Глава 7. Жажда расстройства 9 страница
Одним из наших незабываемых концертов той эпохи был фестиваль на открытом воздухе под названием Уличная Сцена (Street Scene), который проходил на шести или семи сценах в центре Лос-Анджелеса, занимая несколько городских кварталов. Это было наше первое выступление, и это был 1983 год (здесь Слэш явно путает, т.к. 8 ежегодная лос-анджелесская Уличная Сцена состоялась 28 сентября 1985 г-прим. Тимофеевой Л.), и мы, как предполагалось, открывали Fear, единственную лос-анджелесскую панк-группу, которая мне действительно была интересна. Мы приехали туда на внедорожнике Дэнни и разгружали свое оборудование на специальной парковке для групп, когда заметили толпу людей, бегущих в нашу сторону. Мы продолжали разгружаться, поскольку люди пробежали мимо нас с максимально возможной скоростью — мы понятия не имели почему. Как будто появилась Годзилла, или за ними бежал парень с дробовиком. Мы не могли понять, в чем проблема, пока наконец не приблизились к сцене, и выяснили, что никакой сцены нет; фаны Fear слишком буйствовали и разнесли ее прежде, чем группа вышла.
Наш менеджер, Вики, и я блуждали по этому огромному беспорядку в попытке впихнуть нас куда-нибудь в продолжающийся концерт. Мы переходили от сцены к сцене, говорили с организаторами, искали лазейку, пока не нашли одну – сыграть после Social Distortion. Это была не лучшая идея, выступать после любимой панк-группы, но в итоге оказалось, что это был один из самых больших концертов, которые мы играли.
Аудитория была сплошные панки и все еще кровожадные после выступления Social Distortion. Мы вышли и взорвались своим сетом, и в течение первых тридцати секунд, выступление было соревнованием по плевкам между нами и первыми пятью рядами: их гребаные фаны плевали в нас, так что мы просто плевали на них обратно. Это было весело и незабываемо отвратительно: помню, я перешел на сторону Иззи и стоял рядом с ним, обмениваясь плевками с толпой, проявляя характер группы, которой мы были. Мы были очень стойки, так что независимо от того, каковы были действия толпы, мы всегда все возвращали в нее. К концу нашего выступления эта отвратительная война силы воли превратилась в гребаную забаву. Мы закончили, все в зеленой слизи, и, учитывая, что было жарко, и без рубашки был не только я, мы начали вонять. Это не имело значения, я был невозмутим: в тот момент энергия переполняла нас.
После нашего выступления Уличная Сцена была незабываема, к тому же совсем иного уровня. Эта последовательность групп предполагала, что мы открываем Poison, которые возглавляли одну из главных сцен. Это обещало быть нашим самым большим высококлассным концертом, и мы были готовы послать Poison со сцены. В конце нам даже ничего не пришлось делать: мы просто играли, и все спятили, карабкаясь по лесам и возбужденно двигая сцену взад-вперед. К тому времени, когда мы закончили, начальники пожарной охраны решили закрыть площадь. Я помню, что Poison появились внезапно во всем своем блеске, готовые начать, но не смогли. Я был весьма рад видеть их всех при полном наряде на сцене, неготовой к выступлению.
Так….возвращаясь к героину. Неделю после того дня, который мы с Иззи провели в той розовой спальне девочки их школы Fairfax High, я совершенствовал новый интерес. И я был полон решимости наслаждаться фазой медового месяца.
Ивонна была единственной, кто выразил реальное беспокойство о моем состоянии в тот момент, потому что она была совсем из другого мира. С ее точки зрения, нетрудно было заметить, что я стоял на краю пропасти. Наши отношения прекратились на некоторое время, но она позвонила мне однажды и предложила встретиться за ланчем у Мела на Сансет (at Mel's on Sunset). Я могу сказать, что она подозрительно себя вела; как только мы сели, она начала вкрадчиво спрашивать, пытаясь выяснить, где я был, в чем дело, с кем я тусовался, что я делал. Группа была уже известна, но в ее уме мы были все еще небольшой лос-анджелесской группой клуба — она не видела то, что я видел вообще. В то же самое время, Ивонна знала меня очень хорошо, и она знала, каким я был честолюбивым, так что уверен, что она знала о моих планах. Но она не могла указать, почему я был сам не свой – и что ответ был очевиден, но я не собирался говорить ей.
Помню, она высадила меня на углу Кларк и Сансет (оn the corner of Clark and Sunset) и проводила до квартиры Вики, где я все еще спал на полу. Я не оборачивался, но чувствовал, что она смотрела на меня; я чувствовал, что ей кое-что известно. Приблизительно через неделю или позже она позвонила мне туда. Она сказала, что это важно, что ее дедушка умер, и она очень расстроена, что ей надо увидеть меня. Она попросила, чтобы я тут же приехал. Будучи сострадательным бывшим другом, я долго не думал — она заехала за мной и мы отправились к ее дому, все время разговаривая о покойном. Когда мы доехали, было примерно около шести вечера, и мы вошли в ее спальню. Я как обычно плюхнулся на угол ее кровати, просто смотрел телевизор и отвечал на ее реплики. Внезапно раздался дверной звонок. "Это - вероятно моя мама", сказала она, и вышла из комнаты.
Прошло минут десять, прежде чем дверь снова открылась. В тот момент я увидел двух людей, которых не видел в этой комнате лет десять: моих родителей. Я обалдел.
Вошла Ивонна и начала кормить моих родителей своей интерпретацией того, что со мной происходит, слишком драматизируя; она был похожа на оратора из фильмов о вреде наркотиков, которые я видел в школе, или, по крайней мере, на главного персонажа специальных школьных историй, лучший друг которого выходит из под контроля. Мои родители слушали и при этом смотрели на меня, вникая в происходящее. У меня два самых либеральных родителя в мире, поэтому они не раз видели, что что-то не так - я напрягся и сразу приподнялся — они думали, что со мной все в порядке.
"Так", сказал мой папа, глядя мне в глаза, "это на самом деле правда? Ты принимаешь героин, как утверждает здесь Ивонна?"
Я не ответил ни да, ни нет. Я был напряжен, но скрывал это как только мог, потому что не было никаких явных доказательств обвинений Ивонны – я сожалел о случившемся.
"Как приятно видеть вас вдвоем в этой комнате, ребята", сказал я, усмехаясь. "Прошло столько времени".
Я подошел и поцеловал маму, и в это момент общее настроение поменялось. Внезапно Ивонна решила поменять стратегию и воссоединить семью. Я чувствовал, что она злилась, как и мои родители, и мне потребовалось следующие полчаса, чтобы переубедить их. Я соблюдал приличия, пока они были там, но через минуту после их ухода я потребовал, чтобы Ивонна отвезла меня домой. На полпути я передумал; попросил, чтобы она высадила меня возле Whisky. Я молчал всю дорогу. Несмотря на то, что я знал, она желала мне добра, мы снова не общались друг с другом долгое время.
Этот период был довольно интенсивным, так как мы сделали себе имя, одолели грязь сомнительных личностей, твердо встав на ноги, чтобы стать лучшей группой. В конечном счете, мы нашли кое кого, мы могли рассчитывать на некую Бриджит (Bridget), которая была похожа на Вики Хамильтон, но с незначительной состоятельностью. Бриджит хотела заключить с нами контракт, но мы никогда ни с кем не подписывались, так что она просто «работала с нами». Бриджит управляла группой под названием Jetboy из Сан-Франциско, они были довольно популярны в клубных кругах, так что мы арендовали фургон и ездили с ними, открывая их выступления. Мы останавливались в их доме на нескольких дней и создавали впечатление действующей группы, с квартирой и настоящим тур-администратором. Они играли концерты постоянно, и хотя мы особо не вникали, мы уважали их профессионализм.
Самый крутой парень в группе, безусловно, был их басист, Тодд Крю (Todd Crew), ставший одним из моих лучших друзей и другом группы в течение многих лет, к великому огорчению его коллег. У Тодда был отличный стиль: он был ростом почти шесть футов (более двух метров), с длинными беспорядочно торчащими каштановыми волосами. На его лице было постоянное выражение озабоченности, обе руки полностью покрыты татуировками, и он всегда носил различные кожаные жилеты, дырявые синие джинсы, заправленные в потрепанные ковбойские сапоги, и постоянно с сигаретой во рту. Тодд выделялся из своей группы, потому что он был классическим рокенрольщиком, в то время как остальные в Jetboys были типичными глэм-позерами. У певца был зеленый ирокез, хотя, благодаря этому они не были так явно похожими на Poison.
Это было великое путешествие для нас; у нас был замечательный концерт в клубе под названием Stone, а сосед по комнате Тодда был коллекционером рептилий, так что я был всецело увлечен. Я действительно завидовал его коллекции: у него были змеи, группа экзотических ящериц - варанов, и множество крокодилов. В той поездке мы увидели все, что было возможно, и поняли, что это нам доступно. Возвращение домой был также незабываемо. Мы в нашем арендованном фургоне, пили и играли на акустических гитарах в своем арендованном фургоне, когда я набренчал вступление к тому, что стало потом «Paradise City». Дафф и Иззи подхватили мотив и начали его играть, в то время как я придумал изменения аккорда. Я начал напевать мелодию и многократно проигрывать ее. Тогда вступил Эксл.
"Заберите меня в райский город..."
Я продолжал играть и наспех сымпровизировал лирику.
"Где зеленая трава и симпатичные девчонки”, пел я. Мне казалось это веселым.
"Заберите меня в райский город", снова запел Эксл.
"Где толстые девочки с большими сиськами!" кричал я.
"Возьмите... меня... домой!" пел Эксл.
Было решено, что «зеленая трава» звучит немного лучше, и хотя я предпочитал свой вариант «с большими сиськами», меня отвергли. Я подробно изложил основную структуру песни, так как все импровизировали с лирикой по очереди, как будто мы отправлялись автобусом к летнему рок-н-ролльному лагерю, что, по моему мнению, так и было, учитывая показавшиеся горизонты Лос-Анджелеса. После того, как справились с припевом, я вступил с большим тяжелым риффом, приведя песню к логическому завершению. И в это мгновение "Paradise City" стала моей любимой песней Guns N’Roses. Так необычно счастливо и весело, насколько всё это применимо к "Guns N' Roses", это явно двинулось по тому пути; и это был своего рода определённый опыт.
Наш новый менеджер Бриджит помогла нам c успехом перейти на следующий уровень, по крайней мере, в пределах границ лос-анджелесских клубов. Тот концерт в Сан-Франциско, помог вызвать немного слухов, потому что факт, что мы умели играть, начал быстро распространяться; у нас появились фаны. Позже мы могли придирчиво выбирать концерты, потому времена маленьких выступлений прошли. О нашей группе стали говорить в Лос-Анджелесе, в то же время появился интерес от лейблов. Слухи распространялись так быстро, когда Том Зутот (Tom Zutaut) из звукозаписывающей студии Геффен (Geffen Records) впервые увидел нашу игру в Трубадуре, он преднамеренно уехал после двух песен, говоря любому из A&R, встречавшемуся на пути, что мы молокососы, потому что он намеревался подписать нас немедленно.
Том стал легендой после подписания Motley Crue - он был парнем, отслеживающим весь репертуар в индустрии, потому что благодаря своему инстинкту он находил обычно золото в грязи Сансет. В то время мы играли в Трубадуре, Том прошел за кулисы и представился, и я помню, вся группа думала, что он был единственным агентом по репертуару A&R из всех, кто заслужил нашего уважения, потому что его заслуги говорили сами за себя. Его энтузиазм был настолько реален; он сказал нам, что мы были лучшей группой со времен AC/DC, и когда он говорил о нашей музыке, было видно, что он искренне относился к песням, чем кто-либо. За все время у нас были взлеты и падения, но Том все еще знает, как меня привлечь; ему достаточно сказать: "я не видел рок-группу круче с тех пор, как впервые увидел твоих парней". Было кое-что особо искреннее в Томе той ночью в раздевалке, и хотя мы в тот момент ничего ему не сказали, у нас не было никакого намерения заключать контракт с кем-либо еще.
Том пытался обмануть конкуренцию, но не получилось; слухи о том, что он заинтересовался нами, распространялись повсюду, и внезапно другие лейблы в городе пытались связаться с нами. Бриджит была отчасти все еще нашим менеджером, но так как у Вики Хамильтон было намного больше связей в Л.А., все представители A&R звонили ей, ища с нами встречи. И этого было достаточно, чтобы возобновить наши отношения с Вики.
Это было замечательное время: мы наслаждались множеством бесплатных обедов, напитками, и всем остальным, что мы могли получить от крупных лейблов перед подписанием. В течение следующих двух месяцев за нами ухаживали Chrysalis, Elektra, Warner Bros., и несколько других компаний. Мы ездили в эти хорошие рестораны и заказывали эти экстравагантные фирменные обеды, затем сидели там и просто играли в игру. Единственная вещь, о которой мы могли договориться, наше обязательство о повторной встрече на обед, чтобы обсудить вещи далее прежде, чем мы согласимся на что-либо.
Прошло много дней, прежде чем мы решили снизойти до встречи с Дэвидом Геффеном (David Geffen) и Эдом Розенблаттом (Ed Rosenblatt) и подписаться с Геффен Рекордс. Все время наших переговоров я сидел и смотрел на Дэвида, которого не видел с тех пор, как мне было лет восемь, вспоминая те времена, когда я ходил взад вперед по его офису с моим папой, закончившим свой арт-проект, и задавался вопросом, имеет ли Дэвид какое-либо представление, кто я такой. Конечно же, он не вспомнил меня, как позже выяснила моя мама. Я улучил момент, чтобы посетить ванную в Geffen, стены которой, как я помнил со времен своего детства, были коллажом хиппи, очень мило сделанном в стиле шестидесятых, с иллюстрациями старых рок-журналов. Я был счастлив увидеть, что ничего не изменилось.
Переговоры были быстрыми: мы потребовали шестизначную сумму, что, между прочим, было неслыханной наглостью для нового, неизвестного артиста в 1986 году. Они согласились; Вики Гамильтон была исполняющей обязанности нашего управляющего, так что она свела нас с Питером Патерно (Peter Paterno), который стал поверенным группы. Питер составил наши контракты и дело было сделано.
Так Guns N’Roses были наконец подписаны, но как только это случилось, наш новый лейбл не хотел, чтобы мы играли концерты дальше. Они хотели, чтобы мы залегли на дно, окружили себя тайной, и привели наш бизнес в порядок: они настояли, чтобы мы нашли реального менеджера, и продюсера, и сосредоточились на записи альбома. Они хотели, чтобы мы жили за счет аванса и не отвлекались на еженедельные выступления, пока не предпримем необходимые следующие шаги. Они не понимали то, что знал любой из нас, регулировать нашу свободу при помощи денежных ресурсов было плохой идеей; они были санкционированием степени свободы, с чем мы не были знакомы. Из всех нас я больше всех опасался отсутствия любых концертов. Мы просто собирались бездельничать, прожигая тысячу долларов? Это не могло хорошо закончиться. Пятеро из нас решительно намеревались распорядиться бюджетом, который обнаружился в наших карманах тем утром; с нашим авансом в руках и звукозаписывающим лейблом за нашей спиной, все было возможно. Оглядываясь назад снова и снова, мы все понимали, что худшее, что случалось с этой группой, это безделье и безденежье.
Глава 7. Жажда расстройства
Беспокойство – это периодический катализатор; оно может заставить тебя действовать или уговорить сдаться, а иногда может сделать выбор за тебя. Моя беспокойная натура, из-за которой я и получил свое прозвище, позволила найти себя в последующих переживаниях, последующих выступлениях, а также позволяет быть на вершине так долго, сколько я себя помню. Но это не та вещь, которая занимает все выходные.
До того, как Ганзы подписали первый контракт, у меня не было работы и я жил в заблеванном гараже, прекрасном, как южно-американская тюрьма. Вся моя энергия день за днем уходила на обеспечение существования и работу на раскрутку группы, выступавшей всего лишь однажды. Когда Ганзы подписали контракт, мне не приходилось заботиться о деньгах, еде или жилье. Такое незначительное восприятие стабильности было мне чуждо, я не заботился о приобретении каких-либо атрибутов нормальной жизни, поэтому все проклинал, когда пытался казаться состоятельным.
По контракту нам обещали что-то около $250 000, а наш аванс составлял почти $37 000, из которых мне причиталось примерно $7 500. Я перевел их в дорожные чеки American Express, которые, благодаря проблемам с Налоговым управлением США, хранил в правом переднем кармане джинсов. У меня был выбор: копить деньги или тратить их на необходимые вещи, но я не купил себе новую гитару или что-то еще. Все, что мне заплатили, я потратил на героин. Каждый из нас прошел через это прежде чем мы поняли, чем хотим заниматься на самом деле. В то время, когда нам было необходимо убежать от наших инстинктов, такого не было: когда мы собирались кого-нибудь отчитать, все то же беспокойство, поддерживающее наш успех, угрожало разрушить все вокруг.
В нашем лагере всем было понятно, что на этом этапе Вики Гамильтон (Vicky Hamilton) не собиралась становиться менеджером одной нашей операции. То было время для создания настоящей команды: Джо (Joe) был свободным техником, а Дэни (Danny) – нарко-приятелем (с которым я продолжал тусоваться в том же объеме в течение нескольких лет), но должность менеджера оставалась вакантной. Мы не были рады переменам, но нам пришлось их принять. Это было окончанием эпохи; мы больше не были оборванцами без гроша в кармане, теперь мы были оборванцами с корпоративной поддержкой.
Том Зутот (Tom Zutaut) организовал несколько встреч с потенциальными менеджерами, первыми из которых были Клифф Бернштайн (Cliff Bernstein) и Питер Менш (Peter Mensch) из Q Prime, менеджеры Metallica, Def Leppard и других, в том числе и современных, артистов. Я пришел в офис Тома, но они опаздывали, поэтому, ожидая их, я уснул в кресле Тома. Не уверен, проснулся ли я к записи или нет. Все, что я помню – это то, что встреча прошла ужасно.
“У Guns N’Roses нет даже музыкального звучания, чтобы быть группой, которую мы могли бы представлять», - кажется так сказал кто-то из них.
Ошарашенный этим, я сел. «Да?» - промямлил я.
В общем, я безропотно принял оскорбление, потому что на самом деле проявил покорность и это был конец всему. Я не мог ничего сказать, но мое лицо выражало презрение или по крайней мере немного скептического смущения
«Ты знаешь, какие соло ты играешь?», - спросил другой.
«Конечно», - промямлил я.
«Они звучат для меня как шум, а если ты слышал Metallica, то вот они играют очень мелодично».
«Ладно», - сказал я. «Что ты еще скажешь, Джек?» - подумал я про себя.
Том постоянно делал все возможное, чтобы разрядить обстановку, соглашаясь с комментариями, полагая, что лучше согласиться, чем ссориться.
«Ну, парни, на демо-версии музыка плохо представлена», - сказал он. «Вам надо услышать песни в должной обработке».
Том, как и я, отлично знал, что на демо музыка представлена наилучшим образом – те ребята, как и многие другие, даже не слушали ее. Конечно, они упустили ее и сожалели об этом. Все, кому Том представлял нас, в то время прошли мимо, а потом жалели об этом – в конце концов, таких набралось немало.
В то время Иззи продолжал жить в своей прежней квартире, а Дафф стал жить со своей венгерской подружкой, Катериной (на которой он позже женился) в квартире на Голливудском Бульваре (Hollywood Boulevard), случайно оказавшись соседом Слая Стоуна (Sly Stone). Можно сказать, что у них с Даффом сложились сложные соседские отношения: обычно Слай без приглашения заваливался к Даффу домой, чтобы покурить в одиночку фенциклидин, крэк или их оба сразу, в ванной Даффа, а потом сразу же уходил. Это не укладывалось в наших гребаных умах. Вероятно, он всегда так делал, но многие из нас не замечали этого, потому что мы никогда по-настоящему не тусовались дома у Даффа – его подружке не нравилось, когда в гостиной сидела толпа разных чуваков. Но я обычно встречался с Даффом до репетиции, поэтому был единственным свидетелем того безобразия.
Раздался стук в дверь, Дафф открыл, на пороге стоял Слай.
«Привет, чувак», - пробормотал он, так как никогда не мог запомнить имени Даффа. «Ты не возражаешь, если я воспользуюсь твоей ванной?»
«Да, конечно», - сказал Дафф.
А потом было вот что. Дафф рассказал, что Слай может пробыть там от нескольких минут до нескольких часов.
Дафф познакомился с ним и с Вестом Аркином (West Arkeen) в то время, когда он жил в том небоскребе. Насколько я знаю, это единственное место его относительно регулярного жительства после раздолбанного El Camino. Думаю, в то время он парковался во дворе дома Даффа, поэтому жил в пристройке этого небоскреба. Дафф познакомил меня с ним, а потом он стал другом группы, причем поначалу он больше дружил с Экслом, чем со мной или кем-то еще из нас. В то время я особенно настороженно относился к встречам с новыми людьми, потому что всевозможные подонки начали крутиться вокруг нас, вот и был недружелюбен по отношению к новичкам. Для меня очень многое значит довериться кому-нибудь, поэтому я подружился с Вестом только спустя некоторое время.
Вест был гитаристом из Сан-Диего и королем всех вечеринок, он стал более опытным музыкантом по сравнению с его друзьями по группе: он даже был соавтором нескольких наших песен. Например, “It’s So Easy” и “Yesterdays” написали они с Даффом, а “Bad Obsession” и “The Garden” – с Экслом. Дафф и Вест вместе тусовались и писали песни, иногда к ним присоединялся и я, но отношения между Вестом и Экслом стали очень натянутыми. Добавлю, что, работая с Ганзами, он также был соавтором текстов песен сольных проектов Даффа и Иззи, а каждый из нас в конце 90-х внес вклад в его проект The Outpatience, незадолго до того, как он умер от передозировки.
Вест любил выпить и хорошо провести время, поэтому нам с ним было легко. Он принадлежал к тому типу людей, которые сохраняют свою натуру, наполняя ее собственным бытием, и даже если вы ему не нравитесь, он все равно хорошо обращается с вами; возможно, поэтому, в конце концов, он меня переиграл. К счастью или к горю, но Вест подсадил нас на то, что раньше называлось спидами (speed), а сейчас – метамфетамином. Спиды были его коньком, у него всегда было много этой дряни, потому что ее ему привозили напрямую из Сан-Диего, и все его знакомые подсаживались на нее.
В конце концов, он накопил денег, чтобы вскладчину снимать прелестный домик на Голливудских Холмах, который состоял из трех домов и современной террасы, укрытой в деревьях. Он жил вместе с «Лаури» (“Laurie”) и «Патрисией» (“Patricia”), двумя наркоманками, которые были весьма привлекательными, когда не были под кайфом. Иногда Лаури находила работу в киноиндустрии и водила отличный джип Suzuki, в то время как Патрисия никогда в жизни даже не искала работу, но всегда выглядела обеспеченной деньгами. Я никогда не забивал голову тем, как им удается сохранять внешние признаки нормальной жизни с домом, счетом в банке и всем остальным – они всегда были несдержанными из-за употребления спидов. Тогда я очень мало знал о спидах.
Обычно я принимал наркотики везде, где только мог, но с тех пор как Вест стал для нас близким, не мог понять только одной вещи, а именно: откуда у него появлялись деньги. Несмотря на то, что он сводил нас с ума, он стал единственным настоящим другом нашей группы во всем мире. Он был единственным, к кому каждый из нас мог обратиться, если нам что-нибудь требовалось; в течение многих лет он оставался единственным, кому мы могли доверять.
Как только мы получили аванс, мы подумали о коллективном решении одной практической проблемы: аренде квартиры. Нам отказали почти все агентства недвижимости, в которые мы обращались, потому что мы не могли уплатить хороший залог – или заплатить полностью. Наконец, мы нашли подходящее место на юго-восточном углу La Cienega и Fountain; квартиру на первом этаже с двумя спальнями и двумя ванными комнатами. Мы хотели создать там домашнюю обстановку, поэтому арендовали немного мебели – две кровати и кухонный гарнитур. Мы дополнили декор диваном, который нашли на аллее за домом, и телевизором, который мама Стивена подарила нашей компании. А еще она готовила нам еду, когда мы только переехали туда. Это было время, когда у нас всегда была еда – возможно, так продолжалось около недели, и если бы вы открыли наш холодильник, то поняли бы, что здесь живут люди.
Стив и Иззи жили в одной комнате, а Эксл и я – в другой, эта квартира до сих пор находится там; я постоянно проезжаю мимо нее, мимо огромного небоскребе с большим, возвышающимся над перекрестком, окном на первом этаже. Когда мы только сняли ее, Иззи продолжал жить со своей подругой Дейзи (Dezi) на Orange Avenue, а Дафф с Катериной – на Голливудском Бульваре, но общие интересы вынудили Иззи большую часть своего времени проводить в нашей съемной квартире. После нескольких домашних размолвок он полностью переехал к нам.
Для меня наша квартира была самой лучшей; я даже смог забрать своего удава Клайда (Clyde) от Ивонны. К сожалению, переезд из нашего гаража в определенно лучшую квартиру не оградил нас от неуплаты; нас выселили через три месяца, за которые мы заплатили – мы никогда не сохраняли свои банковские счета. Они не работали так, как планировалось, но тем не менее, находясь в этом месте, мы, в большей или меньшей степени стали организованной группой.
Все было замечательно до тех пор, пока, как я уже сказал, нас не выселили. У нас было мало денег, поэтому я старался быть экономным, закупаясь в вонючих магазинчиках, растягивая продукты на как можно долгое время. Но несмотря на мои старания, наша квартира превратилась в публичный дом: мы шатались по всему Восточному Лос-Анджелесу и это было похоже на бесконечный уличный праздник. Однажды ночью пришел Марк Мансфилд (Mark Mansfield) и независимо друг от друга мы стали наркоманами, так что встреча была великолепной. Он работал с техасской группой Tex и the Horseheads, которые также полностью находились под влиянием наркотиков, поэтому мы все тусовались в нашей квартире. До этого я употреблял наркотики, чтобы успевать быть и здесь, и там, но так не могло продолжаться вечно. Конечно, в то время, у меня были деньги на повседневные нужды, я был влюблен в наркотики, даже в те, которых не знал, и меня не заботило, как они действовали на мой организм.
Лейбл снял для нас помещение для репетиций в Dean Chamberlain в Голливуде, где успешно репетировали Jane’s Addiction. Мы приезжали туда каждый день в два – три часа дня и играли около четырех часов. Это была маленькая комнатка, восемь на двадцать футов (около 2,4 на 6 м – прим. Nusha), очень узкая и длинная, освещаемая противными яркими, больничными, люминесцентными лампочками. В основном оно напоминало репетиции в 7-Eleven.
По иронии судьбы, первой песней, над которой мы там работали, была “Mr. Brownstone”, песня, сочиненная под действием назойливого света. Как-то ночью Иззи со своей девушкой Дейзи сидели у себя дома, когда мы пришли к ним. У них был небольшой кухонный гарнитур, на котором мы сидели и готовили какую-то еду, а потом мы начали джемовать. Мы, как и все наркоманы, жаловались на наших дилеров, на свою долбанную наркоманскую жизнь, и в это время родилась песня. Вообще, она описывает один день из жизни каждого из нас в то время. У Иззи была крутая идея, он придумал рифф, а мы начали сочинять текст. Дейзи считает себя соавтором песни, поэтому ее имя указано на пластинке, а, может быть, оно случайно там оказалось. Когда мы полностью сочинили ее, мы написали слова на пакете для бутербродов. Потом мы пошли в квартиру на Fountain и сыграли ее Экслу, а он переписал текст, не дожидаясь того, как вся группа поработает над ним на следующей репетиции. Обычно Эксл из простенькой мелодии Иззи делал нечто фантастическое; эта песня – один из многочисленных примеров.
Том Зутот энергично искал нам продюсера, чтобы направить нас на путь записи – а он знал, каким длинным мог быть этот путь. Первым кандидатом, которого он к нам привел, был Том Верман (Tom Werman); черт возьми, он был большим знатоком в этом деле. Совсем недавно Верман продюсировал Shout at the Devil у Motley Crue, распроданный несколькими миллионами в 1985 году, а до этого он сделал себе имя, продюсируя Cheap Trick, Теда Ньюджента (Ted Nugent) и Молли Хатчер (Molly Hatcher). Верман продолжал работать с Poison, Twisted Sister, L. A. Guns, Stryper, Krokus и Dokken – в основном он интересовался металлом 80-х.
Но он не взялся за нас. Мы никогда не могли вовремя прийти на встречу с ним. Поэтому он пришел к нам на репетиционную базу в тот момент, когда мы играли “Mr. Brownstone” так громко, как будто бы взлетал реактивный самолет. У нас с Иззи были фирменные усилители Mesa Boogie, а я играл на новой гитаре: это был Лес Пол, принадлежавший Стиву Хантеру (Steve Hunter), блюзовому гитаристу семидесятых. Я обменял на него свой DC Rich в магазине Альберта и Гоуи Хаберманов (Albert and Howie Huberman’s place) Guitars R Us. Этот магазин был спасением для всех музыкантов Лос-Анджелесса, не имевших возможности ходить в Guitar Center; он был ломбардом музыкантов. Там я избавлялся от всего своего старого барахла и покупал новые инструменты. Или, когда заканчивались деньги, я закладывал инструменты для того, чтобы получить наличные на очередную дозу.
В любом случае, когда неожиданно вошел Верман мы играли “Mr. Brownstone” очень громко и грубо. Он пришел вместе с помощником, остановился в дверном проеме, потом развернулся и ушел. Мы закончили песню, я подошел к двери и увидел, что они ушли, причем на улице уже никого не было.