ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЮРМАЛЫ И КОЕ-ЧТО ОБ ЭКСТРЕМАЛЬНОЙ ВИДЕОСЪЕМКЕ 1 страница
Сольная карьера. – «Метелица»-2. – Долой фанеру, даешь живые концерты! – О пользе классического образования. – Подготовка моего первого альбома и клип «Ночной хулиган» от режиссера-рокера. – Забота о внешности, или Здоровое и красивое тело настоящего артиста. – Кто работает, тот не мерзнет
Итак, я вернулся из Юрмалы другим человеком – более раскованным, более умелым. Способным кайфовать на сцене, что само по себе уже залог успеха.
Сразу по возвращении на нас с Юрием Шмильевичем посыпались заказы на концерты и частные вечеринки. Работали, в основном, в клубах и казино. Но теперь я выступал не столько с «Динамитами», сколько сольно. Меня и объявлять стали иначе: «Лауреат конкурса «Новая волна» Дима Билан!». Или, что особенно приятно, просто «Дима Билан!». Публика уже знала, кто это, и не удивлялась.
И – снова «Метелица». Начиная с отбора на «Новую волну» это место все больше врастало в мою судьбу. Я хорошо знаком с музой клуба Нонной, и она сыграла значительную роль в моей жизни. В «Метелице» эта милая женщина отвечала за культурно-организаторские моменты. Если произнести её имя в артистической среде, не найдется ни одного человека, кто бы её не знал. Нонна была подругой Айзеншписа, и именно благодаря ней я мог безвылазно оттачивать свое мастерство в работе с живыми музыкантами. У меня всегда был достаточно креативный материал, я это осознаю, но дополнительное тестирование каждого нового трека на сцене «Метелицы» при любом раскладе было большим плюсом. К тому же, можно было заработать пусть небольшие, но всё-таки деньги. В то время я беспрекословно отдавал большую часть заработка Айзеншпису – ведь требовалось как-то покрывать расходы на снятые клипы.
Пожалуй, тогда я любил этот клуб так же, как ненавидел. При всех благах «Метелицы» я не мог свыкнуться с тем, что люди, которые приходили туда по субботам и воскресеньям, чаще всего невнимательно слушали того, кто стоит на сцене. При этом ели, выпивали, играли… Создавалось ощущение, что шоу, которое им в это время пытались показывать, их совсем не колышет. Какой удар по самолюбию артистов!.. Я не мог с этим смириться. Даже сидя в зале, я, из-за какой-то не до конца сформировавшейся солидарности к коллегам, не мог скушать канапе или выпить чашку кофе, считая это неуважением к тому, кто на сцене.
Конечно, я тогда не до конца понимал специфику именно этой культуры – ведь клиенты «Метелицы» имели право отдыхать по-своему. В свою очередь я не терял зря времени и учился психологии общения со зрителями. В частности, тому, как разговаривать с гостем, который пришел в ночной клуб за другим и не горит желанием поднимать глаза к сцене. Таких я заинтересовывал всеми возможными способами, хоть это и было непросто. Совсем скоро я не только сам полюбил эту прямолинейно-честную публику, но и добился-таки взаимности. Вспомнить хотя бы огромные букеты от постоянных посетителей, больших плюшевых медведей и другие, самые разнообразные подарки молодому артисту…
Я всю жизнь мечтал быть на сцене. И я наконец дорвался. Кто-то ищет там славы, кто-то хочет заработать, кто-то – просто нравиться девочкам… Это всё замечательно, не спорю. Но для меня на первом месте музыка – то есть само выступление. Когда выходишь к зрителям и чувствуешь энергию зала, питаешься ей, подзаряжаешься, заводишься сам и заводишь других. Это космическое ощущение, его ни с чем не сравнить… В моей системе ценностей оно на первом месте, а все атрибуты хорошо проделанной работы – потом.
Поэтому, когда мы выезжали на гастроли, организаторы дивились: отчего наша группа такая тихая? А как же выпить-погулять со всеми вытекающими?.. Вместо «вытекающих» мы вели скучную, на взгляд обывателя, жизнь. Перед концертами я отсыпался, набирался сил. Ребята (музыканты и танцоры, с которыми мы гастролировали) обычно репетировали. Зато на концерте я обрушивал на зал всю накопленную энергию… После чего, мокрый как мышь, тут же менял одежду и уползал куда-нибудь, где можно поспать.
Я был счастлив. Что может быть лучше сбывшейся мечты?.. Если, конечно, она сбылась по-настоящему, если при ближнем рассмотрении оказалась именно тем, к чему вы стремились. Разве можно вполсилы радоваться выстраданному счастью любимой работы? Особенно когда профессия – это ваша жизнь, ваш мир?.. Нет, никак нельзя.
Есть один важный момент, на котором я пока не заострял внимания. В те годы я был одним из немногих эстрадных исполнителей, которые пели исключительно вживую. Мы специально подбирали музыкантов, способных играть живые концерты. От них нам требовался четкий профессионализм, потому что ошибки, ляпы и ситуации в стиле «забыл партию» на концерте недопустимы. Концертная политика живых выступлений распространялась и на аппаратуру. Которой следовало быть надлежащего качества для каждого из музыкантов: для басиста, клавишника, ударника и вокалиста. Ко всему необходим был хороший звукорежиссер, задача которого – свести все инструменты воедино, позволяя им стройно звучать.
В то время я впервые почувствовал бремя ответственности за группу людей. Юрий Шмильевич редко ездил на гастроли, чаще всего меня сопровождал концертный директор Дима Бушуев – он брал на себя всю административную работу. А я был лицом команды. И быстро выяснилось, что за оплошность, допущенную любым человеком, – будь то кто-то из музыкантов или менеджеров – отвечаю лично я. Что невозможно сказать: «Я не виноват, это всё они». Известное имя, конечно, даёт массу преимуществ, но и недостатков у него в избытке. Основной из них: за всё, что происходит вокруг меня, с меня же и спросят.
А стрессовых ситуаций на концертах – хоть отбавляй. Технике свойственно ломаться, поэтому может самопроизвольно вырубиться свет и звук. Люди тоже не совершенны – кто-то из команды может опоздать или заболеть. Могут потеряться инструменты… И никого, кроме членов группы, не волнует, почему это произошло и что теперь делать. Концерт должен состояться вовремя и пройти без накладок. Потому что после выступления некому сказать, мол, был плохой звук. Только себе. Перед зрителями не оправдаешься. Все, кто пришел на концерт, скажут: «Сегодня Билан плохо пел».
Я сразу взял эту планку – петь вживую. И Айзеншпис поддержал именно такой гастрольный формат, ибо он болел за дело и хотел, чтобы всё проходило на высшем уровне. «Метелица» стала идеальным полигоном для учений, но боевые условия гастролей – совсем другое дело. Там могло произойти всё, что угодно. И происходило…
Когда я начинал карьеру, было принято ездить с фонограммами. Многие так и делали. Эстрадники колесили по стране чаще, активнее, и проникали в самые дремучие уголки России и бывших союзных республик. Концертная деятельность была поставлена на поток, музыканты работали чёс – есть такое слово в артистическом жаргоне. Это когда выезжаешь в тур по стране, и за месяц успеваешь дать 20-30 концертов. Маловероятно, что кто-то может выдержать такую колоссальную нагрузку, исполняя что бы то ни было вживую. Сейчас уровень артистов значительно выше, и живые выступления можно назвать новым трендом. Ведь ради них зритель и ходит на концерты.
Но то сейчас. А во времена засилья фанеры мы неизменно сталкивались с проблемами на местах. Чаще всего не хватало хорошей аппаратуры. То ударной установки, то колонок нужной мощности, то еще чего-то. Мы собирали то, что было, и выступали с этим, как могли. Приходилось на месте давать консультации организаторам, которые охали, ахали, но старались помочь нам решить проблему. Самыми типичными были ситуации, когда оборудование имелось, но посредственное. При большом зале иногда приходилось аж кричать. Я постоянно лечил связки.
Что и говорить, когда шоу-бизнес в нашей стране только начинался, многим приходилось учиться на лету. Однако жизнь не стоит на месте, и нельзя вечно рассчитывать на то, что приедет поп-звезда с фонограммой и будет стоять (или танцевать) на сцене, невпопад разевая рот. Зрители на такие сомнительные шоу уже не ведутся.
Алексей Козловский, музыкант:
Живое исполнение подразумевает как минимум другую энергетику, особую подачу. Для выступления вживую нужен целый арсенал аппаратуры: колонка для инструменталиста, другая – для басиста, для барабанщика, для вокалиста… Нужен звукорежиссер, который сможет всё это настроить так, чтобы был слышен каждый инструмент, чтобы каждому в отдельности было комфортно на сцене. Это непростой труд, но он того стоит.
При работе с Димой кроме профессионализма требуется еще и внутренняя свобода. На каждом концерте должно быть что-то новое и уникальное – как будто выступаешь в первый или последний раз. Мы постоянно придумываем что-то интересное - и в шоу, и в музыке. От этого все музыканты только счастливы, потому что когда играешь что-то одинаково в 151-й раз, исчезает изюминка, становится тоскливо. На Диминых концертах, напротив, приветствуются импровизации.
Отношения в коллективе дружные. У нас есть взаимопонимание, хотя и ругались, бывало, и терпеть друг друга не могли. Ссорились и веселились одинаково. Для группы это нормально.
В одном из городов с нами приключился анекдотический случай. Меня с группой пригласили на важное городское мероприятие. Оно должно было проходить на центральной площади, и ожидалось несколько десятков тысяч зрителей. Мы приехали и обнаружили, что… никакой аппаратуры нет и в помине.
Я сразу рванул к устроителям концерта.
– Когда привезут оборудование?!
– Какое оборудование? – искренне удивился один из администраторов. За техническое обеспечение сцены отвечал именно он.
– Барабанные установки, колонки, комбики… – стал перечислять я, уже понимая ситуацию и чувствуя себя, мягко говоря, на взводе.
– Ну, тут у нас есть музыкальный центр… Вот сюда вы можете поставить свой диск…
– Какой, вашу мать, диск?! – переспросил я на несколько тонов выше. – У меня музыканты!!! Мне им инструменты подключать надо!
– Ну, знаете ли…
Администратор с опаской развел руками.
– Слушайте! – сказал я, стараясь подобрать разумные доводы и спокойно их озвучить. – Вы разве не понимаете, что это престиж вашего же города? Мы же для вас стараемся! То есть для людей!.. – добавил я, опустив конец фразы: «…а не для тебя лично, скотина!». – Здесь на площади собрались тысячи человек. Все они завтра скажут, что Билан… что городская администрация вместо концерта подсунула им фанеру! Нам нужно оборудование, срочно! Мы готовы сами его собрать, только дайте машину, чтобы его погрузить… Если мы сейчас же не найдем все необходимое, мои музыканты воткнут гитарные джеки вам в… - объяснил я, – причем все сразу!
Вышло весьма рассудительно, не считая последнего обещания. Что поделать, не удержался. Я, впрочем, допускаю, что именно оно лучше всего подействовало на организатора.
Уже через двадцать минут мы покидали пределы концертного зала со списком наиболее толковых студий и музыкальных магазинов города. Нам выделили «Газель» с водителем – на взгляд администрации, в нее должны были уместиться все необходимые установки.
В бешеном темпе мы носились по городу, по частям выцарапывая оборудование. Которое нам вообще-то и так положено. Потратили уйму времени и нервов. А концерт задержался почти на час, но всё же состоялся.
* * *
В то же время, как вы помните, я всё еще учился в Гнесинке. И как раз перешел на третий курс. Мои педагоги тоже смотрели «Новую волну»… Что и говорить, конкурс явно не вписывался в формат моей специализации, то есть был ни разу не по классу академического вокала.
Даже раньше, когда я еще жил у родителей Аллы, Виктор Николаевич деликатно намекал, а порой даже увещевал в том, что мой талант явно не для попсы, что я гублю свой уникальный голос, тогда как меня ждет оперная сцена, большое будущее и так далее. Но послушайте. Несмотря на то, что меня никогда не привлекали оперные подмостки, мне все же требовалось классическое образование. Потому что это фундамент, без которого профессиональный певец невозможен. И если я желаю стать профи, то должен учиться именно по классу академического вокала. И учиться серьезно. Классическая школа даёт эстрадному исполнителю немало преимуществ, одно из них – в умении филигранно владеть своим голосом.
Билан - это не фамилия. Билан - это призвание.
Когда осенью я пришел на первое занятие, Виктор Николаевич встретил меня довольно сухо.
– Здравствуй, Витя, - сказал он. Мой псевдоним он, как вы понимаете, не признавал. – Поздравляю.
– Спасибо, Виктор Николаевич, – ответил я.
– И сколько же ты будешь вот так петь? Как думаешь?..
– Не знаю. Надеюсь, что долго.
– Долго?.. Ну-ну, – мрачно сказал Виктор Николаевич. – Нет, Витя, век эстрадного певца недолог. Ведь мода меняется каждый год, так? И сегодня ты популярен, а завтра о тебе забыли. Знаешь, сколько я повидал на своем веку ребят, которые резво начали, да недолго маячили…
– Я всё знаю, Виктор Николаевич, – проговорил я вполголоса.
– И всё равно туда лезешь, – покачал головой Виктор Николаевич. – Упрямый.
– Да…
Он откинулся на спинку стула, уперев единственный локоть в верхнюю перекладину.
– Чтобы удержаться на эстраде больше пары лет, нужно быть вечным певцом, – сказал он. – Как Иосиф Кобзон. Или Юрий Антонов. Или Алла Пугачева. Вот они – вне моды, потому что поют настоящую эстраду, неподвластную времени. Потому что каждый раз делают что-то новое, и все это от сердца. Подумай, сможешь ли ты, как они.
Я пожал плечами.
– Наверное, я никогда этого не узнаю, если не буду пытаться. И потом, я много занимаюсь. Слушаю современную музыку, изучаю и российских, и западных музыкантов, певцов… Всех самых-самых.
– Ох, лучше бы ты Брамса слушал, в самом деле! – улыбнулся Виктор Николаевич. – Куда полезнее, чем все эти «тыц-тыц».
– Брамс – один из моих любимых композиторов! Слушаю, очень помогает! Но не Брамсом единым…
– Ладно, начнем занятия. Я, кстати, за тебя искренне рад, – прибавил он.
Мой учитель был мудрым человеком. Не меня одного тормошили по поводу «излишнего» увлечения эстрадой, просто я был наиболее заметен. Практически все ребята, которые в нашем училище подрабатывали «не своим ремеслом», попадали на заметку. Им постоянно выговаривали, пытались наставить на путь истинный, и я даже знаю пару случаев, когда их грозили не допустить до госэкзаменов. Тогда считалось, что нет смысла учиться четыре года академическому вокалу, если эстрадному исполнителю требуется «издать всего три ноты». Но я другого мнения. Как бы патетично это ни звучало, но чем больше на сцене профессионалов, тем выше культурный уровень всей страны. И меня учебные препоны только раззадоривали. Гнесинка просеивала людей, как старатель отмывает золото – в сите оставались только золотые крупинки – те, кто действительно мог и хотел заниматься музыкой, у кого был внутренний стержень. А сбить меня с пути было совершенно невозможно – я видел себя на эстраде и шел не вслепую, а целенаправленно.
* * *
В ноябре 2002-го мы начали готовить материал к моему первому альбому под названием «Я ночной хулиган». Несколько композиций было уже записано. На заглавную песню требовалось снять клип.
Специально для съемок этого ролика Юрий Шмильевич объявил конкурс среди клипмейкеров. Нам прислали несколько оригинальных сценариев, и наиболее органичным оказался тот, что представил уже не начинающий, но еще не особенно известный режиссер Гоша Тоидзе. Причем с эстрадой он почти не работал, в его активе значились музыканты иного жанра – «Мумий Тролль», «Ария», Найк Борзов. Фигурально выражаясь, Гоша был рокером. И со своим вариантом «Ночного хулигана» он попал в точку – нам как раз требовалось нечто в подобной стилистике.
Внешность - понятие растяжимое. Главное - это глаза! А красота... Я вообще не понимаю смысл этого слова.
По сценарию я должен был ворваться на автозаправку, вооруженный водяным пистолетом. После чего действие переносилось в ночной клуб, где меня ждало отвязное веселье в компании друзей. Как видите, все просто и динамично.
Снимать мы начали уже в начале зимы – на улице потрескивал морозец, а я в лёгкой курточке да с улыбкой на лице должен был бегать по улице, размахивая игрушечным оружием. Машина, которую мы использовали как реквизит, напрочь отказывалась заводиться. Но наш – мой и Гошин – энтузиазм с лихвой компенсировал неудобства. Когда после долгих попыток наше транспортное средство все-таки завелось, я уже всё мысленно отрепетировал, везде пробежался и настолько вошел в образ, что клип сняли безо всяких дублей. Секрет мастерства в этом случае оказался предельно прост. Во-первых, я действительно хотел, чтобы сняли без дублей. Во-вторых, я, черт возьми, промерз до костей, и жаждал поскорее завершить съемки. Нормальное человеческое желание. Можно сказать, что погодные условия и моё природное рвение пошли только на пользу.
Эх!.. В тот момент я не еще не до конца осознал, что жизнь артиста – сплошные экстремальные видеосъемки. Теперь-то я прекрасно понимаю актеров, которые должны сыграть всё, что требуется по сценарию, независимо от того, снег или дождь на дворе.
Георгий Тоидзе, режиссер:
Самые удачные сюжеты клипов – первые. Первое, что приходит в голову после прослушивания песни, первые образы - они самые верные. Но бывало, что условия не позволяли снять аутентичный сюжет – приходилось переделывать.
Часть клипа «Я ошибся, я попал» мы снимали в Панаме. По сути, это была увлекательнейшая этнографическая экспедиция. Мы познакомились с культурой Центральной Америки, параллельно сняли несколько шоу «Последний герой»; к съемкам были привлечены многие аборигены. Тюрьму, положенную по сюжету, мы снимали совсем не в тюрьме, а в личном кабинете губернатора островного архипелага Бокос-дель-Торо. Представляете, если бы в Россию приехал зарубежный артист и попросил предоставить кабинет мэра города для съемок клипа?..
То, что Дима на съемках «Время-река» в штанах и в майке купался в воде, где температура плюс 7 градусов – достаточно экстремально. Это был Марокко, январь. Дима заходил в воду, выходил, и так несколько дублей подряд. Он ходил по берегу, а температура воздуха при этом была плюс 10.
Таких историй я помню много. Клип «Я тебя помню» снимался зимой, при минус 28-ми. В том году была очень суровая зима, настоящего снега почти не выпало, поэтому весь лес засыпали искусственным. Дима сидел на пеньке в общей сложности 3-4 часа – одетый в легкое полупальтишко, замотанный в шарфик... Практически все съемки – это экстремальные ситуации, но он все же понимал, что это в первую очередь нужно лично ему. Это очень важное понимание для артиста.
Еще можно вспомнить клип «Это была любовь», где они с Леной Кулецкой бегали по берегу. Январь, океан… Дима был в одних джинсах. Мы сидели в куртках, а они носились по мокрому песку почти голышом. В это время, к тому же, шел промозглый дождичек.
Конечно, Дима мог прийти и сказать: холодно же, я сниматься не буду. Но он не говорил, бегал, будто вокруг него 25 градусов жары, и не было видно, что ему холодно. И, кстати, по Лене Кулецкой в клипе тоже не видно, что ей холодно. Для зрителей всё очень романтично и комфортно.
Вдобавок ко всему Айзеншпис всегда придавал огромное значение внешнему виду артистов – и правильно делал. Если ты участник шоу, будь добр соответствовать и выглядеть максимально привлекательно и эстетично. Так что сразу после «Хулигана» Юрий Шмильевич отправил меня в спортзал. По обоюдному согласию. Можно сказать, что мы с ним пришли к этому одновременно – назрела такая потребность.
С того момента я проводил в спортклубе всё свободное время. Качался, питался по особой программе, что, конечно, сказалось на внешности. Мне понадобился примерно год, чтобы из щуплого худенького паренька превратиться в стройного красавца. Зато к началу новых съемок я мог достойно «переварить» любой сценарий – в том числе и требующий демонстраций внешних достоинств.
Забота о внешности – это отдельная часть жизни артиста. Каждый, кто выходит на сцену, вынужден посвящать себе максимум времени и средств. Следить за телом, прической, одеждой… Словом, за всеми физическими компонентами имиджа, а их немало. Это нормально. Вы бы видели многих западных и отечественных звезд в юности! Вот, про кого можно с уверенностью сказать, что они сами себя сделали. Изнурительные тренировки, ежедневные косметические процедуры, консультации имиджмейкера – и это далеко не полный список всего того, что требуется человеку, вставшему на скользкую дорожку шоу-бизнеса. С Айзеншписом я пошел по тому же пути. Профессия требовала преображения, и оно было достигнуто.
Но вернемся к теме. «Хулиган» заложил своего рода традицию: снимать клипы в любую погоду и на любой местности, героически наплевав на неудобства. На многих из роликов, которые гоняли в эфире, я появляюсь эдаким бодрячком – то в простой майке, то и вовсе без оной. И мало кому известно, что во время съемок нормальные люди выходили на улицу, до глаз замотавшись в теплые шарфы.
Так было во время работы над клипом «Я ошибся, я попал»; его снимали почти через год после «Ночного хулигана» на песню из того же альбома. Он тоже создавался зимой, и на улицах в это время лежал снег. Часть съемок проходила в России, на Заводе имени Ленина (ЗИЛ). Холод там был собачий, вся съемочная группа сидела в шубах да шапках, а задействованные актеры то и дело бегали в трейлер погреться, как вы понимаете, горячим чаем.
Один я почти не чувствовал холода. Мне вообще нравится делать что-либо на одном дыхании: задумал – сделал. Во время съемок, я включаюсь в непрерывный поток и могу повторять несколько раз один и тот же дубль, одно и то же движение – лишь бы выполнить его идеально. Загораясь какой-то идеей, я погружаюсь в процесс с головой. И исчезаю для остальных – есть только начатое действие, которое нужно доделать. Находясь на пике творческого подъема, я забываю обо всем на свете. В этом увлечение работой сродни любовной горячке, ради которой тоже реально забыть обо всём на свете. Только это совсем другая тема, мы вернемся к ней чуть позже.
Юрий Шмильевич явно за меня волновался. Всё увещевал:
– Билан, твою мать, иди греться в автобус! Промерзнешь, испортишь голос!..
Угроза сорвать голос была серьезным аргументом, и в определенных условиях он мог бы заставить меня прерваться. Да только в моей жизни крайне редки случаи потери голоса из-за простуды. Один я уже описал. А кроме него – помните, на конкурсе «Чунга-Чанга»? – ничего и не припомню. Поэтому я не принимал близко к сердцу экспрессивные просьбы продюсера.
Гоша Тоидзе оказался дотошным и профессиональным малым. Он умел подбирать ракурс, давал советы, как более выигрышно выглядеть в кадре. Несмотря на это, мы пересняли ролик много раз, и можно сказать, что замучил Гошу именно я. Мне хотелось, чтобы всё было безупречно.
ЛЁНЯ И ЛАЙЛА…
Немного лирики. – Звезда Леня Нерушенко. – Танго в «Макдональдсе». – Мы бросились друг в друга и утонули… – О ревности и доверии. – Ляля создает свою первую картину… для меня! – Сжигающая страсть. – Айзеншпис против Лайлы. – «Марокканская» разлука. – На берегу океана. – Похороны Лени. – Наша встреча на Риджент-стрит
Эта глава, несомненно, покажется вам странной, сумбурной, сбивчивой, полной загадок и умолчаний. То есть именно такой, какой была история Вити и Ляли, которые любили друг друга слишком сильно, чтобы долго оставаться вместе. Это не проза, друзья, это лирика, а она не может быть другой.
Что ж, я вас предупредил.
…Лёня Нерушенко из «Динамита» был сыном дипломатов, коренным москвичом, рубахой-парнем и любимцем девушек – в общем, баловнем судьбы. Он обожал жизнь, риск, мотогонки, тусовки и московские клубы. Однажды провидение привело к нему милую Лайлу из Санкт-Петербурга. Конечно, Лайла могла остаться просто девушкой, заехавшей к друзьям в гости, а затем попавшей на вечеринку в модный московский клуб «Пропаганда». Но так сложилось, что она стала одним из центральных персонажей сперва Лёниной, а позже и моей жизни.
Но тогда я еще не подозревал о счастье, которое вскоре на меня обрушится. Как и о том, как тяжело будет его вынести. Зато я много думал о сцене – только-только поступил «на воспитание» к Айзеншпису, рвался в бой, работал, как ненормальный, давал первые концерты и готовился к Юрмале. Где и встретил Лайлу. Так сошлись звезды.
Безусловно, просто так ничего не происходит, но фатализм, которым веет от предыдущих абзацев, тут, на самом-то деле, неуместен. Тот вечер, когда Лайла оказалась в Москве и познакомилась с Лёней, был ею запланирован по просьбе питерской подруги – поклонницы «Динамитов». Подруга уговорила Лайлу при случае познакомиться с ее (подруги) кумиром Леней Нерушенко. Когда женщины просят друг друга о подобных вещах, они же что-то имеют в виду, да? Что-то, непостижимое рассудком. Или совсем ничего?..
Словом, в Юрмале Лайла была с Лёней. Их связывали довольно нежные отношения, посему эта девушка часто ездила с ним на гастроли – и на «Новую волну» в том числе.
Лёня Нерушенко казался мне совершенно особенным. Он был жутко крут и популярен – настоящая суперзвезда. Он исполнял песни, которые становились хитами. Он дружил со множеством знаменитостей. Он носил вещи, которые мне были решительно не по карману. При этом он запросто общался со всеми, с кем его сводила судьба, так как совсем не страдал звездной болезнью. Периодически я стрелял у него что-нибудь поносить, и однажды испытал настоящий катарсис, когда сам Лёня Нерушенко попросил у меня на концерт красивый пиджак и серые вельветовые штаны в тон. Это было бронебойным комплиментом в мой адрес, ведь Лёня, ко всему, обладал хорошим вкусом.
Была у Нерушенко еще одна особенность, за которую его особенно уважал сам Айзеншпис. Лёня был абсолютно честен с самим собой и окружающими. Это был его образ жизни. Таким был Лёня для меня и тех, кто его знал.
В общем, я искренне радовался общению с ним, абсолютно не покушался на его девушку, да и познакомились мы с ней мельком, на обратном пути из Юрмалы в Москву – поскольку ехали в одном вагоне. «Привет – привет», – и весь диалог.
Прошло несколько месяцев. Как-то раз мы с подругой Катей возвращались с занятий по танцам (у Айзеншписа обучение танцам было частью обязательной программы). В этот день мы осваивали полонез и еще немножко танго. Поэтому на обратном пути мы часто останавливались на тротуаре, исполняли несколько па и шли дальше, жутко довольные собой.
Так мы дотанцевали до «Макдональдса», что на Пушкинской площади, и решили зайти перекусить. Понятно, что после столь интенсивных тренировок мы сильно проголодались. В Макдональдсе играла живая музыка. Я уже не помню, какие именно инструменты – кажется, аккордеон и гитара. Важно, что это так меня вдохновило, что я принялся петь на весь зал. Тогда это было для меня нормально – после Юрмалы я пел везде. Мне было интересно, узнают меня или нет. Узнавали не всегда, но это особо не огорчало – меня веселил сам процесс. Иной раз недовольные граждане начинали на меня шикать, и приходилось извиняться. Позже я осознал, что привлекать излишнее внимание не всегда уместно.
В «Макдональдсе» я пел совсем недолго – лишь до момента, когда завелся, подхватил Катю и принялся кружить ее по залу в ритме танго. Реакция публики на импровизированный концерт была ровной: ведь играл почти целый оркестр – надо же было кому-то и танцевать, да?..
Но вдруг я остановился. Потому что увидел ее.
Она стояла перед кассой, расплачивалась, что-то говорила, и распущенные белокурые волосы струйками стекали по ее плечам и колыхались при каждом движении. Лайла обернулась и заметила нас с Катей. Улыбнулась, помахала ладошкой, подошла. В руках она держала три пакета со снедью.
– Привет! Вот так встреча, – удивленно сказала она.
И я обалдел от звука её голоса – будто услышал его впервые. Он был нежным, мелодичным, немного тягучим – в общем, неземным.
– Привет… а ты что здесь делаешь? – пролепетал я.
– Я живу недалеко, через дорогу, – сообщила она, перекладывая один из пакетов в другую руку. – А вы откуда?
– А мы с танцев, – ответила Катя.
– Здорово, я тоже люблю танцевать.
Ещё несколько слов – и мы обменялись телефонами, договорившись созвониться, чтобы пойти на день рождения одного общего знакомого. Правда, Лайла меня так и не набрала. Она почему-то позвонила моему другу Егору, который тоже был приглашен. Он мне рассказал об этом, а я сразу взревновал, мгновенно представив, что у них могут завязаться отношения… о боже, нет!..
Но всё обошлось, и на ту самую вечеринку мы пошли вместе с Лайлой. Лёни поблизости не наблюдалось. С вечеринки мы уехали тоже вместе. И затем провели четыре безумных дня, курсируя между моим и её домом, не в силах расстаться и оторваться друг от друга ни на минуту.