Желание этого смеха пожирает меня: о, как вынесу я еще
жизнь? И как вынес бы я теперь смерть! --
Так говорил Заратустра.
О блаженстве против воли
С такими загадками и с горечью в сердце плыл Заратустра по
Морю. Но на четвертый день странствования, когда он уже был
Далеко от блаженных островов и от своих друзей, он превозмог
Всю свою печаль: победоносно, твердой ногою стоял он снова на
Пути своей судьбы. И так говорил тогда Заратустра к своей
ликующей совести:
Опять я один и хочу им быть, один с ясным небом и
Свободным морем; и снова послеполуденное время вокруг меня.
В послеполуденное время обрел я некогда впервые своих
Друзей, также в послеполуденное время вторично обрел я их: в
Тот час, когда становится более спокойным всякий свет.
Ибо частички счастья, блуждающие еще между небом и землей,
Ищут пристанища себе в светлой душе: теперь от счастья
Стал более спокойным всякий свет.
О послеполуденное время моей жизни! Однажды спустилось
также и мое счастье в долину искать себе пристанища:
Тогда обрело оно эти открытия, гостеприимные души.
О послеполуденное время моей жизни! Чего не отдал бы я,
Чтобы иметь одно: живое насаждение моих мыслей и утренний
Рассвет моей высшей надежды!
Последователей искал некогда созидающий и детей
Своей надежды -- и вот оказалось, что он не может найти
Их иначе, как сам впервые создав их.
Так и я нахожусь среди своего дела, идя к своим детям и
Возвращаясь от них: ради своих детей должен Заратустра
Довершить самою себя.
Ибо от всего сердца любят только свое дитя и свое дело; и
Где есть великая любовь к самому себе, там служит она признаком
Беременности, -- так замечал я.
Еще цветут мои дети своей первой весною; стоя близко друг
К другу, вместе колеблемые ветром деревья моего сада и лучшей
Земли.
И поистине! Где такие деревья стоят близко друг к другу,
Там находятся блаженные острова!
Но когда-нибудь я вырою их и рассажу каждое отдельно:
Чтобы научилось оно одиночеству, упорству и осторожности.
Суковатым и изогнутым, с гибкой твердостью должно стоять
Оно у моря, живым маяком непобедимой жизни.
Там, где бури низвергаются в море и хобот гор пьет воду,
Там должно стоять каждое из них, днем и ночью, на страже, чтобы
Испытать и познать себя .
Испытано и познано должно быть оно, чтобы знать, моего ли
оно рода и происхождения, -- господин ли оно упорной воли,
Молчаливо ли, даже когда говорит, и делает ли вид, что
берет , отдавая:
Чтобы стать некогда моим последователем и созидающим и
Празднующим вместе с Заратустрой -- таким, что пишет мою волю
На моих скрижалях: для более полного довершения всех вещей.
И ради него и подобных ему должен я довершить самого
Себя , поэтому бегу я теперь своего счастья и отдаю себя
В жертву всем несчастьям -- чтобы испытать и познать
Себя в последний раз.
И поистине, настало время мне уходить; и тень странника, и
Поздняя пора, и самый тихий час -- все говорило мне: "Давно
пора!"
Ветер проникал в замочную скважину и говорил: "Иди!" Дверь
лукаво распахивалась и говорила: "Уходи!"
Но я лежал, прикованный любовью к своим детям: желание
Любви наложило на меня эти узы, так что я сделался жертвою
Своих детей и из-за них потерял себя.
Желать -- это уже значит для меня: потерять себя. У
Меня есть вы, мои дети! В этом обладании все должно быть
Уверенностью и ничто не должно быть желанием.
Но солнце моей любви пылало надо мной, в собственном соку
Варился Заратустра, -- тогда пронеслись тень и сомнение надо
Мной.
Я уже жаждал мороза и зимы. "О, если бы мороз и зима
заставили меня снова дрожать от стужи и щелкать зубами!" --
Вздыхал я, -- тогда поднялись от меня ледяные туманы.
Мое прошлое вскрыло свои могилы, проснулось много
Страдания, заживо погребенного: оно лишь дремало, сокрытое в
Саване.
Так все кричало мне знаками: "Пора!" Но я -- не слушал;
Пока наконец не зашевелилась моя бездна и моя мысль не укусила
Меня.