Метафора, истина и действие

В предшествующей главе мы предположили следующее:

У метафор есть следствия, посредством которых они высвечивают опреде­ленные стороны нашего опыта и обеспечивают их связность.

Определенная метафора может быть единственным способом высвечивания и логически последовательной организации именно этих сторон нашего опыта.

Метафоры могут творить для нас реалии, в особенности социальные реалии. Следовательно, метафора может стать ориентиром для будущих действий. Такие действия будут, конечно, соответствовать метафоре. Это, в свою оче­редь, будет усиливать способность метафоры обеспечивать связность опыта. В этом смысле метафоры могут быть самоисполняющимися пророчествами.

Например, столкнувшись с энергетическим кризисом, президент Картер выдвинул понятие «морального эквивалента войны». Метафо­ра ВОЙНЫ породила сеть следствий. На свет появились «враг», «угроза национальной безопасности», что потребовало «определения целей», «пе­ресмотра приоритетов», «установления нового порядка подчиненности», «выдвижения новой стратегии», «сбора разведданных», «сосредоточения войск», «наложения санкций», «призывов идти на жертвы» и т. д. Ме­тафора ВОЙНЫ высвечивала одни реалии и скрывала другие. Метафора была не просто способом видения действительности; она узаконивала решение на изменение политического курса, а также на соответствую­щие политические и экономические действия. Само принятие метафоры обеспечивало основания для определенных выводов: существует внеш­ний, чуждый, враждебный противник (изображаемый карикатуристами в арабском головном уборе); энергия — это высший приоритет; от на­селения могут потребоваться жертвы; если мы не встретим опасность должным образом, то не выживем. Важно иметь в виду, что это не един­ственная метафора, уместная в рассматриваемой ситуации.

Метафора ВОЙНЫ, принадлежащая Картеру, использовалась для об­основания нашего современного представления о том, что представляет собой ЭНЕРГИЯ, и она концентрировала внимание на том, как получить энергию в достаточном количестве. С другой стороны, Амори Лоувинс (1977) заметил, что есть два коренным образом различающихся способа или ПУТИ/PATHS удовлетворения энергетических нужд. Он оха­рактеризовал их метафорически как ЖЕСТКИЙ/HARD и ГИБКИЙ/SOFT- и рамках ЖЕСТКОГО ЭНЕРГЕТИЧЕСКОГО ПУТИ/HARD ENERGY PATH МЫ имеем дело с источниками энергии, которые рассматриваются как раз навсегда данные, невосстановимые, нуждающиеся в военной защите и геополитическом контроле, необратимо разрушающие окружающую среду, требующие крупных капиталовложений, совершенной технологии и высококвалифицированной рабочей силы. К этим источникам отно­сится ископаемое топливо (газ и нефть), электростанции, работающие на ядерной энергии и газифицированном угле. Выбрав ГИБКИЙ ЭНЕР­ГЕТИЧЕСКИЙ ПУТЬ/SOFT ENERGY PATH, мы используем такие источники энергии, которые динамичны, восстановимы, не нуждаются в военной защите и геополитическом контроле, не разрушают окружающую среду, требуют лишь незначительных капиталовложений, несложной техноло­гии и неквалифицированного труда. Такие ресурсы включают в себя энергию солнца, ветра, рек, морских приливов и отливов, спирт, по­лучаемый из биомассы, и другие горючие материалы, а также множе­ство других имеющихся на сегодняшний день возможностей. Метафора Лоувинса жесткий энергетический путь высвечивает техническую, экономическую и социополитическую структуру энергетической систе­мы, анализ которой позволяет ему сделать заключение, что «жесткий» энергетический путь — уголь, нефть и ядерная энергия — ведет к поли­тическим конфликтам, экономическим трудностям и нанесению ущерба окружающей среде. Но Джимми Картер куда более влиятелен, чем Амо­ри Лоувинс. Как заметила (в беседе) Шарлота Линд, сильные мира сего с равным успехом навязывают свои метафоры и в национальной политике, и в повседневном общении.

Новые метафоры, как и конвенциональные метафоры, могут об­ладать способностью определять действительность. Они осуществляют это посредством связной сети следствий, высвечивающих одни свойства реальности и скрывающих другие. Принятие метафоры, заставляющей нас фиксировать внимание только на тех сторонах опыта, которые она высвечивает, приводит нас к суждению об истинности ее следствий. Такие «истины», конечно, могут быть истинными только относительно той реальности, которая определяется этой метафорой. Предположим, Картер заявляет, что его администрация выиграла центральное сражение в борьбе за энергию. Истинно это заявление или ложно? Даже сама постановка этого вопроса требует принятия по крайней мере основных частей метафоры. Если вы не признаете существования внешнего врага, если вы думаете, что нет никакой внешней угрозы, если вы не видите никакого поля боя, никаких мишеней, никаких четко определенных противоборствующих сил, тогда не может возникнуть вопрос об объек­тивной истинности или ложности. Но если вы видите реальность так, Как она определяется метафорой, т. е. если вы действительно воспри­нимаете энергетический кризис как войну, тогда вы сможете ответить на вопрос положительно или отрицательно в зависимости от того, соответствуют ли следствия из метафоры реальному положению дел. Если Картер посредством политических и экономических санкций, реализо­ванных в соответствии с выбранной стратегией, принудил страны ОПЕК снизить цены на нефть наполовину, тогда вы могли бы сказать, что он действительно выиграл центральное сражение. С другой стороны, если его стратегия привела только к ременному замораживанию цены, то вы не были бы так уверены и могли бы отнестись к этому скептически.

Хотя вопросы истинности для новых метафор и возникают, наи­более важными проблемами остаются те, которые касаются уместности действий. В большинстве случаев проблему представляет не истинность или ложность метафоры, а вытекающие из нее способы восприятия и следствия, а также санкционируемые ею действия. Во всех сферах жизни (не только в политике или любви) мы определяем реальность на языке метафор, а затем начинаем действовать в соответствии с ними. Мы выводим следствия, определяем цели, принимаем обязательства, реа­лизуем планы — и все это на основе частичного структурирования опыта, осознанно или неосознанно осуществляемого нами с помощью метафор.