Глава III. О РЕСТАВРАЦИИ КРОВЛИ
Кровли — это самая ответственная часть здания, которая обеспечивает ему длительную техническую сохранность. О памятниках деревянного зодчества, наиболее сильно подверженных разрушению, можно уверенно сказать, что техническое состояние их кровель — это общее техническое состояние их самих. Да и может ли быть иначе? Ведь вода, протекающая через кровли, попадает на все конструктивные части здания, встречающиеся на ее пути, и в первую очередь на сруб. А если гниет сруб, то это и значит, что разрушается все здание.
Разрушения, вызванные протеканием кровель Кемского собора, Преображенской церкви в Кижах и колокольни в селе Яндомозеро, описанные в предыдущей главе; угрожающее состояние церквей в селах Астафьево, Малая Шалга и бесчисленного множества старинных изб, амбаров, мельниц и прочих гражданских построек, вызванные продолжительными протечками кровель; уже рухнувшая недавно шатровая колокольня в селе Почозеро и многие другие примеры — все это убедительно подтверждает, что главная техническая причина разрушения, преждевременного износа и гибели памятников деревянного зодчества кроется именно в неисправности их кровель. И именно поэтому возобновление обветшавших кровель рассматривается не только как одна из самых первоочередных задач реставрации — это, разумеется, само собой. Возобновление кровель — это вообще самая первоочередная техническая мера сохранения любого памятника. Мера аварийная и часто независимая от того, в каком виде будет сохраняться памятник — искаженный и с утратами или восстановленный в своем подлинном облике.
Но в народном зодчестве кровли несут наряду с конструктивно-техническими функциями и очень ответственные архитектурно-художественные функции. Простые и бесхитростные кровли «по потокам и курицам», эпически величавые шатры, стройные и легкие клинчатые покрытия, массивные кубы, нарядно живописные бочки, зубчатые полицы и всякого рода вариации этих форм представляют собой не только разные виды крыш как таковых, но и разные типы архитектурно-декоративного завершения зданий. Причем в каждой из этих архитектурных форм есть свои, присущие только им, виды самого покрытия и типичные детали, которые тоже органически включаются в архитектуру всего здания и активно участвуют в формировании его художественного образа.
Вот, скажем, безгвоздевые двухскатные кровли — самые заурядные и самые распространенные. Однообразие и монотонность их больших, широких и гладких плоскостей пропадает благодаря тому, что им контрастно противопоставлены резное кружево причелин, объемная форма потоков с ритмически повторяемыми клеймами на них, размерный шаг угловатых куриц, своеобразный силуэт шелома с его слегка вздернутым и скульптурно-обработанным фасадным концом, метрический ряд «сорок» — стамиков на самом коньке. Все эти архитектурно-конструктивные элементы — причелины, потоки, курицы, шеломы, сороки и др. — словно окантовывают плоскости каждого ската рельефной рам-
кой, составленной из форм, контрастно противоположных самим скатам. И тем самым все они придают кровле — этой сугубо утилитарной части здания — определенные черты художественной выразительности и делают саму кровлю композиционно вполне законченной архитектурной формой. Отсюда, поистине, ничего не отнимешь и сюда ничего не прибавишь!
То же самое, но в еще большей мере относится к кровлям шатра — этой наиболее величавой разновидности завершений древних зданий. Громадным размерам, монументальной массе и предельно лаконичной форме шатра контрастно противопоставлена буквально каждая деталь его кровли. Среди них и полицы, и гонтовые «юбки», и епанчовый воротник между шатром и шейкой, и лемеховое покрытие главы и даже такие, казалось бы, незначительные детали, как слезинковый пояс между главой и шейкой или «городковый» узор, опоясывающий снизу каждую гонтовую «юбку».
Полица. Ее малый уклон и размер, а также фигурный зубчатый край — ажурный и нарядный — резко противопоставлены большому уклону и размеру граней шатра и всей его лаконичной громаде.
Гонтовые юбки. Они контрастно членят вертикаль шатра на ритмически убывающие (или возрастающие) горизонтали ярусов, а бисерный городковый подзор на их широких и гладких плоскостях создает свои локальные микроконтрасты в пределах каждой из них. Благодаря этим однотипным и ритмически повторяющимся деталям намного смягчается суровый аскетизм шатра, а его художественный образ приобретает еще большее единство и цельность, еще большую устремленность ввысь.
Епанчовый воротник. Его скромное функциональное назначение — служить кровлей над углами шатра — переросло в довольно ответственную архитектурно-художественную роль. Своей характерной и контрастной формой, напоминающей раскрытый венчик цветка, он завершает шатер и создает композиционный переход к другой архитектурной форме — его главе, и, развивая это сравнение, служит венчиком для самого цветка — главы.
Лемеховая кровля главы. Рядом со спокойной гладью шатровых граней ее чешуйчатая поверхность выделяется особенно резко. Рельефная, пластически скульптурная, наиболее сильно деталированная и насыщенная светотенью фактура лемеховой кровли очень эффектно подчеркивает и архитектурную роль самой главы, венчающей шатер.
Примерно то же самое можно наблюдать и во всех других разновидностях кровли и во всех их комбинациях. Приемы художественной выразительности, применявшиеся при устройстве кровель, конечно, не ограничиваются лишь одним принципом контрастов. Среди таких приемов есть немало и других, как общих для всего Севера, так и местных, бытующих лишь в пределах определенных географических зон. Но принцип контрастов является ведущим, наиболее стабильным и типичным для всего деревянного зодчества вообще. Поэтому именно он здесь акцентирован как один из показательных примеров, помогающих осознать самую основную и, можно сказать, собирательную особенность всего деревянного зодчества. Этот пример — иллюстрация того, что худо-
жественная выразительность сугубо конструктивных элементов здания — это его, можно сказать, качество № 1; что красота и польза в деревянном зодчестве так же неотделимы, как простота и прочность.
Вполне понятно, что столь ответственная роль кровель в архитектуре древних зданий обязывает при реставрации не только возобновлять их, но и возвращать им подлинный облик. Однако далеко не на всех памятниках старые кровли сохранились в своем прежнем виде. Напротив, в подавляющем большинстве случаев при позднейших ремонтах они были либо сильно искажены и понесли значительные утраты, либо просто переделаны на новые — железные, тесовые, драночные, шиферные и др.
Но тем не менее почти на каждом памятнике сохранились те или иные следы существования первоначальных кровель, те или иные их детали, а иногда даже и целые фрагменты. Они-то и служат основным и обычно единственным источником исходных данных, по которым можно восстанавливать подлинный облик кровель более или менее достоверно. Степень достоверности их восстановления целиком и полностью определяется фактическим наличием таких следов и остатков на самом памятнике.
Ниже на конкретном материале из практики будут показаны наиболее характерные случаи и методика восстановления кровель разных типов.
1. Кровли прямоскатные. Двухскатные кровли — самые распространенные. Они встречаются в двух основных разновидностях. Одна из них, наиболее древняя и распространенная, — это так называемая кровля «по потокам и курицам», в которой тес крепится без гвоздей. Поэтому ее называют также и безгвоздевой. И другая разновидность, назовем ее обычной кровлей, в которой тес прибивается к подкровельной конструкции железными гвоздями. Подкровельной конструкцией в обоих разновидностях служат посомы и слеги. Посомы (или самцы) — это верхние части поперечных бревенчатых стен, которые подобно фронтонам на каменных зданиях ограничиваются двумя скатами крыши. А слеги — это бревна, врубленные в посомы; из них образуется как бы горизонтальная обрешетка, несущая тесовое покрытие*.
У кровель слеговой конструкции есть и свои характерные архитектурно-конструктивные детали — шелом (или охлупень), сороки (или стамики) и причелины. Шелом перекрывает стык кровельного теса на коньке крыши; сороками шелом крепится к верхней «коневой» слеге, а причелины закрывают наружные торцы слег. На стыке причелин, под шеломом, часто вешается резное «полотенце»; иногда такие же полотенца вешаются и на торцах верхних бревен сруба, несущих свесы кровли. Причелины и полотенца зачастую делаются и у поздних кровель, имеющих не слеговую, а стропильную конструкцию, но в этих случаях
они уже теряют свой конструктивно-технический смысл и выступают как только декоративные детали. Тес, применявшийся в слеговых кровлях, тоже обладал своими особенностями. Его толщина достигала 7—8 см, а ширина колебалась в пределах от 25 до 35—40 см, причем ширина тесин была разная и каждая из них сужалась к вершине так же, как и само бревно, из которого она была вытесана. Для лучшего отвода воды верхняя сторона тесины делалась слегка вогнутой, «корытной» или «ложеной» и превращалась в подобие лотка.
На самой кровле тесины укладывались «вразбежку» (комлем к вершине) и обычно плотно притесывались одна с другой. Их стыки закрывались по-разному и в зависимости от этого видоизменялся и сам тип покрытия. В одних случаях на стыки клались неширокие, ложеные снизу доски-шеломки; в других случаях — точно такие же доски, но обращенные лотком вниз. На одних зданиях ложеные доски укладывались просто в два ряда — лотками вверх и так, чтобы доски верхнего ряда перекрывали стыки нижнего, а на других зданиях — лотки вообще делались только на верхнем тесе, а нижний тес — «подтесок» — оставался плоским. В таких случаях иногда делались по два лотка на одной тесине. Применялся в старинных кровлях, конечно, и плоский тес. В нем лотки заменялись- двумя продольными выемками — «дорожками», идущими по краям тесины.
Есть у старого кровельного теса еще две особенности. Во-первых, при ручном изготовлении из него как бы сама собой исключалась (стесывалась) сердцевина бревна — часть, самая слабая и наиболее подверженная растрескиванию. И, во-вторых, он укладывался на кровле «выпуклой» стороной своих годичных слоев вверх. При естественной усушке и короблении он всегда изгибается в поперечном направлении, противоположном тому, в каком идут годичные слои; поэтому тес как бы сам по себе уже делался слегка ложеным. Надо подчеркнуть, что такие качества старинного теса, как его крупные размеры, разная и переменная ширина, неровная поверхность и свободные, естественно непринужденные линии стыков, лотков или дорожек, накладывают свой отпечаток и на саму кровлю. Они придают ей черты добротной прочности и живописной пластичности, свою особую прелесть и художественную выразительность.
Поэтому при реставрации кровель надо всемерно стремиться к восстановлению и этих очень существенных черт и особенностей. Однако, применяя современный тес — узкий, тонкий, обрезной, с геометрически четкими линиями дорожек,—достичь желаемого впечатления совершенно невозможно. Такой «хлипкий» тес делает кровлю словно картонной, диссонирует с массивной добротностью и монументальностью древних зданий и не в малой мере нарушает своеобразный строй их архитектуры и художественный образ. Поэтому и тес при реставрации кровель надо применять, по возможности, только широкий толстый и необрезной. И, разумеется, хотя и не тесанный топором, а пиленый, но строганый, ложеный или продороженный так же, как делалось прежде (когда дорожки повторяли все неровности краев теса и «сбегали» к вершине так же, как и сама тесина).
Если в слеговую конструкцию врублены кокоры — курицы, которые несут на своих наружных концах-крюках особое бревно с продольным желобом или брус — поток, препятствующий соскальзыванию кровельного теса вниз, то это и будет безгвоздевая кровля «по потокам и курицам».
При реставрации старинных крестьянских построек восстановление кровель «по потокам и курицам» трудностей не представляет, потому что на многих из них, и особенно на хозяйственных постройках, кровли такого типа встречаются еще достаточно часто. Это достаточно и для подбора аналога с целью восполнения формы той или иной утраченной детали, и для того, чтобы воочию убедиться в однообразии и типизации их деталей, а также в том, что едва ли каждая из них, взятая с одного здания, может с полным правом восполнить такую же деталь на другом здании. Словом, при реставрации хозяйственно-бытовых зданий восстановление безгвоздевых кровель чаще всего сводится к чисто механическому возобновлению их обветшавших архитектурно-конструктивных элементов, к точному копированию их из нового материала.
Но восстановлен не безгвоздевых кровель на культовых зданиях и особенно на церквах сталкивается с довольно значительными методическими трудностями. Причина этих трудностей повсюду одна — позднейшие переделки, искажения и утраты характерных и типичных деталей кровли. Во всей послевоенной реставрационной практике известен только один единственный случай, когда на крупном культовом здании кровля с потоками уцелела в своих традиционных архитектурно-конструктивных формах. Это здание — Покровская церковь в Кижах. Правда, эта сильно обветшавшая кровля сохранилась только на одной северной стороне трапезной. Но для ее вполне достоверной реставрации достаточно было и этого, тем более что и такие ее существенные детали, как причелины и шелом, тут тоже сохранились почти полностью. Таким образом, для реставрации безгвоздевой кровли на трапезной Покровской церкви имелись все основные исходные данные. А практическое восстановление этой кровли свелось к точному «повторению» всех ее ветхих деталей в новом материале.
Но такой идеальный случай, повторяем, единственный и отнюдь не типовой. Он очень показателен в методическом отношении, но в реставрационной практике теперь уже вряд ли встретится еще раз. На всех других церквах, и даже на большинстве часовен, кровли с потоками давным-давно переделаны на обычные позднейшего типа. Если они еще остались деревянными, то тес на них — тонкий, узкий и дороженный — прибит к слегам железными гвоздями, а наружные концы куриц спилены за ненадобностью. Если же кровли переделаны на железные, то и вся их подкровельная конструкция — слеги и посомы — часто тоже переделывались на стропильную с тесовой обрешеткой.
Чаще всего в практике встречаются такие случаи, когда на старой конструктивной основе сделана совсем новая кровля позднейшего типа; когда от старой кровли уцелели лишь ее некоторые детали — обрубки куриц в слегах, причелины, шелом, сороки или что-то из них. В таких случаях все уцелевшие подлинники используются двояко. Если они еще от-
носительно прочны, то оставляются на своих местах и включаются в структуру восстановленной кровли, даже если у них есть какие-то частные и не очень значительные утраты. Если же они очень обветшали, то служат как образцы для воспроизведения по ним таких же деталей заново. Полностью утраченные потоки и наружные концы куриц в таких случаях восстанавливаются по аналогичным деталям на других зданиях. А в качестве самого аналога подбираются такие детали, которые наиболее типичны для народного зодчества данной географической зоны, самые распространенные и самые нейтральные по своей архитектурной форме и декору.
Типовым примером, гораздо более характерным для реставрационной практики, чем предыдущий, может служить восстановление кровли с потоками на трапезной Кондопожской церкви. Поздняя кровля здесь была уже обычного типа — тесовая, на гвоздях. Она почти вся прогнила насквозь и местами проваливалась под тяжестью собственного веса.
От прежней системы покрытия здесь сохранилось первоначальное основание — посомы и слеги, а также врубки для куриц и несколько самих куриц, утративших, разумеется, свои кокоры. Кроме того, в нижнем ряду тесового покрытия было обнаружено несколько вторично употребленных тесин, сохранившихся от ранней кровли, — широких и толстых (28—32X6,5 см), тесанных топором, корытообразного сечения. Остались тут и другие следы прежней кровли, врубки для торцов шелома (одна — в стене четверика и две — по обеим сторонам шейки главы, стоящей на трапезной), отверстия в коневой слеге для нагелей — сорок, косые штрабы на стене четверика для теса и др.
Все эти данные неопровержимо свидетельствовали о существовании тут безгвоздевой кровли, но давали для ее реставрации хотя и значительный, но неполный материал. Он неполный потому, что здесь бесследно утратились характерные детали этой кровли — потоки, кокоры, причелины, шеломы и сороки. Вот эти-то утраты и создавали большие методические трудности. Причем трудности вызывались не столько утратой самих деталей, достаточно типизированных, однообразных и сходных между собой на самых разных зданиях и поэтому легко восстановимых по множеству имеющихся аналогов. Главная трудность создавалась утратой декора этих деталей, о котором мы теперь имеем крайне неполное и отрывочное представление. И это представление ничем не восполнимо, потому что первоисточников для его восполнения уже не существует. Поэтому декор на утраченных деталях теперь можно было восстановить только в условно вероятных, нейтральных и оптимальных типичных формах.
Как же преодолевались эти трудности при реставрации кровли Кондопожской церкви?
Прежде всего надо сказать, что основные параметры этой кровли — общие размеры, уклон, величина свеса, а также число и длина куриц, сечение и длина шелома, количество сорок и даже размер теса — с исчерпывающей полнотой определились следами и остатками ее подлинных элементов. Что же касается недостающих деталей — их форм и декора — то они воспроизводились по разным источникам. Для потоков и ко-
кор существовал единственный безупречный аналог — Покровская церковь в Кижах, одинаковый по назначению и очень близкий по времени, месту и типу. Характерная для Прионежья форма кокоры, лишенная каких-либо украшений, была перенесена с Покровской церкви без изменений, а поток был изменен лишь по длине в соответствии с длиной самой кровли на Кондопожской церкви.
Формы других утрат — шелома, причелин и резного полотенца под коньком — были восстановлены по таким же деталям, уцелевшим на алтарной бочке этой же Кондопожской церкви. И лишь одну деталь — сороку — пришлось делать по образцу тех, которые в изобилии были представлены в двух-трех типах на многих гражданских зданиях — избах и амбарах. В общем же восстановление кровли на трапезной Кондопожской церкви — это случай, когда для реставрации имелись основные, но недостаточно полные исходные данные, которые дополнялись по аналогам как на этом, так и на других памятниках. Этот пример для работ такого рода, пожалуй, самый характерный, и в практике с такими же случаями приходится сталкиваться чаще всего.
Нередко бывают случаи и потруднее, когда позднейшие переделки повлекли за собой настолько большие утраты, что из-за них сама мысль о реставрации подобных же кровель становится крайне сомнительной.
В качестве такого примера можно привести восстановление кровли на трапезной церкви в с. Вирма (1759 г.).
На этом памятнике в 1906 году была заново переделана не только кровля трапезной, но и сама трапезная. Слеговая конструкция уступила место стропильной, а тесовое покрытие сменила железная кровля (замененная позже толевой). Были тут сделаны и два слуховых окна, которых в деревянном зодчестве вообще не встречается. Словом, здесь не сохранилось никаких следов, подтверждающих факт существования кровли по потокам и курицам. Более того. Не сохранилось и самой подлинной трапезной, на которой существование такой кровли можно было бы предполагать, хотя бы и чисто условно. Поэтому мысль о восстановлении кровли с потоками здесь отпадала сама собой, и не осталось ничего другого, кроме простого ремонта ее в существующих, позднейших формах. Так и было сделано с той лишь разницей, что вместо толя на нее был уложен обычный современный кровельный тес — тонкий, узкий и продороженный, да упразднены слуховые окна.
Восстановление двухскатных кровель на церквах в Кижах, Кондопоге и Вирме — это лишь три наиболее простых и ярких примера, которыми исчерпываются наиболее распространенные случаи, встречающиеся в жизни, на которых методика реставрации кровель с потоками показывается лишь в самом общем виде. Но в практике нередки и другие, более сложные случаи, когда сам факт существования безгвоздевых кровель бывает хотя и очевидным, но не столь решающим, как это имело место в приведенных примерах.
Есть один четкий признак, по которому можно почти, безошибочно определить тип утраченной кровли. Этот признак — вертикальные ряды врубок на слегах, служившие прежде ложем для куриц. Этот признак не теряет своего значения даже тогда, когда не сохраняются и сами сле-
ги, когда вся подкровельная конструкция переделывается заново и заменяется стропильной, потому что врубки для куриц всегда остаются и в верхних бревнах продольных стен сруба. А значит, следы существования кровель с потоками полностью теряются только тогда, когда на здании заменяются и подкровельная конструкция, и верхний венец сруба.
Хотя указанный признак — врубки в слегах и верхнем венце — и служит подтверждением существования кровель с потоками, тем не менее им нельзя механически руководствоваться во всех случаях жизни, без учета других факторов. Каких же именно?
Иногда под свесами обычной кровли делается продольный прогон, который лежит на концах коротких брусков — кобылок, заделанных в слеги почти так же, как и курицы (двухскатная кровля трапезной церкви в Зашиверске, алтарные полицы церкви в Верхней Уфтюге и др.). В таких случаях, если опираться только на одни следы в слегах, можно легко впасть в заблуждение*.
Кроме того, среди памятников есть и такие, которые были построены не единовременно, не сразу за один прием, а формировались на протяжении двух-трех строительных периодов. При этом к самой ранней, первоначальной части здания, спустя какое-то время, пристраивались другие части и все они вместе объединялись талантливой рукой зодчего в одно целое, несмотря на их разновременность. Композиция же всего здания изменялась и развивалась от простой и примитивной архитектурной формы к более сложной и совершенной, полнее и многообразнее отражающей прогрессивные тенденции в развитии всего народного зодчества.
Вот, например, часовня в д. Еглово, недалеко от Кижей. Первоначально она представляла собой простенькую и довольно приземистую постройку «клецкого» типа с кровлей по потокам и курицам. Но позже (очевидно, в конце XVIII или начале XIX в.) к ней была пристроена новая и по духу более возвышенная часть — шатровая колокольня с сенями под ней и крыльцом. Причем ширина и высота новых сеней остались такими же, как и у часовни, и обе они вместе — старая и новая части — получили одну общую двухскатную кровлю, но уже без потоков, а обычную с обрезом по шнуру. Общий характер новой пристройки в основном остался вполне традиционным для народного зодчества Заонежья, благодаря чему она гармонично слилась с первоначальной частью здания. А вся часовня в целом в результате этой перестройки получила новую композицию, ядром и центром которой стал шатер.
Таким образом, подкровельная конструкция этой часовни, сохранившаяся в подлинном виде, несет в себе как бы два разных источника информации о типе кровли, которые словно противоречат один другому. На старой части часовни есть не только следы, но и остатки куриц, а у новой нет ни того, ни другого. Как же поступать в таких случаях? На какой тип кровли надо ориентироваться при ее реставрации? Восстанавливать ли на старой части один тип — кровлю с потоками, а на новой части другой
тип — обычную кровлю, руководствуясь только следами и остатками куриц? Делать ли кровлю с потоками всю, не взирая на отсутствие куриц в новой части, поддавшись искушению стилизовать ее «под древность»? Или же оставить ее обычной, какой она есть и какой она стала, когда памятник обрел свой новый, более поздний, но и более совершенный архитектурный облик?
Прежде чем остановить свой выбор на каком-то из этих трех вариантов, надо оговорить еще одно условие, а именно то, что пока речь идет только о традиционных типах кровли. Это значит, что возможности восстановления кровли рассматривали пока отвлеченно от позднейших искажений, условно допуская, что сама кровля — ее конструкция и форма — как будто сохранилась в своем традиционном виде. Но, как известно, в действительности такие благоприятные условия встречаются далеко не всегда. Поэтому в тех случаях, когда кровли искажены позднейшими переделками и чуждыми наслоениями, вопрос об их реставрации может рассматриваться только после того, как будет предрешен главный вопрос — об освобождении их от чуждых наслоений.
Иначе говоря, прежде, чем решать любой частный вопрос, связанный с восстановлением того или иного элемента, необходимо четко определить тот оптимальный облик памятника, на который должна ориентироваться его реставрация в целом; тот исторически сложившийся облик, который мы считаем нужным возродить в результате реставрации. Без ясного и полного представления об этом основном исходном положении восстановление любого элемента памятника теряет под собой методическую почву, повисает в воздухе и превращается в обессмысленную и безыдейную акцию.
В данном случае, оптимальный облик, исторически сложившийся в традиционных формах народного зодчества, — это и есть тот более поздний облик часовни, который она обрела в итоге обогащения ее композиции высоким шатром. А если это так, то, восстанавливая оптимальный облик всего памятника, мы не можем не восстанавливать и те его более поздние элементы, которые формируют сам этот облик (т.е. традиционные наслоения). А поскольку «новая» кровля обычного типа на часовне является именно таким элементом — более поздним, но традиционным, то и восстанавливать ее надо точно такой же, какой она стала с появлением шатровой колокольни. В данном случае, как и во всех подобных — это единственное и объективно самое правильное решение вопроса.
А теперь рассмотрим два других возможных варианта реставрации кровли Егловской часовни, хотя бы только для того, чтобы тем увереннее их отклонить и отвергнуть. Восстановление кровли по потокам, да и то лишь на одной старой части часовни, может быть правомерно только в том случае, если за оптимальный облик памятника будет принят его самый ранний, первоначальный облик. Но столь нелепая позиция исключается вообще. Если на нее встать, то это значит, что надо восстанавливать не только кровлю по потокам, но и полностью утраченное первоначальное крыльцо, а перед этим надо будет снести шатровую колокольню вместе с ее основанием — сенями и крыльцом! Тут, как говорится, комментарии излишни,
Попытка восстановить кровлю по потокам, общую для старой и новой части часовни, тоже была бы ошибочной. Потому, что такой кровли здесь никогда не существовало, да и не могло существовать. Ее не существовало потому, что в слеговой конструкции новых сеней нет следов куриц. А не могло существовать потому, что место, размеры и форма более позднего крыльца исключают саму возможность устройства тут потока*.
И, наконец, для зданий, подобных часовне в Еглове, есть еще один возможный, но неправильный вариант реставрации кровли: над старой частью восстановить кровлю по потокам, а над новой частью — обычную. С методической стороны, а лучше сказать с формально методической точки зрения, этот вариант казалось бы выглядит вполне правомерным, потому что он опирается на достаточно веские исходные данные — наличие следов куриц на одной части здания и отсутствие таковых на другой. Да и технически осуществить его здесь ничто не мешает. И тем не менее остановиться на этом варианте в данном случае было бы тоже грубой ошибкой. Почему? Только потому, что на таких небольших зданиях (состоящих из разных частей одной высоты) их общая кровля никогда не бывает разнотипной. Точнее, их общая двухскатная кровля никогда не совмещает в себе одновременно два типа — по потокам и обычную.
Подчеркнем, что эта закономерность распространяется только на такие небольшие здания, как часовня в Еглове и ей подобные, которые состоят из разновременных частей, имеющих одинаковую высоту. Последнее обстоятельство надо подчеркнуть особо. Что же касается зданий, включающих в себя две или несколько частей, имеющих разную высоту, то на них кровли двух разных типов встречаются очень часто. Более того. Контрастное противопоставление разновеликих архитектурных масс, лежащее в основе композиции таких зданий, дополняется и еще более усиливается благодаря контрастам, создаваемым и разными типами кровли. В число таких сознательно применявшихся художественных приемов входят и контрасты, создаваемые обеими разновидностями двухскатной кровли (часовня из д. Леликозеро в Кижах, церкви в деревне Чухчерьма Архангельской обл. и в селе Рышево Новгородской обл. и др.).
И еще надо подчеркнуть, что на разновысотных зданиях каждая их часть тоже имеет кровлю только одного типа: либо обычную, либо с потоками. Или, говоря негативно, отдельные композиционные объемы здания никогда не имеют кровлю, совмещающую в себе два разных типа одновременно.
«Сочетание» двух основных типов двухскатной кровли можно часто встретить на гражданских зданиях, особенно теперь. И преимущественно на избах, сделанных «брусом», когда все помещения как бы нанизаны на продольную ось здания и покрыты общей кровлей «под один конек». Дворы таких изб, объединяющие все хозяйственные помещения, еще сохранили кровли по потокам, а жилые части, обращенные на улицу, уже
получили кровлю обычного типа. Однако такие кровли, как первоначальный элемент здания, почти не встречаются. И если жилая часть не слишком поздняя, то под ее обычной кровлей почти всегда можно увидеть не только следы куриц, но и их остатки.
Остатки куриц — это, собственно, сами курицы, заделанные в слеги, но только без своих крюков-кокор. В новых и поздних кровлях обычного типа эти кокоры за ненадобностью спиливались, а прямые части куриц используются в новом качестве. На них кладется нетолстый прогон (жердь, горбыль или доска), который поддерживает снизу свисающие концы кровельного теса. Надо сказать, что в некоторых позднейших зданиях в качестве подобных же опор для прогонов, несущих свес кровли, употребляются короткие «кобылки», заделанные в верхний венец сруба. Снаружи они очень похожи на остатки куриц и по ошибке могут быть приняты за таковые. При реставрации кровель с потоками это обстоятельство тоже надо иметь в виду.
На многих памятниках деревянного зодчества ни потоков, ни куриц уже не сохранилось. Поэтому теперь их можно восстановить только по аналогам, выбранным в натуре. Поэтому же и все детали и тонкости устройства потоков и куриц лучше всего заимствовать тоже из натурного материала. Но некоторых особенностей их устройства здесь полезно коснуться — хотя бы только для более свободной ориентации в самом натурном материале.
При восстановлении куриц единственным «темным местом» является воспроизведение формы их утраченных концов-кокор, характера их обработки, общего контура и декора. Ответственность этого акта станет особенно ясной, если сравнить между собой формы нескольких куриц, взятых из разных географических зон Севера. Такое сравнение — даже самое беглое — отчетливо покажет, как различны формы кокор в разных зонах и как стабильны их формы в народном зодчестве только этих зон. Поэтому главное, да и, пожалуй, единственное в таких случаях требование, предъявляемое к восстановлению кокор, — это воспроизведение своеобразия их форм, типичного для народного зодчества данной географической зоны.
То же самое, но в еще большей мере относится и к потоку.
В большей мере — потому что различия в формах потоков обусловлены не только местной спецификой декора, но и некоторыми различиями в их конструктивных функциях. Поток — это прежде всего конструктивный элемент основания, функция которого — удерживать кровельный тес на своем месте, препятствуя соскальзыванию его по наклонной плоскости, образуемой слегами. Существует два типа потоков. Один из них — это бревно с продольным желобом, который служит одновременно и пазом для свисающих концов теса, и лотком, отводящим воду в сторону. И другой тип потока — это брус. Такой поток только удерживает тес; при его применении вода стекает с крыши на всем ее протяжении.
Если в качестве потока применяется бревно-лоток, то ему обязательно придается определенный уклон — минимальный, но достаточный для того, чтобы вода в нем не задерживалась. Когда такой поток
состоит из двух частей — половин, то каждой из них придается свой уклон, взаимонаправленный в противоположную сторону. Если же потоком служит, брус, то он, естественно, делается без уклонов. Потоки типа «брус» встречаются в двух разновидностях — поток «с губой» и простой. У потока с губой вдоль внутреннего верхнего края идет массивный выступ — губа, — которая придает его сечению Г-образную форму.
Такой поток не только держит тес, но и «пригнетает» его своей губой, благодаря чему сам тес меньше коробится и дольше служит. Довольно часто у таких потоков бывает вторая губа — наружная и чисто декоративная; она придает сечению потока Т-образное очертание.
Простой поток — это обычный брус квадратного или прямоугольного сечения. На зданиях, не претендующих на архитектурную выразительность, потоками этой разновидности часто служат толстые доски или пластины, поставленные на ребро.
Наверное, полезно отметить здесь и некоторые ошибки, допускаемые при восстановлении потоков и куриц. Конечно, только для того, чтобы предостеречь от их повторения где-то совсем на других памятниках и при других обстоятельствах. Вот, скажем, курицы на Никольской церкви с. Глотова, ныне перевезенной в Суздаль. Вопреки всем традициям они сделаны не из целого дерева — ствола с одним из корней, а из двух отдельных частей, сбитых железными гвоздями. Да и самой кокоре тут придана такая надуманно замысловатая форма, какой не встретишь в деревянном зодчестве нигде — ни на Севере, ни в Средней полосе. Столь вольный подход к восстановлению архитектурно-конструктивной детали даже трудно назвать стилизацией: это просто ничем не прикрытая отсебятина! (Да простит меня архитектор, — автор в основном очень хорошей реставрации этого памятника).
Почти такая же ошибка допущена здесь и при восстановлении потоков. Они тоже сделаны не из целого бревна, как делается всегда и везде, как это должно быть сделано и в данном случае, а каждый из них тоже составлен из трех «сростков». Тут наращены и прибиты гвоздями водотечники — наиболее характерные и выразительные детали потока, которые как бы фиксируют его концы и придают определенную законченность их архитектурной форме. Не касаясь формы этих водотечников, отметим, что прием их восстановления — прием наращивания — в данном случае ничем не оправдан и вызывает лишь недоумение. Когда полностью утраченный элемент, как в данном случае, восстанавливается заново весь целиком, тогда вообще о сростках не может быть речи. Тогда любой сросток, где бы он ни был, должен рассматриваться как самое элементарное нарушение методики реставрации памятников деревянного зодчества, свидетельство низкого качества работы и брака, причем только в тех случаях, когда утраченный элемент возобновляется, а точнее, воспроизводится весь целиком и из нового материала.
Если бы на памятнике сохранился старый подлинный поток, но с утраченными водометами, то в этом случае наращивание его концов было бы вполне оправдано, потому что такой прием позволяет сохра-
нить подлинную деталь, хотя и в неполноценном виде. К слову сказать, прием наращивания утраченных деталей каких-то элементов здания, особенно если сами эти элементы достаточно уникальны, — прием, не только вполне правомерный, но и в большинстве случаев наиболее целесообразный и методически правильный. Поэтому, когда приходится выбирать одну из двух возможностей — копировать ли частично поврежденный подлинник в новом материале весь целиком или наращивать только его утраченную часть, то предпочтение всегда надо отдавать второму способу. Но делать сростки надо, конечно, так, чтобы их по возможности не было заметно, хотя бы издали; чтобы они не кричали о себе и не вносили бы в художественный образ памятника отрицательный потенциал.
Если характерным признаком безгвоздевых кровель являются потоки и курицы, то отсутствие этих деталей — признак кровли обычного типа. Но у обычной кровли древнего типа тоже есть свой особый признак — зубчатый «обрез» свеса, который образуют фигурные концы верхних или нижних тесин, обработанные в виде «усеченной пики». Правда, этот признак не такой неизменный и постоянный, как потоки и курицы у безгвоздевых кровель, и характерен он далеко не для всех кровель обычного типа. Но тем не менее зубчатый обрез — это одна из типичных деталей древних кровель, с восстановлением которой в реставрационной практике приходится встречаться очень часто.
Кровли с зубчатым обрезом находили применение главным образом на культовых и оборонных зданиях. Наверное, они применялись когда-то и при строительстве хором и дворцов. Что же касается крестьянских построек — жилых, хозяйственно-бытовых и тем более промысловых, то на них кровли с зубчатым обрезом не встречаются вообще. Во всяком случае на тех уже сравнительно поздних постройках, с которыми реставратору приходится иметь дело теперь.
Зубчатый обрез встречается на кровлях самой разнообразной формы и применяется в самых разных местах здания. На культовых сооружениях его можно увидеть и на полицах шатров, кубов и бочек, и на ярусах центральных столпов, и на углах четверика, переходящего в восьмерик, и на крыльцах, галереях, гульбищах, сенях, алтарях и т.п.
Делается зубчатый свес и у двухскатных кровель обычного типа. Такие кровли часто бывают на клетских часовнях и церквах и главным образом на тех их частях, которые являются композиционными центрами всего здания, на небольших прямоугольных приделах крупных церквей всех других типов, над входами в ограды погостов, у навесов над памятными крестами и т. п.
В своем чистом виде эта характернейшая деталь уцелела только на одной церкви в Зашиверске, а в почти чистом виде она тоже встречается не часто (Кемь, Кондопога, Кулига). На большинстве же других памятников о ее существовании свидетельствуют лишь отдельные тесины с пикообразным концом, которые были вторично использованы при ремонтах как материал для внутренних подмостей, лестниц и переходов. Довольно часто такие тесины, обветшавшие лишь снизу, употребляли в качестве «подтеска» — нижнего ряда теса. В этом случае их ук-
ладывали нижним концом вверх, благодаря чему их фигурные концы легко обнаруживаются при осмотре чердаков (Лавля, Пияла, Кожозеро).
Форма «усеченной пики», встречаемая на вторично употребленных тесинах, отличается наиболее красивыми и гармоничными линиями. Именно поэтому, а не только потому, что она самая древняя из дошедших до наших дней, ее можно принимать при реставрации за классической образец. Попутно заметим, что именно эта форма «пики» встречается на самых разных памятниках и в разных местах с незначительными модуляциями, что она поэтому выступает как одна из «типовых» и широко распространенных форм, свойственных всему древнерусскому деревянному зодчеству.
Довольно часто «усеченная пика» встречается в «перерожденном» виде, когда в итоге многократных смен кровель ее форма претерпевает существенные изменения и теряет подлинные черты.
Как правило, пики становятся короче, шире и грубее, как, например, на церквах в Лявле и Муромском монастыре, или же они вообще перерождаются в тупое и бесталанное подражание, когда делаются в виде остроугольных треугольников и кургузых восьмиугольников, как на часовне в д. Волкостров.
В таких случаях для восстановления пик есть две возможности: либо воспроизвести их более позднюю форму, соответствующую их оптимальному облику, как было сделано при реставрации церкви в Лявле, либо вернуть им подлинную древнюю форму, как на церкви Лазаря из Муромского монастыря. Понятно, что о восстановлении искаженной и позднейшей формы — треугольной, восьмигранной или любой другой — не может быть и речи.
И наконец, есть такие памятники, на которых уже не осталось никаких следов, указывающих на существование тут кровель с пиками. В этих случаях тоже есть два пути: или вообще отказаться от восстановления пик и сделать кровли самого обычного типа — с прямым обрезом по шнуру, или же восстановить их по аналогии (если к тому есть другие, достаточно веские основания и существуют сами аналоги, близкие и убедительные).
Словом, при реставрации кровли с пиками, если говорить в самом общем виде, возникают два вопроса. Была ли на данной части памятника кровля с пиками или нет? А если была, то какую форму имела сама пика?
В простейшем случае, скажем, при восстановлении шатровых полиц на Кондопожской церкви или Кемском соборе, где эта обветшавшая кровля сохранила свою первоначальную форму почти неизменной, оба вопроса, по сути дела, снимались вовсе. Каждая обветшавшая тесина «дублировалась» в новом материале «один к одному» и, следовательно, полицы на этих памятниках были восстановлены по первой, высшей категории достоверности.
В другом случае, более сложном, но и более типичном для нашей практики, как, например, в церкви с. Лявля, подлинные полипы не сохранились ни на шатре, ни на обеих ее бочках. Но на чердаке этой
церкви обнаружились отдельные, вторично употребленные тесины с пиками на концах, которые и были использованы при реставрации этих кровель как единственный и вполне достаточный первоисточник. А вопрос, были ли у полиц шатра и бочек зубчатые обрезы, тут даже и не возникал — если на памятнике пики обнаружены, то на полицах они не могли не быть.
И третий случай, самый сложный, когда на памятнике нет никаких подтверждений существования кровли с пиками, как, например, в церкви из с. Холм, ныне перевезенной в Костромской музей. Была ли тут кровля с пиками и какова форма самой пики — однозначно и твердо ответить уже невозможно, потому что при устройстве позднейшей железной кровли здесь были уничтожены и почти все подлинные подкровельные конструкции. Вполне определенно, опираясь на все опубликованные и неопубликованные исследования народного деревянного зодчества, можно сказать лишь одно: пики здесь могли быть и, вероятнее всего, действительно были.
В таких и подобных им случаях восстановление утраты переходит в сферу вероятных предложений, пусть очень веских и обоснованных, но все-таки лишь допускаемых и гипотетических. Именно здесь находится та грань, переступить которую можно только при определенной необходимости и с полной научной аргументацией предполагаемого шага. Выше уже говорилось, что в таких случаях есть два пути: либо вовсе отказаться от восстановления пик, сделав кровли с прямым обрезом, либо восстановить пики по аналогам, если для этого есть какие-то особые и веские соображения.
В данном случае таким веским соображением, решившим вопрос в пользу восстановления пик и других утрат, стало то, что памятник обрел ныне новое дополнительное качество — он стал одним из главных экспонатов архитектурного музея. Вполне понятно, что это особое качество памятника предъявляло к его реставрации и свои специфические требования. В музее он должен предстать в подлинном облике, который можно возродить лишь при максимально возможном восстановлении всех его утрат. Одной из них и была кровля с пиками.
А вот другое, полярно противоположное решение подобного же вопроса, когда не очень значительный памятник оставался на своем исконном месте; когда существование кровель с пиками на нем предполагалось, но не подтверждалось; когда его кровля за неимением достоверных исходных данных возобновлялась такой же, какой и была, — с прямым обрезом, как, например, на часовне из д. Вигово в Кижах.
При восстановлении кровель с пиками делались и свои характерные ошибки. Пожалуй, самая типичная из них — это механическое перенесение пикообразной формы теса с одних памятников (где пики существуют или их существование в прошлом подтверждается) на позднейшие здания (где существование пик или не подтверждается, или вообще маловероятно) . Примером такой ошибки может служить «восстановление» пик на шатровых полицах Кижской колокольни.
Построенная в последней четверти XIX века по типовому проекту, сделанному и утвержденному в органах духовной и гражданской адми-
нистрацни, эта колокольня, взятая сама по себе, — не памятник народного зодчества ни по архитектурно-конструктивной форме, ни по идейно- эстетическому содержанию. Поэтому использование в ее официально-клерикальной архитектуре кровли с пиками — этого древнего и «языческого» декоративного мотива — также маловероятно, как и применение лемехового покрытия для ее главы.
Такие ошибки, конечно, имели свои объективные причины, одна из которых — недостаточная изученность народного деревянного зодчества. Но, как и все другие ошибки, разбираемые в этой книге, они отмечены здесь лишь с одной целью — привлечь к ним внимание, заставить задуматься над ними, осмыслить их и не повторять в дальнейшем. Если же в свое время и сам автор допускал такие ошибки, то по этому поводу можно сказать лишь одно: лучше их осознать и признать позже, чем никогда. К слову сказать, такие ошибки практически можно легко исправить без малейшего ущерба для здания: спилить пики — и все!
Разновидность этой же ошибки состоит в стремлении сделать пики чуть ли не на всех прямоскатных кровлях, если у них нет потоков. Обычно ошибки такого рода допускаются при возобновлении кровель на небольших частях зданиях и, как правило, более поздних или позднейших, совершенно не считаясь ни с отсутствием каких-либо конкретных исходных данных для этого, ни с возможностью существования пик на данной части памятника. Примером такой ошибки может служить возобновленная кровля позднейшего тамбура у часовни в деревне Подъельники и навеса над входом в часовню у деревни Васильево в Кижах.
Само собой разумеется, что столь примитивное стилизаторство не имеет под собой никакой научной базы, потому что в древнем деревянном зодчестве кровли обычного типа с прямым обрезом встречаются наряду с другими видами покрытия, а на более позднем этапе его развития такие кровли распространились еще шире. В качестве подлинных элементов их можно видеть и на гражданских, и на культовых зданиях. Скажем, на светелках и крыльцах домов, на ветряных мельницах и колодцах, на бревенчатых оградах погостов, на склепах-срубцах и т.п. Полезно отметить, что носители этой ошибочной тенденции — производственники, рабочие-реставраторы, которые стремятся сделать свое дело как можно лучше, но не всегда знают, как именно.
2. Кровли криволинейные. В народном деревянном зодчестве есть две основные разновидности криволинейных покрытий, которые встречаются главным образом только на культовых зданиях. В одной из них кривизна двухмерная, а в другой — трехмерная. В первой из них изгиб кровли лежит либо в горизонтальной плоскости, как на бочках и кубах, либо в вертикальной плоскости, как на подкупольных шейках-барабанах. Вторая же разновидность криволинейной кровли более сложная и имеет кривизну в обеих плоскостях — и в горизонтальной, и в вертикальной; она бывает только на куполах и главах.
Части зданий, имеющие кривизну только в одной вертикальной плоскости, — бочки, кубы и их вариации — кроются тремя способами. Либо лемехом, как на Покровской церкви в Кижах; либо гонтом, как на церквах в Варзуге и Турчасове; либо тесом внахлестку, уложенным го-
ризонтально, как на алтарных бочках церквей в Кондопоге, Зашиверске и Верхней Уфтюге; как на кубах церквей в Кушреке, на Водлозерском погосте и др. Конструктивной основой таких кровель обычно служат или слеги бочек, или рубленный «в реж» остов самого куба. По такой бревенчатой основе выстилается сплошная тесовая обрешетка, которая крепится к слегам железными гвоздями.
Иногда, когда бочки имеют малые размеры и служат декоративным завершением прямоскатной кровли алтаря, их конструктивную основу образуют не сруб, а каркас. Такой каркас состоит из трех-четырех вертикальных кружал-кокошников и прибитой к ним горизонтальной тесовой обрешетки (церкви в Чёлмужах, на Водлозерском погосте, в Верхней Уфтюге и др.).
Обрешетка делается из широких (не менее 25 см) и толстых (5— 6 см) необрезных тесин. Чаще всего они плотно притесываются одна к другой и образуют сплошной настил. В этом случае обрешетины стыкуются довольно хитро — внахлестку, но заподлицо, при помощи косого стыка, т.е. так, что косая кромка верхней тесины напускается на косую же кромку нижней, тесины просто заполняют промежутки между слегами, и в этом случае между ними образуются довольно широкие щели. По выровненной поверхности обрешетки обычно выстилается слой бересты — скала, а по ней укладывается сама кровля — лемех, гонт или тес.
Что такое лемех и как он укладывается, говорить вряд ли надо, потому что все это вещи хорошо известные. Лучшим пособием по этим вопросам могут служить натурные фотографии, обмерные и проектные чертежи. Отметим лишь, что принято считать, будто бы лемех всегда делается осиновым. В большинстве случаев, но далеко не во всех, это действительно так и таким принято его восстанавливать при реставрации. Однако нередко лемех делается и из хвойных пород, как, на церквах в Лявле (ель), Зашиверске (лиственница) и других памятниках.
Размеры лемешин колеблются в значительных пределах в зависимости от размеров той части здания, которую они покрывают. На крупных бочках, имеющих пологую кривизну, лемех обычно крупнее, а на меньших, с более крутой кривизной, он мельче. Но в общем его размеры лежат в пределах от 18—20 до 24—26 см по ширине и от 30—32 до 60—65 см по высоте при средней толщине в нижней части не более 3 см. Крупный лемех (25X65), как и очень мелкий, встречается довольно редко; его самый распространенный и можно сказать типовой размер примерно 20—40 см. Поэтому при реставрации лемеховых покрытий кубов и бочек средней и крупной величины этот размер лемеха и следует принимать за оптимальный.
Столь же типовой и повсеместно распространенной на зданиях самого разного времени* является «городковая», ступенчатая форма нижней части лемеха. Правда, иногда лемех встречается и в двух других разновидностях — с полукруглым обрезом и остроконечный. Но полукруглый лемех встречается только в бассейне Мезени и Печоры, хотя
и в этих местах преобладающей формой остается городок. А остроугольный лемех вообще позднейшего происхождения. Как показали исследования, на древних зданиях он появился при ремонтах во второй половине XIX века и заменил собой подлинный лемех — городковый.
Отсюда следует, что при восстановлении утраченных покрытий бочек и кубов использование городкового лемеха оптимального размера можно считать акцией, вполне правомерной для всех произведений культового зодчества. Разумеется, если в каждом конкретном случае сам факт существования кровли такого типа как-то подтверждается. Если на памятнике обнаруживаются, скажем, такие следы, как полусгнившие лемешины и их осколки, ритмические ряды загнутых и выдернутых гвоздей на обрешетке или что-то другое в этом же роде, то все вопросы реставрации лемеховой кровли решаются просто и сами собой. Когда таких остатков уже нет, то убедительным подтверждением существования лемеховой кровли может быть штраба-выдра в срубе, если речь идет о бочках, примкнутых к стене. Если же бочки завершают все здание, то этот признак, естественно, отпадает. В таких случаях реставратору приходится изыскивать какие-то другие исходные данные или же использовать метод аналогий.
Для реставрационной, практики наших дней типичным примером может послужить восстановление лемехового покрытия на бочках Преображенской церкви в Кижах. Подборка приведенных фотографий, пожалуй, лучше всяких слов демонстрирует идею, методику и практические результаты этой работы. Позднейшая железная кровля..., старые лемешины, найденные на чердаке в толще строительного мусора.., рабочий проект реставрации.., новые лемешины, изготовленные по образу подлинных.., начало восстановительных работ... и, наконец, возрожденная вновь сама лемеховая кровля!
Остается обратить внимание лишь на некоторые детали устройства лемеховой кровли бочек. На полицах верхняя крайняя тесина накрывает причелину и слегка напускается на нее (на 4—5 см), как это делается и на всех других двухскатных кровлях. А на самой бочке причелина крепится не снизу кровли, а сбоку и так, чтобы она полностью прикрывала собой и торцы обрешетки, и боковую кромку лемехового покрытия.
Отдельные доски, образующие криволинейную причелину бочки, примыкают одна к другой торцами не впритык, а вкосяк. Это значит, что у одной доски косая стеска делается с наружной стороны, а у другой — с внутренней. Когда эти стески накладываются одна на другую, то наружная поверхность обеих досок оказывается в одной плоскости или, как говорят плотники, делается заподлицо. Так, к слову сказать, соединяются между собой все причелины вообще: и большие, как на трапезных и домах, и малые, как на амбарах и фронтонных поясах церквей. Благодаря такому сопряжению не получается щели в месте стыка причелин, возникающей в результате их усыхания, а сам стык становится незаметным.
На многих церквах и часовнях, особенно в Поморье и бассейне р. Онеги, криволинейные поверхности их верхов и бочек покрывались короткими, прямыми досками — гонтом.
При восстановлении кровель такого типа, если они уже не сохранились и «не показывают» сами, как их надо восстанавливать, следует иметь в виду некоторые существенные особенности их устройства. Во-первых, они делаются без обрешетки и укладываются непосредственно на подкровельную конструкцию либо на слеги бочек, либо на срубы кубов. Во-вторых, сама кровля состоит из двух рядов (слоев) гонта, из которых нижний ряд одновременно служит и своеобразной обрешеткой. В третьих, нижние (внутренние) и верхние (наружные) гонтины сопрягаются между собой по-разному. Нижний гонт стыкуется посредством косых стесок на конце каждой доски (подобно тому, как стыкуются причелины) и образует в своей совокупности сплошное покрытие, слегка угловатое в местах стыков, но без резких и подчеркнутых переломов. А свесы верхнего гонта, напротив, слегка напускаются на ряды нижнего гонта и перекрывают их. Таким образом, они создают четко выраженные и обнаженно-резкие переломы, которые придают всей кровле особый характер и наделяют ее чертами высокой художественной выразительности. Крупная и плоская городковая порезка на нижних кромках гонта словно охватывает кружевным подзором каждый ярус, увеличивает игру светотени, смягчает суровый облик этой кровли и еще более приумножает ее архитектурно-художественные достоинства.
Тесовая кровля криволинейных поверхностей — самая простая. Обрешетка под нее делается точно так же, как и под лемеховое покрытие, и в тех же двух вариациях: или сплошная, прочно сплоченная, или «в реж». А само покрытие укладывается так, что каждая последующая тесина напускается на предыдущую примерно на 6—8 см. Для плотной подгонки тесин одна к другой на нижней из них снимается с внешней стороны продольная фаска в разных местах по-разному, в зависимости от крутизны перекрываемой поверхности.
Нехитрый декор такого кровельного теса встречается лишь одного типа — непрерывная цепочка полукружий, идущих вдоль нижней кромки каждой тесины. Такие полукружия (их радиус не выходит за пределы 10 см) вырезаются или на всю толщину доски, или наполовину. В последнем случае на нижней кромке тоже делаются плавные закругления, согласованные с полукружиями на боковой поверхности доски. Обе эти разновидности декора намного смягчают сухость линий тесовой кровли и делают ее более пластичной, напоминающей издали лемеховую кровлю.
При реставрации таких кровель, как и всех тесовых кровель вообще, не следует забывать, что их прочность, долговечность и надежность, а также и архитектурно-художественная выразительность во многом зависит от размера теса — его ширины и толщины. Все, что по этому поводу говорилось о тесе на прямоскатных кровлях, относится и сюда, включая и то, что говорилось о свойстве теса искривляться от сушки в поперечном сечении. Поэтому на выпуклых участках кровли тес надо укладывать вогнутой стороной годичных колец вверх, а на вогнутых участках — наоборот. Тогда поперечная кривизна каждой тесины будет приближаться к кривизне бочки, и благодаря этому вся кровля будет уплотняться и становиться более надежной сама собой.
Способ крепления причелин к бочкам, крытым тесом, и к их полицам остается таким же, как на лемеховой и гонтовой кровле. Разумеется, что и шелом, закрывающий сверху стыки двух скатов, также остается неизменной частью деревянных криволинейных кровель всех трех типов.
Лемеховая кровля — это неотделимая часть главы каждого деревянного культового здания, каждого без исключения, будь то крохотная часовенка, стройная колокольня или монументальный храм — башня. Как и все другие виды кровель, она сочетает в себе и высокую архитектурно-художественную выразительность, и простоту конструктивно-технического устройства — единственно возможного и предельно целесообразного для деревянного покрытия сложной криволинейной формы. Словом, лемеховая глава — это одна из самых типичных архитектурно-конструктивных форм и одна из самых ярких самобытных особенностей деревянного зодчества, поэтому без ее восстановления полноценная реставрация памятника немыслима так же, как и без раскрытия сруба.
Но, как известно, при позднейших переделках лемеховые кровли глав на большинстве памятников были уничтожены, а их место заняло или железо, или, намного реже, тес, покрывающий главу многогранными горизонтальными рядами (Преображение в Кижах, колокольня в с. Яндомозеро, часовня в д. Волкостров КАССР, церковь в с. Лявля Архангельской обл. и др.). Тем не менее, почти на каждом памятнике остались те или иные признаки, которые подтверждают факт существования лемеховой кровли и служат исходным материалом для ее более или менее достоверной реставрации.
Какие же это признаки? Их немного и в разных случаях они различны. Прежде всего, это сами лемешины, уцелевшие от прежних ремонтов на чердаках, в толще строительного мусора и птичьего помета. Среди них можно встретить старые, полуистлевшие, и новые, не бывшие в употреблении; целые и осколки; большие (до 60—65 см в длину и до 25—30 см в ширину) и малые (высотой 30 и шириной 16—18 см); кривые— с куполов, и прямые — с барабанов; с «городком», кровельные и остроугольные или фигурные — от «воротников» между шейкой и куполом. Обычно из этих находок складывается весь «типовой набор» лемеха, необходимый для реставрации. Но иногда в этом ассортименте чего-то не хватает, а иной раз приходится довольствоваться и двумя-тремя осколками лемешин.
Если же лемеха не сохранилось вообще, а так тоже бывает, то факт существования лемеховой кровли может быть установлен и по другим признакам. Один из них — ритмически расположенные следы и остатки кованых гвоздей на обрешетке глав и барабанов. По этому признаку можно не только установить сам факт утраты, но и определить размер утраченного лемеха, количество лемешин в каждом ряду и число рядов. Если не сохранилось ни лемеха, ни старой обрешётки, то подтвердить существование лемеховой кровли может характерная фаска, проходящая кольцом по внешнему краю верхнего кружала подкупольной шейки. Такие фаски-стески делались для лемешин, образующих под куполом зубчатый «воротник», служивший слезниковым поясом; на этих кружалах кроме фаски обычно остаются следы гвоздей, державших ле-
мешины, и часто и сами эти гвозди, торчащие на равных расстояниях по кругу всей фаски.
Ну, а если не сохранилось ни лемеха, ни обрешетки, ни кружал, то реставратору просто не повезло. Это значит, что вся главка переделана заново, и о том, какой она была прежде, теперь можно только строить различные предположения. Конечно, если нет рисунков, фотографий, обмеров или других достоверных источников такого же рода. Примерно такова «типовая палитра» возможностей для восстановления лемеховой кровли глав, с которыми ныне приходится сталкиваться на практике.
Самый простой и методически самый чистый случай, когда лемеховая кровля главы (бочки, шатра) сохранилась полностью, но повредилась от времени; когда каждая лемешина в кровле восстанавливается подобно своей обветшавшей предшественнице; когда вся кровля таким образом, реставрируется на основании предельно полных исходных данных по первой, самой высокой категории достоверности. Так восстанавливалось, например, лемеховое покрытие глав Покровской церкви в Кижах, Лазаревской церкви Муромского монастыря, церкви в с. Лявля и другие.
Другой пример, значительно более показательный для нынешнего состояния памятников — восстановление лемеховой кровли на главах кижской Преображенской церкви (рис. на с. 330—355).
К тому, что уже говорилось о восстановлении лемеховой кровли бочек этого памятника, можно добавить, что почти все его купола (двадцать из двадцати двух) сохранили свою подлинную форму и конструкцию; что на чердаках было обнаружено немало старых купольных лемешин; что на горизонтальных кружалах куполов здесь остались кольцевые фаски для слезникового пояса; что на многих таких фасках сохранились не только гвозди, державшие остроугольные лемешины этих поясов, но уцелели и сами лемешины. В общем факт существования лемехового покрытия на главах Преображенской церкви был очевиден, а размеры и форма лемеха разного типа здесь устанавливались по подлинным образцам. Тридцать тысяч осиновых лемешин было сделано вручную, и каждая из них заняла свое прежнее место!
И, наконец, третий пример, — когда вся глава переделана заново и никаких вещественных подтверждений существования лемеховой кровли на памятнике нет. В таких случаях надо четко отделить вопрос о восстановлении покрытия главы от вопроса о восстановлении самой главы. Если в конструкции новой главы сохранился хотя бы один журавец (вертикальное кружало), то этого вполне достаточно для того, чтобы восстановить ее форму и размер. В этом случае лемеховая кровля может быть восстановлена по аналогам как неотъемлемая часть всей главы. Именно по такому принципу была восстановлена глава на часовне из д. Леликозеро в Кижах.
Если же глава сделана заново вся целиком, то вопрос о восстановлении кровли на ней можно ставить только после того, как будет решен вопрос о восстановлении подлинной формы главы. В том случае, когда глава, а следовательно и все ее конструктивные элементы, воссоздаются
рис. 147
в предположительно подлинной форме по аналогам, то и кровля ее должна восстанавливаться по этому же принципу.
А в том случае, когда у главы сохраняется ее существующая форма, вопрос о кровле предрешается самой этой формой. Если ее форма традиционна и типична для деревянного зодчества, то и кровля такой главы может, да и должна быть, восстановлена тоже традиционной, т.е. лемеховой, как и было сделано на церкви из села Холм, ставшей экспонатом Костромского музея народного зодчества. Если же форма главы позднейшая и чуждая, например барочная, с перехватами, и вычурным силуэтом, то о восстановлении лемеховой кровли на ней не может быть и речи, потому что на таких главах лемеховая кровля вообще никогда не делалась.
При восстановлении лемеховых покрытий на главах следует учитывать одну очень существенную особенность их устройства. Речь идет о том, что деревянные кровли куполов делаются из лемеха, имеющего в основном только один какой-то размер. Для нижней части купола, расширяющейся кверху, лемешины подтесываются по кромкам снизу; для средней части купола они остаются такими, как были заготовлены, а в верхней, сужающейся части купола они снова подтесываются по краям, но уже сверху. Поэтому в сужающейся части главы стыки вышележащих лемешин не совпадают с осями нижележащих и располагаются довольно свободно, но, разумеется, так, что эти стыки перекрываются верхними лемешинами.