КАЗИНО, ГНЕСИНКА И ТОМУ ПОДОБНЫЕ РАДОСТИ 2 страница
На школьные дискотеки нас еще не пускали, но мы всё равно приходили. Не просочиться в зал, так хоть в окна попялиться…
* * *
Я вырос на интернациональной улице. В соседнем доме жили цыгане, в доме справа – турки, напротив нас – кабардинцы, правее от них – балкарцы, левее и по диагонали – немцы, а там и до украинцев недалеко… В этом котле народов происходило всякое, хорошее и плохое, но чаще все сводилось к членовредительству. По поводу или без повода, но мы, мальчишки, нередко собирались в группы и дрались, пока не схлынет кураж. Если показалось мало, назначали «вторую серию» - уж завтра после школы мы им точно наваляем! Этим [вставьте любую нацию из названных выше] спуску давать нельзя, они у Кольки грузовик стырили! Кто сказал «сам потерял»? А почему он тогда у [вставьте нацию еще раз] во дворе нашелся?! Подлые ворюги!
Природным комплектом «руки-ноги-голова» никто из нас не дорожил. А с теми, кто дорожил, мы не водились – трусость вызывала презрение. Но и их точка зрения не лишена смысла: в драке действительно могут что-нибудь сломать, в том числе голову. Впрочем, мы чаще отделывались синяками-ссадинами. А фингал, рассеченная бровь или сломанный нос – это даже красиво, когда не болит… Так что пацанам Майского нечасто предлагали быть лицом изданий или торговых марок. Вернее, за всю историю города это предлагали только мне. И то – гораздо позже…
Гм… Помните, я говорил о размеренной жизни в лучших кавказских традициях? Вот это она и есть.
Конечно, были не только драки. Иными вечерами нам, горячим парням, удавалось договориться и замутить какой-нибудь мирный позитив. Например, ликбез по танцам среди цыган. Потому что секция – в школе, а цыгане в школу не ходили. Зато у них был я. И огромные – по метру – растерзанные колонки тоже были. Зимой и летом я приходил во двор к цыганам в своих незабвенных кроссовках, – которые уже ломались на морозе и трескались на жаре. Приходил и зажигал! Со мной танцевали двенадцати-, пятнадцати- и даже девятнадцатилетние, взрослые!
…Сила музыки – страшная сила. Чтобы лишний раз в этом убедиться я, случалось, брал аккордеон и ходил по городу, играя. Представили? Жаль, не существует роликов с записью этого незабываемого зрелища. Вам бы понравилось.
УРОКИ ЛЮБВИ
Любовный четырехугольник. – Самураи в подвале. – В темноте под окном… – Как я чуть не умер от удушья и получил травму на всю жизнь. – Необыкновенная девушка. – Все серьезно. – Успех придет – ради нас! – После выпускного бала. – Эпистолярный роман. – Мы поспешили… но жизнь продолжается
Первая любовь, снег на провода-а-ах!.. Если не считать чувства к ангелу земному Елене Николаевне, то впервые я влюбился в третьем классе.
Девочку звали Женя. По ней страдали также два моих закадычных друга, Толик и Саша. Но сердце нашей красавицы не принадлежало никому… Чувствуете надрыв?.. А тогда он был, и неслабый.
Женечка была отличницей; в то время все почему-то любили исключительно отличниц. Я же к четвертому классу опустился до хорошиста, каковым и остался до получения аттестата.
Эх, она была яркой девчонкой! Блондинка с задорной ямочкой на подбородке, всегда нарядная, веселая, немного… э-э… строптивая?.. немного упрямая – вот это точнее. И как тут не влюбиться молодым джигитам?..
Я представлял себя Жениным защитником. Уже в младших классах я посещал секцию дзюдо в подвальном помещении завода ЖБИ. Там было душно, пыльно, да и потные дзюдоисты воздуха отнюдь не озонировали. Зато тренер кричал грозное «хаджумэ!», и это навевало мысли о самураях. Я тренировался всерьез, участвовал в соревнованиях и даже выиграл один спарринг. Так что в моем лице простую кабардино-балкарскую школьницу Женю защищал весь многовековой опыт японской борьбы.
После уроков мы с Толиком и Сашей препирались за право встретить Женю у входа и нести ее портфель. А по вечерам, вместо тренировок в подвале завода, мы садились на велосипеды и ехали к её дому, дабы тайно приобщиться к загадочной девичьей жизни. Приобщались так: покупали семечки, занимали лавочку под Жениными окнами и смотрели, горит ли у нее свет.
Иногда наша пассия выходила на улицу – почтить вниманием своих кавалеров. Мы галантно развлекали даму беседой о заморских диковинах, школьных интригах и о прочей ерунде, которую невозможно вспомнить. Если при этом мне удавалось, коснуться её плеча или руки, я на время выпадал из реальности... Обратный путь на верном, но своенравном вороном велосипеде, скачущем по ухабистой дороге, я коротал, предаваясь мыслям – восторженным и благонравным.
Я чувствовал, что мне мало, решительно мало забавлять Женю разговорами – нужны подвиги. Или хотя бы выдающиеся поступки – но такие, чтобы ей сразу стало понятно, что я неповторим. Однажды я сказал ей:
- Вот ты живешь себе и не знаешь…
Здесь я выдержал интригующую паузу.
- Чего не знаю, Витя? – наконец спросила Женечка.
- Как долго я могу не дышать!..
Затем я глубоко вдохнул и зажал нос.
Вот так мы и стояли – синеющий мальчик с выпученными глазами и обескураженная его силой воли девчонка.
Потом я потерял сознание. И упал мордой вниз. Простите, лицом. Все равно не очень приятно… Женя помогла мне подняться, но выдающийся поступок, увы, не оценила. Что ж, упрекать себя мне было не в чем: я сделал все, что мог. Я отправился домой, стараясь держать голову повыше, – внезапная встреча с асфальтом фатально повлияла на мой нос. Мне не очень нравится слово «всмятку», но именно так он и разбился.
После этого мой дорогой шнобель много лет оставался чуть искривленным – в зрелом возрасте мне пришлось делать операцию для восстановления нормального дыхания. Воистину, первая любовь не проходит бесследно…
* * *
Более осознанным увлечением — тогда я учился в третьем классе музыкальной и, соответственно, в восьмом классе средней школы — стала девушка по имени Зарина, которая была классом старше. Мы познакомились в музыкалке, на занятиях по хору, и я долго не знал, как половчее к ней подступиться.
Длинные, антрацитово-черные волосы, загадочная улыбка, большие притягивающие глаза… Зарина была необыкновенной – во всем. Она извлекала из сумочки записные книжки, каких не было ни у кого в школе; она носила оригинальные вещи — до сих пор помню ее юбки чуть выше колена и туфли на платформе…
Кавказские традиции предписывали ей чтить старших, уважать мужчин… и многое другое – под общим названием «вести себя достойно». В то же время Зарина была очень современной. А еще – живой и веселой. Возвышенной, тонкой… И эта ее манера говорить – тягуче и размеренно… Пластика ее медленных движений… Натурально, у меня до сих пор мурашки по коже – от одних воспоминаний! А тогда я просто пропал в обожании, притянутый ее восточной красотой и темпераментом.
Для начала мы подружились…
Звучит многообещающе, да? Только не забывайте, что сейчас речь о детях; о взрослых отношениях мы наговоримся позднее.
…Подружились, и я стал бывать у неё дома. Познакомился с её родителями и сестрой Беллой…
Я буквально наматывал круги вокруг Зарины, хотя открыть ей свои чувства у меня еще не получалось. Даже когда я собирался с духом и думал, что сегодня – обязательно скажу. Вот увижу ее – и первая моя фраза будет признанием в любви…
— Привет, как дела? — говорил я вместо признания. В следующий момент мне хотелось хлопнуть себя по лбу, обозвать идиотом, мямлей, земляным червяком…
…И все-таки Зарина относилась ко мне благосклонно (при моих-то неловких ухаживаниях!) и даже стремилась общаться. Это давало надежду на взаимность и спасало мою бестолковую голову, которую временами хотелось разбить о стену – за льющийся из нее сумбурный лепет.
Кроме моих едва оформившихся юношеских притязаний, нас с Зариной объединяла общность интересов. Мы оба были одержимы музыкой — поэтому могли быть рядом сколь угодно долго и даже на конкурсы ездили вместе. И один раз, к моей несказанной радости, Зарина выступила на «Молодых голосах Кавказа» в качестве моей бэк-вокалистки!..
Порою, когда мне совершенно не хотелось тащиться в музыкальную школу, я звонил ей и спрашивал:
— Зарина, ты сегодня будешь на занятиях?
— Буду, — отвечала она, и мне ничего не оставалось, как пересилить лень и тоже приехать.
Эта дисциплинированная девушка очень редко пропускала репетиции. Мне приходилось соответствовать – быть образцовым учеником. А что делать? Сильные чувства мобилизуют волю.
…«Я люблю тебя», - мы никогда не произносили этих слов вслух. Но они были во взглядах, жестах, интонациях… Мы оба понимали всю серьезность происходящего. И не торопились сковывать возникшее между нами красивое нечто поспешными обязательствами.
Я уж точно перестал торопиться – и тому были причины. Все же недаром в начале отношений мне не удалось рубануть сплеча и грубо назвать вещи своими именами. Это было бы ошибкой – слишком рано, слишком прямолинейно… Я наконец осознал, что короткое «люблю» обязывает дать возлюбленной что-то по-настоящему существенное. Чего у меня еще не было – не наработал. За душой имелись только перспективы успеха, а не сам успех. Сперва требовалось состояться. Ну, хотя бы материально. А то нашелся, понимаете, ухажер без гроша в кармане…
Моя Зарина нравилась многим – кабардинские парни за ней так и ухлестывали. Это будило во мне древнюю жажду убийства соперников. От ревности темнело в глазах, и требовалось время, чтобы прийти в норму… Формально у меня все еще не было повода считать ее своей девушкой. Зато были причины.
Знаете, чем в таких случаях отличается причина от повода? Причина – это все, что описано выше. Нарождающееся, затем крепнущее взаимное притяжение, очевидная связь двух людей. А повод – любая форма «взрослого» телесного контакта. Ничего, что я об этом так сухо? Просто любители «клубнички» меня, мягко говоря, достали. Рассказываешь о светлом и прекрасном, а от тебя ждут невесть какого разврата… Ладно, проехали. Я ведь действительно собирался перейти к одному маленькому «поводу» в нашем с Зариной романе.
Она оканчивала среднюю школу, и я пришел к ней на выпускной бал. Потом мы отправились гулять по городу и как-то незаметно забрели в заброшенный парк аттракционов. Разломанные конструкции с краской, которая клочьями облетала под напором ржавчины, тонули в буйной зелени. Воздух состоял из запахов летней ночи; сверху нас гипнотизировало звездное небо. Мы целовались на лавочке посреди этого очаровательного безумия. Мой первый поцелуй и первый, как мне казалось, момент истины: вот оно! Любовь на всю жизнь…
Дальше ничего не случилось – просто потому, что в ту ночь это было бы лишним.
Я уже знал, что еду в Москву, и надеялся на скорый успех. У меня должно было получиться – ради Зарины. Для этого чисто мужского стремления традиционна такая фраза: «Я хотел бросить к ее ногам весь мир». Очень верные слова. Для меня было важно, чтобы моя возлюбленная ни в чем не нуждалась.
Чтобы завершить эту историю, нужно забежать вперед и о многом сказать скороговоркой. Итак, я приехал в Москву, немного свихнулся от вала новых впечатлений, оклемался – и растворился в столичной жизни…
И вот я учусь в Гнесинке, и в течение первых двух курсов пишу Зарине полные нежности письма. А она отвечает – не менее трогательно. В нашей переписке по-прежнему нет слова «люблю». Зарина несколько раз приезжает ко мне в гости, но это явное для обоих слово так и не появляется…
Накал наших отношений спадал; мы становились другими людьми. Я чувствовал над собой сгущающийся ареол столичного мэна, мне открывались все новые и новые возможности, а с ними возникали немыслимые соблазны.
Вскоре Зарина деликатно сообщила, что у неё появился молодой человек. Я воспринял это как должное. Между нами уже не было той сверкающей и чистой связи – она превратилась в дружбу и теплые воспоминания.
Впоследствии я неоднократно бывал с концертами в ее городе (Зарина переехала в Нальчик) и мы по-дружески общались в кафе. Ее жизнь стала такой, какой должна была стать – стабильной. С нерушимой основой в виде вековых традиций. У меня же подобной стабильности никогда не было. Так что – все к лучшему. Зарина останется незабываемым этапом в моей судьбе. Спасибо ей за это!
МОСКВА, Я ЛЕЧУ К ТЕБЕ!
Водоворот событий. – Заявка на «Чунгу-Чангу» и предчувствие победы. – Дьяволиада с деньгами. – Мне дарят стихи. – Долгий путь до самолета. – Женщина в аэропорту травмирует мою психику. – От отчаянья к экстазу. - Аутотренинг
Моя музыкальная жизнь бурлила, как джакузи. Я видел, ощущал и понимал, что действительно попал в свою колею. Так бывает: если вы настойчиво развиваете свое дарование, то обстоятельства вскоре начинают вам подыгрывать. Не всегда, конечно. Лишь время от времени. А у посторонних мигом складывается впечатление, что вам все дается даром. Когда, на самом-то деле, к «удачам» вас привели годы кропотливой работы… Внимание, сейчас я вверну в текст нехилую мораль, не пугайтесь: труд сделал из обезьяны человека, но это была чрезвычайно упорная и не менее талантливая обезьяна.
Итак, я ворвался в музыку, и меня закрутило в водовороте событий. Я отправлялся на конкурсы, участвовал в концертах, озвучивал школьные мероприятия… Но все это было вовсе не вымученно – напротив, я радовался, что влился в дело, которое мне по душе.
Я занимался в Доме Культуры «Россия», в эстрадной студии «Феникс», пропадал там целыми днями и разрывался между музыкой и учебой в школе. Сам не знаю, как это тогда удавалось, но факт налицо. Добавлю, что каждый хороший музыкальный инструмент, каждый микрофон были наперечет, а любые новшества, вносимые преподавателями в учебный процесс, казались чудом и принимались на «ура». В старших классах я уже отстаивал честь своей школы №14, и директор Анжела Арсеновна поддерживала меня во всех начинаниях.
А где-то в середине 1998 года руководитель ДК «Россия» отправил в Москву заявку на участие в конкурсе молодых дарований «Чунга-Чанга». Судьбоносный момент; расскажу об этом подробнее.
К тому времени меня хорошо знали и в Майском, и за его пределами. Еще бы! Лауреат всего, до чего можно было дотянуться из маленького городка, я автоматически стал главным претендентом на поездку в Москву. В ведущих соискателях также ходила одна юная особа женского пола, однако, насколько я понимал расстановку сил, администрации ДК хотелось видеть на «Чунге-Чанге» именно меня.
Заявку приняли, в ДК пришло приглашение на конкурс. Ошеломительная новость! Мой рассудок захватили порожденные ею грезы. Я предвкушал свой московский триумф!..
…Я всегда знал, что буду жить в большом городе, всегда чувствовал себя городским человеком. В моем дневнике сохранилась запись обо мне в будущем – среди огней мегаполиса. Меня манил столичный драйв: сплошное движение, постоянные перемены. Ведь это в моей природе – бежать вперед, беспрерывно что-то предпринимать, обучаться, расти. Идеальным местом для подобной жизни была Москва.
Огромные радужные пузыри моих грез раздувались, раздувались и лопались, наткнувшись на маленький острый шип. На небольшой нюанс: на поездку нужны деньги, и немало денег. Впоследствии шип оказался ядовитым…
Тем временем я уехал в Ставрополь на очередной конкурс, и вернулся оттуда окрылённый – весь в мыслях о Москве, весь в предстоящей поездке. Радовался и представлял, как собираю вещи в дорогу, заранее прикидывал, как бы чего-нибудь не забыть.
В этот момент меня и огорошили новостью, что ни городской, ни районный отделы культуры не могут найти деньги. Выражаясь казенным языком, отправление в столицу молодых дарований не предусмотрено бюджетом.
Это похоже на прыжок с девятиметровой вышки – когда только в полете понимаешь, что в бассейне нет воды. Не предусмотрено. Вдохновленный юноша ударился о реальность и чуть не убился…
В городском отделе культуры, куда мы с мамой явились, чтобы поговорить насчет воды в бассейне, нам так и сказали:
– Извините, денег нет.
– А что нам делать? Нас ведь ждут в Москве…
– Понимаете, - ответила маме статная ухоженная дама, начальник отдела культуры, – если мы сейчас отправим заявку в райцентр, чтобы выделили средства, нам ее будут одобрять до следующего года…
И развела руками: такие, мол, дела.
Моя мама, эта необыкновенная женщина, обернулась ко мне и сказала:
– А давай сами поищем спонсоров? Обойдем предприятия и всё расскажем. Может быть, что-то и получится.
Начальник отдела культуры благословила ее инициативу. В администрациях любят, чтобы сами. Возьмите на себя трудности, а мы потом разделим с вами лавры – позиция любого руководства во все времена.
И мы пустились во все тяжкие. Прошлись по всем заводам города и объяснили нашу проблему каждому из директоров. Директора качали головами и обещали подумать. Они могли бы, да. Но не сразу, нет. Это нужно согласовать. Провентилировать этот вопрос. И вот тогда, возможно…
Однако недостаток времени делал подобные «возможно» с их предварительными согласованиями и вентиляциями абсолютно бессмысленными. Пока этот рак залезет на гору и соберется свистнуть, поезд уже уйдет.
В конце концов мы осознали, что пробивной силы двух человек здесь мало. И пришли к директору моей школы. Анжела Арсеновна выслушала, прониклась трагизмом ситуации и сказала:
– Ну, в данном случае я могу кое-что для вас сделать. Думаю, моё слово что-то значит.
Ее слово не просто что-то значило, оно оказалось решающим. Усилиями Анжелы Арсеновны одно из предприятий просто дало денег. Ко всеобщей радости. А я ощутил еще и гордость за свою мать, которая сделала всё, чтобы преодолеть это препятствие вместе с сыном.
Анжела Арсеновна – прекрасный человек и замечательная женщина, которую я вспоминаю с теплотой. Она не только помогла оплатить мою поездку в Москву, но и отправила меня к своему портному. И для меня пошили великолепный костюм-тройку темно-синего цвета – мой первый настоящий концертный наряд.
А Зоя Николаевна Кантор, провожая меня на конкурс, вместе с последними наставлениями подарила мне стихи:
Алло, Москва, меня ты слышишь?
Но я же слышу, как ты дышишь,
Твое дыхание ловлю,
Мечтою о тебе живу.
Минуют годы, дни промчатся.
К тебе приду, ты жди меня.
С тобою не смогу расстаться,
И верь, прославлю я тебя.
Такое высокое доверие меня по-настоящему впечатлило. Не оправдать его было бы кощунством. И я обещал себе постараться.
* * *
На этом приключения не кончились. Они в моей жизни вообще никогда не кончаются.
Я давно заметил: как только у меня зарождается нечто позитивное, какая-то новая светлая история, вместе с ней появляется туева хуча неожиданных препятствий. Из земли вырастают шипы, с неба падают лягушки, а встречный ветер превращается в ураган. Это нормально. Есть бедствия – значит, я замыслил что-то хорошее. Примета, однако.
Вот и тогда…
Мы купили билет на самолет. Договорились, чтобы мой двоюродный брат – он учился в Москве и жил в районе Парка Культуры – встретил меня в аэропорту.
Вылетать предстояло из города Минводы. Туда ходила электричка со станции Прохладное. До станции Прохладное ходили пешком. Это вам не на такси до аэропорта, это отдельное небольшое путешествие!
Собрав все деньги, какие были в доме, мы с отцом около часа шли до станции по шпалам. Других вариантов добраться до электрички в тот день не было… И вот – утренний холодок, трели птиц, и мы шагаем по железнодорожной насыпи с тюками. Как в кино, ей-богу.
Мне было шестнадцать, но я почему-то еще не получил паспорт. И я попал в аэропорт со свидетельством о рождении. Зарегистрировались мы благополучно, но на паспортном контроле, прямо перед металлоискателем, к девушке, которая проверяла билеты и паспорта, подошла дежурная и, глядя на меня, сердито произнесла:
– Слушайте, снимайте его с рейса! Он совершеннолетний, а у него свидетельство о рождении!
Эту женщину в погонах я помню до сих пор. А вот она меня – вряд ли. Жаль. Хотелось бы время от времени являться ей в кошмарах.
– Никаких разговоров, снимайте! – сказала она и отвернулась к следующему в очереди.
У меня внутри, в районе желудка, образовался черный вакуум. В легких не было воздуха. Окружающие меня предметы и люди лишились красок. Хотелось орать благим матом, но голос против воли срывался на слезы:
– Как… снимайте?.. У меня приглашение, я должен… ехать!.. Я не могу… не поехать!..
Вмешался мой отец. Он долго уговаривал эту б… бдительную леди в погонах, показывал ей документы и приглашения. Я безумно улыбался, чуть ли не раскланивался и пробовал петь – в доказательство слов отца. Петь не получалось, убедительно говорить – тоже, зато удалось наконец заорать.
– Я лягу сейчас здесь!.. Буду лежать и мешать! Пока меня не пропустят! Поймите, я лечу на музыкальный конкурс! Один из всей Кабардино-Балкарии!
Вообще-то крик души получился вовсе не таким связным, как я написал. Но он подействовал! Правда, на другого человека: какой-то мужчина в форме сказал этой с… суровой сотруднице аэропорта:
– Да пропусти ты парня. Видишь, и отец его тут.
…В общем, меня посадили на самолет в виде исключения. В таком виде я там и сидел. Вместо того чтобы лелеять полученную психическую травму, я настраивался на позитив.
«Везде люди, и с ними всегда можно если не подружиться, то хотя бы договориться. И я буду им благодарен, обязательно сделаю для них что-нибудь хорошее… По крайней мере, пожелаю хорошим людям, которых встречу, чтобы у них всё было хорошо…» Этот внутренний монолог напоминает аутотренинг, но он вполне искренен.
…А до этого я, поднявшись по трапу, махал рукой отцу – он стоял на площадке аэропорта. Рот у меня был до ушей, я захлебывался от нахлынувшей благодарности и испытывал резкий переход от отчаяния к восторгу.
«ОППН СЛУШАЕТ!»
Внуково не дает посадку. – Одиночество в аэропорту. – Мое знакомство с Москвой через таксиста. – Ни денег, ни адреса, ни документов. – Ужин с инспектором по делам несовершеннолетних. – Ночь с видом на Красную площадь
В самолете я подумал: «Всё. Жизнь поменялась. Я добьюсь всего, чего хочу!». Ни деньги, ни слава, ни возможные разочарования меня в тот момент не занимали. А хотелось мне только расширить круг своих слушателей – и чем шире он станет, тем лучше.
Вплоть до самой Москвы меня не покидало ощущение нереальности происходящего. Я невольно ожидал подвоха. С самолетом могло что-то случиться, рейс мог каким-то образом задержаться, опоздать… или не долететь вовсе. Мой взгляд то бесцельно блуждал по салону, то надолго останавливался на облаках в иллюминаторе. Картина за толстым стеклом отвлекала и успокаивала, я начинал улыбаться.
Перед приземлением самолету пришлось добрых полчаса кружить над аэропортом: не давали посадку. Меня била крупная дрожь. Сейчас, сейчас мы рухнем в эти светящиеся огни. Которые, несмотря на угрозу падения, наполняют все тело предчувствием чего-то грандиозного… Рухнем!.. Но нет, снижаемся, дали посадку… Приземлились.
После чего поездка преподнесла мне очередной неприятный сюрприз.
Я сошел с трапа в полной уверенности, что меня встречают – позабыв про горечи, оставив весь ужас позади, – однако никто меня не ждал. Как выяснилось позже, брата, который тогда был курсантом военной академии, срочно вызвали на службу. Предупредить об этом он не мог – в то время почти ни у кого не было мобильных телефонов. А уж мобильные у школьников и учащихся военакадемий казались такой же фантастикой, как световые мечи джедаев.
Я стоял посреди огромного зала аэропорта Внуково – потерянный, болезненно одинокий юноша – и пытался уразуметь, куда идти и что делать. Я не имел понятия о правилах большого города, у меня не было здесь знакомых, я не знал даже адресов и телефонов городских служб. Я что-то спрашивал у прохожих и доверчиво ловил каждое их слово.
Затем я отыскал таксофон и попытался дозвониться брату. Для чего впервые в жизни использовал таксофонную карту. Когда-нибудь я напишу об этом трагедию в стихах. Она будет начинаться нецензурно… Словом, один из автоматов оказался сломан, в другом ответили, что по набранному номеру моих двоюродных братьев не проживает.
Дьявол, я даже не знал адреса своего родственника-курсанта! Район метро «Парк Культуры» – и все. Вот в этот момент (барабанная дробь!) произошло мое первое знакомство с Москвой. Рядом со мной оказался очень симпатичный и доброжелательный человек, таксист, который пообещал отвезти меня в любое место, включая необозначенные на картах.
Не помню, какую сумму он взял, но позже выяснилось, что на эти деньги можно было уехать очень далеко от аэропорта, потом вернуться и уехать еще раз. Я этого не знал, да и не мог знать. Поблагодарив великодушного таксиста, я вышел у парка Культуры и стал кружить по району в поисках брата. В Москве это бессмысленно, не спорю, а вот в маленьких городах срабатывает. Там все друг друга знают, и о месте жительства требуемого человека вы можете спросить если не у случайного прохожего, то уж у бабушек на лавочках – точно. И вас сориентируют, будьте спокойны. Но я-то был в Москве!.. К чести таксиста, он меня дождался.
Дальше я помню всё, как в замедленной киносъемке.
Таксист отвозит меня до метро – и я впервые попадаю в это восьмое чудо света, московский метрополитен. Вокруг толпа людей, все спешат, толкаются, кричат… А я со своими сумками – будто отдельно от толпы – ошалевший, голодный, замерзший. Всё-таки ноябрь на дворе. В Москве конца девяностых ноябрь был холодным месяцем. Особенно в сравнении с Кабардино-Балкарией. Шел дождь со снегом, а я путешествовал по городу в тоненькой курточке, без шапки и перчаток, с шеей, торчащей из воротника и покрасневшей от холода. Какая-нибудь поэтическая натура сказала бы, что я похож на продрогшего нахохлившегося воробья, впервые вылетевшего из гнезда и не нашедшего дорогу домой. Но поэтических натур вокруг было до обидного мало.
Я знал только адрес пансионата, где должен проходить конкурс, но до того, как я туда попаду, я ведь должен где-то провести ночь? Впору запаниковать. Подумав это, я обнаружил, что уже давно паникую.
К этому моменту улицы уже накрыли сумерки. В потемках я сел в первый попавшийся троллейбус. И поехал неизвестно куда, прокручивая в голове свои тяжкие думы.
Родственников нет. Денег – тоже. Из документов – только свидетельство о том, что я действительно родился. Будто это не очевидно. А с документами тогда было строго – без регистрации встреча с милиционером гарантировала приезжему крупный штраф. Деньги… Да-а, въезжая в Париж, юный д’Артаньян был куда состоятельнее. Кроме того, у него имелась чахлая оранжевая лошадь и здоровое благородное безумие. Я же не располагал ни тем, ни другим. Следующее: мои родители пребывали в уверенности, что с сыном всё путём, сын пьет чай на кухне у брата (для них – племянника), сам не свой от новых впечатлений. Насчет впечатлений, положим, так и было…
Вот так я ехал, между моими ушами звучала эта монотонная шарманка, и меня почему-то рассматривала пожилая пассажирка, стоящая неподалеку. Видимо, я ей чем-то глянулся – все-таки приятный, прилично одетый мальчик. С опрокинутым лицом, но это бывает. То ли его ударили пыльным мешком по голове, то ли он от природы такой.
Женщина подошла ко мне и участливо спросила:
– Сынок, тебе куда ехать-то?
– Я не знаю, – честно сказал я.
И зачем-то начал рассказывать ей о том, что приехал на фестиваль, к брату, а найти его не смог. А теперь не знаю, куда мне идти. Вдруг меня арестуют?..
– А ты не жди, пока тебя милиция найдет, - посоветовала попутчица. – Езжай сам!
Признаться, эта простая мысль мою голову не посещала. И действительно, почему бы нет? В конце концов, что я теряю? В крайнем случае, помогут связаться с родителями… Хотя об этом я думал в последнюю очередь, потому что возвращаться не собирался. Но и околеть перед конкурсом на улице… Тоже нет.
Я доехал до ближайшего отделения. Дежурный встретил меня словами:
– Подожди здесь, сейчас подойдет девушка по делам несовершеннолетних.
Я живописно замер посреди холла – с мокрыми сумками, сам мокрый и съежившийся от холода. Вскоре появилась инспектор по делам несовершеннолетних – молоденькая красотка в форме. Она сразу оценила обстановку, всплеснула руками и проворковала: