Парадигма естественной науки

Психология, объявив о своей самостоятельности, подняла над со­бой стяг эмпирической науки. Этот момент обычно связывают с двумя датами: 1860 год — выход в свет книги Г. Т. Фехнера «Элементы психо­физики»; и 1879 год — создание В. Вундтом в Лейпциге первой в мире лаборатории экспериментальной психологии. Новый путь противопос­тавлялся и спекулятивному рационализму философов, пытавшихся все проблемы решить путем одних логических рассуждений, и мистицизму, окутывавшему психическое завесой непознаваемой тайны, в которую можно проникнуть, но нельзя понять. Естественнонаучный подход пред­лагает иной подход к решению как проблемы сознания, так и других загадочных головоломок.

Естественная наука стоит на двух китах одновременно — на ло­гике и опыте. Объявив себя естественной наукой, психология при­няла очень важную для науки норму: отныне все свои утвержде­ния психолог, считающий себя ученым, должен проверять в экспе­рименте. Это требование ясно осознавалось пионерами новой науки, которые, будучи по образованию естествоиспытателями (физиками, фи­зиологами), привыкли, как пишет П. Фресс, «подчиняться и доверять фактам больше, чем умственным конструкциям»'. Г. Айзенк то же са­мое говорит о современных психологах, для которых «самые разумные доводы значат меньше, чем экспериментальные доказательства»2.

Такая позиция была предопределена исходной установкой: при­рода (и, в частности, психика как часть природы, т. е. часть существую­щей в мире реальности) организована мудрее и тоньше всех наших рас­суждений о ней3. Эвристичной для естественных наук признаётся так­же убеждение: как бы блестящи ни были наши умозрительные постро­ения, они не могут соревноваться с соразмерностью и логической стройностью, присущей природе. Действительная логика психической

' Фресс П. Развитие экспериментальной психологии. // Экспериментальная психо­логия (под ред. П. Фресса и Ж. Пиаже), 1-2. М„ 1966, с. 27.

2 Айзенк Г. Проверьте свои способности, М., 1972, с. 17.

3 Эту исходную установку естественных наук сформулировал ещё Ф. Бэкон (Соч., 2. М., 1978, с. 15): «Никоим образом не может быть, чтобы аксиомы, установленные рассуждением, имели силу для открытия новых дел, ибо тонкость природы во много раз превосходит тонкость рассуждений».

деятельности совершеннее наших предположений. Поэтому не следует приписывать природе логику, даже кажущуюся нам сегодня самой заме­чательной. Надо учиться этой логике у природы, задавая ей вопросы с помощью экспериментальных исследований.

Вера в совершенство природы пока ещё не подводила ученых.

Без умения строить предположения (пусть самые безумные — они в цене среди ученых) никакую науку нельзя построить, но без умения отказываться от собственных предположений можно построить только безумную науку. Хотя психологика главную свою задачу видит в построе­нии теории, т. е. в описании психики как логической системы, но она больше доверяет не логическим построениям, а опыту и экспе­рименту. Ибо разных логик много, а реальность одна. И результаты опыта всё-таки зависят от реальности в большей степени, чем логиче­ские рассуждения. Опишем классический пример, во многом опреде­ливший становление естественных наук.

Аристотель утверждал (в полном соответствии с обыденным опы­том), что тяжёлое тело падает быстрее лёгкого. Что, однако, произойдёт, если оба тела скрепить вместе? Галилею было известно, что теория движе­ния Аристотеля дает противоречивый ответ на этот вопрос. Во-первых, более лёгкое тело должно замедлять движение более тяжёлого, и поэтому вся связка должна падать медленнее, чем одно тяжёлое тело; но, во-вторых, оба тела вместе тяжелее тяжёлого тела, а потому эта связка должна па­дать быстрее. Полученное противоречие разрешается в том случае, если оба тела падают с одинаковой скоростью. Этого рассуждения достаточ­но? Казалось бы, с логической точки зрения — да. Но Галилей ответил: нет. Согласно легенде, он поднимается на Пизанскую башню, сбрасы­вает с неё мушкетную пулю массой 200 г и пушечное ядро массой 80 кг. И регистрирует, что они упали на землю одновременно '.

Логика и опыт могут в какой-то мере проверять друг друга, так как в каждом акте познания логика существует до конкретного опыта, а потому отно­сительно независима от этого опыта. Именно поэтому любой учёный должен проверять свои логические конструкции в эксперименте. Но строго точно также, все опытные данные, все найденные эмпирические законы только тогда признаются достоверными фактами науки, когда они получа­ют логическое обоснование, т. е, вписываются в логически связную теоретическую конструкцию2. Требование проверять факты логикой, а

1 Липсон Г. Великие эксперименты в физике. М., 1972, с.12-13.

2Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии, с- 98-101. Об этом красиво говорит Р. Фейнман: «По мере развития науки мы наблюдаем явления, затем с помо­щью измерений получаем числа и, наконец, находим закон, связывающий эти числа.

логику — фактами действительно уменьшает произвол в выдвижении гипотез. Перенос этого утверждения на методологию психологических исследований предполагает, что психика логически объяснима, а экс­периментальные данные следует рассматривать в их логической взаи­мосвязи. Это требование полезно хотя бы тем, что позволяет науке бо­роться с шарлатанством и бредовыми идеями. Тем не менее, эта же нор­ма науки имеет свои недостатки.

Во-первых, она зачастую приводит учёных к тому, что они не за­мечают новых, не поддающихся логическому объяснению явлений. Под созданным героем А. П. Чехова лозунгом «этого не может быть, потому что не может быть никогда» медицина боролась с гомеопатией, психо­логия — с парапсихологией и т. д. В истории науки много курьёзных примеров консерватизма учёных. Например, в течение двадцати лет от­вергались как заведомая подделка наскальные изображения леднико­вой эпохи, так как из-за отсутствия копоти на стенах не удавалось ло­гично объяснить, как без искусственного освещения эти изображения могли быть сделаны в тёмных пещерах '.

Во-вторых, опровержение логических построений в эксперимен­те ещё не опровергает теорию. Прежде всего потому, что любая теория, как замечает К. Роджерс, содержит ошибки, даже число которых неиз­вестно 2. Поэтому теории не отбрасываются, а развиваются. Любая на­учная теория обязана использовать логические возможности спасти себя от опровергающих данных. Когда Э. Шрёдингер впервые пришел к идее своего уравнения, он попытался применить его для описания поведе­ния электрона в атоме и... получил результат, не совпадающий с экспе­риментом. Но — заметил Шрёдингер, — если в этом уравнении отка­заться от релятивистских требований, то получаемое таким путём гру­бое приближение хорошо соответствует эксперименту. Он опубликовал статью, в которой излагалось это грубое приближение, и которое полу­чило название волнового уравнения Шрёдингера. Впоследствии оказа­лось, что если учитывать неизвестный в то время спин электрона, то результатам эксперимента точнее соответствует первоначальное урав­нение. Ныне оно известно как уравнение Клейна-Гордона. П. Дирак, анализирующий эту историю, делает вывод; «Если нет полного согласия

Но истинное величие науки состоит в том, что мы можем найти такой способ рас­суждения, при котором закон становится очевиднылт. Фейнман Р. и др. Фейнмановские лекции по физике, З.М., 1967, с. 9.

' Фролов Б. А. Открытие и признание наскальных изображений ледниковой эпо­хи. // Научное открытие и его восприятие. М., 1971. с. 194-235.

2 Эволюция психотерапии, 3. М., 1998, с. 21-22.

результатов какого-либо теоретического исследования с экспериментом, то не следует падать духом, ибо это несогласие может быть обусловлено более тонкими деталями, которые не удалось принять во внимание, и оно, возможно, будет преодолено в ходе дальнейшего развития теории»'.

У такого признания есть и оборотная сторона: всегда существует возможность переинтерпретировать опровергающие данные в подтверж­дающие или, при желании, наоборот: подтверждающие — в опровергаю­щие 2. А значит, любую, самую фантастическую гипотезу, самое фанта­стическое представление можно подтвердить в опыте. Но всё-таки это нормальный путь развития теории. Коррекцию гипотез, которую при­ходится осуществлять по ходу нормального развития событий, можно (и должно!) проверять в независимом эксперименте.

Психологика стремится к строгому соответствию с общими мето­дологическими требованиями к естественной науке. Иначе говоря, она исходит из того, что психика поддается естественнонаучному объяснимо. А поскольку алогичной науки не бывает, то построение логики психического признается в ней столь же разрешимой задачей, как и построение логики физического, биологического и т, п. Отсюда и уве­ренность в том, что психика сама по себе написана на языке логики. Понимание этого требования не было явно сформулировано основате­лями психологии. Однако они признавали, что психика — часть приро­ды,- и были вдохновлены позицией физиков, заявлявших, что природа написана на языке математики 3. Отчасти поэтому в становлении психо­логии как самостоятельной науки огромную роль сыграла публикация в 1843 г. «Логики» Д. С. Милля, в которой явления сознания рассматрива­лись как следствие логических структур. И также не случайна восторжен­ность, с какой многие психологи отреагировали на показанную Г. Фехнером возможность применения в психологии математических формул.

Наконец, психология, как и положено естественной науке, не мо­жет ссылаться на сверхъестественное, таинственное или чудесное в ка­честве объяснения. Ибо сверхъестественное тем и отличается от есте­ственного, что оно или экспериментально непроверяемо» или — как в случае ссылки на наблюдаемые кем-либо чудеса — логически не обо­сновано, Обратите внимание: естественные науки не могут доказать

'Дирак П. Эволюция взглядов физиков на картину природы. // Вопросы филосо­фии, 1963,12,с. 85-86.

2 Ср. Агасси Дж. Наука в движении. //Структура и развитие науки. М., 1978,с. 157. Известно высказывание Галилея: «Понять Вселенную может лишь тот, кто на­учился понимать её язык и знаки, которыми она изложена. Написана же она на языке Математики».

несуществование сверхъестественного, а потому и не могут опроверг­нуть наличие сверхъестественного. Они лишь не признают его как факт науки и не считают возможным ни изучать сверхъестественное научны­ми методами, ни всерьез его обсуждать в научных дискуссиях. (Поэто­му как не следует удивляться тому, что естествоиспытатели — чаще всего атеисты, так и не следует делать каких-либо подтверждающих религиозный взгляд на мир выводов из того, что среди них встречаются и такие глубокие мистики, как И. Кеплер и И. Ньютон). Отсутствие ло­гического обоснования наблюдаемых явлений является для психолога-теоретика головоломкой, требующей решения, а не свидетельством вме­шательства чего-либо непознаваемого или иррационального. Естествен­ные науки вообще (и психологика в частности) исходят из того, что е принципе можно найти решение любой головоломки.

Естественная наука не может рассуждать о проблемах, лежащих за пределами опыта. Эти проблемы не поддаются экспериментальному ис­следованию. Поэтому, в частности, проблема первоначал и конечных це­лей не является естественнонаучной. Ибо нельзя экспериментально ис­следовать, что было до того, как всё началось, и что будет после того, как все закончится. Поэтому некорректен — в рамках естественной науки — вопрос о первоначалах души. Понимание границ естественной науки не означает слабости научного метода. Считать то или иное ограничение су­щественным или, наоборот, непринципиальным — дело вкуса, образова­ния и мировоззрения. Ведь из того, что наш язык имеет определенные гра­ницы, не следует, что лучше выражать свои мысли без использования язы­ка. (Поскольку, кстати, любая наука выражается на языке, то она огра­ничена, к тому же, и возможностями использования языка).

Естественнонаучное знание — всегда сомневающееся знание, т. е. знание, открытое изменениям. Ученый является искателем истины, а не её носителем. То, что мы знаем сегодня, наверняка не соответствует тому, что мы будем знать завтра. А. Маслоу так характеризует ситуа­цию; учёный должен быть отважным и выдвигать самые смелые пред­положения, а потом в течение нескольких лет, терзаясь страхами и со­мнениями, искать им подтверждение, отдавая себе отчёт, что он ставит на то, в чём не уверен '. Естественнонаучное знание — наиболее прове­ренное, наиболее достоверное знание — заведомо не совсем верно (при­чем заранее никому не известно, что именно не совсем верно). В тео­рии, т. е. в основанной на опыте логической структуре, обязательно найдёт­ся несколько внеопытных и внелогических моментов: аксиомы, которые

' Маслоу А. Дальние пределы человеческой психики. СПб. 1997, с. 18.

психологически воспринимаются основанными на опыте, хотя логиче­ского пути, ведущего от опытных данных к аксиомам, не существует; вывод из аксиом естественнонаучных гипотез, опирающийся, как выше уже отмечалось, на только кажущиеся неизбежными правила вывода; сопоставление гипотез с опытом, которое всегда является интуитивным, потому что по своей природе не может быть логически обосновано '.

Никакое знание не может быть обосновано окончательно. Дей­ствительно, попытки окончательного обоснования никогда не могут за­кончиться, так как любое обоснование всегда надо ещё обосновывать. Процесс обоснования бесконечен. Поэтому нельзя достоверно доказать даже такой очевидный факт, что в процессе своего развития человече­ские знания становятся все более и более совершенными. Стоит отме­тить: если рассматривать научное знание как предположительное, уход в обоснованиях в бесконечность уже не обязателен. Как замечает вели­кий методолог науки И. Лакатос, поскольку в любой науке «мы никогда не знаем, мы только догадываемся», то и на вопрос: «Откуда мы знаем, что наука в процессе развития улучшает свои догадки?», можно отве­тить просто и непротиворечиво: «Я догадываюсь»2.

Естественнонаучные теории строятся не для реальных, а для за­ведомо несуществующих, идеализированных объектов (типичные при­меры: материальная точка, математический маятник, абсолютно упругое тело, идеальный газ и т. д.). Всякое теоретическое описание явле­ния означает его логическую идеализацию. В результате отбрасывания ряда факторов, которые кажутся «малыми, незначительными» или «не­существенными», теория никогда не бывает точной. Поэтому, говорят методологи науки, даже самые корректные, самые хорошо доказанные теории — это только карикатура на действительность, а не её реалисти­ческое изображение 3. Тем не менее, все сказанное не делает науку бес­смысленной, а научное творчество — бесполезным. Великие ученые (как и выдающиеся спортсмены) постоянно нацелены на получение но­вого, ранее никем не достигнутого результата, заранее зная, что за ними придут другие, которые превзойдут их достижения.

'Я почти буквально повторил рассуждения, высказанные А. Эйнштейном в изве­стном письме от 7 мая 1952 г., которые заканчиваются признанием вечно сомнитель­ной взаимосвязи всего мыслимого (т. е. логического) и ощущаемого (т. е. опыта) — см. Эйнштейн А. Собр. научных трудов, 4. М„ 1967, с. 570,

2Лакатос И. Бесконечный регресс и основания математики. // Современная фи­лософия науки. М., 1996, с. 115.

3См. Грязное Е. С. Логика, рациональность, творчество. М., 1982. Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.

Поэтому, кстати, в науке, как отмечает К. Поппер, весьма почёт­но быть создателем опровергнутой теории. И не только потому» что на­личие попыток опровержения само по себе говорит о внимании к этой теории последующих исследователей. Сам факт экспериментального опро­вержения теории означает, по Попперу, признание этой теории в качест­ве полноправной естественнонаучной теории. Религиозные и философ­ские концепции в принципе не могут быть опровергнуты. Напротив, все теории в физике или химии были или будут опровергнуты. Когда исчезают люди, придерживающиеся тех или иных религиозных или философских концепций, эти концепции приобретают во многом лишь исторический интерес. Однако научные теории, которые были приняты научным сообществом как верные хотя бы в течение 50-100 лет, навсег­да сохранят свое место в созданной человечеством картине мира, пусть и в неузнаваемой для самих создателей этих теорий форме '.

Ведь, создавая новую теорию, нельзя просто сказать: то, что мы знали раньше, неверно. Надо ещё объяснить, почему то, что мы ранее лишь ошибочно полагали верным, всё же способствовало развитию нау­ки. В методологии науки это называется принципом соответствия. Исто­рия науки показывает, что всегда удается найти такой способ интерпре­тации предшествующего знания, чтобы оно не противоречило новому знанию 2. Так, теория К. Птолемея, опирающаяся на представление о Земле как центре Вселенной, после исследований Галилея и Кеплера вряд ли кем-либо (кроме астрологов, но это — другая песня) рассмат­ривалась всерьез. Тем не менее, эпициклы, с помощью которых Птолемей описывал движение планет, ныне оцениваются как достаточно точ­ное приближение к первым членам фурье-разложения истинных ньюто­новских орбит. А сама механика Ньютона, принципиально не совмести­мая в своих посылках с теорией относительности Эйнштейна, трактуется как частный случай последней. И хотя взгляд на роль атомных весов в квантовой механике принципиально отличен от взглядов Менделеева, это не мешает изучать в школах таблицу Менделеева.

Мистическое знание ищет свою опору в прошлом, ибо опирается на знание учителей, учителей этих учителей и т. п. Для мистиков очень важно то, о чем думали древние — будь то Пифагор или вавилонские

'Для математических теорем В. Я. Перминов дает ещё меньшую оценку. Он ут­верждает, что как бы ни менялись основания математики (аксиомы), математическая теорема «признается в своей истинности навсегда», если в первые 20 лет после её до­казательства не была обнаружена ошибка в рассуждениях. — Перминов В. Я. Развитие представлений о надежности математического доказательства. М., 1986, с. 51.

2 См. Принцип соответствия. М., 1979; Аллахвердов В. М. Ук. соч., с. 132-133.

мудрецы, — так как древние стояли ближе к началу всего, а потому лучше понимали первопричину. Рациональные построения, в свою оче­редь, предназначены для будущего, так как только на языке логики мож­но доказательно рассуждать о том, что еще не наступило, будучи уве­ренным, что недоступное наблюдению будущее следует известным за­конам. Естественная же наука может изучать прошлое (ибо опирается на факты, а факты — это всегда только то, что уже было в прошлом) или предсказывать будущее (ибо опирается и на логику), но живет все­гда в настоящем. Она даже в своих доказательствах опирается не на вечные и неизменные положения, а лишь на принятые в данный мо­мент научным сообществом правила обоснования '.

Наука несовершенна, но она открыта изменениям и способна к поразительным достижениям. Естественная наука, к тому же, разрешает себе быть не до конца логичной. Ибо мир, который нас окружает, сам по себе ни логичен, ни алогичен. Он таков, каков он есть. Наука стре­мится построить логичное описание этого мира, исходя из предположе­ния о логическом совершенстве природы, но никогда не сможет закон­чить это строительство. Впрочем, этот её недостаток оборачивается важ­ным достоинством: никакая сделанная логическая ошибка и никакой противоречащий теории факт не приведет научное построение к полному краху 2. Осознание ошибки (как и неожиданное расхождение с факта­ми) не опровергает научные теории. Это лишь ставит перед ученым про­блему (головоломку), дабы он придумал, как исправить теорию и изба­виться от ошибок и расхождений. Так продолжается до тех пор, пока не будет создана принципиально новая теория, непротиворечиво описываю­щая и круг явлений, рассматриваемых в старой теории, и новые, ранее не известные факты.