Неизреченный интеллекта: личностное профессиональное знание как объект исследования
Представление знаний и их использование, рассматриваемое применительно к конкретной области, является предметом инженерии знаний, которая заняла свое место как технология применения знаний, когда вышла из недр проблематики «искусственного интеллекта» и продолжала интенсивно развиваться все последующие годы. Для представления знаний в экспертных системах (ЭС) используются самые разные подходы, и пока еще не ясно, какой из них предпочтительнее.
Такая ситуация сложилась потому, что опыт применения знаний как информации весьма поверхностен, и недостаточно сформулировано понятие о том, каким же условиям должно удовлетворять представление знаний. Про системы инженерии знаний можно сказать: они располагают ясным для понимания методом представления, если не
1 Соколов Е.Н., Ваиткявичус Г.Г. Нейроинтеллект: от нейрона к ней-рокомпыотеру. М., 1989. С. 51-52; Введенский В.Л., Ежов А.А. Ритмы мозга и самовоспроизведение информации // Природа, 1990, № 4. С. 33.
вдаваться при этом в детали описания объектов. Такие знания принято называть поверхностными, поскольку они получаются из описаний (в виде знаний) результатов наблюдения за внешним поведением объектов (пример своеобразного компьютерного бихевиоризма). Оболочка ЭС это каркасы интеллектуальных машин высокой сложности, которые реализуются на компьютерах. Они представляют собой динамические функционирующие модели реального экспертного знания. Их можно уподобить платоновским идеям, которые могут быть интерпретированы как модели феноменов и процессов реального мира.
Задачей обработки знаний является поддержка интеллектуальной деятельности человека, и поэтому необходимо начинать с анализа методов решения проблем человеком. Речь идет фактически о вьмснении того, что является профессиональным мастерством в какой-либо области научной или технической деятельности и какова структура профессионального знания. Когнитология базируется на представлении о профессиональном знании как личностном. Это обусловливает особые когнитологические методы выявления и представления человеческих знаний в интеллектуальных системах. Когнитолог ставит во главу угла интервьюирование, направляющее сознание на экспликацию неосознаваемого им самим личностного знания. На основе знаний, которыми обладают эксперты-профессионалы, необходимо сделать информационную модель знания, годную для анализа реальных ситуаций, требующих принятия решений. В этом смысле роль ЭВМ как средства представления знаний в виде информации не отличается принципиально от роли книги. По сути дела, экспертная система «настольная книга» для умного, ответственного, творческого человека!.
1 Шрейдер Ю.А. Роль интеллектуальных систем в человеческом творчестве и образовании // Философия, естествознание, социальное развитие. М., 1989. С. 117; РакитовА.И. философия компьютерной революции. М., 1991. С. 205; Осуга С. Обработка знаний. М., 1989. С. 117.
В отличие от гносеолога, исследующего природу знаний, когнитолог конструирует описание знаний эксперта. Когнитолог должен работать с экспертом, наблюдая как тот решает конкретные задачи. Эксперт быстро делает сложные выводы, не утруждая себя тщательным анализом и формулированием каждого шага своего рассуждения. Когда эксперт анализирует проблему, то часто не имеет представления о тех шагах, которые были сделаны для нахождения решения. В последующем, объясняя свои заключения и предчувствия, профессионал будет повторять только основные шаги, часто опуская большинство мелких, кажущихся ему очевидными. Знание того, что считать основными и относящимися к делу, не требующим дальнейшей переоценки, делает специалиста экспертом. У высококвалифицированных экспертов спонтанно структурируются громадные блоки информации. О.Э.Мандельштам писал по этому поводу: «Образованность — школа быстрейших ассоциаций. Ты схватываешь на лету, ты чувствителен к намекам... Цитата не есть выписка. Цитата есть цикада. Неумолкаемость ей свойственна... Эрудиция далеко не тождественна упоминательной клавиатуре, которая и составляет самую сущность образования»1.
Классический же образ поведения новичка можно выразить словами: торопится выдать ответ. Часто новичок проявляет себя как псевдоэксперт: например, в процессе рассуждений, когда до решения сложной задачи необходимо добраться за несколько шагов, новичок имитирует, что его сложные действия не разбиваются осознанно на этапы, что он может сразу найти решение. Такое поведение нельзя назвать оптимальным, но оно широко известно в педагогической практике, а теперь привлекает и когнитологов как надежный тест по различению мастера и новичка.
Экспертное знание имеет в корне иной характер, чем повседневное понимание. Во-первых, эксперт (например,
1 Мандельштам О.Е. Слово и культура. М., 1987. С. 112—113.
врач или криминалист) отказывается от представления о том, что индивид, с которым он взаимодействует в процессе экспертизы, видит мир так же, как он сам. Повседневное же понимание людьми друг друга базируется на неосо- .1 знанном допущении, что характеристики мира не изменяются от перемен мест участников взаимодействия (тезис о взаимности перспектив). Во-вторых, делаются предметом внимания особые, индивидуальные характеристики партнеров по взаимодействию. Обстоятельства проблемной си- J туации интересуют эксперта с точки зрения того, что в ней имеется особенного по сравнению с прочими ситуациями того же рода. В-третьих, эксперту приходится иметь дело с | фактами и явлениями, нарушающими нормальное течение.-1 повседневности, т.е. с явлениями, представляющими пато-'' логию повседневности. ,«
Если с точки зрения повседневности набор типов, передаваемых на экспертизу, — это классификация патологий, зафиксированных в категориях обыденного языка, то, с точки зрения экспертной сферы, все юридические кодекс| сы, классификации болезней и не оформленные системати-' | чески рецепты типологизации (например, у сотрудников'! правоохранительных органов имеются свои, не зафиксиро- ;
ванные в кодексах, методы распознавания криминальных ситуаций) наборы типов их нормальной повседневности. Поэтому ситуация экспертизы должна рассматриваться двусторонне: со стороны повседневной практики она является ситуацией неожиданности, проблемы, в то же время' со стороны профессионала она выступает элементом профессиональной рутины, нормальной повседневности. Для эксперта происходит «оповседневнивание» патологий повседневности. Оповседневнивание означает усвоение того, что входит в «плоть и кровь» человека. Здесь знания и навыки обретают надежность, никогда не восполнимую полностью посредством искусственных методов. Оповседневнивание не связано с механической дрессировкой или частым применением правил, оно само есть вид опыта.
В ключевых, кардинально важных моментах своей деятельности профессионал полагается либо на суждение некомпетентных лиц, либо прибегает к помощи некритического повседневного мышления. В повседневном понимании большую роль играет логический аргумент, который Ч. С. Пирс назвал ретродукция или абдукция. Абдуктивный вывод во многом противоположен дедукции. Нормально следующее дедуктивное рассуждение: «Все люди смертны, Сократ — человек, следовательно, Сократ смертей». В случае абдукции рассуждение приобретает иную форму:
«Все люди смертны, Сократ смертей, следовательно, Сократ — человек». Для такого вывода отсутствует достаточное основание. Абдуктивная гипотеза не есть результат логической работы в традиционной ее форме, она возникает как озарение- Но опознание нового типа взаимодействия, сопоставление нового, неожиданного факта с имеющимся в опыте культуры и в языке набором типов ситуаций, личностей, мотивов, происходит путем абдуктивного заключения. Абдуктивный вывод отражается в суждении восприятия, причем между ними отсутствует разделительная линия. Эта особенность абдукции выражает специфику социального понимания, которое для самих взаимодействующих личностей не выступает как логический процесс, а отождествляется с прямым и непосредственным восприятием явлений. Другой способ обыденного рассуждения называют «индукцией из предшествующих индуктивных выводов». Впрочем, этот способ широко распространен и в научной практике. (Иванов — ученик Сидорова, а результаты Сидорова всегда заслуживают доверия. Значит и результаты Иванова заслуживают доверия). Так определяется «индуктивная степень доверия» к деловому партнеру, специалисту, научной школе.
Опора на суждения дилетантов и обращения к методам повседневного рассуждения не личный недостаток того или иного эксперта, а универсальная черта экспертной деятельности там, где она соприкасается с миром повседневности. Эксперт более, чем другой человек существует не только в
порядке повседневности, а как бы на пороге между обы- 1 денным и необычным, привычным и экстраординарным!. ]
Основной парадокс инженерии знаний может быть сформулирован следующим образом: чем более компетент- ', ными становятся эксперты, тем менее они способны описать знания, используемые для решения задач. Цель любого искусного действия достигается путем следования ряду ;
норм и правил, неизвестных как таковых человеку, совер- ;
шающему это действие2.
Обращает на себя внимание сходный парадокс Блаженного Августина, изложенный в XI книге его «Исповеди»:
«Что же такое время? Если меня никто не спрашивает, я знаю, что такое время, если бы захотел объяснить спрашивающему нет, не знаю. Настаиваю, однако, на том, что 1 твердо знаю...»3. Бл.Августин одним из первых заметил: 1 наиболее привычное наименее известно нам. По справедли- S вой мысли Л.Витгенштейна, аспекты вещей, наиболее важ- | ные для нас, спрятаны благодаря их простоте и повседнев- j ности (этого можно не замечать, ибо это всегда перед глазами). Человеку даже не приходят в голову настоящие основы его исследования, кроме того случая, когда это уже однажды пришло ему в голову. Нам не приходит в голову то, что будучи однажды увиденным, является самым ошеломляющим и самым сильным4.
1 Ионин Л.Г. Понимание и экспертиза // Вопросы философии, 1991,;
№ 10. С. 48—49, 54, 57; Вальденфельс Б. Повседневность как плавильный тигль рациональности // Социо-логос. Социология. Антропология. Метафизика. М., 1991. Вып. 1. С. 45—47; Харре Р. Социальная эпистемоло-гия: передача знаний посредством речи // Вопросы философии, 1992,
№ 9. С. 55.
2 Уотермен Д. Руководство по экспертным системам. М., 1989. С. 160;
Полани М. Личностное знание. На пути к посткритической философии.
М., 1985. С. 82.
3 Августин Аврелий. Исповедь Бл. Августина, епископа Гиппонского.
М., 1991. С. 92.
4 Витгенштейн Л. Философские исследования (фрагменты) // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1985. Вып. XVI. С. 127.
Родство когнитологического парадокса и парадокса бл. Августина состоит в следующем: и представления о пространстве и времени, характерные для определенного типа культуры (хронотоп), и определенные профессиональные приемы становятся частью жизни, растворяются в ней, составляют разные аспекты одной и той же матрицы, налагаемой сознанием на воспринимаемый мир и организующей его.
За этим парадоксом стоит также реальность неосознаваемого знания, слишком сложного для однозначного перевода на «точный» язык левополушарного мышления. Логический анализ помогает вскрыть новые связи, но сам по себе не обеспечивает их определения в целостной картине мира. Для творческого познания результаты логического анализа необходимо вписать в более широкую и не вполне осознаваемую картину мира для того, чтобы обогатить осознаваемую модель реальности.
Кстати, когнитологический парадокс касается всех видов практической деятельности, требующих профессионализма. Переход в неосознаваемое сопровождается появлением в сознании нового умения, новой способности в операциональном плане. Возьмем, к примеру, такую экзотическую ныне деятельность как лоцманс-кая проводка судов по Миссисипи. На мостике парохода XIX века происходит знаменательный диалог между опытным лоцманом и мальчиком-рулевым (в будущем известным писателем) по поводу различения ветровой ряби и речного переката:
— Ну, теперь ты видишь разницу. Это была простая рябь от ветра. Это ветер обманывает.
— Да, вижу, но ведь она в точности похожа на настоящий перекат. Как же тут разобраться?
— Не могу тебе сказать. Со временем ты будешь в них разбираться. Но не сможешь сказать, почему и как (курсив наш. — Авт.У.
1 Твен М. Жизнь на Миссисипи. Петрозаводск, 1960. С. 58.
Приведенная цитата интересна и в том смысле, что представляет собой как бы вариант когнитологического
интервью. ;.
Применительно к когнитологии исследования показали,'"' что когда эксперты пытаются объяснить, как они пришли' к заключению, то часто выстраивают правдоподобные' линии рассуждения, которые лишь похожи на действи-" тельные интеллектуальные действия при решении задачи Отсюда вытекают важные следствия: 1
— эксперты нуждаются в постоянной помощи, направ-* ленной на экспликацию их способа мышления и решения! задач, т.е. специалист не может быть собственным экспер-1
том; 1
— нельзя верить всему, что говорят эксперты. Инженер знаний считает, что получил законное экспертное правиле не по ручательству эксперта за его точность, а если экс'1 перт демонстрирует применение правила в конкретных за-1
дачах. J Заметим, что с первым следствием не согласны япоа"^
ские специалисты по инженерии знаний. Они постулирую».;
существование заметных индивидуальных различий в спо-ql собности человека к самонаблюдению. Причем эта способ»-! ность совсем не зависит от того, является ли человек;
экспертом. Самоотчет японские инженеры знаний считал ют полноправным когнитологическим приемом1. Послед-»' нее отличает их от американских коллег. Е Инженер знаний должен вести с экспертом диалоги,;
вызывая в процессе разговора «кристаллизацию» знаний специалиста. Сократ вел ученика-собеседника к известной 3 самому Сократу истине. При этом он уважал свободу уч<И| ника, оставляя право выбора за ним. Конечно, когнитолог| не может предвидеть, к какому выводу прийдет интер-'| выоируемый. Но когнитологическое интервью, если оно*
1 Приобретение знаний. М., 1990. С. 83-88. ! 172
действительно состоится, получает атрибуты подлинной беседы, где не оговорены частности и возможны спонтанные и непредсказуемые повороты. В этом сходство с сократическим диалогом.
Беседа с когнитологом обязана укреплять структуру знаний эксперта, а не «прояснять» содержание его подсознания, как это происходит в сеансах психоанализа. Именно поэтому должны исключаться расспросы о мотивах, источниках, основаниях экспертного знания. Психоаналитический сеанс действительно полагает осознание определенной сферы неосознаваемого, дает возможность найти-утерянный ключ к дешифровке ментальных явлений. Но их экспликация (возможно, даже достаточно правдоподобная) протекает в форме, определяемой терапевтическими целями, т.е. оказывается «служебно-прозаической». Сеанс психоанализа снимает с человека сосредоточенность на проблемной ситуации, необходимую для творчества. Эксплицированное в психоанализе принимает деиндивидуали-зированную и трафаретную форму. Психоанализ является средством подавления творчества за счет банально прозаической интерпретации скрытых интенций и побуждений к творчеству, за счет навязывания мнимой определенности, которая якобы характеризует сознание человека. Именно этим определяется необходимость веры пациента в психоанализ. В результате квалифицированно проведенного психоанализа не остается «элемента недосказанности» как неотъемлемого свойства значительных произведений искусства и значительных научных открытий. Психоаналитическое вмешательство в душевный организм с точки зрения дальнейшей творческой деятельности может оказаться слишком дорогим!. Творческая, образная функция правого полушария может быть заторможена психоаналитической
1 Зинченко В.П., Мамардашвили М.К. Изучение высших психических функций и категория бессознательного // Вопросы философии, 1991, № 10. С. 40,
вербализацией. Тогда возможно доминирование депрессии-1 но-деструктивной функции правого полушария. Экспер-1 там, таким образом, противопоказан психоанализ в отно<| шении их профессиональных навыков. Деформация струк-| туры личностного неявного знания может ликвидировать! некое уникальное профессиональное умение. ^
Выработан еще целый ряд правил и требований, выполнение которых необходимо при работе с экспертами. Необ» ходимо уметь задавать эксперту вопросы, которые тот са» себе не задает, но на которые только он может дать компе тентный ответ. Опасно вырабатывать у эксперта критичен кую установку на собственные суждения, ибо так отфильт ровывается знание, источник которого специалист не ;
силах осознать. По этой же причине нельзя стимулироват] обобщение суждений экспертом. Следует охотно -приня мать знания, выраженные в виде метафоры, притчи, эв ристики, требующих дальнейшей интерпретации и не дс пускающих однозначную расшифровку. Не следует требо-1 вать от самого эксперта расшифровки, снижающей многозначность метафоры, необходима эмпатия, умение видеть» казус глазами эксперта. Экспертам нужно демонстриро-1 вать результаты применения к конкретным случаям тки знаний, которые явно сформулированы в процессе интервью. В рамках такой демонстрации эксперт способен 6оле<| полно осознать ту структуру знаний, которую он факта2 чески использует при разборе ситуаций. Когнитолог должен отдавать себе отчет, что его работа с экспертом изме-j няет состояние сознания последнего. Это требует профес-1 сиональной ответственности, своей «клятвы Гиппократа».^ Для когнитологической работы необходима профессиональная подготовка. | Сублимация человеческих знаний в экспертных систе4;
мах отчетливо выявила их многослойность. Первый шаЦ здесь был сделан еще Аристотелем и мегарскими стоиками,:
исследовавшими простейшие логические формы рассужде* ния. Аристотелю также принадлежит выделение особого
рода знания, который обозначен словом «технэ». Технэ это такие знания и способности, которые направлены на производство и конструирование. Они занимают среднее положение между опытом и теоретическим знанием эписте-ме. Технэ отличается от эпистеме тем, что последнее, по Аристотелю, имеет дело с неизменным, первичным во всех отношениях и смыслах (подразумевалась математика), тогда как технэ, «продуктивное знание», имеет отношение к области изменчивого, находящегося в процессе становления. Технэ строится на эмпирии, опыте, но в то же время переходит от отдельных случаев к общему понятию.
Медик-практик (лекарь) с простым опытом знает только, что цыпленок хорош для слабого желудка. Но врач, который владеет технэ, знает, кроме того, что цыпленок — легкая пища и почему легкая, и почему желудок бывает слабым. Тогда как опыт знает только «что», технэ знает также «почему» и в этом смысле приближается к теоретическому знанию — эпистеме. Технэ ясно определяется как знания и способность, которая приобретается привычкой, т.е. входит в плоть и кровь; оно направлено на производство, но в связи с ясным ходом рассуждения, касающегося самих вещей1. С нашей точки зрения, знания — технэ может быть истолковано как уровень профессионального личностного знания, занимающего промежуточное положение между эмпирическими правилами и знанием фундаментальным для данной предметной области.
Когда эксперты решают задачи в области своей компетенции, они распознают новые ситуации на основе прецедентов. В необычных случаях эксперты ведут себя как разумные новички, т.е. пытаются применить общие правила и дедуктивные шаги, дающие причинно-следственные связи между различными этапами общего процесса решения задачи. Идет обращение уже не к эмпирическим пра-
1 Шадевальд В. Понятия «природа» и «техника» у греков // Философия техники в ФРГ. М., 1989. С. 99.
вилам, а к знанию, фундаментальному для данной облас-:! ти, к универсальным, общезначимым, транслируемым методам.
К примеру, эксперт по геологии в незнакомых ситуаци*|
ях или при работе с другими экспертами апеллирует к^ соответствующим геологическим и геометрическим моде»-' лям, словно забыв эмпирические правила. Если оставить ^ стороне естественную профессиональную осторожность;,-! соображения престижа, т.е. стремление «не ударить в| грязь лицом», то можно предположить, что описанное поч ведение эксперта одна из ступеней на пути к методологи»! ческому инсайту, поскольку казусами в необычных ситуа-1 циях мыслить уже невозможно. В структуре творческого* процесса выделяется не только предметно-личностный ив сайт, но и методологическое озарение, когда исследовател открывает необходимые средства для получения новог
знания.
На примере инженерии знаний можно выявить некоте
рые общегносеологические проблемы и смену идеалов ра^ циональности. Неклассический идеал рациональности — щ отличие от классического — не требует унификации струк^ тур сознания, но заставляет отчетливо сознавать имеющие-! ся различия. Индивидуальное сознание — далеко не иде* альный «познающий прибор», который можно привести к универсальному сознанию трансцендентального субъекта.;
Необходимо вводить в рассмотрение «погрешности прибор ра», т.е. различия индивидуальных сознаний, а для этого] погружаться в структуру чужого сознания. В гносеологию! и когнитивные науки вводится «принцип со-чувствия»^ требующий исследования интуиции в основании своеобраз-1 ного хода мысли данного лица. Проникнув в интуицию^ оппонента, можно вполне основательно сделать заключе-, ние о ее неприемлемости для себя. Со-чувствие не означает обязательства благожелательного отношения к любым чужим чувствованиям и интуициям. Оно означает их «примерку» на себя, а не присвоение навсегда. Достаточней
условного принятия чужой позиции: «Я мог бы видеть мир так, как если бы я был ты». Важно осознание того, что инакомыслие не злокозненное упорство в заблуждении, а лишь иной способ видения мира. Понимание этого способа может порой обогатить собственные представления и при всех условиях способствовать испытанию этих представлений на прочность.
Такова идея познавательного многообразия. Действительность не сокрыта от нас, но систематически постигать ее можно не только одним, но множеством способов. Существуют полностью равнозначные, но не объединимые в суперсистему альтернативы. В методологическом плане этому соответствует отказ от абсолютизации методов и понимание того, что глубокие профессиональные знания суть знания личностные и неявные, проявляющиеся в способности разбирать неповторимые казусы в своей предметной области. Индукция раскрывается здесь не как логический принцип, а как образ действий, которому мы выучиваемся, овладевая всем, что должен знать и уметь человек, в том числе достигая профессионализма.
Традиционно сложились авторитарные способы общения между экспертом и дилетантом. Особенно это заметно в сфере практик, связанных со здравоохранением и образованием. Но «опекунская» модель отношений между людьми теряет позиции в общественной жизни. Во врачебной практике ценность автономии пациента оказывается столь высока, что благодеяние врача вопреки воле и желаниям больного стало считаться недопустимым. Под информированным согласием понимается добровольное принятие пациентом курса лечения или терапевтической процедуры после представления врачом адекватной информации. Врач дает совет о наиболее приемлемом с медицинской точки зрения варианте, но окончательное решение принимает больной, исходя из своих нравственных ценностей. Добровольность информированного согласия подразумевает неприменение со стороны врачей принуждения, обмана,
--2327177
угроз, чтобы добиться от пациента принятия определенного решения.
Существуют две основные модели информированного согласия: событийная и процессуальная. В событийной модели принятие решения однократно, происходит лишь в определенный момент времени. Заключения и рекомендации врача предоставляются пациенту вместе с информацией о риске и преимуществах, а также о возможных альтернативах. Взвешивая полученную информацию, пациент делает медицински приемлемый выбор, опираясь на свои личные ценности. Но здесь недостаточно учитывается понимание полученной от врача информации. Возможность для размышления и интеграции полученных сведений в систему жизненных установок личности невелика. Процессуальная модель информированного согласия строится на убеждении, что принятие медицинского решения — длительный процесс. Поэтому обмен информацией должен идти на протяжении всего времени лечения. Традиционно считалось, что первая цель медицины — защита здоровья и жизни пациента. Однако достижение этой цели сопровождалось отказом от свободы больного, а значит и от его личности. Пациент превращался в пассивного получателя блага. Теперь врачи на основании своего опыта осуществляют экспертизу относительно прогнозов лечения. Но только пациенту ведомы его жизненные ценности, которые приобретают решающее значение при оценки ожидаемых результатов.
В философском плане критика патерналистских схем общения связана с изменением представлений о природе и задачах разума. На смену законодательному разуму приходит интерпретативный. Интерпретативный разум относится к законодательному так же, как благоразумие к гордыне. Интерпретативный разум участвует в диалоге там, где законодательный разум борется за право разговаривать с самим собой. Если законодательный разум обслуживает структуру господства (дискурс власти), то интер-
претативный разум включается в процесс взаимного информирования и сообщения (коммуникацию). Если законодательный разум питает энергия всепоглащающего желания «завершить работу», то интерпретативный разум трудится, сознавая бесконечность и бессрочность задач. Теряет смысл сама идея «привилегированного знания» (т.е. истинного толкования, наделенного правом объявлять альтернативы себе не имеющими силы). Интерпретативный разум исходит из момента примирения с сущностно плюралистической природой мира и ее неизбежными следствиями: амбивалентностью и случайностью человеческого существования. Интеллектуал (эксперт) превращается в толмача-посредника между разными культурными мирами 1.
Гносеологическое осмысление когнитологических исследований имеет и важные дидактические следствия. Если образование учебная модель науки, то необходимо помнить, что в самом сердце науки существует области знания, которые через формулировки передать невозможно. Для педагогики это означает, что ни учебник, ни рассказ преподавателя не является достаточным условием включения учащихся в познавательную традицию. Необходимо сориентировать образование и на передачу неявного знания, что способствовало бы преодолению эрудированного дилетантизма и соответствовало бы скорейшему достижению профессионализма. Отсюда вытекает, по меньшей мере, два следствия. Во-первых, изменяется статус учебника. Последний превращается лишь во вспомогательное средство образования. Во-вторых, меняется смысл студенческой научной работы. Здесь необходима не только
1 Шрейдер Ю.А. Бескорыстна ли этика? // Человек, 1991, № 3. С. 28-30; Кюнг Г. Когнитивные науки на историческом фоне. Заметки философа // Вопросы философии, 1992, № 1. С. 49; Бауман 3. Философские связи и влечения постмодернистской социологии // Вопросы социологии, 1992. Т. 1, № 2, С. 11, 14; Покуленко Т.А. Принцип информированного согласия: вызов патернализму // Вопросы философии, 1994, № 3. С. 73-76.
свежесть взгляда на некоторые познавательные проблемы, но и ученичество в его исходном значении, т.е. перенятие навыков, присущих только данному специалисту— ментору, в процессе совместной работы.
В связи с этим коснемся еще одной проблемы, относящейся к профессиональному знанию. Во многих случаях, особенно при освоении новой продукции или когда той информации, которая содержится в официальных документах, недостаточно для управления. Требуются дополнительные сведения, фиксирующие позитивный опыт использования того или иного изобретения, «фирменные секреты» технологического процесса и т.д. Без них достигнуть высокого качества продукции, хороших исследовательских результатов, а также требуемого уровня управления практически невозможно. Указанный феномен получил название «ноу-хау» (know-how — англ. умение, знание дела). По своему характеру «ноу-хау» представляет современную модификацию «цеховых секретов». Это такое знание, которое частично или полностью существует в неявной форме. Оно может быть передано другим субъектам в ходе совместной деятельности и общения, а также путем объек-тивирования конфиденциальной информации в экспертной
системе.
«Ноу-хау» относится к сфере так называемого практического знания. Практическое знание вырастает из потребностей специализированных видов практики, ведь их незначительная часть отрефлексирована и «онаучена» в достаточной степени. Многие современные профессии действительно требуют не меньшего искусства, чем деятельность средневекового ремесленника. Такое знание также передается при помощи невербализованного обучения. Действительно, «ноу-хау» это больше чем метод, а в определенной степени и искусство. Здесь особенно важна профессиональная тренировка, результатом которой являются моторные, сенсорные и мыслительные навыки, образующие гносеологическое содержание знания. Такого рода знание,
тесно связанное с умением, едва ли может быть вытеснено наукой, так как, во-первых, в силу демассификации общественного производства будет возрастать многообразие форм знания, связанных с локальными практиками и не требующих универсальной стандартизации; во-вторых, в современной научной практике, как уже указывалось, доля невербализованного традиционного умения остается значительной.
Новая технология, иногда называемая «настольным производством», обещает снова превратить инженера в ремесленника. Возрастающие возможности персональных компьютеров могут позволить инженеру «выводить на печать» готовые детали с легкостью, с которой на принтере печатаются их чертежи. Это позволит производить детали для мелких серий непосредственно с экрана компьютера. «Настольное производство» ускорит соответствующую технологию, способствуя переходу от изготовления металлических форм и штампов к массовому производству двигателей и других конструкций. «Ремесленников за письменным столом» будут сдерживать не существующие ныне ограничения на процесс производства, а возможности визуально представить тот или иной объект в трехмерном пространстве системы автоматизированного проектирования.
Часто употребляемый английский термин «computer science» как название дисциплины можно перевести «компьютерное дело». Иногда слово science употребляется расширительно для обозначения некоторого вида практических занятий и сознательного применения некоторых принципов. В авторитетном словаре «Dictionary on Computing» говорится, что «computer science» не является наукой в строгом смысле слова как дисциплина, применяющая научный подход, скорее как систематизированная совокупность знаний с теоретическим основанием. «Компьютерное дело», в конечном счете, занимается практическими проблемами, связанными с разработкой и созданием полезных
вычислительных систем с учетом ограничений по стоимо ти и применимости. «Компьютерное дело» с большим о нованием можно считать отраслью техники. Это ветвь и женерии, которая сочетает в себе теоретические основы практические навыки. «Компьютерному делу» соответст"" ет тот тип знания, что связан с умением, с практичесм
навыками!.
Заметим, что определенные «ноу-хау» не могут 6ь
вербализованы в полной мере в связи с тем, что опираю-на уникальные способности, на маргинальные для совр менного человека чувственные восприятия. Таким воспр ятиям может не быть эквивалента в языке. Современвд немецкий писатель П.Зюскинд в известном романе «Па фюмер. История одного убийцы» создал образ человек чудовища и гениального парфюмера Жана-Батиста Г{ нуя. Рисуя становление «обонятельного интеллекта» свс го героя, автор пишет: «...обиходного языка вскоре ока;
лось недостаточно, чтобы обозначить все те вещи, которй он собрал в себе как обонятельные представления. BcKof он различал по запаху не просто деревья, но их сорт клен, дуб, сосна, дрова старые, свежие, трухлявые, газ лые, замшелые, он различал на нюх даже отдельш чурки, щепки, опилки и различал их так ясно, как друп люди не смогли бы различить на глаз. С другими видам! дело обстояло примерно так же... то, что земля, лай" шафт, воздух, которые на каждом шагу, с каждым взд хом наполнялись иным запахом и тем самым одушевд лись иной идентичностью, тем не менее должны бы обозначаться всего тремя, именно этими, неуклюжими слс вами все эти гротесковые расхождения между богатствг" обонятельно воспринимаемого мира и бедностью языка i
1 Стикс Г. Ремесленники за письменным столом //В мире нау| 1992, № 7. С. 92-93; Дименштейн Р.П., Яковлев А.Г. Информатика« компьютерное дело? // Компьютер, 1990, № 1. С. 13—15; Толков словарь по вычислительным системам. М., 1990. С. 94—95.
обще заставили маленького Гренуя усомниться в самом языке; и он снисходил до его использования только, если это непременно требовало общения с другими людьми»!.
Интересно описан в романе процесс экспликации неповторимого «ноу-хау», которым обладал Гренуй. Вундеркинд Гренуй поступает в обучение к профессиональному парфюмеру, заурядному, но прилежному парижскому ремесленнику Бальдини. «Он усаживался рядом с Гренуем, вооружившись пером и бумагой, и записывал, постоянно призывая к неторопливости, сколько граммов того, сколько щепоток этого, сколько капель какого-то третьего ингредиента отправлялись в смеситель. Как мог Гренуй без... рецепта смешивать свои ароматические составы оставалось для Бальдини загадкой и даже чудом, но теперь он по крайней мере свел чудо к формуле и тем самым несколько утолил свою жажду к классификациям и предохранил свое парфюмеристическое мировоззрение от полного краха»2. Приведенная цитата знаменательна тем, что неповторимое умение по составлению ароматов легализуется при помощи процедуры измерения в ремесленной традиции и приобретает нужную форму рецепта.
Уникальные «ноу-хау» вообще играют большую роль в истории культуры. Необычайно острое зрение Тихо Браге, его умение наблюдать способствовали впечатляющим астрономическим открытиям; редкий дар А.Ливенгука шлифовать линзы позволил ученому создать микроскоп, руки Паганини с легендарно длинными пальцами и необычайно тонкий слух послужил базисом его виртуозной игры на скрипке.
Подчеркнем также различие между «ноу-хау» в его современном понимании и рецептами средневековых ремесленников. В принципе любой средневековый текст есть
1 Зюскинд П. Парфюмер. История одного убийцы // Иностранная литература, 1991, № 8. С. 16.
2 Там же. С. 48. ,
рецепт — неукоснительная форма деятельности. Рецептурный, научающий характер средневекового мышления — фундаментальная его особенность. Различие, о котором идет речь, становится разительным, если эксплицировать неявный культурный смысл, лежащий за явным техническим смыслом средневековых ремесленных рецептов. Средневековый мастер строит свой рецепт в виде мифа. Так, в основе кузнечной рецептуры лежал конкретный змеебор-
ческий миф.
Своим пафосом мироустройства, оценкой мастера-кузнеца как демиурга он был близок средневековому ремесленнику, а также использовался в качестве квазитеоретического основания конкретного технологического производства. Здесь мы касаемся весьма архаического культурного контекста. «Тайны обработки металлов» напоминают нам тайны ремесла, передаваемого посредством инициации у шаманов: в обоих случаях мы имеем дело с магической техникой эзотерического характера. Кусок железа, раскаляющегося в кузнечном горне, оказывался точкой сопряжения двух мощных мифо-магических потоков: небесного и земного происхождения. Вот почему и он сам, согласно архаическим представлениям, был наделен могуществом. Его истоками были два первоэлемента — земля и небо. Сам кузнец как для архаического сознания, так и в значительно более поздние времена считался посредником между миром людей и миром мифических существ. Здесь мы имеем тип человека, выпадающего из порядка повседневности. Этот человек занимается общественно необходимой деятельностью, составляющей неотъемлемую часть и исток человеческой культуры, но наряду с почтением кузнец вызывал у людей чувство страха и презрения.
Важно понять, что и в средневековье миф был частью жизни. В нем жили, им мыслили, так как мифы существовали не как тексты, а как система мышления, на уровне коллективного бессознательного. Интересным представляется вопрос о том, насколько мифомышление является
сопутствующим элементом ситуаций раскованного творчества вообще, когда достижение результата не предопределено, а будущее неизвестно. Средневековый рецепт — это и норма, и индивидуальный артистизм. Вместе же — это мистический жертвенный акт. Личностное начало в пределах коллективного действия ярко запечатлено в средневековом рецепте. Изучение ремесленной рецептуры — важный аспект развития методологических оснований инженерии знаний. Когнитолог получает здесь весьма важный материал, необходимый для изучения исторического развития феномена «ноу-хау». Вообще же рецептурный характер профессионального знания — это один из гносеологических уроков средневековой цивилизации, имеющий серьезное эвристическое значение для эпохи компьютерных революций. Наука научения как знание об умении — не-спреходящее, поистине новаторское изобретение средних веков. Исследование рецептурного знания может послужить ключом к разрешению важных проблем «искусствен-.ного интеллекта». Без теории здравого смысла невозможно дальше решать задачи, стоящие перед «искусственным ин-
••теллектом». А здравый смысл не теории, но просто сумма рецептов, говорящих как поступать в отдельных случаях!.
Своеобразная «мифология умения» проявляется в тех случаях, когда некто открыл какое-то новое умение, действенность которого на первых порах сомнительна, или же когда обладатель действенного умения не способен в полной мере понять природу своего «ноу-хау». М.Полани
1 Рабинович В.Л. Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял Дух. М., 1991. С. 24, 53—56; Харитонович Д.Э. В единоборстве с василиском: опыт историко-культурной интерпретации средневековых ремесленных
-рецептов // Одиссей. Человек в истории. М., 1989. С. 79, 87, 93-94;
Элиаде М. Космос и история. М., 1987. С. 176-180; Иорданский В.Б. Звери, люди, боги. Очерки африканской мифологии. М., 1991. С. 57;
Дрейфус Х.Л., Дрейфус С.Е. Создание разума против моделирования мозга:
; «искусственный интеллект», возвращаясь к исходным позициям // Когнитивная наука и интеллектуальная технология. М., 1990. С. 57.
обратил внимание на возникновение подобной мифологии в деятельности первооткрывателей гипнотизма, что вызвало в течение столетия недоверие и критику со стороны естествоиспытателей в отношении практики лечения гипнозом. Один из первооткрывателей магнетизма Месмер полагал, что болезнь вызывается неравномерным распределением флюида в организме. Воздействуя на больного и вызывая конвульсивные кризы, магнетизер добивается гармонического перераспределения флюида, что и ведет к излечению. Сам Месмер считал, что его теория основана на физиологии и близка к теории электричества и магнитов, вызывавших большой интерес в научных кругах того времени!. Налицо попытка адаптировать психотерапевтический навык в господствовавшей научной традиции. С другой стороны, это напоминает о приведенном ранее когнито-логическом правиле: нельзя верить всему, что говорят о своих действиях эксперты.
Программа «искусственного интеллекта» и, в частности, практика экспертных систем может быть рассмотрена как эксперименты со структурами неявного личностного знания. Но и сам эксперт, по сути, осуществляет такие эксперименты с собственным уникальным знанием. Поведение профессионала в необычных условиях символизирует тот факт, что исследователь никогда строго не придерживается границ только одного идеала рациональности. Автономные же возможности вычислительных машин предельно четко сформулированы Х.Дрейфусом: компьютер по своим возможностям находится между новичком и более подготовленным начинающим, но не может продвинуться дальше этой границы. Сегодня становится ясным то обстоятельство, что действия любого новичка или ребенка включают множество процедур, непосильных для компыо-
1 Полани М. Личностное знание. На пути к посткритической философии. С. 85—86; Шерток Л., Соссюр де Р. Рождение психоаналитика. От Месмера до Фрейда. М., 1991. С. 40.
тера, поэтому автономные возможности машин вряд ли следует преувеличивать.
Именно о феномене «ноу-хау» говорят специалисты, когда отмечают, что для успешной эксплуатации компьютерных сетей администраторы пользуются неким родом «колдовства» — смесью преданий, опыта и неполных данных. Эти «волшебные методы» можно систематизировать в правилах соответствующей экспертной системы!. Речь идет об экспликации «ноу-хау». Поскольку сети развиваются в направлении образования систем с распределенным интеллектом, постольку информация, необходимая для анализа и принятия решений, не будет находиться в традиционных централизованных базах данных. Потребуется реализация поиска по распределенным базам знаний и создание распределенных коллективов экспертных систем, что создает основу для принятия согласованных решений, исходя из сведений от различных источников.
Экспликация «ноу-хау» — важная проблема инженерии знаний. Но, во-первых, полное выявление уникальных умений мастера вряд ли возможно, а во-вторых, формализация экспертного знания в правилах интеллектуальной системы никогда не уменьшит значения высокого человеческого профессионализма в исследованиях, управлении, принятии решений. Работа когнитолога имеет не только коммерческое приложение, но и вносит свой вклад в процесс самопознания человека.
1 Гупта С. Экспертные системы способны совершенствовать стратегии Управления сетями // Сети, 1993. № 1. С. 14-15.