подобно сухой степной
Траве, и поистине, усталые от себя самих, -- и томимые скорее
Жаждой огня , чем воды!
О благословенный час молнии! О тайна перед полуднем! -- в
Блуждающие огни некогда превращу я их и в провозвестников
огненными языками:
Возвещать будут они некогда огненными языками: он
приближается, он близок, великий полдень ! --
Так говорил Заратустра.
На горе Елеонской
Зима, злая гостья, сидит у меня в доме; посинели мои руки
От ее дружеских рукопожатий.
Я уважаю ее, эту злую гостью, но охотно оставляю ее сидеть
Одну. Охотно убегаю я от нее; и если бежишь хорошо , то и
Убегаешь от нее!
С теплыми ногами, с теплыми мыслями бегу я туда, где
Стихает ветер, -- в освещенный солнцем уголок моей горы
Елеонской.
Так смеюсь я над моей суровою гостьей и благодарен ей еще
За то, что она ловит у меня в доме мух и заставляет стихать
Разный мелкий шум.
Ибо она не любит, когда поет комар или даже целых два; она
Делает улицу пустынной, так что лунный свет боится проникать
Туда ночью.
Она суровая гостья, -- но я чту ее и не молюсь, подобно
Неженкам, пузатому идолу огня.
Лучше немного пощелкать зубами, чем молиться идолам! --
так хочет род мой. И особенно ненавижу я всех идолов огня,
Пылких, дымящихся и удушливых.
Кого я люблю, того люблю я больше зимою, чем летом; лучше
И смелее смеюсь я над моими врагами, с тех пор как зима сидит у
Меня в доме.
Поистине, смело даже тогда, когда я заползаю в
Постель: тогда смеется и шалит мое укрывшееся счастье и мои
Обманчивые сны начинают смеяться.
Разве я -- ползаю? Никогда в жизни не ползал я перед
Сильными; и если лгал я когда-нибудь, то лгал из любви. Поэтому
Весел я и на зимней постели.
Скромная постель греет меня больше, чем роскошная, ибо я
Ревнив к своей бедности. А зимою она больше всего верна мне.
Злобою начинаю я каждый день, я смеюсь над зимою холодной
Ванною -- за это ворчит на меня моя строгая гостья.
Также люблю я ее щекотать маленькой восковой свечкой --
Чтобы она наконец выпустила небо из пепельно-серых сумерек.
Особенно злым бываю я утром -- в ранний час, когда звенит
Ведро у колодца и раздается на серых улицах теплое ржание
лошадей:
С нетерпением жду я, чтобы взошло наконец ясное небо,
зимнее снежнобородое небо, старик, белый как лунь, --
Молчаливое зимнее небо, часто умалчивающее даже о своем
Солнце!
Не у него ли научился я долгому, светлому молчанию? Или
Оно научилось ему у меня? Или каждый из нас сам изобрел его?
Тысячекратно происхождение всех хороших вещей: все хорошие
Веселые вещи прыгают от радости в бытие -- как могли бы они это
Сделать -- только один раз!
Хорошая, веселая вещь также долгое молчание, и хорошо
Также смотреть, подобно зимнему небу, с ясным круглоглазым
лицом:
Скрывать, подобно ему, свое солнце и свою непреклонную
Волю-солнце; поистине, хорошо изучил я это искусство и
Это зимнее веселье!
Моя самая любимая злоба и искусство в том, чтобы мое
Молчание научилось не выдавать себя молчанием.
Гремя словами и игральными костями, дурачу я тех, кто
Торжественно ждет, -- от всех этих строгих надсмотрщиков должна
Ускользнуть моя воля и цель.
Чтобы никто не мог видеть основы и последней воли моей, --
Для этого изобрел я долгое светлое молчание.
Многих умных встречал я: они закрывали покрывалом свое
Лицо и мутили свою воду, чтобы никто не мог насквозь видеть их.
Но именно к ним обращались более умные из среды
Недоверчивых и грызущих орехи: именно у них вылавливали они