Глава 7. Жажда расстройства 7 страница
Глава 6.
Мы не были тем типом людей, которые не ищут ответа. Мы больше похожи на тех, которые не дают ответа. Как личность, каждый из нас был находчивым, самостоятельным, и не сворачивающим со своего пути – лучше смерть, чем компромисс. Когда мы объединились, то эти способности стали в пять раз сильнее, потому что мы отчаянно защищали друг друга. Все три из известных определений слова банда определенно соответствовали нам: 1) мы были группой, которая сформирована по социальным причинам, таким как преступное поведение; 2) мы были объединением людей с похожими вкусами и общими интересами, которые собрались для сотрудничества; и 3) мы были группой людей, созданной для преступлений или других антиобщественных целей. У нас также было ощущение верности банде: мы доверяли только своим самым старым друзьям, и нашли все необходимое друг в друге.
Наша групповая сила воли заставила нас преуспеть в сроках, но не сделала путешествие легче. Мы не были похожи на другие группы-однодневки; мы не принимали любезно чью-либо критику — ни наших пэров, ни проходимцев, которые попытались подписать с нами нечестные контракты, ни представителей A&R (звукозаписывающих компаний), соперничающих, чтобы сотрудничать с нами. Мы не сделали ничего, чтобы добиться признания, и мы избегали легкого успеха. Мы ждали нашей популярности, чтобы заявить о себе и чтобы нас заметила индустрия. И когда это случилось, мы заплатили им.
Мы репетировали каждый день, работая над известными нам песнями, и были похожи на очередную группу, играющую “Move to the City" и "Reckless Life"и перепевающую, тем самым, песни «Hollywood Rose» . У нас была небольшая дерьмовая аранжировочная станция (PA), так что мы сочинили большинство музыки без Эксла, на самом деле поющего с нами. Он пел своим голосом и слушал и реагировал на наши разговоры об аранжировках. Спустя три ночи у нас был полностью готовый сет-лист, который также включал "Don't Cry" и "Shadow of Your Love" и таким образом мы единодушно решили, что теперь готовы для публичного выступления. Мы смогли бы организовать концерт в местном клубе, потому что, все вместе, все мы знали нужных людей, но нет, мы решили, что после трех репетиций мы готовы к туру. И не только к туру выходного дня по клубам в округе Лос-Анджелеса; мы приняли предложение Даффа совершить поездку из Сакраменто вплоть до его родного города Сиэтл. Это было совершенно невероятно, но нам показалось это наиболее благоразумной идеей в мире.
Мы планировали собраться и отправится через несколько дней, но наше рвение испугало нашего барабанщика, Роба Гарднера (Rob Gardner), так что он сразу оставил группу. Это никого не удивило, потому что Роб мог играть достаточно хорошо, но он не подходил с самого начала; он не из той самой породы, он не был одним из нас: он не был личностью, готовой продать душу за рок-н-ролл (sell-your-soul-for-rock-and-roll type). Это был вежливый уход — мы не могли никого представить, кто сыграет последние три репетиции, готовясь к поездке по побережью в составе неизвестной группы без копейки в кармане, но мы приняли его решение. Мы не могли остановиться, так что я назвал одного известного мне барабанщика, которого поедет с нами тут же, если мы позовем его: Стивен Адлер.
Мы наблюдали, как Стивен настраивал свои серебряно-синие басовые барабаны и разминался на двух басовых бочках на репетиции следующим днем. Его эстетические критерии отсутствовали, но это не было неразрешимой проблемой. Эта ситуация исправилась в типичной для Ганзов манере: когда Стивен вышел отлить, Иззи и Дафф оторвали от пола один из его басовых барабанов, и один малый том барабана. Стивен вернулся, сел, и начал отсчет следующей песни прежде, чем он понял, что чего-то не хватает.
"Эй, где мой другой басовый барабан?" спросил он, озираясь, как будто он потерял его на пути из ванной или еще где-то. "Я приехал сюда с двумя... а мои другие барабаны?" “Не волнуйся об этом, чувак. Они тебе не нужны, только отсчитывай песню", сказал Иззи.
Стивен так и не вернул себе свой дополнительный басовый барабан, и это была лучшая вещь, которая когда-либо случалась с ним. Из нас пятерых он был наиболее условно современен, именно он, принимая все во внимание, придал ключевой элемент нашему звуку — но мы не собирались позволять ему молотить всю ночь напролет. Мы принуждали его двигаться вперед, быть четырех-четвертным (4/4) барабанщиком рок-н-ролла, который дополняет и легко сочетается с басовым стилем Даффа, предоставляя мне и Иззи свободу для блюзового рок-н-ролла с невротическим тоном панка первого поколения. Вдобавок надо упомянуть лирику и вокальную интонацию Эксла. У Эксла был уникальный голос; великолепный по своему диапазону и тону, но хотя напряженный и напористый, в нем была изумительная проникновенность, блюзовые черты, при том, что он был на заднем плане в церковном хоре, когда учился в начальной школе.
К концу своего прослушивания Стивен был нанят, и оригинальный состав Guns N’Roses был сформирован и укомплектован. Дафф заказал тур; все, что нам было необходимо - это колеса. Любой, кто более менее знаком с музыкантами, знает это: как правило, они имеют большой опыт по части "заимствования" машин у друзей. Потребовался один телефонный звонок и немного усилий, чтобы заручиться поддержкой наших друзей Дэнни и Джо, чей автомобиль и лояльность мы использовали очень регулярно. Чтобы подсластить дело, мы назначили Дэнни нашим тур-менеджером и Джо - нашим тур-администратором и на следующее утро потрепанный зеленый внедорожник Oldsmobile Дэнни прибыл в Долину, чтобы прицепить U-Haul трейлер, который мы заполнили усилителями, гитарами и барабанной установкой.
Всемером мы забились в этот Olds середины 70-х и отправились в поездку, предложенную Даффом, более чем на тысячу миль. Мы были за пределами Фресно, двести миль от Лос-Анджелеса и двести миль не доезжая до Сакраменто, когда автомобиль сломался. Дэнни не был тем типом парней, хвастающим ради AAA (явно какая-то автомобильная ассоциация), так как к счастью мы сломались недалеко от бензоколонки, где выяснили, что замена необходимых запчастей займет четыре дня. В этом случае, мы могли отказаться от всех концертов.
Наш энтузиазм был слишком велик, чтобы предположить задержку или мыслить практично, так что мы велели Дэнни и Джо оставаться с автомобилем и инструментами до окончания ремонта и встретить нас в Портленде (приблизительно семьсот пятьдесят миль по дороге), на одном из концертов маршрута. Оттуда, по нашим планам, мы поедем в Сиэтл вместе (приблизительно на сто семьдесят пять миль дальше), чтобы сыграть заключительный концерт нашего тура с нашим собственным оборудованием. Вскоре Дэнни и Джо в нашем сопровождении вернулись во Фресно, ждать окончания ремонта автомобиля, но ни это, ни очевидная альтернатива возвращения не обдумывались серьезно. Мы даже не задумывались, как передвигаться с одного концерта к другому, не говоря уже о том, где мы будем на время заимствовать усилители и барабаны, когда туда доберемся. Мы действительно не имели ни малейшего понятия об этом дерьме; пятеро из нас не колебались — мы отправились в путь автостопом.
Мы отдали Дэнни и Джо все наши наличные деньги, чтобы заплатить за автомобиль, что-то около двадцати долларов — и пошли к шоссе, с гитарными чехлами в руках. За несколько часов не остановилось ни одно транспортное средство, что не поколебало нашу уверенность. Мы не теряли надежду, проверяя эффективность различных вариантов доступности нам путешествия автостопом: пять парней без видимого багажа; два голосующих парня и три парня, прячущихся в кустах; один парень с чехлом для гитары; только Эксл и Иззи; только Иззи и я; только Эксл и я; один только улыбающийся Стивен; один только Дафф. Ничто, казалось, не работало; люди Фресно избегали нас в любом случае, виде, или форме.
Потребовалось приблизительно шесть часов, чтобы наши неудачи вроде как закончились; водитель грузовика согласился подвезти нас, разместив на переднем сиденье и маленькой скамье позади в его кабине. Это было маленький отсек, ставший еще меньше из-за гитарных чехлов и явной интенсивной склонности этого парня к амфетаминам. Он разделил экономно свою заначку с нами, что сделало его бесконечные истории из жизни на дороге более удобоваримыми: впятером мы были довольно циничными и саркастическими, так что сначала мы были совершенно удивлены безумием этого парня. Например, той ночью, на следующий день, и день после того, как это случалось, я думал, что скорее сам сойду с ума. Когда мы наконец останавливались, чтобы этот парень смог поспать некоторое время в своей кабине — длительность остановки была постоянно непостоянной величиной, от одного часа до половины дня — мы могли ломать парковые скамейки, писать песни, когда восходит солнце, или просто ходить вокруг грязного водителя-лихача.
Через нескольких дней наш шофер начал пахнуть особенно резко и его прежде приветливая, бессвязная болтовня, казалось, становилась мрачной и странной. Скоро все мы были разочарованы. Он сообщил нам, что запланировал ехать в объезд, чтобы набрать больше скорости на “своей старой леди”. Было не похоже, что ситуация может измениться к лучшему. Тут же он остановился, чтобы погрузиться в одну из своих бесконечных дремот, нам все это слишком надоело, и сил не было больше это терпеть. Мы решили изучить варианты нашего голосования автостопом, чтобы продолжить поездку, полагая, что на худой конец нас найдет демон амфетаминов и будет подбирать нас всякий раз после своего пробуждения. Он вероятно даже не подумал бы, что мы бросили его.
Наши перспективы были не многочисленны, потому что, среди нас пятерых, не было ни одного с явными признаками привлекательности, начиная с черно-красного кожаного длинного непромокаемого пальто Даффа до наших черных кожаных пиджаков, длинных волос, и многодневной дорожной грязи. Я понятия не имею, как долго мы ждали, но в конечном счете мы остановили двух цыпочек в пикапе с дугами. Они вывезли нас в предместья Портленда, и как только мы добрались до городских окраин, все было хорошо - друг Даффа Доннер из Сиэтла послал кого-то нас встретить и сообщить о звонке Дэнни и Джо: очевидно автомобиль был слишком ненадежен для поездки, так что они вернулись в Лос-Анджелес. Похоже, это нас не волновало; мы ликовали, даже притом, что мы пропустили все концерты на своем маршруте. Это не имело никакого значение для нас, пока у нас была возможность заключительного концерта тура — как намечалось, в Сиэтле, и имелось в виду, что этот последний концерт тура станет первым шоу Guns N’Roses, который когда-либо был.
Прибытие в Сиэтл было особенно победным, потому что мы реально сделали это (последняя поездка закончилась без проблем), и также потому, что дом Доннера был настоящим Animal House. В день нашего приезда, они организовали барбекю, как мне казалось в нашу честь, которое никогда не заканчивалось — все бушевало, когда мы вырвались оттуда, так же, как и в самом начале приветствовали пятерых незнакомцев из Лос-Анджелеса, вошедших в дверь. Был бесконечный запас марихуаны, море выпивки, и люди, спящие, употребляющие, или трахающиеся в каждом углу. Это было похоже на послеконцертные вечеринки Guns N' Roses..., которые начались раньше нашего первого концерта.
Мы подъехали к дому Доннера за несколько часов до предполагаемого выступления. У нас с собой были только гитары, так что мы действительно нуждались в оборудовании. Как я и говорил, прежде чем переехать в Лос-Анджелес, Дафф играл в легендарных Сиэтлских панк-группах, поэтому он мог быть немного полезен: он позвонил Лулу Гарджильо (Lulu Gargiulo) из Fastbacks, и она пошла нам навстречу, одолжив свой комплект барабанов и усилителей. Благодаря ней стал возможен первый концерт GN’R. И я хотел бы поблагодарить ее прямо сейчас еще раз.
Клуб назывался «Сады Гориллы» (Gorilla Gardens), который был воплощением задницы панк-рока: сырое и грязное и воняющее несвежим пивом. Заведение располагалось прямо на воде, на промышленном причале, который предполагал неопределенное морское чувство, но не в живописной, деревянной манере дока вообще. Это место было на краю бетонной плиты; типа декорации для гангстерских фильмов Восточного побережья, и вдобавок ко всему этому, мы играли под холодным и льющимся всю ночь дождем.
Мы просто встали и отыграли свой сет, и толпа не была ни враждебной, ни снисходительной. Мы, вероятно, сыграли, семь или восемь песен, — среди которых "Move to the City," "Reckless Life," "Heartbreak Hotel," "Shadow of Your Love," и "Anything Goes"— и все прошло довольно быстро. Той ночью мы были сырой интерпретацией того, чем была группа; нервозность прошла, по крайней мере, у меня к концу выступления. Учитывая, что у нас было мало репетиций, в целом концерт был довольно хорош... пока не пришло время выплаты нашего гонорара. После началась великая битва, как и все остальное в нашей ранней карьере.
Владелец клуба отказался заплатить нам обещанные 150 $. Мы решили эту проблему, поскольку нам надо было еще вернуться домой. Мы разобрали наше оборудование, упаковали свои вещи за пределами клуба, и загнали этого парня в угол в его офисе. Дафф говорил с ним, в то время как мы столпились вокруг, добавляя свои угрозы. Мы заблокировали дверь и держали его заложником, пока он, наконец, не выложил наши 100 $ наличными. Он пытался нам объяснить, почему уменьшил сумму, что было просто гребаной болтовней. Мы не хотели вникать в суть всего этого вообще, так что мы взяли 100 $ и поделили между собой.
Есть одно впечатление от дней, проведенных в Сиэтле, которое подытоживает все это для меня. Это телевизор вверх тормашками. Я помню, как лежал, свесившись наполовину с кровати, моя голова почти касалась пола. Рядом со мной лежали одинаково отвратительные люди, мне незнакомые, и я был настолько обкурен, что думал, будто нашел лучшее положение в мире для моего тела. Кровь прилила к мозгу, пока я висел и смотрел The Abominable Dr. Phibes, с Винсентом Прайсом (Vincent Price) в главной роли, и я больше ничего не хотел делать.
Спустя несколько дней после вечеринки в доме Доннера мы отправились обратно на машине его друга, назовем которого Джейн (Jane). Она была или сумасшедшей или просто ей было приятно всех нас везти в Лос-Анджелес. Я до сих пор не уверен, что именно. Мы проезжали через Сакраменто, который находился приблизительно в 750 милях, прежде чем мы сделали свой первый пит-стоп. В тот момент мы отдыхали: Джейн не относилась к людям, имеющим машины с работающими кондиционерами, и, учитывая жаркую летнюю погоду, возможно, тогда было опасно для жизни продолжать поездку.
Мы припарковались и провели день, блуждая вокруг государственного Капитолия, попрошайничая себе на еду. Спустя несколько часов, мы взяли свой заработок и отправились в Макдональдс и еды с трудом хватило, чтобы разделить на шестерых. Затем, мы лежали в тени нескольких дубов в парке напротив Капитолия, спасаясь от жары. Это было настолько невыносимым, что мы перелезли через забор и спрятались на территории одного санатория. Мы не давали себе гребаного отчета, что это было нарушением границ; на самом деле, если бы нас арестовали, по крайней мере, там была бы еда и кондиционирование, лучше, чем в автомобиле Джейн. Как только солнце село и стало достаточно прохладно, чтобы вернуться к своим делам, мы отправились в путь.
И только несколько лет спустя понял, что та поездка скрепила нас как группу, больше чем мы думали; наши обязательства были проверены в той поездке. Мы тусовались, мы играли, мы выжили, мы вытерпели, и мы пережили историю, ценностью в целую жизнь просто за две недели. Или это была одна неделя... Я думаю, это была одна неделя..., что я знаю?
Очень важно, что первый концерт Ганзов был в Сиэтле, потому что нашим адресом был Лос-Анджелес, мы имели настолько много общего со средними лос-анджелесскими группами, как погода Сиэтла с Южной Калифорнией. Главное влияние на нас оказал Aerosmith, особенно на меня, и затем T. Rex, Hanoi Rocks, и New York Dolls. Предположу, что Вы скажете, будто Эксл был версией Майкла Монро (Michael Monroe). Так что мы вернулись в Лос-Анджелес группой с собственным первым концертом за спиной. Мы все собирались вернуться к репетициям и быть наготове. Мы собрались в том месте в Сильверлэйке (Silverlake) и все запихнулись в небольшую Toyota Celica Даффа, отправляясь домой после репетиции. Выполняя левый поворот на перекрестке, мы столкнулись боком с одним парнем, двигающимся со скоростью приблизительно шестьдесят миль в час. Стивен сломал свою лодыжку, потому что его ноги были просунуты между двумя передними сиденьями, и все здорово ударились, я – меньше всех и ушел невредимым. Это была довольно серьезная небольшая авария; автомобиль Даффа был разбит, и мы могли быть тоже. Это было бы нездоровым поворотом судьбы: группа, умирающая вместе сразу после своего создания.
Мы начали зависать с несколькими сомнительными рокерами лос-анджелесской сцены, незнакомых типичному фану рок-музыки Сансет Стрип. Одним из таких людей был Никки Бит (Nicky Beat), который был барабанщиком в L.A.Guns, но главным образом свое время он проводил, играя в менее известных глэмовых группах типа Joneses. Никки не был явным проходимцем, но у него было много сомнительных друзей. У него была также студия для репетиций в его доме в Сильверлэйке, куда мы ходили, устанавливали нашу аппаратуру, и джемовали, и именно там, в общем-то, группа действительно объединилась. У Иззи была вещица под названием "Think About You", которая нам нравилась, и мы репетировали "Don’t Cry", первую песню написанную мною и Иззи. У Иззи был еще один рифф к песне под названием "Out Ta Get Me", который моментально запал мне в голову, как только я впервые услышал его — мы сыграли все в мгновение ока. Эксл вспомнил рифф, который я играл ему, когда он жил в доме моей матери, это было давным-давно: это было введение и главный рифф к "Welcome to the Jungle". Эта песня, во всяком случае, была первым реальным мотивом, который группа написала вместе. Мы сидели на репетиции в ожидании записи чего-нибудь новенького, как Экслу в голову пришел тот рифф.
"Эй, что скажешь насчет того риффа, который ты мне играл?" спросил он.
"Когда ты жил у меня?" спросил я.
"Да. Это было здорово. Давай послушаем его".
Я начал играть, и тут же Стив придумал барабанный ритм, Дафф присоединился с басовой партией, и мы играли дальше. Я развил партию: хор, соло, в то время как Эксл сочинил лирику. Дафф был связующим звеном в этой песне — он придумал дикую нервность грохочущей басовой партии, и Иззи обеспечил структуру. Примерно через три часа песня была готова. Аранжировка - фактически такая же, как и на альбоме.
Нам нужно было вступление, и я придумал его в тот день, используя цифровую
задержку на моей дешевой гитарной педали Boss. Я оправдал свои финансовые затраты на эту вещь, потому что какой бы дрянной она ни была, эта педаль обеспечила эффект напряженного эха, определяющий настроение песни, и в конечном счете положила начало для нашего дебютного альбома.
Большинство из наших самых ранних песен появилось слишком просто. "Out Ta Get Me" появилась на следующий день, еще быстрее чем "Jungle". Иззи показал рифф и основную идею песни, и его игра поразила мои уши и вдохновила меня. Все получилось так же быстро, я думаю, что даже самая сложная секция — двойная гитарная партия – была записана менее чем за двадцать минут.
Я никогда не был в группе, где сочинялась музыка, вдохновляющая меня и распространяющая флюиды. Я не могу говорить за других парней, но, учитывая скорость, с которой объединился наш творческий потенциал, предполагаю, что они чувствовали нечто подобное. Казалось, нам тогда стала доступна эта общепринятая истина и что-то типа секретного языка; это было, будто все мы уже знали наперед, что другой парень принесет на репетицию, и уже писали прекрасную партию, чтобы сыграть песню дальше. Когда все мы были в одном месте, действительно все получалось очень легко.
Мы заимствовали дерьмо у цыпочек и первоначально у нас был тот дрянной глэмовый вид, хотя более грубый. Очень быстро, тем не менее, мы стали слишком ленивыми, чтобы краситься и т.п., так что наш глэмовый период был недолгим. К тому же проблема была с одеждой, потому что мы всегда меняли подруг, и ты никогда не знаешь, какую одежду "она" будет носить. Кроме того, я не думаю, что внешность по настоящему удовлетворяла меня – я не был худым белым парнем с длинными волосами. Отказ от этой идеи сработал в итоге в наших интересах: мы были более мужественными, более традиционными, и более подлинными; более соответствовали голливудским стандартам, нежели лос-анджелесскому глэму.
Мы также были экстремальной рок-н-ролльной группой. Мы процветали, не имея собственного места, и играли каждый концерт, который нам предлагали. Каждый день мы репетировали, и быстро появлялись новые песни; мы проверяли их на непристойной публике в клубах типа Madame Wong’s West, the Troubador, и the Whisky. Независимо от того, чем мы занимались, я рассматривал каждый день как следующий шаг к исполнению желаний. По моему мнению все было просто: если мы сосредоточимся на мелочах, преодолевая незначительное препятствие, мы мгновенно доберемся из пункта A в пункт Б, независимо от расстояния.
С каждым сыгранным концертом, мы приобретали больше поклонников — и обычно несколько новых врагов. Это не имело значения; поскольку мы собирали большую толпу, было легче играть концерты. Наши фаны с самого начала, всегда были смешанной массой: у нас были панки, металлисты, наркоманы, психи, преступники со странностями, и несколько потерянных душ. Они никогда не были легко идентифицированным или измеримым товаром... на самом деле, спустя стольких лет, я все еще в недоумении от их преклонения — что мне приятно. Настоящие фаны Ганзов, я предполагаю, сродни алкоголикам; неудачники, сделавшие статус аутсайдера своей позицией.
Как только наш профиль начал расти на местном уровне, мы связались с Вики Гамильтон (Vicky Hamilton), менеджером, помогавшем Motley Crue и Poison в начале их карьеры. Вики была пятифутовой (около 180 см.) грузной платиновой блондинкой с плаксивым голосом, которая просто верила в нас и доказывала это, продвигая нас бесплатно. Мне нравилась Вики — она была очень искренней и многое сделала; она помогала мне с концертными афишами, размещала объявления в еженедельнике L.A.Weekly, и имела дело с промоуторами наших концертов. Работая рядом с ней, я мог заниматься своим делом; с ее помощью все пошло на лад.
Мы начали играть по крайней мере один раз в неделю, и поскольку наша публичность увеличилась, возникла потребность в новой одежде— трех футболок, взятого напрокат кожаного пиджака, одной пары джинсов, и одной пары кожаных штанов мне было явно недостаточно. Я решил, что должен что-то предпринять до нашего субботнего выступления в Whisky (ночной клуб Лос-Анджелеса).
У меня было недостаточно финансовых средств для крупной покупки, так что я слонялся по магазинам Голливуда в поисках какой-нибудь мелочи. В местечке под названием «Leathers and Treasures» я украл серебряно-черный concho пояс, похожий на тот, который всегда носил Джим Моррисон. Я планировал носить его с моими джинсы или с кожаными штанами (которые нашел в мусорном контейнере возле комплекса, где была прежняя квартира моей бабушки), и продолжал просматривать другие магазины. Я нашел кое-что интересное в местечке под названием «Retail Slut». Не было никакого иного способа заполучить это, и впервые в жизни, я не был уверен, что смогу украсть это — но я знал, что должен это иметь.
Большой черный цилиндр так просто не спрячешь под рубашкой, хотя за эти годы я столько крал, что кто-нибудь вряд ли мог разработать более эффективную технику, чем моя.. В любом случае, однако, я не был уверен, вдруг персонал заметит и что они сделают, или их не волнует, как я схватил цилиндр с манекена и небрежно пошел к выходу, не оглядываясь назад. Я не знаю, что это было; шляпа просто говорила со мной.
Как только я вернулся в квартиру, в которой жил в то время, понял, мои новые "покупки" отлично подходили друг другу при их соединении: я обрезал ремень, чтобы он соответствовал цилиндру и был доволен полученным результатом. Еще более я обрадовался, выяснив, что в цилиндре я мог видеть все, но никто не мог по настоящему разглядеть меня. Иногда говорят, что гитарист скрывается за своим инструментом, так или иначе, но моя шляпа добавила непостижимого комфорта. В тот момент я даже не думал, насколько это было оригинально, это было моей торговой маркой, которая стала неизменной частью моего образа.
Когда Ганзы только начинали, я работал в газетном киоске на Fairfax и Melrose. Я жил со своей подругой Ивонной с постоянно меняющимся графиком работы, пока она не устала от меня, в который раз мы расстались, и мне негде стало жить. Мой прежний менеджер в газетном киоске, Элисон, позволяла мне жить в ее гостиной комнате и платить напополам с ней арендную плату. Она была очень щедрой рэгги-цыпочкой с квартирой на Fairfax и Olympic, арендуя на ночь классы колледжа. Элисон была привлекательный, но я всегда думал, что или она была немного стара для меня или я слишком молод для нее; по любому, у нас никогда не было таких отношений. Мы прожили очень хорошо, и когда она оставила газетный киоск ради лучшей работы, мне повезло унаследовать ее положение.
Элисон всегда относилась ко мне как к симпатичному беспризорнику, которого она приютила, и я немного пытался доказать ее несправедливость. Как ее арендатор, я не занимал много места. Мое мирское имущество состояло из гитары, черного чемодана, полного журналов о роке, кассет, будильника, нескольких картин, и одежды, принадлежавшей непосредственно мне или взятой на прокат у друзей и подруг. И была моя змея, Клайд, в своей клетке.
Так или иначе, работа в газетном киоске резко закончилась летом 85-го, когда местная рок-радиостанция, KNEC, устроила вечеринку в Гриффит парке (Griffith Park), заполненном пустыми чартерными автобусами, отправляющимися от Hyatt до Sunset Strip. Я отправился туда после работы с двумя пинтами Джека Дэниелса в кармане, не отдавая себе отчет, что вряд ли открою газетный киоск в пять утра на следующий день. Это была довольно развратная летняя ночь, как я помню; люди передавали бутылки и косяки, в то время как автобус проезжал через город. Там было много местных личностей и музыкантов на борту, и когда мы добрались до парка, играла музыка, и жарилось барбекю. Трава была забита людьми.
Той ночью я был настолько пьян, что вернулся с девочкой в квартиру Элисон, и трахал ее на полу гостиной комнаты, когда Элисон пришла домой и застукала нас. Ей не надо было ничего говорить — ее выражение сказало мне, что она не слишком рада увиденному. Я не ложился спать с этой девочкой так или иначе, пока не настало время идти на работу. К тому времени, когда она оделась и ушла, я уже опаздывал и позвонил мой босс, Джейк. Я уже был в немилости, потому что использовал телефон в газетном киоске для деловых переговоров группы так часто, что он начал звонить во время моей смены, чтобы застать меня на месте, и это было проблематично. Накануне как раз было ожидание телефонного звонка, и я постоянно был возле телефона, так что Джейк в течение часа просто орал на меня. Само собой разумеется, он был просто взбешен, наезжая на меня в тот день.
"Да, Джейк, я сожалею" бормотал я, все еще находясь в подпитии, когда он позвонил во второй раз. "Я знаю, что опаздываю. Но я уже в пути".
"О, ты в пути!" спросил он.
"Да, Джейк, я скоро буду".
"Нет, ты не будешь", сказал он. "Не беспокойтесь. Не сегодня. Не завтра. Ни когда-либо"
Я помолчал минуту и выдохнул. "Вы знаете, Джейк, это вероятно хорошая идея".
В то время Дафф и Иззи все еще жили через улицу друг от друга на Orange Avenue. У Даффа был менталитет музыканта рабочего класса с рождения — до группы он в самом деле чем-то занимался, он плохо себя чувствовал без работы, даже если его деятельность была сомнительна морально. Он занимался продажей по телефону или телефонным воровством, как Вам больше нравится думать: Дафф работал продавцом в одной из таких фирм, которые обещают людям определенный приз, если они согласятся внести небольшую часть оплаты, "чтобы возместить это". У меня была подобная работа прежде, чем я устроился на фабрике часов: я звонил людям весь день, обещая им Джакузи или тропические каникулы, если они просто "подтвердят" номер своей кредитной карточки, чтобы определить свою платежеспособность. Это была противная, опасная афера и я прекратил заниматься этим за день до приезда полиции.
У Эксла и Стивена не было постоянной работы, так что они шлялись по улице, или жили за счет своих подружек. Хотя, как я помню, при случае мы с Экслом устроились вместе на работу в киномассовку. Мы были в толпе лос-анджелесской Спортивной Арены в фильме Майкла Китона под названием Touch and Go, где он играл хоккеиста. Мы не стремились попасть в кадр, поскольку нам нужна была еда и деньги, ничего при этом не делая: мы приходили утром, получали свой талон на питание, затем спали где-нибудь за трибуной, где нас никто не мог увидеть. Мы просыпались, когда звали на обед, чтобы поесть со всей толпой, затем спали, пока не наступало время отметки об уходе с работы и вручения нам чека в размере сотни долларов.
Мне нравилось работать с наименьшими усилиями настолько часто, насколько было возможно. Я абсолютно ничего не видел плохого в бесплатных ланчах и в оплате моего сна. Я ожидал нечто похожего, когда со мной связался директор по кастингу к фильму «Сид и Нэнси». Мы понятия не имели, что тот же самый ассистент режиссера в разных местах разговаривал с каждым членом GN’R по отдельности. Появившись в первый день кастинга, мы восклицали "Эй... что ты здесь делаешь?"