СМЕРТЬ А. И. ЧЕХОВА И ЕГО ПОСМЕРТНАЯ ЖИЗНЬ 22 страница
КОЛЧАН
Вот говорят: «Простить бы...» Но не только,
Я думаю, простить: важней — помочь!
Пусть сказанное слово будет горько,
Лишь угадать бы и сказать точь-в-точь:
Точь-в-точь, что надо. Это хирургия.
Стрела остра, и кровь блеснет струей,
А стрелы те — правдивые, нагие
Слова твои: пусть будет кровь — не гной.
Будь прям и смел с другими и с собою:
Никто не умирал от этих ран.
Ты мирный человек, но за спиною
Учись носить спасительный колчан!
РОДИНА
Вешний ветер тихо веял,
Тучку мимо проносил...
Кто сберег и возлелеял,
Силы дал и сил просил?
Это верная, родная,
Неотрывная земля!
По тебе, в годах шагая,
Мерил я твои поля.
Я с косой ходил по лугу,
Правил плугом борозду,
И подтягивал подпругу,
И натягивал узду.
Чуть весна, опять к опушке —
Слушать говор вешних птиц,
А в руках уж, верно, Пушкин —
Пенье дорогих страниц!
Духа кто не угасила?
Кто на сердце процвела?
Родина: и сил просила,
Родина: и сил дала!
МАЛЕЕВКА
На дне оврага спелая малина,
Ольху обвил кудрявый дымный хмель,
Передосенняя меж листьев паутина
И летний золотой жужжащий шмель.
Так и в душе осенняя прохлада,
Но теплым вечером еще звучит свирель,
И об руку — задумчивая Лада
И — все шутник — седоволосый Лель.
У ОКНА
Там обожженные поля,
Там вытоптанные луга,
Там обнаженная земля —
Земля моя пуста, нага.
Я здесь на дерево гляжу:
Покровы содрала зима,
Один скелет... какая жуть!
Не смерть ли то глядит сама?
Но знаю: прибывает день,
Но слышу соков тайный ход...
Весна, листвой его одень!
Весна, вперед! Весна, в поход!
Так зацветут и там луга,
Заколосятся вновь поля, —
Как молодой весны загар —
Воскреснешь ты, моя земля!
СМЕРТЬ УЗКА
О, как же смерть узка! Хочу разлиться шире:
В дыханье воздуха, и света, и тепла,
Чтоб пело, плыло все в моем подлунном мире
И чтоб душа, не отцветав, жила.
Достоин ли мой стих сей участи желанной,
Дано ль ему дышать в дыханье мировом,
Иль затеряется в голубизне пространной,
Или уснет забвенным мертвым сном?
Мой голос и напев даны природой русской,
А мудрости душа училась у любви,
Не оттого ли смерть и кажется мне узкой?
Сердечное тепло мое, живи!
ЗВЕЗДА
Ночь, и луна, и зыбкого тумана
То здесь, то там заблудшие стада —
Все ото явь, не сон и не нирвана:
Горит меж облаков моя звезда.
И с ней — совсем как с совестью своею,
В дыхании нелицемерных гор,
Лишь только почь прохладою повеет,
Я завожу неспешный разговор.
И колыбель, и розовое детство,
Причудливую юность и стихи,
II что свое, что получил в наследство.
И чистоту, и разума грехи, —
Ты освещала все своим сияньем,
Звезда души — родимая звезда!
Но был ли сердцем я с тобой слиянным
На всех путях моих — везде, всегда?
Порою тучи небо закрывали,
Не зная сам о чем, я тосковал,
Писал себе я новые скрижали,
А старые, как сон, позабывал.
Пусть сон и явь нам суждены природой —
В противоречьях трудного пути,
Преодолев мучительные роды,
Себя найди и правдой зацвети!
РОДНОЕ
Сколько рек, и ручьев, и журчанья
На родимой на нашей земле,
Под луной голубого молчанья,
Щебетанья в предутренней мгле!
Полны вольного чувства просторы
И раздумчивой мысли леса,
Звезды смотрятся в очи-озера,
Где плывут облаков паруса.
Так от самой моей колыбели
До укутанных в иней волос
Голоса мне родимые пели,
И дымилось сияние рос.
Никли хмеля зеленые косы,
И светло трепетали кусты,
Земляникой горели откосы,
Улыбалась мне, родина, ты!
Сколько сказок прослушано мною,
Сколько песен струится в груди,
Простотою и мощью какою
Дышишь ты—позади... впереди!
Впереди — ибо верю и знаю,
Что, бессмертная, ты не умрешь,
И опять вся от края до края —
На века — зацветешь, запоешь!
У ГРИБОЕДОВА
Кипарис у чугунной решетки,
Церковь древняя в сером плаще,
Щебетанье пичуги залетной,
Солнца луч на могильном плюще.
Здесь того приютили как сына,
Кто умел и любить и страдать,
Не умея давать вполовину,
Но умея все сразу отдать.
ДОМИК
Видит: домик в три окошка,
Слякоть, грязь на мостовой...
Стукнул в раму: – Хоть немножко
Дай попить... Да чуть постой!
От других бойцов он слышал:
— Выше, ниже — не ходи.
Домик — вон, под узкой крышей,
Постучи и погоди —
Выглянут, дадут, приветят —
Люди там! — И вот она
В предвечернем полусвете
Появилась у окна.
И сама заговорила —
Свежесть, словно от реки;
Будто сумрак озарила
Мановением руки.
Как прибавил это слово:
«Чуть постой!» — и сам не знал...
Столько нежного, простого
Этим словом он сказал.
И вода желанней вдвое:
Хорошо на свете жить,
Коли сердце ключевое
Так умеет напоить!
Постояли, поболтали...
Тишина; зардел закат;
Ветер набежал из дали;
Думы тихо шелестят.
— Что ж, прощай! Опять дорога,
И сурова и строга...
Подышал с тобой немного,
Да навек ты дорога!
КАК ЖЕНИЛСЯ
Как женился? Да что ж, погоди, расскажу,
Я такой человек по натуре своей:
Корю всякому зверю — хоть кошке, ежу,
Ну, а женщине — верить ли? Дай погожу...
И однако ж, товарищ, доверился ей.
Так бывает на свете: другие глядят,
Мимоходом промолвят: «Да так, ничего...»
А тебе и движения все говорят,
И ресница как дрогнет, расчесан как ряд...
— Что ты так поглядела? — И слышу: — Кого?
Да: не «что», а «кого» говорит наш Урал.
Так спросила... еще поглядела... молчит.
Ты когда-нибудь, брат, на Урале бывал?
Самоцветов в ладонь никогда не бирал?
Заслонилась вопросом: как яшмовый щит!
Шла дорога в лесу. Теплым запахом хвой,
Солнцем, щебетом птиц все вокруг залито.
Я иду, и как будто уж сам я не свой,
И смеюсь, и чего-то робею... — Постой,
Дай вязанку тебе донесу! — А пошто?
И взглянула: взаправду ль?.. И снова молчит.
Не вязанку, а взял бы ее самое!
Горных наших озер ты видал малахит?
Не видал, в малахите как солнце горит?
Все бы ты увидал, поглядев па нее!
Что поделаешь тут? И сказал, как умел,
Все сказал шепотком: как люблю горячо,
Что давно повстречать я такую хотел...
Никогда, понимаешь, я не был так смел.
Отвечала, потупив глаза: — Ну так чо?
Так-то, видишь ли, вот и случилось со мной,
Это надобно сердцем, браток, понимать...
А теперь до свиданья, пора и домой.
Я, товарищ, доволен уральской судьбой:
Дома ждет пе дождется — ребят моих мать!
В ГОД ВОЙНЫ
Свежесть ручья в колыхании пушкинской строчки;
Смежная скатерть у Фета в берез оторочке;
Тютчевский полдень в грозу, и просторы глухие —
Блоком воспетые — многострадальной России;
Музыки Глинки прохладные, чистые звуки —
Над клавесином склоненные девушек руки;
Лермонтов — звездного неба в воде отраженье,
Мерного лебедя в том отраженье движенье;
Сеном душистым с орловских полянок провеяв,
Лиза Калитина входит, и с нею Тургенев;
Лиза одна, и все кончено, к небу молитва;
А у Толстого в «Войне» — Бородинская битва;
«Мир» у Толстого, и сколько чудесно-простого —
И Каратаев, и пляска Наташи Ростовой;
Вот и в Михайловском — пушкинский лес и поляны;
Слышу Чайковского голос и голос Татьяны;
Осень, и гроздья рябины, и гранки орехов,
В Мелихове на крылечке задумчивый Чехов...
Ночью не спится, забудешься, утро разбудит:
Все это было, и есть, а вовеки пребудет!
СТРОГОЕ СЛОВО
Не все, мой друг, дозволено любви;
Когда любовь потребует худого,
Сих чар беги и одинок живи:
Лишь тем себя ты обретаешь снова.
Храни свой свет, дабы заре взглянуть –
Сестре небес, — как равной, очи в очи:
Зарей начать и кончить жизни путь,
Не зная днем соблазнов темной ночи.
Велению души не прекословь,
О прошлых днях напрасно не жалея:
Сильнее смерти, говорят, любовь,
Но и любви ты можешь быть сильнее!
ТОПКА ПЕЧКИ
В КАМЕНСКЕ-УРАЛЬСКОМ
Что бы ни делал ты, делай внимательно.
Вот я — писатель, и я — истопник.
Печку топить — как рассказ занимательный:
К печке приник я, и в топку я вник.
С вечера надо поленья подсушивать,
А для растопки содрать бересту:
Любо тогда огонечки послушивать,
Как затрещат язычки в высоту.
Если с расчетом положены, правильно,
Дружным огнем загорятся дрова,
Будут чадить, коли клали их завалью:
Не истопник — кто поспешно совал!
Ходы заранее делай для воздуха,
Чтоб пронизало огнем их насквозь,
Запламенеет береза без роздыха:
Станет единым, что клалося врозь.
Позже на эти горящие ярусы,
Чтобы сровнять их — да, да, в толщине
Чурки подбрасывай с медленной паузой,
Так поровней догорят на огне.
Всякая мелочь, подробность, как в повести,
Коль согласованы будут тобой,
Скажешь домашним приятные новости.
Дело покончив со вьюжной, с трубой:
— Троньте-ка печь! Осторожнее пальчики...
Каменск-Уральский морозен, друзья, —
Летом дохните — как в солнечном Нальчике:
Печку топил (ну, и с гордостью) — я!
МЕЛОДИЯ
Жизнь коротка, как звук мелодии.
Так что ж, и в миг сумей вложить
Всю полноту: «Живу в народе я,
II с ним меня пе разлучить!»
И если суждено доподлинно
Народной думою дохнуть,
Тебя, как мать, обнимет родина»
А с ней в веках — бессмертен путь.
ТРУД
Помимо мастерства, и знания, и силы
Есть вдохновение труда.
Так музыкой звучат на лесопилке пилы
И звонкая ноет руда.
И у поэта так: помимо вдохновенья,
Взлетающего на крылах,
В самом горенье ждут, как дорогие звенья,
Забота, труд — с пером в руках.
Черновики стихов исчерчены порою,
Как пашня под весенний сев,
Но слышит пахарь сам: над чистой бороздою
Как чисто прозвучал напев!
СТАРОЕ ДЕРЕВО
Сновиденья, как тучки, нависли,
Сонный мир озаряем звездой,
Но, как птицы, бессонные мысли
За ночь вьют, завивают гнездо.
И чем дерево старше, тем гуще
Тех извилин-ветвей переплет,
А как утро — из чащи, из кущи
Птицы в мир совершают полет.
И уж это не мнится, не снится,
Это радость моя наяву,
Это мысли слетают, как птицы,
И я людям пою: я живу!
ПОБЕДЫ ВЕСТЬ
Нет, ветру не завяжешь рта,
И рабством не замуровать
Ни песню, ни разбег листа:
Неуловима и проста
Свобода — песня ей под стать!
Всегда в движении: то здесь,
То зазвучит чрез тьму веков!
И, скорбный мир объемля весь,
Не есть ли песнь победы — весть
Освобожденья от оков?
НАЕДИНЕ С СОБОЙ
Один на ветке обнаженной
Трепещет запоздалый лист.
А. Пушкин
Береза бело-золотая,
Склоняя ветви с высоты,
Весенний ветр воспоминая,
Роняет поздние листы.
И это гибкое движенье
Уже немолодых ветвей
Не есть ли образ, отраженье
Души притихнувшей моей?
Не умиляясь, не горюя.
Дышу и жду, когда в поток
Бегущей жизни оброню я
Последний пушкинский листок.
КОГДА, КАК ПАХАРЬ
Когда, как пахарь, пажитями «Слова»
Я вновь бреду, и вот вдыхаю снова
Бессмертный запах девственной земли
И новые на грудь колосья мне легли, —
Созревшее зерно опять в полях я сею...
Так с Древней Русью сам — я сердцем молодею.
СИРЕНЬ
Бывает так: почти зима,
Но вдруг кувшин тепла прольется.
Сирень — весною встрепенется,
И вот снежком — цветет сама.
Тепло с прохладой сочетая
И седину с улыбкой уст,
Вот так и я — как этот куст:
Как смесь и декабря и мая.
МГНОВЕНИЕ
Такая тишина, что лист но шелохнется
И капелька дождя с ветвей не упадет,
И только сердце потаенно бьется
Да время в тишине неслышное — идет!
ТОПОЛЯ
И словно вижу блеск канала,
А рядом вспаханы поля;
Еще и солнце не вставало,
Зарею дышат тополя.
Привольно им на новоселье:
Храня тепло рабочих рук,
Припоминают и веселье,
И мирных песен светлый звук.
От жизни отставать не нужно
И им самим... И вот в эфир
Ветвями голосуют дружно:
«И мы за мир!
Мы сами — мир!»
САМОЛЕТ «АЛЕКСАНДР ПУШКИН»
По-прежнему — да, за Уралом война,
По-прежнему — в муках родная страна...
И мысли, и сердце, и чувства все — там!
Но что же я здесь моей родине дам?
И помню, как если бы было вчера,
Седою уральской зимой вечера —
О Пушкине чтенье и устный рассказ,
Слежу выраженье внимательных глаз,
А сам говорю за заводским столом,
Как если бы стал за рабочим станком:
Звено за звеном, за деталью деталь...
Послушна руке вороненая сталь!
Так, русские, мы и наш русский поэт,
Чьей музы не гаснет пленительный свет,
Победный предчувствуя вольный полет,
Совместно сковали ему самолет.
ГЛАЗА В ГЛАЗА
Когда не знаешь, как сказать
То сокровенное, что бьется
В душе, в груди, а вот назвать
Словам обычным не дается, —
Тогда взгляни — глаза в глаза:
Там времена, и там пространства,
Луч солнца, неба бирюза,
И чувств живое постоянство.
ЛЕКАРСТВО ОТ ЛЮБВИ
(Из Овидия)
Воспоминания любовь питают.
Не перечитывай ее письма:
Лучи взыграют, и снега растают,
И вновь реки заискрится тесьма!
Бросай в огонь волнующие строки,
И на костре любовь сгорит, как тис,
Ее портрет, и нежный и жестокий,
Пусть закоробится в огне, как лист.
И избегай: где счастье протекало —
Заветных мест; не говори в тоске:
«Как краток день! Тебя как видел мало!» —
Склонясь к ее поникнувшей руке.
Не бередить больному надо раны;
Опасно дуть на пепл: огонь взметнет!
Свободы добивайся неустанно,
И будет день: забвенья вкусишь мед!
ДРЕВНЕЕ
Пусть говорю па многих языках,
И ангельский пусть мне язык созвучен,
Но ежели любви не ведаю никак,
Тогда, как медь звенящая, я скучен.
И даже пусть имею вышний дар
Пророчества и двигаю горами,
Я без любви — ничто, и мой душевный жар
Поспорит холодом своим со льдами.
Пусть и раздам имение свое,
И плоть свою предам я на сожженье,
Но коли нет любви, в душе — небытие,
В ней все мертво, и мир весь — без движенья.
ПРИСЯДУ НА ПЕНЕК
Немного и осталось:
Стихи, улыбка, вздох...
Да вот еще усталость
Порою валит с ног.
Но нет, не опрокинешь,
Присяду на пенек:
Что есть — того не минешь,
Что дальше — невдомек!
Когда вот так присядешь,
Слышнее бег земли...
Рукой ее погладишь:
Ведь там века легли!
Лежат и тихо дышат
В сегодняшние дни —
В надежде, что услышат:
«Вы в мире не одни!»
Да, «было, есть и будет» —
Единая семья:
Союз их не избудет,
А им дышу и я.
В БУРЮ
Вчера, как буря в океане:
Вздымался сад — внутри, вовне,
Берез стенанье в урагане...
Но сила и покой — во мне.
И как матрос, что в налетевшей
Грозе по волнам правит путь,
Еще всех песен не допевший,
Ветрам я обнажаю грудь.
ЖАСМИН
В избытке сока ветки гнутся,
А все в бутонах наш жасмин,
Как будто лень ему проснуться
Средь зеленеющих куртин.
Но он не спит, и постепенно,
Тая до срока аромат,
Приоткрывает белопенный
Цветов проснувшихся каскад.
Пути, быть может, половина
Такая ж пройдена тобой:
Не обгоняй, мой друг, жасмина,
Как он — будь мудрой и простой.
Ни спросу не служа, ни моде,
Поэзии верна будь ты:
Равно покорствуют природе —
И вдохновенье и цветы.
ЗВУК ОСОБЫЙ
Между звуков обычных
Для воскресшего дня —
От земных всех отличный
Звук коснулся меня.
Он другими не слышим –
Лишь моею душой,
Словно вместе мы дышим
Снова жизнью одной.
Милый друг, незабвенный,
Что вперед уплыла,
Из соседней вселенной
Ты мне звук подала.
ПУТЕШЕСТВИЕ
В каждом новом человеке —
Будто новая страна:
Только приоткроешь веки —
Даль души его видна.
Разберешь в ней все не сразу,
Птичьим внемля голосам,
По смелее раз от разу
Сам пройдешь но тем лесам,
Неожиданным изгибам
Горных линий и озер,
Скрытых руд внезапным глыбам,
Что, мерцая, дразнят взор...
А, глядишь, и на жилище
Наконец то набреду:
В нем найду кусочек пищи
И к цветам пройду в саду.
ИСТОКИ
Поэзия народа, воля —
Творить свой образ бытия:
Какое дивное раздолье,
В котором вправе быть и я!
У нас, у русских, с гор высоких,
По скалам времени звеня,
Поют могучие истоки,
Всю юность древнюю храня,
Не иссякая, снова, снова —
К отцам от дедов и к сынам —
Доходят к нам напевы «Слова»,
Родные свежим голосам —
Тем голосам, что так согласно
Звучат на весь подлунный мир
И страстно возглашают, властно
Святое слово: вечный мир!
РОЖДЕНИЕ «ПРОРОКА»
У Пушкина перо из птицы,
Крылом вот-вот взмахнет она,
Лишь стоит приоткрыть ресницы,
Перед глазами — вся страна!
Еще он очень юн годами,
Но полон мудрости веков:
Другие думали-гадали,
Л он — взглянул; решил: готов.
И пусть на время — сил застоя
Не одолеть... Что ж, не беда!
И вновь решение простое:
Шуметь рекой за место льда...
Он руку жмет заре с востока,
Он ловит солнца первый свет —
И вот глаголами «Пророка»
Насытил тишину поэт.
ПРОХЛАДА ВДОХНОВЕНЬЯ
В подъеме чувств — не утаить!
Вскипают острые волненья,
Их ни осмыслить, ни схватить
В горячей буре вдохновенья.
Какой-то внутренний пожар,
Себя сжигая, полыхает,
Но сам творец тот легкий пар
Рукою властною сжимает...
Напору неуемных сил
Так воздвигают баррикаду:
Чтоб пар тот землю оросил —
Льют вдохновения прохладу.
И пот медлительной росы
На землю опадают четки,
И в эти мерные часы
Нас ждут счастливые находки.
МОЙ ПУТЬ
На утре жизни,
в 77-м году, —
Увидев солнце, я —
с тех пор к нему иду!
РАДУГА
В радуге на фоне мягком леса
Цвет зеленый вдвое зеленей:
Голубая на небе завеса,
Ты же вдвое голубей на ней!
Было это или только снилось —
Давнее сиянье красоты?
Но я помню, сердце билось, билось:
Лес и небо; радуга и ты!
НЕ ГОДАМИ
Коль но-новому жизнь повернется,
Утром в новый пускаешься путь,
Где опять, словно юность вернется,
По-весеннему сможешь взглянуть.
Вновь по-юному — воздух искусства
Зажигает сияние глаз:
Не годами, а свежестью чувства
Дышит молодость в каждом из нас.
ПОСЛЕДНЕЕ
Я отбирал не слишком много —
И для себя и для других,
Но длинная была дорога,
А мой попутчик — верный стих.
С людьми, с природою, с собою –
Так протекала жизнь, полна
И тем, что добывал я с бою
И что рождала тишина.
КАК СЕРДЦЕ НЕ УСТАНЕТ
БИТЬСЯ...
Как сердце не устанет биться,
Пока не снизойдет покой, —
Могу любить, хочу трудиться
Хотя б слабеющей рукой.
Не знает отдыха природа —
Как мать труда, дитя любви...
Клонюсь к закату, но восхода
Я жажду: утренней зари!
СОВЕТ
Ты что-го ищешь,
чем-то недовольна
И в этом мне
призналась ты невольно:
Себя понять,
желанное найти —
Ты не находишь
ясного пути.
И от меня, я знаю,
ждешь ответа.
С трудом и сам ищу
слова совета:
«Суметь — искать;
что дремлет — разбудить;
Не созерцать —
а полноценно жить!»
ДЕНЬ И НОЧЬ
Пусть день забот исполнен, дум,
Наш дух — хозяин над собою:
И сердцем принят свет и ум,
Лее трудности срезая с бою.
Но ночью сон твой сторожит
Порой фантазия больная:
Ее закон во сне царит,
Лею нолю в порошок стирая.
И вот, проснувшись, ты устал,
К а к если б жил, всегда бессилен..
Но день есть день, ты снова встал
И вновь твой дух упрям и силен.
П Е Р Е В О Д Ы
«СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»
ЗАПЕВКА О БОЯНЕ
Не ладно ли было бы.
Братия,
Песню нам начать —
Ратных повестей
Словесами старинными —
О полку Игорене,
Игоря Святославича?
Нет, начаться же песне той
По былинам нашего времени,
А не по замышлению
Боянову.
Если вещий Бонн
Кому хотел песнь творить,
То носилася мысль его
Летягою-векшей по дереву,
Серым волком по земи,
Сивым орлом под облаки!
Пел, вспоминая
Начальных времен
Усобицы,
Как пускали тогда
Десять соколов
На стаю на лебединую:
Досягнул сокол до лебеди —
Та и песнь пела первая:
Старому пела Ярославу.
Xраброму Мстиславу,
Что зарезал Редедю
Предполками касожскими,
Красавцу Роману
Святославичу.
А Боян-то,
Братия,—
Он пускал не десять соколов
На стаю ту лебединую:
Он персты свои вещие
На живые струны клал.
И струны те гамм
Славу князьям
Рокотали.
ИГОРЬ ГОТОВИТСЯ К ПОХОДУ
Так почием же,
Братия,
Повесть сию —
От Владимира старого
До нынешнего Игоря,
Что мысль напряг
Крепостию своею
И поострил ее
Сердца своего мужеством,
И, ратного духа исполнившись,
Нацелил полки свои храбрые
На землю на Половецкую —
За землю Русскую.
*
И на светлое солнце тогда
Игорь, воззрел
И видел,
Как тьмой от него
Все его войско
Прикрыто.
И сказал Игорь
Дружине своей:
«О братин
И дружина моя!
Лучше у биту быти,
Нежели полонену быти.
А сядем мы,
Братия,
На своих борзых копей
Да поглядим
Синего Дону».
Спала у князя и думка
О милой жене своей,
II самое знамение
Заслонилось в нем
Жаждою —
Испытать великого Дону.
И сказал:
«С вами я, русичи,
Хочу копие преломить
На конце половецкого поля,
И хочу я —
Либо главу свою положить
А либо шеломом испить
Дону».
*
О Боян,
Соловей старого времени!
Кабы сам ты
И эти походы
Звонкою трелью
Воспел,—
Скача соловьем
По мысленну древу,
Летая умом
Под облаки,
Соловьиную песню
Свивая
Вокруг сего времени,
Рыща троянскою тропою:
Через поля
Да на горы!
Так бы песнь
И для Игоря спеть —
Олегова внука:
«То не буря
Занесла соколов
За ноля
За широкие:
Это галки
Стадами бегут
К Дону великому...»
А разве не так ли
Надо было б воспеть,
О, вещий Боян,
О, Велесов внук:
«Кони ржут за Сулою,
Звенит слава в Киеве,
Трубы трубят в Новегороде,
Стяги в Путивле стоят;
Игорь милого брата ждет —
Всеволода...»
ИГОРЬ И ВСЕВОЛОД
ВЫСТУПАЮТ В ПОХОД
И сказал ему
Буй-тур Всеволод:
«Один брат, один свет светлый —
Ты, Игорь:
Оба мы — Святославичи!
Седлай, брат,
Своих борзых коней,
А мои-то готовы,
У Курска оседланы —