ГЛАВА 24
В квартире Джеймса повсюду горят свечи, массивный дубовый обеденный стол накрыт на двоих, в ведерке со льдом остужается шампанское. Словом, ни малейшего отклонения от романтических стандартов. А когда Джеймс отодвигает для меня стул и с хлопком открывает "Вдову Клико", я и вовсе начинаю думать, не многовато ли красивых жестов.
— Итак, тост! — провозглашает Джеймс, передавая мне узкий бокал.
Разглаживая ладонью участок платья, который каким-то образом ускользнул от утюга, смотрю на Джеймса. Он звякает своим бокалом о мой, не сводя с меня пристального взгляда, и я понимаю, что должна испытывать... романтическое томление, что ли...
— За нас, — произносит он с многозначительной интонацией.
... а на деле чувствую себя по-идиотски, вроде меня занесло в пародийную мелодраму.
— За нас, — шепчу в ответ.
Ни с того ни с сего меня охватывает непреодолимое желание захихикать. Отпустить какую-нибудь дурацкую остроту — необязательно смешную. По примеру Гейба, который на днях не давал мне по-человечески насладиться "Реальной любовью", — пришлось даже огреть его подушкой, чтобы угомонился.
— Ну как? — тем временем говорит Джеймс, гладя меня по щеке. — Тебе понравились розы?
— Изумительные, — отвечаю я, а сама отчаянно пытаюсь выбросить из головы своего жильца с его идиотскими шуточками. Но Гейб, судя по всему, застрял в ней накрепко. — Я ведь оставила тебе сообщение. Ты слышал?
— Конечно. Но хотел лишний раз удостовериться. — Наклонившись ко мне, Джеймс водит губами по моей шее.
— Правда? — шепчу я в ответ, не двигаясь и уже не испытывая ни малейшего желания хихикать.
Надо отдать Джеймсу должное, у него истинный дар целовать меня именно там, где... О-о. Его губы касаются кожи у меня под подбородком, и я запрокидываю голову, едва не пуская слюни от удовольствия.
— Потому что я невольно заметил...
Растворившись в волшебных ощущениях — пузырьки шампанского пощипывают язык и кружат голову, Джеймс покрывает мое лицо легкими, нежными поцелуями, — я зажмуриваюсь и куда-то плыву... плыву...
— ... в вазе только девять роз.
Приплыли.
— Ты разве не обратила внимания? — озабоченно спрашивает Джеймс.
Не могу поверить. Сосчитал.
— Э-э... нет... вроде нет.
Голова у меня все еще запрокинута, и взгляд утыкается в карниз для занавесок.
— Их точно было всего девять. — Джеймс продолжает целовать меня в шею, но теперь это не возбуждает, а скорее раздражает. — Я сосчитал, пока ты переодевалась. Завтра же позвоню в цветочный магазин.
— Ой, да не надо. Какая разница, все замечательно.
Даже не знаю, что меня больше тревожит — то, что он собрался скандалить с цветочниками, или то, что пересчитал розы. Отстранившись, я тянусь за бутылкой шампанского, чтобы наполнить свой бокал, слегка промахиваюсь, и по хрустальной стенке сбегает струйка искрящейся пены.
— Но я же заказывал дюжину красных роз! — Поспешно схватив салфетку, Джеймс останавливает пенный ручеек.
— Не волнуйся, мне вполне хватило. — Я сжимаю его локоть.
— Не в этом дело. — Опустившись на колени, он лихорадочно трет салфеткой ковер, хотя я, кажется, пролила не так уж много. Разве что капельку-другую. — Девять роз не дарят.
— Почему нет? — поддразниваю я, наполовину в шутку, наполовину всерьез. Взяв со стола еще одну замысловато сложенную салфетку, пытаюсь ему помочь, но он машет рукой: "Ты гостья!" Мне становится совсем уж не по себе, и, повинуясь мгновенному импульсу, я восклицаю: — Что это вообще за правило — двенадцать роз? Почему не девять?
— Ну как... нельзя — и все! — Джеймс в замешательстве. Будто я осмелилась замахнуться на аксиому мирового значения. К примеру, заявила, что Земля похожа на блин или что мужчины умеют делать несколько дел сразу. — Так не положено.
Кем не положено? Кому не положено? Влюбленным?
Пока он елозит коленями по ковру, мои самые искренние и глубокие убеждения грозят рассыпаться в прах. Я всю жизнь встречалась с вызывающе неромантичными мужчинами и мечтала о том, чтобы мне присылали цветы и устраивали ужины при свечах. Но теперь — оглядываю шампанское в ведерке, канделябры на столе, скатерть без единого пятнышка, — вместо того чтобы воспарить душой, начинаю подозревать, что все эти романтические премудрости попросту не для средних умов вроде моего.
— Давай забудем, ладно? — Излучая оптимизм, я вынимаю салфетку из его руки и заменяю ее бокалом шампанского. — Неужели такая мелочь испортит нам вечер?
— Ты права, дорогая. Извини. — Джеймс выпрямляется и нежно смахивает челку с моего лба. — Просто я хотел, чтобы у нас с тобой все было идеально.
— Так и есть! — До чего же у него убитый вид. Надо бы хоть как-то утешить. — Слушай-ка, я завтра еду в Корнуолл. Моя семья собирается там каждый год, и я... я подумала... Не хочешь составить компанию?
Для основного поголовья мужчин словосочетание "семейное торжество" — синоним "ада кромешного", но Джеймс не таков: его лицо мгновенно светлеет.
— У нас дом в деревушке Порт-Исаак. Небольшой, но уютный. Стоит на вершине холма, это местечко называют "Бухта в утесах".
— Замечательно! Мне уже не терпится. — Он обнимает меня, но вдруг серьезнеет: — Значит, ты представишь меня своим родителям?
— Не переживай, это просто неформальные посиделки. — Мне вовсе не хочется его спугнуть.
Опасения, к счастью, не оправдались — воодушевление Джеймса очевидно.
— Я буду искренне рад познакомиться с твоей семьей! — Он целует меня в кончик носа.
— Правда? — Господи, так не бывает.
— Разумеется. А мои родители ждут не дождутся, когда увидят тебя.
— Серьезно?
— Абсолютно. Я им все-все о тебе рассказал. Может быть, в следующие выходные съездим к ним в Кент?
Не знаю, что и думать. Кажется, дело принимает серьезный оборот. "И уж очень быстро", — предупреждает тоненький голосок у меня в голове.
— Что скажешь?
— Ага... — Перспектива знакомства с его родителями смутно тревожит, но я топлю свои страхи в большом глотке шампанского. — Прекрасная мысль!
Изысканная еда, шампанское и музыка сливаются в восхитительный туман, в котором и проходит остаток вечера. Джеймс оказался талантливым кулинаром. Мы едим устриц, ризотто с тыквой, вкуснейший десерт из маракуйи, рецепт которого он сам изобрел, запиваем все это тремя видами вина, и, когда он приглашает меня потанцевать, я понимаю, что порядком захмелела.
— Нам нужна музыка, — полупьяно хихикаю я.
Джеймс нацеливает пульт на стереосистему, мурлыча:
— Как скажешь, милая, так и будет.
С легким шорохом включается проигрыватель, Джеймс помогает мне подняться и обнимает за талию. Вот это, я понимаю, романтика.
Наши пальцы сплетаются, в ожидании мелодии я мечтательно кладу голову ему на грудь. Интересно, что он выбрал. Должно быть, нечто мягкое и чувственное, вроде композиций Саймона и Гарфанкела, или классическую любовную песню, например "Something" Джорджа Харрисона, которую я готова слушать бесконечно.
Звучат вступительные аккорды, я прикрываю глаза. Что-то знакомое... Нет! Только не это. Но увы.
"Уэт Уэт Уэт"[57].
Джеймс кружит меня по комнате, самозабвенно распевая про чувства, которые переполняют его до кончиков пальцев, а я тихо сатанею. Скажите, что это розыгрыш.
— Прекрасные слова, верно?
Он спятил? Открыв глаза, я встречаю его взгляд и киваю:
— Угу.
А что я еще могла сказать? Брякнуть прямо в лоб, что это пошлятина? В мозгу всплывает образ ухмыляющегося Марти Пеллоу.
— Я так и думал, что ты оценишь, — продолжает Джеймс. — Пусть это будет наша песня, согласна?
Бо-же-мой. Меня аж крючит от неловкости, ноги будто свинцом налились. Чертова песня все не кончается, и с каждой секундой романтическая атмосфера тает. Еще чуть-чуть — и, считай, свидание безвозвратно погибло.
Пока мы медленно вальсируем, я с надеждой ожидаю перехода к следующему этапу. Ужин, шампанское, музыка... По законам романтики, дальше должна быть постель. Жду. Предвкушаю. Ну все, довольно! Не в силах больше терпеть завывания Марти Пеллоу, я решаю проявить инициативу. Подталкиваю Джеймса в сторону спальни и начинаю расстегивать на нем рубашку.
К счастью, намек понят. Мы по очереди раздеваем друг друга, и вот я уже лежу обнаженная на его сексодроме, а Джеймс... Где Джеймс?
С усилием приподнимаю тяжелые веки и несколько секунд жду, пока глаза привыкнут к темноте. Ага, стоит у меня в ногах. В чем мать родила. И готовый к бою, если я хоть что-нибудь понимаю в физиологии. И аккуратно складывает нашу одежду.
— Джеймс? Это обязательно делать сейчас? — Я сажусь на постели.
— Это займет всего секунду, дорогая.
Здорово? Я тут, понимаете ли, лежу. Голая. Умирающая от нетерпения. А мой мужчина аккуратненько скатывает носки. Оскорбленная в лучших чувствах, прикрыв грудь руками, наблюдаю, как он берет мое платье, в порыве страсти сброшенное на пол, и расправляет его на вешалке. Нет, ну в самом-то деле. Я ценю опрятность и чистоплотность. Но всему есть предел!
— Вот и все.
Проскользнув под одеяло, он прижимается ко мне обнаженным телом и обхватывает рукой за талию.
— Так на чем мы остановились?
Мне хочется притвориться рассерженной — согласитесь, не очень приятно сознавать, что в системе ценностей твоего любовника ты на втором месте после красиво сложенных трусов. Но так трудно злиться, когда Джеймс целует тебя за ушами — медленно, сладко... М-м-м... хочу, чтобы это длилось вечно...
Пока его губы ласкают мою шею, закрываю глаза, отдавшись блаженству. Может быть, я умерла и попала в рай сексуальных прелюдий? Его желание очевидно, судя по тому, что вжимается в мое бедро; я тяну руку, но Джеймс отводит мою ладонь. Перемещается ниже и осыпает поцелуями мой живот.
Мне нравится, как он дразнит меня. Блаженствую и снова тянусь к желанной цели.
— К чему торопиться? — шепчет Джеймс, упорно отталкивая мою руку.
Ах вот как. Я вроде как не у дел? Валяюсь тут куклой, пока он гладит все мое тело и целует соски. Ух ты... Потрясающе... Волшебно... Подавляю зевок.
Скучновато.
В жизни бы не поверила, что и прелюдии может быть слишком много. Но оказывается, такое бывает... Я поерзываю, давая ему понять, чтобы закруглялся. Игнорируя мои немые призывы, Джеймс методично покрывает поцелуями мое лицо.
Надо брать дело в свои руки.
— Э-э... а презервативы у нас есть? — бормочу я, пока Джеймс зарывается лицом у меня между грудей. Понимаю, это, должно быть, не очень тактично, но что прикажете делать девушке, которой очень хочется перепихнуться?
— Ш-ш-ш! — Не уловив намека, он приступает к своему коронному трюку — трепетанию ресницами вокруг сосков.
Над его плечом вижу горящий в темноте дисплей электронного будильника. Почти два. Мы в постели уже больше часа.
— М-м-м, как ты восхитительно пахнешь... — стонет Джеймс, крепко обняв меня и уткнувшись лицом мне в волосы.
— М-м-м, ты тоже, — сладострастно шепчу в ответ. И давай уже наконец займемся сексом, умоляет голос внутри меня. Я покрепче прижимаюсь к Джеймсу и пробую подвигать бедрами. Обычно это срабатывает, но он лишь стискивает меня еще сильнее и снова замирает.
Во всем надо видеть хорошую сторону. Редко встретишь мужчину, который ценит ласки, — как правило, у них сразу встает, бум-бам, спасибо — и привет. А Джеймс обожает всякие нежности. В прошлый раз он всю ночь держал меня в объятиях. Откровенно говоря, спать в такой позе трудновато, поскольку я предпочитаю дрыхнуть лицом вниз, раскинув руки-ноги. В результате на следующий день я была как выжатый лимон, постоянно клевала носом — зато какая романтика! Просыпаешься рядом с возлюбленным. Макияж идеальный, прическа — волосок к волоску. Прямо как в кино.
Впрочем, если уж начистоту, мой внешний вид был далек от совершенства. Проснувшись, я обнаружила, что вся моя тушь перекочевала с ресниц на его белоснежные наволочки.
— Хизер? — Голос Джеймса едва различим, будто доносится издалека. — Ты спишь?
Сонно мотаю головой. Вновь наступает тишина, и, уже отбывая в страну грез, вдруг слышу:
— Я люблю тебя.
Я вздрагиваю. Меня охватывает паника. Легкая такая паника, ничего особенного, и вообще — это абсолютно нормальная реакция, ведь я не привыкла, чтобы мужчина первым признавался в любви. Моя специализация — эмоциональные калеки, не умеющие толком выражать свои чувства.
Конечно, в этом все дело. Оттого-то мне чуточку не по себе. А еще меня как будто что-то душит, но это просто одеяло слишком теплое, да еще Джеймс прижался, неудивительно, что стало трудно дышать.
Ворочаюсь в его объятиях, пытаясь хоть немного отодвинуть перину. О, так лучше. Перестав вертеться, кокетливо улыбаюсь Джеймсу, только вот ответной улыбки не вижу.
О черт. Он ждет ответа.
Мне всего-то хотелось этак славненько перепихнуться, а Джеймсу приспичило сообщить о своей неугасающей любви. Вообще-то мне полагается быть в восторге. Визжать от счастья. Сходить с ума от радости. Не к этому ли я стремилась, не того ли желала? Но... хотите посмеяться? Я вовсе не ликую. Я чувствую, что меня приперли к стенке. Мне очень, очень нравится Джеймс. Честное слово. Он милый и добрый, и я никогда не прощу себе, если его обижу.
Но?
"Но ты не любишь его, Хизер", — звучит голосок у меня в голове. Не может быть. Джеймс — мечта любой женщины, верно? И так ли уж важно, что нашим отношениям от роду... я подсчитываю в уме... всего неделя?
Неделя. И вот я лежу в его объятиях, сконфуженная и раздраженная. А виной всему — три коротеньких слова.
Не шевелясь, из-под прикрытых век гляжу на него — так стреляют глазами фамильные портреты в ужастиках. Он лежит рядом и смотрит на меня с обожанием. Вижу его оливковую кожу, шоколадные глаза, волевую квадратную челюсть... Оцени, Хизер! Идеал. Само совершенство. Ты должна его любить. В смысле... что в нем можно не любить?
И я сдаюсь. Шепотом отвечаю:
— Я тоже...
В ответ получаю улыбку и... скажем так: исполнение своего сокровенного желания.